VADIM BELTZ : Для Фрау Марты

Я проснулся в постели,
Сырком «Дружба» расплылся в простынях мечусь,
Горячечный весь.
На столике рядом записка – читаю:
«В этой жизни предавать не ново,
Но и продавать, конечно, не новей».
Бросаюсь к телефону и в трубку ору –
Остановите! Остановите! Остановите!
Поезда, самолеты, автобусы – рейсы отмените скорей,
Ведь, знаете, от меня сбежала эта фрау.
Эта фашистская сука, с собой прихватив,
Две повести новых и книгу стихов о счастье советском.
Остановите фашистскую суку! Остановите суку скорей!
Ору как сумасшедший, из трубки в ответ:
- Что вы кричите, как сумасшедший?
Управы на вас сумасшедших, что ль нет.
Оделся кой-как, птицей подбитой лечу на границу
-Скорее схватите, верните ее на мятное ложе, а с нею
Две повести новых и книгу стихов, что взяла почитать.
Ведь, знаете что, сумасшедших ведь много, не так ли?
Но разве вы видели, чтоб хоть один так орал?
Ну вот, посмотрите, вот мой билет. Как просрочен? Невыездной?
Да с каких это пор позвольте узнать?
Я писатель советский, критический, мол, реалист, лауреат
И где-то даже пиит, ну то есть просто поэт.
Пишу для детей, взрослых и стариков, по заказу и так
«Мельница снов», «Во веки веков», «Веролом». Не читали?
Извозчик, кряхтя, сизый нос в сторонку воротит.
За чрезвычайную спешку прибавить просит на магарыч.
Нате, вот, все отбирайте, все цену и вес потеряло за миг.
На границе рвусь к пограничникам, уж в пограничной зоне сам находясь.
Ребята, такая вот здесь, фашисткая сука, нужна по зарез, а не то я подохну.
У вас на глазах. А у ней под юбкой скорей всего автомат!
Я утром проснулся, а ее уже нет. Под юбкой мое счастье уволокла.
Но ребята сурово молчат. Видно, крепко дело знают свое и молчат.
Нет, тут я понял - все безнадежно. Безумье свое подхлестнув.
И ринулся сам по следам. Напролом. Через границы за ней.
Мне эта сука фашистская живьем нужна, - кричу им.
Я быстро. Верну только то, что потерял, и тут же обратно.
Ее же верну, чтоб распять на мраморно-белом, поле родном.
За ужасы войны ответит мне эта фашистская блядь.
Все кинулись вслед, хватают за фалды меня, а я отбиваюсь.
Где-то на польской границе смотрю, голову вниз наклоня,
А на мне повисли – шесть матерых пограничников, две потных проводницы
И без числа голодных собак. И тянут, что силы назад.
Все как один угрожают жестокой расправой за нарушение всяческих правил.
Судом угрожают и ссылкой в Сибирь, если, мол, дотяну до СССЭРА.
А мне все едино – лечу! Все равно ведь погиб еще раньше,
Как только в трусы к ней залез в первый раз.
Так, чтоб не судили, в завещании я написал, обращаясь ко всем
И собратьям по цеху.
Тяну из последних писательских сил все эти туши.
Все больше и больше людишек на себя наматываю.
И немного уж оставалось.
И где-то на Плюггельштрассе меня подкосило. Я рухнул.
И все это адское человечье колесо меня раздавило.
Мигом завернули меня в десяток рубашек смирительных.
А пронзительный вопль мой заткнули грязным рукавом.
Но пока давили меня тоннами потных тел
Мой ответ я успел выхаркать ей:
«В ЭТОЙ ЖИЗНИ
ПРЕДАВАТЬ НЕ ТРУДНО,
В ЖОПУ ДАТЬ
ЗНАЧИТАЛЬНО ТРУДНЕЙ».