Script : Голый вертолет

Четко помню момент, когда пробудился особый интерес к противоположному полу. Событие я отметил тем, что расквасил нос шестилетней Гальке Рогозиной. Она была старше меня на год. Ничего великодушнее по отношению к женщинам никогда больше не делал.
Жили мы в бараке на окраине городка нефтяников. Из удобств: деревянная кабинка на улице и рукомойник в квартире. Счастливчики, вроде соседей Рогозиных, по субботам ходили мыться к родственникам в благоустроенные многоэтажки. Остальные соблюдали гигиену в БПК №1.
С ужасом я ожидал субботы. Часам к десяти утра бабушка начинала собирать сумку. Она клала две мочалки: жесткую и мягкую; пластмассовую мыльницу с земляничным мылом; хвойный шампунь в стеклянной бутылке; махровые полотенца и белье на смену.
– Ну, Сереженька, одевайся, – говорила она. – Пойдем в баню.
Я начинал юлить:
– Бабушка, не могу. Кажется, у меня температура.
Термометр показывал, что температура тела в пределах нормы.
– Некогда мне. Мультики будут по телевизору, – изворачивался я.
– Вечером разрешу посмотреть Робин-Гуда, – парировала бабушка.
Я пытался заключить сделку:
– Бабуля, я лучше с дедушкой пойду.
– Дед тебе даже голову вымыть не сумеет, – кипятилась бабушка.
– Я сам, не маленький.
Бабушка молча натягивала на меня колготки. По ее дыханию я определял, что она сердится, но мне уже было все равно.
– Не хочу в женскую баню-у-у-у! – орал я.
Хлопала дверь соседской квартиры. Рогозины с махровой простыней в портфеле отправлялись на еженедельное омовение к деду. Галька весело топала по ступенькам. Я знал, что она слышит мои вопли, но остановиться не мог. Вечером, когда я приходил к ним поиграть, она ехидно спрашивала:
– Что, Серуня, прилетал в баню голый вертолет?
Хотелось ей наподдать, но я уже знал, что девочек бить нельзя.
Упаковав внучка в цигейковую шубу и шапку, бабушка выбиралась на улицу и облегченно вздыхала. Я был сознательный мальчик и на людях не выл. Зато зудел всю дорогу:
– Не стыдно тебе? Внук такой большой, через год в школу, а ты его к голым тетям.
– Через два, – уточняла бабушка; это означало, еще два года я буду ходить с ней в БПК №1.
В раздевалке я спешил занять угловой шкафчик. Спрятавшись между ним и стеной, я пытался отстоять право идти в моечное отделение в трусах.
Лишенный последних одежд, я нырял в дверь. Там в клубах пара, словно большие белые животные, бродили громадные тетки. Они пускали воду из кранов, гремели оцинкованными шайками, влажно шлепали мочалками по телу, нисколько не стесняясь меня, мыли в тех местах, на которые мне смотреть не полагалось. Я чувствовал себя вором, проникшим на чужую территорию, и ежесекундно ожидал разоблачения: «Держи его! Держи!»
Вместо того, чтобы с криком выгнать меня, они смеялись над тем, как, нелепо маша руками, я бежал по скользским мосткам к выкрашенному синей краской окну.
– Что, Сергуня, опять будешь летать? – говорил кто-нибудь из женщин.
В форточке крутился вентилятор. Звук, который он издавал, походил на рев вертолетных двигателей.
– Теть Оль, неужели верит еще? – бабушкины товарки смеялись.
Я давно знал, что это шумит вытяжка, а не вертолет, на котором родители летали работать на скважину, что Дед Мороз – это переодетый дядя Коля, а дети берутся из маминого живота; но притворялся, будто верю во все, чтобы «тетеньки» в бане считали, что для меня не существует ни округлостей, ни затемнений на их телах.
Вертолет идет на посадку в женское отделение БПК№1 маленького северного городка. Дамы, берегись!
В ту памятную субботу мы с бабушкой задержались и пришли в баню после обеда. У столика банщицы, кассира по совместительству, стояли Рогозины. Тетя Лида покупала билеты, а Галька, разматывая шарф, испуганно оглядывала раздевалку.
«А как же дедушкина ванная?» – мстительно подумал я и вдруг сообразил, тетки тетками, но мыться с Галькой – это совершенно другой расклад. Я ощутил странную смесь страха и жгучего любопытства.
Поняла это и она. Увидев меня, девочка дернула мать за рукав. В голубых, опушенных темными ресницами глазах плеснула мольба. Надо было что-то делать.
– Ага! Теперь-то ты увидишь вертолет! – я бросился в бой.
Шмяк! Из курносого носа тоненькой струйкой потекла кровь. Испугавшись того, что натворил, я закричал еще громче, передразнивая Гальку:
– Серуня… Серуня… Вот тебе и Серуня, дура набитая!
– Сергей! Перестань сейчас же! – бабушка оттащила меня.
– Она обзывается всегда!
В баню на этот раз мы не пошли. Извинившись, бабушка вытолкала меня на улицу и всю дорогу распекала:
– Вот приедут родители, все им расскажу. Отведаешь отцовского ремня.
Зато вечером, когда страсти улеглись, дверь рогозинской квартиры открылась. На площадку выглянула Галька. Она села рядом со мной на ларь с картошкой и, шмыгнув распухшим носом, сказала:
– Шпашибо.