тупейший : суббота /ч.1/

...confusion.
Сдается, не то словцо, чтобы жонгливать им где ни попадя. Особенно, если тебе четырнадцать и ты не из тех одержимых школяров, что коротают вечера в читальных залах и могут играючи припомнить конфузию в судебной кляузе Ивана, Иванова сына, Перепенка.
Артему четырнадцать. Он не настолько любопытен, чтобы листать учебники с конца. Его вполне устраивает запас из трех десятков слов и расписание с двумя уроками литературы. Еще полгода ждать, пока учитель не примется за гоголевские строки. Класс еле слышно зашуршит листами хрестоматий. Артем впервые увидит неловкость на французский лад в прошении миргородского задиры. Повторит тихо - конфузия. И тут же вспомнит смех парикмахера за шторой в закутке цирюльни при щитковой бане.
Ведь, собственно, с конфуза-то все и началось...


Дед каждую неделю наматывал пять сотен верст. Туда-сюда. От стелы с оленем на борту до неприметного столба с конвертом уток и дубовой рощей на щите.
Вдоль залива и ботанического сада. Затяжной дугой путепровода. Мимо пьедестала с усатым всадником на вздыбленном коне. Усатый, к слову, высовывался изо всех щелей. Мелькал повсюду: на фасадах и перекрестках, на памятной доске в Будайке, в названиях музея, улиц, сквера и кинотеатров, в детских альбомах и бесконечных анекдотах. Комдив в папахе и легендарной бурке сквозил здесь куда чаще, чем один лысый из Симбирска. Вцепился намертво усами в городок. Так черно-белый шедевр Васильевых откликнулся навязчивой любовью к земляку.
Дед притормаживал возле забора мясокомбината. Трезвонил в дверь, утопленную под куцым козырьком. В ответ натужно скрипел электростопор шлюза. В проеме справа появлялись серые цеха. Выцветший транспарант на живодерне. Беседка с забытой армией домино. Через минуту дед ставил свою колымагу напротив склада с распахнутыми воротами и полосой узкоколейки посередине. По крутой лестнице из металлических пластин поднимался на площадку, нависшую над длинными рядами стеллажей.
Наверху, в дощатом кабинете, его радостно встречал долговязый старикан, скорее похожий на трудовика, чем на заведующего складом огромного комбината. Обнимались, покрякивая от удовольствия. Из-за перегородки неизменно вышагивала секретарь, неся на подносе стаканы в тяжелом кубачинском серебре. Не дыша, разливала чай. Дед замечал, что ее ноги все больше смахивают на дубы с щита на въезде в город. Как, впрочем, у всех окрестных баб. Культ дерева, никуда не деться.
Старики чаевничали. Один тихо сетовал на пустые будни в пустых цехах. В сотый раз заводил песнь о лимитах, отгружаемых в столицу для прикрытия колбасных мифов. Другой, прихлебывая и покачивая головой, рассматривал за спиной приятеля убогие плакаты мясного производства. Кривые диаграммы обещали каждому, что дефицита не приключится, а до статистического рая осталось два прыжка, терпите...
После, уткнувшись локтями в ограждение площадки, закуривали и молча смотрели вниз. Там, внизу, между рядами стеллажей, одиноко елозил штабелер. В тишине ангара раздавался только скрежет его обшарпанных вил.
Однажды, лет сорок назад, они так же смолили у фальшборта противолодочного сторожевика. Молчали в обманчивой тиши на рейде, когда дизелист Тимонин, заскучав в моторном отсеке, выжрал полбанки чистого и, взобравшись на турель, принялся поливать палубу из двух спаренных пулеметов. Дед прокрался за переборкой брашпиля. Задрал руками раскаленные стволы. Удерживал, пока приятель не выволок спятившего дизелиста. Кому трибунал, кому обожженые до мяса ладони и подарочные подстаканники из кубачинского серебра. И дружба длиною в жизнь, от флотских будней до телеграммы, что одного из них не стало...
Спустя пару часов дед оставлял за спиной неприметный столб с конвертом уток на щите. Вез домой коробки с колбасами всех калибров. Возвращался в город, где люди затемно толпились в очередях за костями, маслом или что там еще сулилось талонами в девяносто первом.
Дома встречали невестка с внуком, три дочери, засидевшиеся в гостях с блокнотами наизготове. В блокнотах были загодя помножены сорта на килограммы. Снова чай. Смех, сплетни за столом на тесной кухне. Чуть позже лихорадочный разбор, набитые авоськи возле картонок с печатью комбината. Неловкая толкотня в прихожей и пожелания всех благ приятелю, похожему на трудовика.
...Артем любил деда и колбасу, разумеется, тоже. Колбасу, наверное, даже немного больше. Единственное, что омрачало мясные марафоны, так это просьбы деда подсобить со шприцеванием его полуторатонной железяки. Поездки неизбежно оборачивались гаражом и этой нудной процедурой. Нелепое бремя советского автопрома. С другой стороны, все лучше, чем прозябать в хвостах вдоль продуктовых магазинов, поэтому Артем особо не кочевряжился и каждые выходные послушно семенил за дедом на другой конец микрорайона, туда, где между питомником и кольцевой трамвая белели несколько кирпичных гаражей.
В ту субботу дед, как водится, расселся на ящике с инструментами и, поигрывая ногой возле домкрата, принялся за свое любимое дело - рассказывать внуку одни и те же стариковские байки. Начинал, разумеется, с истории про сослуживца, при любой качке орудовавшего опаской без порезов и начисто, но доигравшегося с бритвой в пивной на Волжской набережной, затем шел кирнувший дизелист с турелью, за ними прадед, угодивший на лесоповал за то, что продал диван соседу по коммуналке, отец, от которого остались только гараж да баян за занавеской, потом еще пяток знакомых лиц.
Артем молча возился со шкворнями, перекатываясь под вывешенными колесами и дергая за собой шнур переноски. Он давно не слушал деда, руки сами управлялись с работой, а мысли были только о том, чтобы эта ржавая, неповоротливая колымага как можно скорее ушла под пресс. Поэтому он даже не понял, как умудрился вывозить свои рыжие кудри в литоле. Вывозился так, что затылок блестел и переливался словно парадный офицерский сапог. Дед замолчал. На этот случай у него истории не было....
Они молча дошли до здания, желтевшего среди угрюмых панельных новостроек. Даже в дверях было жарко, по всем углам отдавало суетой и запахами общественной бани. Поднялись на второй этаж. Между буфетом и раздевалкой синела штора на огромных пластмассовых кольцах. Выцветшие дельфины прятались в ее складках и весело разбегались в стороны, когда цирюльник запахивал штору и усаживал клиентов напротив огромного, чуть запотевшего зеркала.
- Тут кипятком не обойдешься, - дед стянул шапку с Артема.
- И что прикажете?
- Брить, - отрезал старик, - под Котовского.
- Какой конфуз, - рассмеялся парикмахер, меняя насадку, - какой конфуз!
Артему снимали кудри, то и дело протирая ножи. Дед принялся за историю про сослуживца и опасную бритву...
Через двадцать минут Артем едва не заревел, увидев в зеркале сияющий череп с какими-то буграми на темени и чуть оттопыренные, некрасивые уши.
............