Глеб Федоров : Голый. Тройка, семерка, туз.

Трусы были последним, что оставалось на Армянцеве. На какой-то миг он задумался и опустил руки по швам. Пауза это была больше лиричной, больше актерством, так сказать, нежели синонимом пресловутого «одумайся!» Армянцев давно утратил доверие к совести, выгодно объяснив себе все сопутствующие ей ограничения.
Медлить не было сил. Технично Армянцев стянул с себя последнее, бросил куда-то и направился к дверям спальни. Там за дверью раздавался благородный шум. Учтивая толпа поздравляла бабушку: чуть гремели приборы о сервизы, кто-то тихо мешал чай, все-таки врезаясь в стенки чашки, бархатный баритон договаривал тост, кто-то на подхвате тянулся к гитаре, задев корпус тяжелыми часами от чего тот звучал, постреливало новое шампанское, но никто не мог предположить…
- Долгих лет! – завершил тостующий.
- Браво, какие слова! – кричали знающие дамы.
- Ай, молодца - вот это мужчина – долгих лет-долгих лет! – безоговорочно поддерживали прочие.
Раздался аккорд. Как было понятно из-за двери, исполнитель готовился начать.
- Дорогая Валентина Андреевна! Ты наверное заметила отсутствие Толика? – толпа оживилась в поисках незаметного до той поры молодого человека, - так вот, Толик не ушел, он за дверью! Мы с твоим внуком подготовили любимую тобой песню, которую он пел тебе в детстве с табуретки. Внимание, друзья, эксклюзивный номер: пестня про Киску, исполняет Анатолий Армянцев!
«Браво, просим, как интересно и надо же какие молодцы» не заставили себя ждать. Вслед послышались аплодисменты, двери заскрипели, из них появился исполнитель. Он сделал три балетных шага в сторону зрителя, широко раскрыв объятья, встал в позе Данко, повернулся к гитаристу и дал отмашку: «Начинай, блять!»
Отец выронил гитару и бросился к сыну. Теряясь в чувствах, Армянцев старший пытался, и прикрыть сыновний срам, и прорезать ребенку в ебальник. От чего сперва сам свалился ему под ноги, оценив еще один ракурс происходящего, а после встал и просто обнял исполнителя.
Дамы молчали, мужчины рассуждали индивидуально, кто – сжимая кулаки, кто – сдерживая смех. Лишь бабушка, до последнего момента евшая торт, заметно изменилась в выражении лица. Старческий сплин сознанья был пронизан этой неожиданной молнией эротического образа. Давно молчавшая от инсульта старуха вдруг захрипела, мертвый язык рыскал во рту в поисках нужного положения, глотка сжималась, выдавливая воздух предсказуемым хриплым «х-х-хррр», но звук тот был не прост и вполне осознан.
Старуха вытянула руку вперед, сплюнула занимавшие лишнее место во рту куски сладкого и, усердно хрипя, произнесла желанное слово. «ХХХХуй!!!» - прозвучало из глубины, будто размякшие плети связок выловили это слово из недр живота старухи.
- Хуй! – чуть тише и как-то печально повторила юбилярша и поникла.
Бабушка умерла.
- Что наша жиииизнь – ИИИккра! – пропел Анатолий.