Бездельник : ПОКАЗАЛОСЬ СОЛНЦЕ

Отправление поезда задерживалось уже минут на семь. Не характерно и странно, для фирменного скорого на Москву. Егора, правда, это не особенно волновало. Торопиться было некуда. Он сел в последнее купе вагона и радовался его пустоте. Впереди несколько часов одиночества, не испачканного мусором вынужденных разговоров со случайными попутчиками, убийственного запаха лежалой курицы и сероводорода вареных в крутую яиц, вони немытых ног, тел и таких же слов из немытых ртов.
Когда состав уже тронулся, дверь купе неожиданно открылась, но вместо ожидаемого проводника с проверкой билетов, в купе, как-то нерешительно, бочком, будто извиняясь за себя и за весь мир вместе взятый, просочилась женщина. Пустота купе сразу разбавилась неким унынием. Запах не дешевых духов, почему то неуловимо отдавал затхлостью лавки старьевщика или прелой травы. Хотя сама пассажирка была женщиной отнюдь не старой: под полтинник, не старше, однако печать именно старости, неуловимой, как стертая печать на бланке, все-таки было первым, что бросалось в глаза. Отрешенная и одновременно будто оторопь во всем.
Незаметная, как моль, она села на крайнее кресло в трехместном ряду сидячего вагона «Санкт-Петербург - Москва». Из-за своей невзрачности она казалось, занимала еще меньше места, чем на самом деле. Вежливо поздоровалась сразу, как-то затихла в своем углу, явно надеясь слиться с обивкой купе и не тревожить никого своим присутствием. Мужчина взглянул на нее пару раз, оценивающе и скорее инстинктивно, и не найдя ничего, что мог бы зародить интерес к ней, как к женщине, через мгновение забыл о ней, снова погрузившись в книгу.
Прошел почти час дороги. Егор читал, выходил курить, что-то съел. От скуки поиграл в телефоне. Размазанный пейзаж за окном и ватная скука внутри купе начинали утомлять. Монотонно мелькающий вдоль полотна железной дороги штакетник деревьев, начинал слеплять веки. Погружаться в сонливость, чтобы не чувствовать себя потом разбитым и тормозным, не хотелось, и он снова перевел взгляд в угол купе. Показалось, что там за минувший час ничего не изменилось. Женщина так же напряженно замерев, смотрела четко перед собой и, одновременно, куда то в пустоту, в никуда.
Егор начал рассматривать ее поподробнее, без всякой цели, так, чтобы убить время и проверить собственную наблюдательность. Еще раз отметил про себя, что зацепиться в этой особи взгляду ровным счетом не за что. «Потрясающе безликое существо» - подумал Егор, - Надо по полкам всю разложить, может, что и соберется целое. Хотя, на хрена? Но делать все равно нечего, Скукота. И баба скучная».
Бледная, с изжелтью, неровно припудренная кожа. Нездоровая, серо-пергаментная и ломкая на вид, как у выгоревшей на солнце бумажной куклы.
Егор старался подобрать в своих оценках пусть необычные, но по возможности, наиболее точные эпитеты в описании сидящего перед ним существа. Волосы. Не оттеняющие, а наоборот, сливающиеся с блеклой плоскостью лица. Неудачно прокрашенные, соломенно-светлые, на первый взгляд, но на второй – уже цвета безжизненного пересушенного сена. Но стрижка, надо было отдать должное, какая никакая, а была - аккуратное каре. Правда и недавний, судя по всему, визит к парикмахеру не спасал общей картины сепиевого монохрома всей прически в целом.
Он стал рассматривать ее дальше. Лицо. Безвольный, скошенный и одновременно, чуть заостренный подбородок. Тонкие губы с едва намечающимися старческими морщинами, были плотно сомкнуты, но не сжаты, им, казалось, не хватало на это сил. Именно бессилием разило от всего в этом лице. Рот был не чем-то чувственным, чем должен быть, а строго функциональным отверстием для еды и слов. Невозможно было представить его в ожидании поцелуя. Еле уловимая, искусственная неровность прикуса говорила или о стыдливо скрываемых плохих зубах, или, что еще скорее, о некачественных протезах. Щеки сливались со скулами в единый восковой кусок. Шею скрывал серый с темными разводами то ли шелковый, то ли газовый платок.
«Это ж надо так к общей унылости удачно подобрать. Вся, как тряпка половая перестиранная», - неосознанно мелькнуло у Егора. Только тут он заметил, что в руках она держала небольшой букет. Три, начинающие подвядать, некогда белые, а теперь серовато-пыльные розы. И снова удивился, на сколько их пожухлый вид сливался и гармонировал с общим видом женщины.
Однако, неким диссонансом вдруг обнаружилась одежда женщины. На контрасте с ее обладательницей, она выглядела строго и не дешево. Резкая чернота пиджака усиливалась прямыми и жесткими линиями его покроя. Хорошая ткань, скорее всего, такой же европейский пошив. Строгая юбка, чуть ниже колен. Добротная шерсть мышиного цвета, но с каким-то редким отливом. Дальше гармония ломалась не красивыми, с толстыми лодыжками, куце-короткими ногами, опять же в неожиданно хороших туфлях на низком каблуке. Общую картину заканчивали матовые латунные пряжки на их закругленных носах.
- Если не секрет, до конечной станции едете?» - спросил скорее из вежливости, чем из интереса, Егор и тут же смутился нелепости вопроса. Поезд был экспрессом и шел до Ленинградского вокзала без остановок. Но собеседница оплошности не заметила.
Напротив, попутчица вздрогнула от звука голоса. Вопрос, казалось, выдернул ее из глубокого внутреннего оцепенения, но не сонного, а напряженного и беспокойного. Она почти испуганно посмотрела на мужчину, словно он сделал ей возмутительно хамское предложение или обвинил в чем то. Несколько секунд замешательства давали понять, что и смысл вопроса до нее дошел не сразу. Очнувшись, женщина немного оживилась, окинула наконец взглядом купе и самого Егора. Ненадолго её деревянное оцепенение растворилось.
- А? Да, да. До конечной. До Москвы, до Москвы, - из-за отстраненной интонации ее голоса, создалось ощущение, что она сама себе подтверждала свои собственные слова, или договаривалась с собой. Убеждала, что именно так, до конечной, а не как иначе, что именно до Москвы ей надо ехать.
- Домой еду, - тихо добавила она, хотя о цели ее путешествия и личных мотивах Егор и не спрашивал. Продолжать разговор было не о чем, приличия соблюдены, но было видно, что к обычной попутной болтовне женщина не расположена, да и Егору как-то сразу расхотелось поддерживать разговор. Он встал, извинился и пошел в тамбур курить.
«Бля, вот мутная, тоску только нагоняет», - как то само собой подумалось, когда за ним лязгнула железная дверь тамбура. Трубка никак не хотела раскуриваться, то зажигалка гасла, то после пары затяжек прекращалось тление табака и приходилось заново вминать его, обжигая и пачкая в пепле указательный палей, чтобы поджечь вновь и сделать несколько резких затяжек. Наконец сизый, густой и ароматом вишни дым заполнил серую жестянку тамбура.
«Хотя чё взъелся. Обычная тетка, миллион таких, неликвид бухгалтерский. Недоеб, вместе с соплями из женских романов. Деньга, видать, судя по шмотью, есть небольшая, только не на кого, кроме себя тратить. Принца прождала, перезрела вот и марафетиться, на последний шанс, неумело. Моль. Только вид портит. Хотя цветы то кто-то подарил. Ну вот видать и нашла такого же, как она. Ну и хер с ними, пусть размножаются. Только чет настроение все равно испортила. Как сквозняком от не каким то, промозглым несет», - мысли, то отвлекаясь на заоконный пейзаж, то возвращаясь к попутчице, лениво переваливались в голове Егора. Незаметно, как навязчивая муха, мысли о женщине начали злить Егора. Чем-то неуловимым, но она раздражала, вызывая не резкую, а будто, накапливающуюся, пачкающую и вязко проникающую во все поры кожи и складки одежды, неприязнь. Даже сейчас, стоя в тамбуре и не видя ее Егор явственно ощущал прелый запах ее присутствия.
«Вот, сука, привязалась же, блядь. Херня какая-то,» - мужчина мотнул головой, отгоняя образ и, затянувшись дымом, внимательнее посмотрел в грязный прямоугольник вагонного стекла, пытаясь отвлечься на то, что стремительно пролетало за ним. Но еле уловимая тревога, внезапно, будто ниоткуда, возникшая вместе с мыслями о попутчице, не отпускала. В небе долго сгущавшиеся в черные ватные комья тучи, наконец-то выжали из себя первые капли. К стуку колес прибавился шуршащий сухой бумагой шум дождя. По внешней стороне окна нервными змейками поползли мокрые дорожки. Егор прижался лбом к холодному стеклу.
Внезапно он осознал, понял, что его так взволновало и зацепило в попутчице. Он же видел ее раньше. Точно! Не далее как сегодня утром, в метро, когда ехал на вокзал. Она зашла в вагон вместе с ним на пересадке со Звенигородской на Пушкинскую и села напротив. С ней был мужчина. Полная противоположность женщине, уже тогда привлекшая Егора своей исключительной невзрачностью. В возрасте, но довольно мощный, широкоплечий и подтянутый. Бритая голова. Массивный, четко прорисованный на лице, нос. Резкие, но не отталкивающие черты лица. Сильные руки. Харизматичный и спокойный. Видимо, именно он и преподнес ей на прощание тот унылый букет, что она держала на коленях сейчас в купе.
Как только Егор вспомнил это и понял, чем так зацепила его попутчица, он сразу успокоился, сбросив с себя ту маету, что возникла вместе с ее появлением в поезде. За окном молниеносно менялись привычные картинки. Редкие домишки полустанков, сплошные зеленые ленты деревьев, разбитые на равные отрезки телеграфными столбами, болота ощетинившиеся горелыми спичками высохших коряг. Дороги, уходящие куда-то за горизонт или наоборот, преданно бегущие вдоль железнодорожного полотна, уплотненные и раскрашенные многоцветием автомобильных пробок перед шлагбаумами на переездах. Взгляд мужчины цеплялся то к одному то к другому фрагменту пейзажа, как будто выхватывая кадры из киноленты. Занавешенное на половину окно в садовом доме, покосившийся порог, скамейка на перекрестке хутора на пару десятков двухэтажных бараков. Или облезлое домино пятиэтажных «хрущевок» в поселках городского типа, вокруг какого-нибудь элеватора или вагоноремонтного завода. Изредка пролетала пряничной глазурью по красному кирпичу новопостроенная церковь.
«Странно», - подумал Егор, неожиданно вспомнив свои детские впечатления от пробегавших за окнами поездов пейзажей. Еще лет в десять его потрясала мысль, когда он ездил куда то с родителями, что он никогда в жизни не сможет оказаться в тех местах, что видит в течении нескольких секунд за окнами вагона. Он не прошагает по этой вот тропинке, не постучится в эту дверь, не войдет, скрипнув половицами, за чем-нибудь малосущественным, типа хлеба на ужин, в это вот сельпо на окраине деревни. Не залезет по глупой прихоти, на это кряжистое, с толстыми ветками, начинающее уже сохнуть от старости, дерево. Его крайне удивляла, изумляла, немного пугала и расстраивала эта мысль, своей отчаянной, неуютной несбыточностью и обреченностью.
Когда он вернулся в купе, оно было пустым. Женщины не было. Егор сел, выпил из дребезжащего подстаканником стекла остывший чай. Будто ответом на это зыбкое позвякивание за окном в эту же минуту загрохотал мощными чугунными опорами железнодорожный мост. Внизу, разбитая рябью пролетающих с большой скоростью мощных стальных балок, застыла грязным полотном какая-то река. Секунд через десять-пятнадцать все резко стихло. Поезд снова вышел на равнину. Однако, вскоре шум раздался уже с другой стороны, в коридоре вагона. Послышались громкие голоса и глухие щелчки хлопающих дверей купе. Через прозрачную стену своего купе Егор увидел, как мимо пробежал чем-то явно взволнованный проводник. Через пару секунд он вернулся и дернув дверь вошел к нему.
- Эта… У вас женщина сидела же? Такая…ну, - он попытался маловразумительными жестами объяснить какая, - В пиджаке черном? Выглядел он странно оторопело, растеряно и испуганно. Будто потерял что-то важное и чужое.
- Ну да, здесь, вроде бы, – ответил Егор, - А что?
- Так эта. Выбросилась. Из тамбура. На мосту. И ведь закрыто было все, заблокировано. Не выйти. Ключ что ли свой был, дак ведь все равно не открыть - с щита блокируется. Хрен знает. Только открыла двери и … - он энергично махнул рукой, почему-то указывая куда-то в направлении головы состава. Проводник говорил торопливо, суетливо жестикулируя, будто оправдываясь.
- Только на мост въехали. Видать думала в реку, а там же конструкции все эти, балки железные, стропила, или как их там, пролеты метра по два-три всего. Так она, прям об них. А! Переломало, как в мясорубке на такой скорости то. До воды кусками долетела, фарш, блин. Так , говорите, она у вас сидела?
- Да, - ответил Егор.
- А, ну, ну, ладно. Да - Дверь купе снова закрылась, и проводник, так и не закончив свою мысль, растворился в суете и разноголосье, которыми наполнился коридор вагона. Егор повернул голову и посмотрел в окно. Поезд к тому времени выехал из-под туч, дождь закончился. Показалось солнце.