Черняков Владимир : Спаситель Москвы и Отечества

Спаситель
Москвы и Отечества


С благоговением и душевным трепетом
посвящаю это произведение светлой памяти
Маршала Советского Союза
Жукова Георгия Константиновича,
высокопочитаемого людьми всех поколений.
Автор.





В ПАЛИТРЕ ПАМЯТИ РЕБЯЧЬЕЙ
Сороковых военных лет
Испуг бомбёжки, крики бед…
"Ты слышишь, мама, кто-то плачет?"
"Сынок, не бойся. Ты ж со мною
Вон-вон стервятник улетел.
Как он посмел, как он посмел.
Не будет нам теперь покоя
С поганой этой немчурою".
Я вверх гляжу: "О-о, у-у!"
И кулачком грожу ему.
Со всех сторон слышны нам стоны,
А с мамой мы не защищены.

О, КАК ЖЕ БЫСТРО МЫ ВЗРОСЛЕЛИ!
Уже лихие сорванцы
И удалые храбрецы.
На всех столбах запрет, расстрел…
Ишь фриц, чего ты захотел,
Такие вводишь ты порядки.
Нашёлся и смельчак-пострел
И посрывал приказы гадки.

ВЕСТЬ — ПОД СТОЛИЦЕЮ МОСКВОЮ
Наш Жуков немцев разгромил —
Той злой морозною зимою
Согрела всех, придала сил.
Улыбкой лица посветлели,
Как ожидали, как хотели,
Чтоб наконец-то, наконец
А Гитлеру пришёл копец.
Та партизанская листовка
Из руки в рук пошла, пошла
И радость всем собой несла.
"С такой армадой… Ловко, ловко,
Да, генеральская сноровка!
А может вышла тут ошибка
Или подвох? Уж больно прытко.
А может чья-то и уловка…"
— Цыц! Слушать-то неловко.
Листовка крылья обрела
И немцам фигу поднесла.

В ТОТ ВЕЧЕР ЗАРЕВО С ВОСТОКА,
Уже полнеба охватив,
Пылало, души осветив.
"Да вон, совсем уж недалёко, —
Сосед соседу. — Так и знай,
А утром красные придут,
Сам Жуков даже будет тут.
Так что встречай гостей, встречай,
Вот-вот придёт освобожденье".
И было общим это мненье.

ОБЛАСКАН ПАМЯТЬЮ ЛЮДСКОЙ
Величьем духа воскрешён
Он, Маршал. Да. Совсем земной
И в нас самих всегда живой
ГЕОРГИЙ ЖУКОВ
НАШ
РОДНОЙ
С непредсказуемой судьбой
И удивительной такой.
Характер сильный, благородный
На все невзгоды — свысока!
(Но речь и не них пока).
Заметим лишь, что ум природный
Был прозорлив он и велик.
Исконно русский наш мужик,
Что ныть и охать не привык.








































ЯПОНЦЫ ЛЕЗУТ САРАНЧОЮ

— ГЕОРГИЙ — значит победитель.
Что ж, Жуков тут как раз подстать:
Характером комдив воитель
И он способен побеждать, —
Так Сталину сказал нарком.
Добавил: — С ним уже знаком.
И Вождь заметил:
— Что ж, пошлите.
Японцы жаждут воевать.
Их надо крепко наказать.

МОНГОЛЬСКИЕ СТЕПНЫЕ ДАЛИ,
Песок, барханы и жара…
А вон Баин-Цаган гора
Красуется над всем гордыней.
— Вы хоть подобное видали,
Нет, не во сне, а наяву?
Я — нет. Зато отныне…
Признался Жуков честно.
Возможно это и нелестно,
Что до сих пор…
Тут мысль прерву.
— Прошу доклад по существу.
Комкор Фекленко, только кратко
Так, для порядка:
Как далеко передовая?
— Нас разделяет вёрст за сто.
— Что ж, тут спокойненько зато.
Противник как себя ведёт?
— А вон японский самолет
И каждый день облёт, облёт.
— И управляете войсками?
А впрочем, мы узнаем сами.
И тут же он поехать счёл
На злополучный Халхин-Гол.
Но чуть отъехали, а в небе
Уже кружился самолёт.
Пике, пролёт, затем облёт
И вот обратный поворот.
Нет, он не призрак и не небыль,
А обнаглевший самурай.
Да не один, вдали десятки.
Так вот какие тут порядки…
Ну обнаглевший ты, банзай!

А ХАЛХИН-ГОЛ РЕКА ШАЛЬНАЯ.
Ещё дополним: норов крут.
Восточный берег — вражья стая.
А наши — в обороне тут.
Японцы лезут саранчою,
К тому ж, несметною такою,
Да за навалою навал,
Противник боязни не знал.
И до зубов вооружён,
Да, не боится смерти он.
К тому же есть и харакири.
Такие вот они задиры.
Родные русские солдаты
Смелы. Обстреляны ребята.
И держат оборону прочно.
Эх, подкрепленье им бы срочно.
Пора умерить аппетит.
Враг должен быть разбит,
А поточнее — уничтожен.
С такими надобно построже.

А МЕЖДУ ТЕМ И ОЧЕНЬ СКРЫТНО
Готовил Жуков контрудар.
Что ж, необычен был сей "дар",
А впрочем, там уж будет видно.
Не то мечталось самураю.
Досель, соседей покоряя,
Везде устраивал пожар.
Уничтожалось всё дотла.
О, сколько ж надо иметь зла!
Непобедимостью спесив,
Японец отроду чванлив.
И наша память сохранила,
Кем был потоплен наш "Варяг".
Японец был тот дерзкий враг.
Он уничтожил три эскадры
Российских гордых кораблей.
И позабыть такое? Вряд ли,
Сколь не минуло б лет и дней.
Сам Порт-Артур, Мукден, Цусима
О том поведают сполна.
Досель та боль неизлечима.
И в том японцев, их вина.

ПО ДАННЫМ ВОЙСКОВОЙ РАЗВЕДКИ
Враг заимел несметно сил.
Наркому Жуков доносил,
Что только броневой кулак
Способен их повергнуть в прах.
Есть и прикидки, и пометки.
Генштаб одобрил это мненье.
Уже пошло и подкрепленье.
Японец силу свою знал
И ежедневно наседал.
Семь раз испытывал в сраженьях
Пока терпел он пораженья.

ИЮЛЬСКИМ УТРОМ НА РАССВЕТЕ
Явилась весть и ввергла в шок:
Вот так Восток.
И никому-то невдомёк,
Что враг уже расставил сети
На Баин-Цаган горе.
Вот то японское каре.
Ночь тиха у переправы.
Ну, а японцы в полном праве
Все двадцать тысяч — к переправе.
И с берега на берег — к нам.
Вот так бедлам…
Что ж, тут опасность наяву:
Уж самураю, да, ему
Открыт простор на окруженье
Всей группы войск. Во фланг, сюда.
Да, дерзок враг в своём стремленьи.
В коварстве не откажешь. Да.
В живой-то силе превосходство
Раз в десять.
Каково юродство
Твоё, чванливый Камацура.
Ведь это просто авантюра.
Не знаешь русской поговорки:
Коль поспешишь, то насмешишь.
Не избежать тебе тут порки,
И мы ещё покажем "шишь".

ПРИКАЗ: ОГОНЬ ИЗ ВСЕХ ОРУДИЙ!
Лишить попыток отойти.
И молоти их, молоти.
Японец пусть не обессудит:
Зарыться в землю не дадим
И хорошенько пробомбим.
Бомбёжка, я замечу здесь,
Способна улетучить спесь.
Вот-вот танкисты на подходе.
Но их так сразу, сходу, вроде,
В сраженье посылать нельзя,
Но за исход ответствен я.
Сей груз беру на свои плечи,
Ну а потом пенять уж неча.
Комкор так мыслит про себя.

И В БОЙ РВАНУЛИСЯ ТАНКИСТЫ.
А их порыв неукротим,
Урок врагу преподадим.
Тут подоспела и подмога.
И тоже — в бой. Числом немного:
Мотострелки, кавалеристы.
Но все они в бою ершисты.
Сраженье набирает силу.
Следит за боем Жуков сам.
Огонь и дым уж к небесам.
Японцы здесь нашли могилу.
Бой продолжался день и ночь,
Нет, не сумел враг превозмочь.
Кто уцелел, те — наутёк.
Такой урок
Японцам впрок.
С тех пор боялись переправы.
А был тот бой для всех кровавый.

БЛИНДАЖ, ЛЕЖАНКА, ТАБУРЕТКА
И карта битвы на стене.
В раздумьи Жуков:
— Эх, бы мне
Во фланг японской солдатне
Полсотни танков и — вполне.
А здесь, подсказывает сметка,
Прямой наводкой метко-метко
Лупить их будем левый край.
Сполна получишь, самурай.
Комкор уж знает почерк их,
Характер и манеру боя.
Тот вздорный риск, аврал и крик,
Атак коварство вихревых.
И драпал-то ничком, не стоя.
Одно лишь совесть угнетает —
Так это тяжкий груз потерь.
Не избежать их и теперь.
Как командир, он это знает.
— Скажи мне, комиссар Никишев,
Здесь для меня тебя нет ближе.
И ты, умнейший друг Потапов,
В чём были мы головотяпы?

ДВЕ КРАСНЫХ ПИКИ ИЗОГНУЛИСЬ
И устремилися в захват.
Они ещё устроят ад.
Пока ж, чтоб не было досад,
И пики те не разминулись…
Тут мысль пульсирует упруго…
— Что скажет наш военсовет?
— Хотя противник и попуган,
Ведёт себя, как не испуган,
И для него один ответ.
— Где у японцев слабина?
— По-моему и не одна.
Вот в тех же флангах есть разлад.
— Учти, противник хитроват,
Того гляди, что и словчит.
— И нету подвижных резервов.
— Да, это верно.
— И всё построено на нервах.
— Так у него или у вас?
— А у меня их прозапас.
Учесть характер драчуна.
— Итак, позиция ясна.
Внезапность.
Всё ли тут спокойно?
— Ведёт себя благопристойно.
— Разведка наша, что молчит?
— А неприятель крепко спит.
Их командиры убывают
По воскресенья в отпуска.
— И остаются их войска
Без вожака?
— Да, убаюканы. Не знают
И даже не предполагают,
Что участь будет их горька.

А УТРО СОЛНЕЧНО — ПРЕКРАСНО.
Небес высоких чистота.
И Жуков как бы безучастно
Шагает всё туда-сюда.
О, неспроста оно, волненье —
Ведь генеральное сраженье!
Вернее, наше наступленье.
И он его есть командир.
Экзамен главный на уменье.
Пока такой ориентир.
Какие медленны минуты…
Как бы на привязи они,
Или на стрелках у них путы…
А ну-ка в перископ взгляни.
И артогонь потряс окрестность,
Бомбёжка ухнула в мотив
Того военного оркестра.
Там нет уже живого места.
И враг растерян. Всё изрыв,
Снаряды рвутся вкось и вкривь,
Земную жизнь укоротив.
Потом пошли броневойска
Уничтожать наверняка.
А хватка их о-ёй! Цепка!
Комкор следит за полем боя,
Особенно не беспокоя.
Подскажет или даст совет:
— Быстрей, смелей. В том ваш секрет.
— Артиллеристы, в роты!
Уничтожайте пулемёты.
— Вон справа огневые точки
Громите их и без отсрочки.
Потом уже туда пехоту.
— Щадить людей.
— Танкисты, вправо поскорей
Да проутюжьте там. Живей!
— А вы бомбите глубину,
Не дать возможность отступать.
Уничтожать, уничтожать.
— Что медлите-то? Не пойму!
Десятый день как наступленье.
Идёт разгром, уничтоженье.
Японец понял: не спасенья.

И ВСЯ ЯПОНИЯ В СМЯТЕНЬИ:
Неуж такое пораженье
Квантунской армии самой
Непобедимой, боевой?
Сам император даже в шоке.
Такой позор! Беда, беда…
Что да, то да.
Урок жестокий
Запоминайте навсегда.

Оставшись в блиндаже один, всё его естество явственно ощутило, а затем и услышало чей-то спокойный мягкий голос: "Я — твоя доля", — тихонько сказал он.
Доля, доля… Ах, вспомнил: мама часто говорила о своей доле, о доле семьи и о его, Егоркиной доле. Вот оно что. Это вроде судьбы, участи. Интересно.
— Георгий, ты сын земли русской, — обратился к нему всё тот же голос. Твои предки были сильными, трудолюбивыми. Они не чурались никакого ремесла. Во всём проявляли настойчивость и усердие. Любое дело у них спорилось. Мастера были — что надо! Они ни у кого ничего не просили, никому не кланялись. Добрых людей привечали и угощали, а тех, кто приходил со злым умыслом, советовали по-хорошему возвращаться откуда пришли. Но при угрозе способны были постоять за себя, защитить свой дом, своих земляков, защитить Русь.
Она — Наша Матерь. Ты — Сын её. Твоя мама крестьянка Устинья Артемьевна подарила тебе жизнь. Жизнь сделала тебя человеком с характером, ты постигнул премудрости скорняжного ремесла. Работал, имел свой кусок хлеба. Пошёл учиться, потому что тянуло к знаниям, к наукам.
Настало время стать солдатом — защитником Отечества. Будь верен своему долгу. Умей постоять за Русь, если потребуется. Наметил цель — добивайся её, чего бы это не стоило. Все твои мысли должны быть о благополучии семьи, всех соотечественников и Родины в целом.
БУДЬ ДОСТОИН ПОХВАЛЫ ОТЕЧЕСТВА

КОГДА СРАЖЕНЬЕ ОТСТУПИЛО,
И он, объятый тишиной,
Сидел, как будто сам не свой.
Неуж-то с ним всё это было?
А тёплый ветерок степной
Ласкал его. И всё так мило!
Душа от неги расцвела,
Вот-вот бы в пляс сама пошла.
Такой-то Жуков, я.
О, доля-долюшка моя,
Присела бы, поговорила,
Да рассказала о друзьях,
Что там остались в Беларуси.
За них за всех я так боюся.
Подумаю и — сам впотьмах.
Нет, не понять такое мне:
Верны и преданны стране.
Назавтра тот и этот враг.
В застенок их и — в прах, и — в прах:
Якир, Егоров, Кутяков,
Седякин, Грибов и Белов...
Десятки тысяч самых-самых.
Гордиться б ими мы должны.
Достойны Родины сыны,
Чьи души там, за небесами.
Секира надо мной висела:
Доносы, обвиненья — в Дело.
Та папка на глазах толстела.
А Голиков стараться рад
Собрать весомый компромат.
Эх, мне бы тут покрепче мат!
Ходил за мною по пятам,
А что творил, он знал ли сам?
И только чудом спасся я,
А чудо то — Мон-го-ли-я.

ТАКИЕ ЛЮДИ-ЧЕЛОВЕКИ…
Мой соплеменник в новом веке,
Тебе такое не понять.
И дай-то Бог не испытать.
И тут ко мне подсела
Доля:
— О грустном ты не думай боле
Тебя дела, заботы ждут,
А ты разнервничался тут.

ВОЙНА. И С НЕЙ ЛЮДСКИЕ БЕДЫ.
Немало Жуков их изведал…
В Гражданской были и раненья.
А потому одно стремленье —
Сегодня к раненым идти.
Вон вижу госпиталь в степи.
Чтобы сказать одно:
— Прости!
Прости, солдат, меня,
Что я не уберёг тебя
От пуль, осколков и огня.
Прости, что ты лежишь тут бледный,
Хотя и был тот бой победный.
Прости, солдат, что здесь не я,
Но совесть ранена моя.
Да только эта боль
В сравнении с твоею — ноль!
У каждого своё раненье.
Дай Бог, вам всем выздоровленья!
Что ж, командир я никудышний,
Раз столько допустил потерь.
Меня накажет сам Всевышний.
Но всё же ты, солдат, поверь:
Я будут пристальней теперь
И прозорливей, и умней
В веленьи долга командира.
…И нет сильней желанья мира.
Вокруг до неба тишина…
Да будь ты проклята, война!










ДА ОН ЖЕ ВЫЛИТЫЙ СТРАТЕГ

— ГДЕ ПОБЕДИТЕЛЬ ХАЛГИН-ГОЛА?
Его пора мне повидать.
Таких получше надо б знать.
Достоин? Значит доверять.
У нас на командиров голод.
— Товарищ Сталин, Жуков здесь.
— Ну пригласите
Голос: Есть!
Отменной выправкой военной
Он прошагал и честь отдал.
Вождь улыбнулся и сказал:
— Я рад вас видеть, генерал.
Сраженье — то же дерзновенье,
Оно достойно восхищенья.
У вас уменье побеждать.
И так держать!
Спокойный тон располагал.
И Жуков чётко отвечал
На все вопросы. Их немало
Товарищ Сталин задавал.
А про себя Вождь рассуждал:
Да он же вылитый стратег!
Не надо нам чинить помех.
В том подбородке крутость воли,
Ответственность в скупых словах.
Он безупречен и не своеволен
И лишнего себе он не позволит,
Не засидится и в штабах.
В нём прямодушие солдата.
А это — свято.
И хватка командира есть.
Ему и — честь.

— ПОЗВОЛЬТЕ МНЕ СПРОСИТЬ У ВАС.
Какие с запада угрозы?
— Толкают Гитлера на нас.
Их двое — Чемберлен, Даладье —
Двуличный сэр, предатель мсье.
Для них Германия — заноза.
Но если рассудить тверёзо,
Им не удастся нас столкнуть.
Не сомневайтеся ничуть.
Вам надо погостить в Стрелковке,
Родители наверно ждут.
И стало Жукову неловко:
Душевный вспомнил он уют.

МАЛЬЧИШЕК, КАК ВЕЛОСЬ В СТРЕЛКОВКЕ,
Все называли "мужички".
А были на подъём легки.
В их залюбуешься сноровке.
Коня стреножить и взнуздать,
Косить и сено стоговать,
По дому маме помогать —
Всё приходилося Егорке.
Что стоит-то сама прополка!
Вот где нужна была сноровка.
Но чуть стемнело и — в ночное.
А там такое, там такое…
Кострище, страхи, игры, смех…
Вот где раздолье для потех
Почти до самого утра.
А там уж и вставать пора.
Такая вот она, закалка:
Не лишь бы как, не шатко-валко,
А чтобы делалось на "ять"
И чтобы устали не знать.
Терпеть и всё превозмогать,
И постигать, и достигать…
Егорка, Жорж, затем Георгий.
Всегда заслуживал восторги.

А ВОТ ОНО И НАЗНАЧЕНЬЕ.
И окунулся в уйму дел.
Не то увидеть он хотел,
Не ожидал такого он —
Весь комсостав был оголён.
— Георгий, друг мой, генерал,
Ты что, до этого не знал?
Да, в кадрах есть такой изъян, —
Сказал милейший Баграмян.
Наркому Жуков позвонил:
— Где Рокоссовский, как комдив.
Я сам ручаюсь за него.
…Тот был отпущен из "Крестов"
И прибыл к службе, мол, готов.
Бояться было-то чего?
Проблему надобно решать,
Что тут молчать…
Её и Сталин знал,
Из тюрем многих отпускал.

И ТУТ КАК ТУТ ПРЕДСТАЛА ДОЛЯ:
— Не лезь, куда не просят, боле.
Твоё любое возмущенье
Воспримут, как недоразуменье,
За что и можешь схлопотать.
Тебе ль не знать!
Ни-ни!
Сам рукава-то засучи,
И делай так, как быть должно.
Вернее будет так оно.
Свой долг на совесть исполняй,
А власть… ни в коем…не замай.

И ВДРУГ ИЗ СТАВКИ СООБЩЕНЬЕ:
Пройдёт командное ученье,
И в нём "противник" будет Жуков.
Оно — военная наука.
Ох, неспроста "противник" он…
И этим генерал смущён.

И НАЧАЛОСЬ, ОНО, УЧЕНЬЕ.
Зевак на нём случайных нет.
Собрался весь генералитет.
На зрелость, стойкость и уменье
Идёт "сраженье".
Сам Сталин, мол, следит за ним.
Манёвр, удар и окруженье,
Затем и танковый прорыв…
Стиль жуковский неповторим.
Вперёд пошли броневойска,
Сметая всё наверняка.
Каков мыслительный порыв!
За "синих" Жуков. "Красным" туго.
Но Павлов вовсе не испуган —
Он тут же брешь пронзил.
Но "синий" кругом, кругом
И о-пе-ре-дил.
Который день идёт "сраженье"
Пока — военная игра.
И Павлов терпит "пораженье".
Его и признавать пора.

ДВА НАПРАВЛЕНИЯ УДАРОВ
Тот "Синий" показал в "игре".
Точь в точь, вполне
Всё повторилось на войне,
Когда по существу задаром
А враг пространства пожирал.
А Жуков их предугадал
Что ж, Сталин-то недаром
Стратегом Жукова назвал.

ОН СРАЗУ ВЫЗВАН БЫЛ В МОСКВУ
— Победа "синих" наяву.
Вы победили вне сомненья. —
Сказал тут Вождь. —
— У нас есть мненье:
Вам быть начальником Генштаба.
— Штабист я безнадёжно слабый,
К тому ж, такого тут масштаба!
Солдат я. Просто строевик.
И к службе таковой привык.
Но Сталин чётко произнёс:
— Вы с опытом. И не слабак.
Политбюро решило так.
Какой тут может быть вопрос.

ГЕНШТАБ. И СОРОК ПЕРВЫЙ ГОД.
Февраль-июнь. КАНУН войны.
Важнейших дел — невпроворот:
Оружия недоставало,
Боеприпасов не хватало…
Просили, требовали мы.
Но нам: "Нетерпеливы всё же вы.
Проблем-то сколько у страны!"
До страшного того НАЧАЛА
Уже дни были сочтены.

ВОСТОК АЛЕЛ, И РАССВЕТАЛО.
Но сон не покидал меня.
Все дети нежились в постели,
И соловьи им песни пели.
И всё, казалось, предвещало,
Что будет распрекрасный день.
Как пахла за окном сирень!
Заметно уменьшалась тень,
И ветерок в ветвях дремал,
А в школе продолжался бал,
И каждый выпускник мечтал,
С гулянки парень напевал,
Да дятел на сосне стучал.
И рупор на столбе молчал
Он тоже не предупреждал.
Никто ведь ничего не знал,
Что через пять минут война.
Нагрянет страшная беда.

ЕЩЁ МАЛЬЧОНКОМ БЫЛ ТОГДА,
Но та беда
Во мне осталась навсегда.
Бомбёжка, взрыв и тут же тьма.
И вскрик, и стон, и смерть сама,
Испуг, проклятья и страданья…
Такие вот воспоминанья.
Вокруг, ой, много как огня!
Мой друг, уж ты прости меня.
Пишу, слеза кап-кап на лист.
И вновь зловещий вой и свист,
И взрыв, и — как бы нет меня.
А мама, немчуру кляня,
Собой прикрыла тут меня.
Лишь чудом жив остался я.
Прости за всё меня,
За сей сумбурный мой рассказ.
Но так уж было тут у нас.

ВОЙНА. ПРИЧИНЫ. И ВОПРОСЫ.
И много-много "почему"?
По разуменью моему
Тот сорок первый смертоносный
Принёс фашистскую чуму
При попустительстве Европы,
Угрозы отодвинуть чтобы.
Звериной ненавистью к нам
Она толкала волчью стаю.

МОЙ СОПЛЕМЕННИК В НОВОМ ВЕКЕ,
Тебе добра желаю.
Запомни навсегда, навеки
Такой совет, который дам:
Крепите силу, мощь державы!
Чтоб всякий новый "гитлер" знал:
Он так получит по зубам,
Что прах взметнётся к небесам.
И в этом будете вы правы.

ШЁЛ СОРОК ПЕРВЫЙ. ТОТ ТРЕВОЖНЫЙ.
Казалось, худшее возможно.
Ведь полчища германских псов
Уже вдоль западной границы.
Вождь верить Гитлеру готов,
Его он вовсе не боится.
Беда, считай, что на пороге.
Штабистам, нам грозит он строго:
В войсках спокойствие блюсти,
Не провоцировать, ни-ни!
Да что творится-то, взгляни
Опасность на носу. Пойми.
Но убаюканный не внял.
Его ж сам Гитлер заверял.
Коварству Сталин… доверял
Почти до самого НАЧАЛА
Того двадцать второго дня.























ОН ЕХАЛ, ЧТОБЫ ПОБЕЖДАТЬ

ОПЯТЬ В СТРОЮ, В СВОЕЙ СТИХИИ
Он едет по своей России.
Теперь под Ельню держит путь
Был неудобен? Ну и пусть.
Обида гложет? Нет, ничуть
Осталась разве только грусть.
Генштаб. Начальник. Та карьера
Ведь сделать многое хотела.
Уменье, опыт генерала —
Не так уж мало
В кругу талантливых спецов:
Сам Шапошников, Рычагов,
И Василевский, Мерецков…
Они — армейский мозг державы.
Его задачею найглавной —
От всех угроз оберегать
Союз, свою Россию-мать.

ПОД ЕЛЬНЮ ЕХАЛ. ГРОМЫХАЛО.
Пожары виделись вдали.
Всё что люди берегли,
А немцы жгли.
Всё нажитое пропадало.
И ярость Жукова пылала,
По скулам ходят желваки.
Пощады гад не жди!
Он ехал, чтобы побеждать.

ЕЩЁ НА ТРЕТИЙ ДЕНЬ ВОЙНЫ
Прыть Клейста Жуков смог унять.
Явил, на что способны мы.
А было то
В районе Брод-Дубно.
Их танки нагло, очумело
На Киев прут и прут вольно,
Как будто им разрешено.
Вдруг залпы, да прицельно, смело.
И — взрыв, огонь. Подожжены.
Горят как свечи. Что ж, приспело.
И немцы тут поражены.
Замешкались, несут потери.
Но пыл свой не умерив,
Артиллеристы бьют и бьют,
И сотни уж нашли "капут".
Лавина стала буксовать
Вот так-то вашу мать…
Тогда, на третий день войны
Да, "клейсты" все остолблены.
Враг запросил и подкрепленье.
И продолжалося сраженье.
Но Ставкой Жуков был отозван
Там тоже значит всё серьёзно.

И ПОСЛЕ МНОГИХ ОТСТУПЛЕНИЙ
И обороны — устоять
Он ехал, чтобы доказать,
Что мы умеем воевать
И наступать
Оно есть высшее веленье —
Да, только побеждать сейчас!
И это — Родины наказ.
Под Ельней выступ тем опасен,
Что был он в сторону Москвы.
Расчёт врага предельно ясен:
Плацдарм как раз для наступленья.
Что да, то да. И без сомненья.
Вот дела-то каковы.
К тому ж, плацдарм и укреплён.
Тут все полки как на подбор,
Да плюс дивизии СС
Прислал сюда сам фюрер-бес.

ПРИ МРАЧНОМ ОТБЛЕСКЕ ПОЖАРОВ
Он не терял тут время даром.
Уже — на рекогносцировке,
А там и — на передовую.
Увидеть надо всё вживую,
Потом учесть при подготовке.
Оперативное искусство.
Владеть им надобно искусно,
Как бой вести, чтоб фрица гнать.
Да многое тут надо знать.

— ДРУЗЬЯ — ШТАБИСТЫ, ГЕНЕРАЛЫ,
А всё ли в плане мы учли?
Быть может чем пренебрегли?
Бои идут пока что вяло,
Как бы устало.
— Да просто сил не доставало.
— Уже снарядам счёт вели.
Военный опыт обрели.
— Прошу одно: беречь солдат.
Как настроенье у ребят?
— Бодры и держатся все смело
И рвутся в бой остервенело.
— Ночью немцы — не вояки.
— А наши парни — забияки,
Им не помеха ночь для драки.
— Манёвр наш — днём и ночью бить
Обхват, захват и — молотить.
Чтоб выходило точно, метко,
Где, сколько, знать должна разведка.
Наш КОНТРУДАР в войне он ПЕРВЫЙ
И должен быть предельно верный.
Врага повергнуть надо вспять
— Не только. И уничтожать.
Приказ готовы выполнять.
И Жуков в ставку доложил:
Резервный фронт готов к сраженью.
На то достаточно есть сил.
Для контрудара. К наступленью.

ВСЕ ДНИ, ЧТО ЖУКОВ БЫЛ ПОД ЕЛЬНЕЙ,
Тревога та осталась с ним.
Генштаба вывод точный, дельный.
И Сталину он доложил.
Тут вождь вскипел, в лицо грубил,
Несдержан стал и нетерпим.
— За Днепр войска им отвести…
Оставить Киев без сраженья?
— Иначе ждёт их окруженье,
Разгром, плененье…
— Вы что, с ума сошли?
И снова, уж в который раз
На карте Жуков показал
Тот неминуемый обхват.
— И коль промедлим мы сейчас…
— Ишь ты, нашёлся генерал
Ползти назад.
— Товарищ Сталин, — посмотрите…
— Всё. Кончено. Идите.
И Жуков не стерпел, вскипел.
Тут Сталин взглядом просверлил,
А это значило: не мил.
Подумав, вождь съязвил:
— Мы не умеем наступать.
Ваш контрудар, чтоб Ельню взять…
Молоть такую чепуху…
Но раз уж это на слуху,
Езжайте, покажите.
— Что ж, разрешите
Приказ ваш исполнять.

А ВРЕМЯ ШЛО, ДУША БОЛЕЛА:
Под Киевом дела плохи.
Всё естество его велело:
Звони, ещё раз докажи,
Шли телеграмму, объясняй,
Долг генерала исполняй,
Генштаб со мной ведь заодно,
Но…
Что тут сказать…
Уж не вернуть-то всё равно.
Шестьсот тысяч пленено,
Погибло сколько! Плюс раненья.
Потери — миллион солдат.
Не это ль светопредставленье —
Вождизм и ад?

ГЕНШТАБ И ЖУКОВ ПРЕДЛАГАЛИ
За Днепр войска переместить.
А там — плацдарм. Да укрепить.
Тогда могло бы быть…
Война пошла б совсем иначе.
Что это значит?
Не знать нам Сталинградской битвы
И той же битвы за Кавказ,
Возможно, даже — за Москву.
Фашисты раньше были б биты
И реки крови не пролиты
Да что уж говорить сейчас
И не про нас…
Но я не раз
Слыхал о том молву.
Ну ладно. Мысль на том прерву.

ВРАГ УКРЕПИЛ РУБЕЖ НАДЁЖНО.
С гарантией, чтоб устоять.
Казалось, просто невозможно
Готовность их поколебать.
Но тот удар такой был мощи,
В нём столько ужаса, огня,
Что смерть принять куда как проще,
Чем выстоять, судьбу кляня.
Ожесточенье брало силу.
И это было с двух сторон.
Изрядно немец потрясён,
Ему тут всё уж опостыло.
И знал, что здесь он обречён.
А наш солдат приободрён.
Сражение не устрашило.
Отвагу, храбрость распалило
И смелость рыцаря раскрыло.
Следит за полем боя Жуков:
— Дерутся храбро и смелы.
Ну, настоящие орлы!
Сам бой ведь это и — наука.
Уметь врага опередить,
Предвосхитить,
Чтобы атаку отразить.
Нужны здесь выучка, уменье
И чувство локтя, и везенье
Живым остаться чтоб в сраженьи.

СОЛДАТ ПЕХОТЫ — РЫЦАРЬ БОЯ.
Тот, кто под пулями бывал,
Не кланялся им, стоя,
Презренье к смерти испытал
И, падая, затем вставал
И видел, как сосед упал,
Сражённый сразу наповал,
А ты стрелял
И убивал,
Когда ты с боем Ельню брал,
Уже достоин ты героя!
Вот так дралась тогда пехота
Из сотой
Той
До восхищенья боевой
Дивизии самой,
Гвардейской славой осиянною
Комдива Руссиянова.
Здесь все красноармейцы —
Навеки уж первогвардейцы.
Гордится Родина сынами.
За честь сочту быть рядом с вами.

И ТУТ НЕЖДАННО СООБЩЕНЬЕ,
Оно — Верховного веленье:
Товарищ Сталин ждёт к восьми.
Вот и пойми…
Мы развиваем наступленье,
А надо с фронта уезжать.
— На то Верховного есть воля, —
Набросилася гневно Доля, —
Ему-то лучше знать.
Не смей сомненью подвергать.
Зачем ты в прошлый раз вспылил
И дерзостей наговорил?
Ты — верный Родине солдат,
И должен быть во всём ты свят.

ЧТО Ж, ЕЛЬНЮ ВЗЯЛИ. ВСЁ КАК НАДО.
Не умолкает канонада,
А это значит бой идёт,
Стремится гвардия вперёд.
Я так и доложу
Вождю.
Он ведь не верил в контрудар.
И вот ему наш скромный дар.

С УСМЕШКОЙ ВСТРЕТИЛ ВОЖДЬ. СЛУЧИЛОСЬ.
— Неплохо с Ельней получилось, —
Заметил Сталин чуть лукаво. —
Вы в прошлый раз-то были правы...
Ваш контрудар — пример другим.
Враг должен быть гоним.
Не хочет — силою заставим.
Давайте-ка поговорим:
— Каков противник? Спеси много?
— Дерётся он неплохо.
— Он не приучен отступать.
— Научим. Будем гнать.
Вождь убедился: Жуков прав.
Он точно всё предугадал.
Вот почему хотел он знать
Стратега мненье.
(В хотеньи было и веленье).
И тут же вслух стал рассуждать.
Что ждать от немца, его планы…
Хотелось бы побольше знать.
Где трудно, где у нас провалы
И где терпимо, подождать.
Кого назначить иль сместить,
Кого куда переместить…
Что ж, Жуков тут был удивлён:
Сомненья раньше вождь скрывал,
Обычно всех он поучал.

ПОДРОБНО ЖУКОВ РАЗЪЯСНЯЛ
И отчего, и почему
Ему известно самому.
И выходило: всё он знал,
Как будто Гитлер рассказал.







































Я НЕМЦУ ЛЕНИНГРАД НЕ ОТДАМ

ГЛЯДЯ НА КАРТУ ЛЕНИНГРАДА,
Промолвил вождь:
— Помочь им надо.
Их немец бьёт со всех сторон.
Уж город плотно окружён.
Сейчас в труднейшем положеньи.
И даже может в безнадёжном.
Там, к сожаленью, всё возможно.
— Я понял вас: найти спасенье
И выправить уже в сраженьи.
— Вы прямо с фронта? Подкрепитесь.
Пройдите вон к тому столу.
Идите же, идите.
— Спасибо. Я уже иду.

ВОЖДЬ БЫЛ ДОВОЛЕН ГЕНЕРАЛОМ.
Соратникам о нём сказал:
— Он первый, как тот запевало.
Его доклад — не что попало,
А что ни слово, то — металл.
Вот это в нём и подкупало.
Ну что ж, обиды он знавал,
Но не юлил и не дрожал.
Стратег. Удачное начало —
Уж дважды Жуков побеждал.
Добротный русский в нём закал.

КОГДА ПРИЕХАЛ ЖУКОВ В СТОЛЬНЫЙ,
Военсовет держал совет.
И гость — он слушатель невольный,
О чём шла речь, представить больно:
Вот так самим и добровольно
Взрывать заводы, корабли…
Никак с ума сошли!
Неуж совсем изнемогли,
Что так сочли?
И все растеряны, безвольны.
Стоп! Тут моё вам — нет!
Категорический запрет!
И — пауза. И он молчал
И кажется сейчас познал:
Для них-то всё уж безысходно.
И всё равно, и как угодно.
Тревоги, беды, голод, смерти…
Представьте только и поверьте,
Как нелегко переносить.
— Давайте думать вместе,
Как нам врага покрепче бить.
Придёт час, будем и громить.
Меня послал сам Сталин к вам.
Я немцу город не отдам!
За резкий тон уж вы простите,
Но и поймите,
Что мы способны отстоять
Любимый город Ленинград.
Для каждого из нас ты свят.
Петр первый шведов гнал с Невы.
Легко им было? Знали б вы…
Не посрамим теперь и мы.

А НАПРЯЖЕНЬЕ НАРАСТАЛО.
Уж немцев полегло немало.
Но враг по трупам лез вперёд.
Ему казалось, что вот-вот,
Уже у самых он ворот.
Но их сечёт уж новый дот,
Прицельно косит миномёт.
Не только здесь, но там и там.
Над этим думал Жуков сам,
А тактика его строга:
Чтоб не ступала здесь нога
Завоевателя-врага.
В их уязвимые места
Да контрударом — в бреши.
Так что "потешим".
Ещё познаешь ты кнута.
А наша ненависть люта.
Помогут залпы кораблей,
Закон: снарядов не жалей.
Морской десант наводит ужас,
Для немцев он — нет смерти хуже.

НО ГЛАВНЫМ БЫЛО ВСЁ Ж НЕ ЭТО,
(оно на подсознаньи где-то).
Но каждый точно понимал:
Он, Жуков, веру всем придал,
Что Ленинград мы отстоим
И победим.
Святое дело защищать
Отчизну-мать.
Его могучая рука
Вела, чтоб побеждать врага.

ФОН ЛЕЕБ ЖДАЛ СВОЁ ВЕЗЕНЬЕ:
Покончить с городом. Потом
Всё танковые соединенья
Направить снова на разгром
Уже Москвы.
Но тут увы…
Завязли их соединенья
Да без надежды на спасенье.
Донельзя Гитлер разъярён:
Фон Лееб с должности смещён.
Потрёпан враг, обескуражен.
Блицкриг ему не удался.
Он стал обороняться даже.

НА ТОМ ИСТОРИЯ НЕ ВСЯ:
Она, блокада, оставалась.
Опасность поутихла малость.
Но тут Верховный позвонил
И Жукова он попросил
Вернуться поскорей в Москву.
И стало ясно всё ему.

— МЫ ДОЛЕТИМ БЕЗ ПРИКЛЮЧЕНИЙ? —
Вдруг Жуков лётчика спросил.
— Так точно. Никаких сомнений.
Поспите, набирайтесь сил.
— Сюда был вот какой полёт,
Похож скорей на анекдот.
Летим над Ладогой. Уж близко.
На бреющем полёте, низко.
Глядь — сверху мессершмиты.
Откуда эти тут бандиты?
Куда поделись истребители?
Такие значит охранители.
Мы ж запросто могли быть сбиты.
Три генерала сразу — в вечность.
Страшит такая вот беспечность…
Без дисциплины на войне
Не победим. Поверьте мне.
Она должна быть как приказ,
Лишь он и защитит всех нас,
Но лётчик наш тот, видно, ас:
Спокоен, юмор не угас:
Как сказанёт, да как пошлёт
По-русски этак, без прикрас.
И мессеры те — наутёк.
Глядим и сразу невдомёк:
Так лихо, резво удирали.
Язык наш значит понимали.
О, как же мы захохотали! —
Поведал Жуков так смешливо.

— ВОЙНА. ПОДОБНОЕ — НЕ ДИВО —
Ответил лётчик за штурвалом.
Он, видно, повидал немало.
Полёт так быстро усыпляет,
Что Жуков тут же и уснул.
Но вскоре гул его толкнул,
Затем тряхнул.
Он раз-другой зевнул, вздохнул…
И чей-то голос тут шепнул:
— Уже полдняет.
Давай-ка просыпайся, слышь,
Столица скоро, а ты спишь.
И тут услышал он вопрос,
Как будто с высоты, с небёс:
— Ты был начальником Генштаба.
Как же НАЧАЛО проморгал?
Ты что, не знал?
А знать-то надо б.
Уж полчища-то вдоль границы
В боеготовности стоят,
А наши генштабисты спят.
И благодушие им снится.
Что, неудобен мой вопрос?
Подумай-ка над ним всерьёз.
Конечно, можешь промолчать.
Но сквозь года опять,
Опять, опять
Потомки будут задавать
Те ж "как?" и "почему?"
Поверь ты слову моему.

ГЕНШТАБ. ПЯТЬ МЕСЯЦЕВ КАНУНА.
Они — труднейшие для нас.
Как мир нам надобен сейчас!
Страна от бед легко вздохнула,
И жизнь звучала многострунно.
Продлись столь благостное время
Хотя бы так годков на пять,
Чтоб не мешал нам тот же немец
Да просто жить, творить, дерзать.
И только мир сейчас приемлем
У нас ведь подрастает племя,
Ему счастливым надо стать.
Окрепнуть пять бы нам годков,
А там границу — на засов.
И нам не страшен чужеземец.
В Европе "хайль" кричит горласт
Тот фюрер Гитлер. Он зубаст.
А что он завтра преподаст…
У ног его уж вся Европа.
Идёт политиков игра:
Где хитроумно, твёрдолюбо…
А кто науськивать горазд.
Им тоже фюрер всем задаст.
От Гитлера да ждать добра…
От своего двора
Угрозу б дальше отвести.
И Сталин это понимал,
И верил, что оно возможно.
И с Гитлером он связь держал.
Дипломатично, осторожно
Его он твёрдо заверял,
Что мы сотрудничать готовы
И будем уговор блюсти.

— И МЫ НА ЭТОМ ЖЕ ПУТИ
Так доверительно и лично,
Демократично и логично
Взаимно Гитлер отвечал.
Ручался честью, заверял:
— Не будем с вами воевать
(Так нагло врать…)
— А те германские войска,
Что там находятся пока
У вашей госграницы,
За них я смею поручиться.
У них совсем иные цели.
Здесь англичане их бомбят,
А на Востоке — уцелели.
Во всём тут Черчилль виноват.
Они нас беспрерывно злят.
Для них, скажу вам лично,
Всё-всё закончится трагично.
Примите верность в дружбе нашей,
Она и крепнуть будет даже.
Моё вам, Сталин, уваженье!
Пусть вам сопутствует везенье.

НАШ ВОЖДЬ ПОВЕРИЛ ФАНАТИЧНО.
Иных он мнений не терпел.
Угроза над страной нависла.
На нас глядят уже в прицел
И провоцируют цинично.
Но Сталин слушать не хотел.
— Кто провоцирует? Не поддавайтесь,
И убирайтесь!
Войска подальше от границы
Отведите
Вы что, войны хотите?
И резко, гневно:
— Уходите!
Так генштабистов обрывал
Цену такого гнева знали —
И… исчезали.
Как Локтионов и Смушкевич,
Проскуров, Савченко и Уборевич…
А как же Жуков вёл себя?
Отвечу так, что спорил я
Да много раз и возражал,
Доказывал и убеждал.
И вот, поди же, устоял.
Я, как бесстрашный сам боец:
Мне всё равно, где тот конец.
Все пули рядом пролетали,
Боялися, не задевали.
Пропахшем порохом бойцу
Само "бояться" — не к лицу.
Не раз уже контужен был,
Однако Бог меня хранил.
Сам Сталин как-то говорил,
Что только Жуков спорит с ним.

А НАПРЯЖЕНЬЕ НАРАСТАЛО.
Проблемы надобно решать.
И накопилось их немало.
И было некогда нам ждать.
Да взять созданье корпусов…
А наш был требовательный зов,
Услышал Сталин, дал добро.
Пораньше было бы оно.
Возьмите те ж боеприпасы…
Да вовсе не было запасов.
Куда ни кинь,
Везде был клин.
Недоставало, не хватало…
И это всё нас волновало
И побуждало
Просить и требовать, и драться,
Да, чаще стали добиваться.
Иначе будем виноваты.
Нужны "катюши", автоматы,
Тридцатьчетвёрки ждут войска.
Ответ: не можем дать пока —
Заводам надо темпы взять.
Но мы то их не можем ждать!
Тут вождь:
— Заносит вас опять.
— Товарищ Сталин, вы поймите…
— Всё. Идите.

ВОТ-ВОТ НАСТАНЕТ ТО НАЧАЛО.
Оно давно предупреждало
И даже более — кричало,
И Сталина не понимало.
Там пограничные войска.
У них уж дула у виска,
А вождь ни да ни нет пока.
— А может всё же мы уладим, —
Сказал-спросил на нас не глядя.
И тут рванул тот смертный ад.
Кто виноват?
А те, что крайние стоят:
Генштаб и рядовой солдат.
Он примет бой тот первый, главный.
И канет в вечность парень славный.

ИЗ ЛЕНИНГРАДА, 5 ОКТЯБРЯ 1941 ГОДА
У аппарата ЖУКОВ
ЖУКОВ: — Здравия желаю
СТАЛИН: — У меня к вам только один вопрос: не можете ли сесть на самолёт и приехать в Москву. Ввиду осложнения на левом крыле резервного фронта в районе Юхнова. Ставка хотела бы с вами посоветоваться о необходимых мерах.
ЖУКОВ: — Прошу разрешения вылететь завтра утром на рассвете.
СТАЛИН: — Хорошо, завтра ждём вас в Москве.
ЖУКОВ: — Слушаю. Буду.
СТАЛИН: — Всего хорошего.
ЖУКОВ: — Всего лучшего.

В САМ ГОЛОС ВСЛУШАЛСЯ ЛИ ТЫ?
В нём столько горечи, беды,
Отеческой той доброты
И откровенной прямоты, —
Сказала Доля. Помолчала.
— А на плечах вождя держава,
Проблем, забот её не счесть.
И тут немецкая навала…
Представь и взвесь —
Ему-то каково…
Характер крепкий у него.
Георгий, ты ему поможешь
Всем, что сможешь.
А Сталин вовсе не растерян,
Сосредоточен, вознамерен…


















































МОСКВА ПО СУТИ НЕ ПРИКРЫТА

— ТОВАРИЩ СТАЛИН, ИЗВИНИТЕ,
Немного запоздал.
— Да, я пораньше ждал.
Сюда вот к карте проходите.
Помедлив, снова продолжал:
— Вот не могу никак добиться,
Штаб Конева молчит.
Все отступают. Не годится.
Уж заполночь. Ну, значит, спит.
Наверно немцев он боится
И не храбрится.
Довоевалися уже.
Замечу: ваш он протеже.
Так порывалося сказать:
— Всё, что осталось от репрессий.
Но тут же вынужден смолчать,
Чтоб избежать его агрессий.
Всё, что осталось от всего…
— Туда езжайте, разыщите.
И сразу мне вы позвоните.
А я и ночью буду ждать.
Их всё же надо отыскать.

ШТАБ КОНЕВА. ПОТРЯСЕНЫ.
Хоть сами живы, спасены.
А вот войска окружены.
И это за одну неделю
Но как же так? В то сам не верю.
Произошедшим Жуков зол.
В сторонку Конева отвёл,
Да так он распекал его,
Что и не высказать того.
Да, незавидно положенье.
Теперь искать пути спасенья.
К утру лишь Жуков отыскал
Буденного, который спал.
Он даже штаб свой потерял.
Где фронт Резервный, где войска?
Вопрос сей не ему пока.

НОЧЬ-ПОЛНОЧЬ. ТАМ ЖЕ СТАЛИН ЖДЁТ.
И доложить настал черёд:
— Москва по сути не прикрыта,
Так что дорога к ней открыта.
Ведь нету фронта обороны…
Тут вздох вождя был сокрушённый,
Он вестью был ошеломлённый.
Молчал. Он думал, как тут быть.
Как поступить?

— ТОВАРИЩ ЖУКОВ, ВЕРИМ В ВАС.
Командующий вы сейчас.
Берите в свои руки всё.
Надёжней будет так оно.
Не соглашаться? Возражать?
Мне, генералу, не простится.
Ответственность-то надо брать,
Таким доверием гордиться.
Давай впрягайся, смелый Жуков.
Ведь побеждать — твоя наука.

ВЕСТЬ ЭТА КРЫЛЬЯ ЗАИМЕЛА
И полетела, полетела.
В окопы, блиндажи и доты,
В соединения пехоты,
К артиллеристам и связистам
И перво-наперво к танкистам.
Да, той, семнадцатой бригады
Все несказанно были рады.
Здесь Жуков Троицкого повстречал
И халхингольца он узнал.
По-братски обнялись они
И тут же вспомнили те дни,
Как побеждали самураев.
Теперь вот в подмосковном крае
Накоротке была их встреча.

— ОДНАКО ТУТ Я ВАМ ЗАМЕЧУ, —
Так командир всем говорил, —
— Японцев Жуков там косил.
С ним немцев будем мы косить,
Громить, крушить, лупить и бить.
Познают жуковскую прыть.
Что ж, Жуков — он мужик перцовый
Да с луком, с клюквой, с чесноком.
Назавтра — он совсем уж новый —
Добрейший. Даст совет толковый.
И с шуткой, присказкой бедовой
Приободрит, поможет вам
И с вами — радость пополам.
С бескопромисной прямотой,
И несклонённой головой.
Решительный и смелый.
Да он во всём умелый.
Надёжный друг. Всё это в нём.
Я с ним таким давно знаком.
Все вместе с ним там щи хлебали
И горя с Жуковым не знали.
Ну, а японцы имя Жуков
Воспринимали все с испугом.
К тому же, Жуков ведь ГЕРОЙ
Для немцев будет он грозой.
Страна, народ воспрянут духом
И враг получит по заслугам.
Полковник Троицкий так говорил
Своим танкистам, всем другим.


БИТВА ПОД МОСКВОЙ

КУЛАК "ТАЙФУНА" БЫЛ ОН КРЕПОК —
Непробиваема броня.
Армада танков та свирепо
Рвалася в бой. И — всплеск огня.
— Кто остановит тут меня?
Изрёк хвастун Гудериан. —
Захват Москвы — таков наш план.
А мы его и не скрывали,
Открыто всем и заявляли,
Что в середине октября, —
Приму парад на танке я.
На Красной площади Москвы.

НЕ ЗНАЛ ОН НАШЕГО "УВЫ".
Боеспособность той армады
Была покрепче наших войск.
Но наш солдат в бою геройск.
Не быть теперь врагу пощады.
За злодеяния и беды
Получит он своё немедля.

НО НЕМЕЦ БРЯНСКИЙ ФРОНТ ТЕСНИЛ
Что ж, нам недоставало сил.
Мы отходили на восток.
За пядь земли бой был жесток.
Но подоспел гвардейский корпус
И немцу преподнёс он опус:
Тридцатьчетвёрки из засады
Прицельно, точно, как и надо
Расстреливали немцев спесь.
Их командира Катукова
Запомните его такого.
Он бил разбойников поганых.
Мы так встречаем всех незваных.

ГУДЕРИАН ПОТОМ ПРИЗНАЛ
То превосходство танков наших.
Мол, раньше не предполагал
Что есть у нас такие стражи.
И брянский фронт был отведён.
Ещё покажет себя он.

ДА, ЖУКОВ ЯВНО БЫЛО РАССТРОЕН,
К тому ж, ещё обеспокоен.
Прошляпили, не разгадали
Простой тот замысел врага.
Эх, Конев, штаб его… Ведь знали,
Что к ним туда наверняка
Вот-вот придут броневойска.
Как жаль, что в окруженьи
Без малого миллион солдат.
Вот бы сюда их. В аккурат
Пришлись бы все подряд.
Неделькой раньше мне б сюда,
И не случилася беда.
Бои идут там. Окруженцы
Стремятся вырваться к своим,
Чем сковывают силы немцев.
Конечно, помогаем им.
Гудериан завяз пока.
А нам бы подтянуть войска
К Можайской линии. Сюда.
Да укрепить бы оборону.
Где боевые батальоны,
Способные прицельно бить,
Дорогу немцами стелить?

— ГЕОРГИЙ, ПОГОДИ. Я ДОЛЯ,
Скажу в минуту я, не боле.
Ты очень верно поступил,
Что попросил
Всех комиссаров, командиров
Крепить моральный дух полков.
Чтоб верой все были едины.
Дойти до каждого солдата
С душевным словом. Ободрить
И убедить,
Что мы способны победить
Всем ненавистного врага.
Тогда не дрогнет у стрелка
Его рука,
Когда в прицел возьмёт его,
Гудериана самого.
Ведь в мире нет храбрей, сильней
Твоих, Россия, сыновей.
Так и дрались
Подольские курсанты на Угре.
Так что дивись,
Что в сорок первом, в октябре
Их этот подвиг был уже.
И задержали там врага.
А мы тем временем тогда
Уже готовили заслон
На направлении удара.
И будет немец истреблён
Здесь тысячи положит он.
Ведь недаром
На подступах к Бородино
Смертельный бой ведёт 32-я.
Полковник Полосухин знает:
Дивизия здесь повторяет
Тот подвиг русского солдата
Того ещё Бородино.
О них и наша помять свята.
Через века хранит его.
Давненько было. Да, давно,
Но в 41-м под Москвою
Тот подвиг предков повторён
И славою овеян он.
Но всё же я того не скрою:
Со всех сторон враг пёр к столице
Громадной силищей своей.
Отпора даже не боится,
Потерь своих он, не стыдится,
Быстрей, быстрей…
Он проутюжил всю Европу.
А тут остался лишь рывок.
Поспеть-то надо к сроку, к сроку.
Но вдруг удар, да прямо в бок.
Танк захрипел, стал кривобок,
И снова следует шлепок,
И тут же огненный тычок,
И смерть от пули той в висок,
И немец головой в песок.
Какой тут может быть упрёк?
Красноармеец —
Он гвардеец.
Он фрицев бьёт
Пока живёт.
Как ни дрались всесильно наши,
Презрев там даже смерть свою
В жестоком с танками бою,
Где чёрт и тот уже не страшен.
(По правде я вам говорю.)
Ряды защитников редели.
Резервов нет. Или почти.
Уже держали еле-еле
Фронт обороны.

СО ВСЕХ СТОРОН СЛЫШНЫ УЖ СТОНЫ…
— Теперь здесь можно отойти
На подготовленный рубеж.
Позволил Жуков. —
— Но учти:
Там надо отыскать вам брешь
И просочиться, лупануть,
Чтоб искры сыпались из глаз
У этих гадов. А сейчас
Манёвр, перемещенье.
И новый вот уже заслон,
И снова тут споткнётся он.
Нам выиграть время, оттянуть
Здесь чуть-чуть, да там чуть-чуть.
И там, и тут…
Глядишь, резервы подойдут.
Сегодня наша оборона —
Жестокая проверка сил.
Согласен: тут не без урона.
Напряжены, уж свет не мил.
Гудериан. И тот взбесил:
Бросает танки. Видишь: прут,
А мы сжигаем их. Капут!
Вопрос тут жизни или смерти.
И это точно. Уж поверьте.

ИХ БРАУХИЧ ГОТА ПОСЕТИЛ
И вот ему что говорил:
— Такого вот сопротивленья
Как оказали под Москвой,
Никто не ждал. Нигде спасенья.
Не будем о передовой —
В тылу идёт смертельный бой.
Там нет опасней партизан,
И не щадят они незваных.
Мотовойска, броневойска…
И там жди пули у виска.
Что за Россия, за Восток?
Какой же всё же он жесток:
Не признают уставов, правил.
Куда ты, фюрер, нас отправил?
О. эта русская душа!
Нам не видать тут не шиша.
Их Жуков… По какому праву
Воюет он не по уставу?




























ГУДИТ НАБАТОМ 41-Й

НАСТАЛ НАШ СУДЬБОНОСНЫЙ ЧАС.
И снова уж в который раз
Армада танков прёт на нас.
А на пределе силы, нервы.
Что ж, натиск снова враг усилил.
Фон Бока посетил азарт.
Прими наш туз с названьем арт.
Да, артдивизион.
Расстреливает вас в упор.
Тут испытание на зрелость
Дивизии сибиряков.
Их командир собой таков:
Белобородов — значит смелость:
Побольше дела, меньше слов.
Во всём бесстрашие и храбрость.
Следил за боем Жуков сам.
Напор, порыв, смекалки малость…
Устроили такой бедлам:
Огонь и трупы — что осталось.
Лиха сибирская удалость!

И ВСПОМНИЛ ЖУКОВ ХАЛХИН ГОЛ,
Квантунской армии разгром.
Японец помнит и поныне,
Какой преподан был урок.
Что ж, Халхин Гол пошёл им впрок,
Противореча их гордыне.
И под Москвою в 41-м
Он поступил, конечно, верно,
Что не посмел нам угрожать.
Что ж, сильных надо уважать.
Не быть бы здесь сибирякам —
Трудненько бы пришлося нам.

ОН СКВОЗЬ ГОДА ОБ ЭТОМ ВЕДАЛ?
Каков он Жуков! Вот стратег!
Во всём сопутствует успех.
Он удивляется и сам.
Вот и не верь тут чудесам…
Аукнулось оно вот так:
Сибиряки у нас — кулак!

И ВСПОМНИЛ ЖУКОВ: ВСТРЕЧА ТА…
Генштаб, работа, суетня.
Нежданно Сталина звонок:
— Гость Иосуке Мацуока
Желает он увидеть вас.
Вот так звонок!
— Готов принять я хоть сейчас.
— Любезней будьте с ним,
Дарите вежливость вы им.
Дверь отварилась,
И солнышко то засветилось.
И осветило, и обворожило.
Я тоже тут заулыбался.
Любезным быть старался.
Но солнышко смотрело и смотрело,
Оно меня и слушать не хотело,
По-прежнему смотрело и смотрело…
— Бывал ли я на Западе? — Спросило.
— Нет, не бывал пока, — сказал я мило.
Оно мне что-то тут проговорило.
Его улыбка тут же закивала.
И снова улыбалась и кивала,
Поклоном низким-низким одарила
И за собою дверь она закрыла.
Об этом тут же Сталину я доложил.
Он хохотнул и трубку положил.
А после был подписан Договор,
В нём закреплялся уговор:
О дружбе и взаимном уваженьи.
Политиков то было достиженье.
Истоком же был Халхин Гол.
И к Договору он-то и привёл.

НУ А БОИ МЕЖ ТЕМ НЕ УТИХАЛИ.
Уже рвалися немцы напролом.
По сотне тигров в день бросали.
Нет-нет, да и случался взлом
Упорной нашей обороны
Под Солнечногорском в ноябре.
Казалось, что вот-вот уже
Непоправимое случится.
Но у войны свои законы:
Стояли насмерть все бойцы,
Дрались геройски, молодцы.
Куда же отступать? Нельзя.
За ними-то уже Москва.

— ДА, ЭТО ПРАВДА. НО НЕ ВСЯ, —
Заметил Жуков. Он серьёзен.
Спокоен, вдумчив, скуп в словах.
— Там Рокоссовский. Он настроен
Отбросить погань ту сперва,
А нет, то превратит их в прах.
Как командарм, талантлив он,
Находчив в битвах и силён.

УЖ ЗАПОЛНОЧЬ. ДА, ПОЗДНО
И тут звонок Москвы.
— Вздремнули вы?
— Товарищ Сталин, так, чуть-чуть.
— А я вот не могу уснуть.
Тревожно как-то, всё серьёзно.
Звоню вам с болью я в душе.
Тот случай, когда я уже…
Скажите честно мне:
Мы сможем удержать Москву?
— Удержим. Да. Вполне
— Уверены ли сами вы?
— Дела-то таковы:
Сказать по существу,
То нам ещё нужны
Две армии и танков двести.
— Есть армии. Они на месте.
А танков нет пока.
— Что ж, сила армий тех крепка.
Засомневался Сталин. Дрогнул
И успокоил он его,
Верховного-то самого.
И этим он душевно тронул.
А Жуков верил в свой народ.
Не падал духом никогда.
Его "Вперёд!"
Не знало никаких невзгод.
И было так всегда.
Но Сталин дрогнул не впервой.
И Жуков помнил то отлично:
Слова и суть беседы той
Он слышал лично.
Как пораженец, Сталин трус:
Мол, не вояка этот рус,
И нет, не выдержит войны.
Весь Запад уж своей страны
Он был готов отдать врагу.
Случилось ведь в его мозгу:
Идти на сепаратный мир.
Ну разве это командир?
Принять условия любые,
Но с Гитлером язык найти,
Мол, с ним у них одни пути.
Вот грустные дела какие.
Поверьте, не хватает зла,
Контакт найти через посла
Заданье Берии он дал.
Но Гитлер сразу отказал,
Надеясь, что Москва падёт.

А СЕЙ РАССКАЗ — НЕ АНЕКДОТ.
Представ же, мой читатель-друг:
Тогда случилось оно вдруг —
Злосчастный мир тот удался…
И кем была б Россия вся?
Да и была бы ли она?
Вопросик. Он — моя вина.

ВЕНЁВ. БОИ ВСЕ ТЯЖЕЛЫ.
А их ведут войска Белова.
Кашира. Немцы тоже злы:
Их бьют, но лезут снова, снова.
Танкисты Гетмана уничтожают.
Атаковать не забывают
Под Болохово, Яхромой,
Под Крюково… Там тоже бой.
И всё под самою Москвой.
Вот ополченцы Чернышёва
Ведут разгром и днём и ночью.
Да так, что вверх летят лишь клочья.
Панфиловцы опять в сраженьи,
Но это их уж наступленье.
Удар той первый Кузнецова
Наводит ужас на врагов…
Анализ Жукова суров:
Враг выдыхается. Такого
В агонии, на издыханьи…
Уж не вояки, а названье.
Ну а теперь одно: изгнанье.

ОТБОРНЫЕ РЕЗЕРВЫ ЖДУТ —
Две армии стоят уж тут
В нетерпеливом ожиданьи.
Да, под столицей громыхало.
Потише уж, не как бывало.
Догадлив москвичи народ:
Узнали, что оно вот-вот…
Пора. Настала та пора,
Чтоб немца гнать уж со двора.
И даже лица посветлели.
С надеждой ждали. Как хотели…
И наконец-то немец — вспять!
Он остановлен, обескровлен,
Ему бы раны зализать.
Тому спесивцу уж не ровня.
Чего тут ждать!

ТАК В ТОЧНОСТИ И МЫСЛИЛ ЖУКОВ.
Ведь побеждать — его наука.
Уже и стрелы есть на карте,
Те, красные, как кровь врага.
Стоят дивизии в азарте
Чтоб фрицам, мстить наверняка.
Но немец всё ж ещё силён,
К тому же, в обороне он.
И только Жуковский кулак
И русское искусство боя,
А также мастерство Героя
Способны наказать их так,
Что все хвалёные арийцы:
Растлитеры, детоубийцы —
Все вынуждены отступать
И гибнуть, замерзать в снегах,
И без оглядки, впопыхах
Всю технику, всё-всё бросать.
Мы стали с флангов заходить,
Не дать опомниться и бить.
На лыжах стали догонять,
Уничтожать.
Им всем туда одна дорога.
И в этом наша им подмога.

ВРАГ БЫЛ РАЗГРОМЛЕН ПОД МОСКВОЙ.
Но парадокс тут вот какой:
Здесь слабый сильного громил
Насколько уж хватило сил.
Фриц от столицы был отогнан
И кол осиновый там вогнан.
К Москве ни шагу чтоб не сметь!
Иначе — смерть!

КАК БЛАГОДАРЕН БЫЛ ВОЖДЮ,
Что только Жукову, ему
Доверил отстоять Москву
В тот наиопаснейший момент:
Вот-вот случится катастрофа.
Кто оказался недотёпа —
Умом был недалёк?
Есть и свои. И Гитлер, Бок…
Для танков до Москвы — рывок!
За два часа до стен Кремля
Вот в чём тут и загвоздка вся.
Ведь центр — Можайская дорога —
Был он совсем не защищён.
Не будет случая такого.
Тогда был Жуков потрясён.
И долго та ещё тревога
Того-то года рокового
В душе сидела в нём.

ТУТ ПОРАЗМЫСЛИМ ВОТ О ЧЁМ.
Беда почти что наяву:
Вот Гитлер сокрушит Москву,
И вороньё со всех сторон
Тут налетит на растерзанье.
Раз русский побеждён,
Одно желанье —
Побольший отхватить кусок.
Сподобится и будет впрок.
На юге турки ожидали,
Войска в готовности держали.
Давненько-то мечталось им,
Чтоб заиметь Кавказ и Крым.
Японцы тоже были бравы:
Им грезился кусок державы.
Досужий скажет всеевед:
— Да на подобный бред
После стольких побед
Давно бы наложить запрет.
Такой мой будет тут ответ:
— Что, нету воронья теперь?
Ого! Найдётся даже зверь,
А то и вовсе-то — зверьё.
Мол, здесь "моё" и там "моё".
В лицо опасности взгляни!
Живой пример возьми
Той псевдонезависимой Чечни.
А независимой-то от кого?
Что, от России? И всего?
Вот и поставлен тут вопрос.
Подумай-ка над ним всерьёз.
Загрезился развал России…
А у неё они спросили
Пред тем, как взяться за ружьё,
Отстаивать "своё", "моё"?
Так это что — не вороньё?
Как поступил бы тот же Жуков?
Куда пожёстче, даже круче:
Остался б пепел. И ни-ни
От псевдонезависимой Чечни.
Будь бдителен, читатель мой.
У нас с тобой — одна Россия.
Она — надежда и мессия.
И сохраним её такой.

— ОТКУДА ЖУКОВЫ ВЗЯЛИСЬ? —
Взвинтился Гитлер отрешённо.
— Майн фюрер, только не гневись, —
Взмолился Гальдер тут смущённо.
Начальник штаба. Он всё знал.
Советами не докучал.
— Кто! Кто тот дерзкий Жуков?
Я не слыхал о нём и ухом.
Фельдмаршалов моих
Вокруг мизинца обкрутил
И победил.
Рождает же земля таких…
— Россия, Русь — она
Непредсказуема одна.
— Но Сталин кадры уничтожил.
Толковых командиров нет.
Вы мне долдонили. И что же?
Воспользуйся!
Момент! Момент!
Колосс на глиняных ногах
Падёт. Лишь пни.
Но побеждают-то они.
Вам всем мерещилось во сне.
О, эти горестные дни…
Меня толкали на Восток
Политики, тузы, банкиры.
И в этом были все едины.
Эх, нет на них секиры,
Я их бы всех ополовинил.
О, циники! О, этот рок!

ТО ОТСТУПЛЕНЬЕ ПОД МОСКВОЙ
Взбесило. Фюрер сам не свой.
Причинам сразу он не внял,
А тридцать генералов снял.
Блицкриг ему не удался.
Вот в этом-то и правда вся.

В ТОТ ВЕЧЕР ЖУКОВ ЕХАЛ В СТАВКУ.
Вопрос был: как громить врага.
А мы мерзавцев бьём пока.
И будет участь их горька.
Ещё бы нам в добавку
У Ставки выпросить катюш.
Тогда бы уж…
Раскалывается как башка…
Вздремнуть бы мне хотя б чуток.
Потише ты езжай, браток.
Тогда-то было невдомёк,
Сколь горький ждёт его урок
За несогласье
И непослушанье
Блюсти кремлёвский этикет:
Раз вождь сказал,
То значит — нет,
Не может быть иных уж мнений
И, боже упаси, — сомнений.
И Жуков это знал.
Негласно и уже давно
Так было здесь заведено
То раболепие перед вождём:
"Веди. Мы за тобой идём".
По мелочи — простительно оно
А если с судьбами сопряжено
Людей, страны,
Исхода той войны?
Тут раболепию — заслон!
По-строевому думал он.
Был Сталин полон оптимизма.
Столь массового героизма
Не ведала ещё Отчизна.
Изгнанье немцев от Москвы
Вселяло бодрость. Мы
Уж точно не слабы,
Напротив, мы уже сильны.
И надо дальше наступать
На всех фронтах их бить и гнать.
Они растеряны сейчас,
Не подготовлены к зиме.
Такой момент у нас,
Напор той битвы не угас…
Что объяснять ещё тут мне!










О, СТАЛИН ЭТО НЕ ПРОСТИТ

ВОЖДЬ ДИРЕКТИВУ ЗАЧИТАЛ,
Как бой вести, как побеждать.
И немцев со своей земли изгнать.
Забавно: тот нас поучал,
Кто сам на фронте не бывал,
Не высунул туда и носа.
Опасно? Да. И есть угроза.
Боялся и не рисковал.
Зато в каких уж переплётах
Сам Жуков, только не бывал!
И под бомбёжки попадал.
Снарядов были недолёты
И минные те перелёты
На чуть. И — взрыв, как бы провал,
Но — жив, уж если застонал.
И оглушало, засыпало…
Да было всякого немало.
Контузий тех уже не счесть.
Однако обходила смерть.
Как видно, бог его хранил,
Иль сам с бессмертием дружил.

ВОЖДЬ ЗАМЫСЕЛ СВОЙ ИЗЛОЖИЛ,
И Сталин тут же предложил
Всем высказаться по нему.
И Жуков встал, прошёл вперёд,
Поскольку уж его черёд.
— Да, в центре надо наступать,
Уже есть опыт немца гнать. —
Заметил он. — Но надо по расчёту моему
Боеспособность войск поднять.
Усилить их и танки дать.
За Брянск, Смоленск врага погоним.
Весь центр, считайте, — наш плацдарм.
Мощнейший наш укрепрайон.
Приблизиться-то не позволим,
И неприступен будет он.
Стратегия у нас в руках.
Вот тут им наше гуттентах
Кулак — реальная угроза.
Тут и накрылась "Барбаросса".
А наступленье на фронтах
Разбросит силы, поглотит…
Некстати нам сейчас размах.

…О, СТАЛИН ЭТО НЕ ПРОСТИТ.
Доехать не успел до штаба,
Как Жукова ждало уведомленье:
Он отлучён от управленья.
И нет уже того масштаба.
Не нужен стал он, генерал.
Подобное уже знавал.
А жуковский плацдарм-кулак
Он к Волге б упредил прорыв.
Да, Гитлер был спесив, драчлив,
Но сунься — попадёшь впросак.
Вон кулачище поднялся,
Собой грозя.
А долбанёт — тут и затея вся.

И ЖУКОВ ТУТ ПРЕДСТАВИЛ СТАЛИНГРАД,
Горящий, как библейский ад.
А сколько там уж наших полегло…
Числом — ого-о-о!
Миллион? А может два?
Подумать бы вождю сперва,
Какая может быть цена
Его ошибкам и упрямству.
Преступности сродни, коварству.
Прямая Сталина вина.
Вождизм —
Для Родины трагизм.

ДОЛЯ: — ТЫ ОТЛУЧЁН, ОБЕСКУРАЖЕН
Вождя позицией такой.
Зато остался сам ты свой.
Так что себя ты успокой,
Не придавай значенья блажи
И что же, собственно, случилось?
Ты ж Сталина совсем не злил,
Своё лишь мненье изложил.
И тут его немилость.
Подумаешь-то, — при-клю-чи-лось.
Иди пройдись, побудь один.
И станешь сразу господин.
Стреножь обиду. Ну а время
Рассудит с правдою в ладу.
Несправедливость — это бремя.
Нести ему-то самому.
Как генерал, ты безупречен.
И сила духа есть в тебе.
Ты весь в войне, в её стрельбе.
Но ношу сам взвалил на плечи,
Так что пенять тебе тут неча.

НУ А КУДА ЖЕ МНЕ ДЕВАТЬСЯ?
Война. Её ли мне бояться…
В Крыму, под Харьковом бои.
Там горечь наших поражений
И отступлений, окружений…
По-существу, куда ни ткни, —
А поражения одни.
Донбасс, Барвенково, Воронеж…
Тут и не хочешь, а застонешь.
Дались же Сталину они
Те "упреждающие" бои.
Боеспособность войск слаба,
Ему ж мерещится борьба.

ДОЛЯ: — У КАЖДОГО ВЕДЬ ЕСТЬ ОНО
"Сомнительное" то Бородино.
— Ну нет! Кутузов мудрым был:
Он армию-то сохранил!
Вернул России мужиков!
Вот он спаситель-то каков!
Богатства нет ценней —
Спасённых Родине людей!
За это-то Кутузову, ему
Мы и сегодня воздаём хвалу.
Чего не скажешь о вожде.
И слов-то не найдёшь нигде.

Я, ДОЛЯ, ЖУКОВЫХ-ТО ЗНАЮ:
Весь род ваш крепок, как кремень.
Попробуй-ка его задень…
Так что тебя я понимаю.
Держи ровнее спину, Жуков!
Железной волею силён,
Уже в сраженьях закалён,
Талантами ты одарён
И крепок русским духом.
Такой и нужен ты стране.
Уж в этом-то поверь ты мне
Георгий, мой совет такой:
Живи в согласии с собой.

ХАРАКТЕРОМ ТЫ ВСЁ Ж ЕРШИСТ —
Ведь был лихой кавалерист.
А он — взаправдашний артист.
Вот как судачили о нём:
Сегодня — на коне,
А завтра — под конём.
И-ии… рассмеялися вдвоём.
Ты завтра будешь "на коне".
Уж так привиделося мне.















В ОПАСНОСТИ НАШ СТАЛИНГРАД

НАЗАВТРА СТАЛИН ПОЗВОНИЛ
И попросил:
— Товарищ Жуков, жду в Кремле.
Приедьте поскорей ко мне.
Вы здесь нужны, вас видеть рад, —
Сказал, здороваяся он. —
В опасности наш Сталинград.
Почти что город окружён.
Без вас вот плохо получилось.
Вот только б хуже не случилось.
Враг рвётся там к Бакинской нефти,
Наш центр от юга перекрыть
И нас сырья лишить.
Коварны замыслы их эти
Нам надо их предотвратить
И немцев к Волге не пустить.
Затем отбросить, разгромить.
Езжайте-ка сейчас туда.
Теперь вы — первый заместитель
Верховного, то есть меня
Эх, раньше б. Я промедлил зря
На месте там дела решите.
Чтобы фашистская орда
Не смела Волгу осквернять,
Чтоб им там вовсе не бывать.

И ЖУКОВ УБЫЛ В СТАЛИНГРАД.
В подлёте сверху бросил взгляд:
Чего же натворил тут гад…
Ну, фриц! Изранен город и сожжён,
Но всё ещё стреляет он.
Не быть пощады здесь врагу.
Ещё покажем мы ему.
Там представитель Ставки был —
Друг Василевский не забыл
Он видел всё вживую.
— Скажи, дружище напрямую:
Как нынче сталинский вождизм?
Всё тот же, что завёл в трагизм?
— Итог своих ошибок
Вождь с горечью уже познал.
И сам уж испереживал.
Во мненьях более стал гибок.
Что ж, и за это-то спасибо.
— А если мнение сказать
Своё, иное от его…
Как будет он воспринимать?
— Ручаюсь я, что уж твоё
Всегда он будет ждать:
Назначил замом он тебя.
Цени же выбор ты вождя.

А ЖУКОВ ВРЕМЯ НЕ ТЕРЯЛ —
В штабах фронтов он побывал
И на передовой огня.
Считает, что не зря.
Анализировал, сопоставлял…
Понять всё надо самому
То "отчего?" и "почему?".

И СНОВА ВЫЗВАН БЫЛ В МОСКВУ.
А Сталин весь в тревоге был.
Он знал, что враг превосходил
По всем статья в вооруженьи.
А где оно теперь спасенье?
И он не знал, никто не знал.
Верховный к картам отошёл,
Склонился, будто что нашёл.
Поодаль зам стоял, молчал.
И это Сталина страшило.
И вдруг тут Жуков прошептал
Штабисту:
Надо по-другому…
То "по-другому" Сталина пронзило.
Как он услышал — это просто диво.
— Как по-другому? Да и по какому?
— Товарищ Сталин, надо тут подумать.
— Идите думать. Завтра мне скажите.
Идите же, идите.
И Василевский другу подмигнул:
— Пошли, Георгий, раз уж намекнул.

ТО "ПО-ДРУГОМУ" БЫЛО — КОНТРУДАР.
Такой обдуманный был дар.
Одобрил Сталин, утвердил
И их обоих похвалил.
И Жуков снова в Сталинграде.
А там везде идут бои.
Бойцы-то уж изнемогли,
Вот ранены. Но и они
Стоят здесь насмерть. Ну а сзади
Артиллеристы бьют прицельно.
Жжах! Вспышка, танк подбит.
По фронтовому точно, дельно.
И здесь, и дальше немец бит.
А, немцы уж по трупам прут
Уж точно за своим "капут".
Домов и улиц уже нет,
Лишь остовы те одиноки.
Идёт повсюду бой жестокий
Кровавый след, кровавый след.
— А фрицу наш один ответ:
Не будет у него побед, —
Заверил генерал Чуйков.
Геройской шестьдесят второй
Бесстрашной армии той боевой.
Он командир таков:
На ветер не бросает слов.

БЛИЦКРИГ У ГИТЛЕРА СПОТКНУЛСЯ
И здесь на волжском берегу.
Раз Жуков вновь сюда вернулся,
Теперь, заверить всех могу:
Несладко будет здесь врагу.
Взметнётся жуковский кулак
Над всем простором Сталинграда.
Пока ж уничтожать их надо.
И это наше дело свято.
Всяк чужак и всяк прусак
Получат здесь такой тумак —
Не поздоровиться никак!
А подготовка к контрудару
Шла аккуратно, скрытно. Враг
Не заподозрил-то никак.

ФРОНТ ЮГО-ЗАПАДНЫЙ СТОЯЛ
В боеготовности своей.
Командующий Ватутин знал:
Нет ноши тяжелей
Той жуковской. Сумей
Скоординировать войска
Всех армий и дивизий к бою.
Ответственность-то велика!
И отвечает головою.
Бой главный! И ничьей
В итоге быть не может.
Всё важно. Нету мелочей.
Ошибку допустить негоже.
Предусмотри, да поточней
И чтобы делалось скорей,
Команды были поверней…

О, КОМАНДИРЫ НАСТУПЛЕНЬЯ!
Вы все достойны восхищенья!
И тут команду Жуков дал,
И как бы напряженье снял…
А многотрудные бои
Стали победными они.
Та, Сталинградская победа
Есть перелом во всей войне.
А как была нужна стране!
Была она и не последней
Для Жукова. Но Сталинград…
Стал для него отныне свят.
Ничто не кануло бесследно.

ЗАМКНУЛИСЬ ЖУКОВСКИЕ КЛЕЩИ.
Сам Паулюс понял: он в котле.
На неприветливой земле
Как будто он уже в петле.
Бывали случаи похлеще
В его воинственной судьбе.
Ублюдок Риббентроп всё вещет:
— Поможет фюрер, продержитесь,
Вас не оставит он в беде.

ДА ТУТ ОНА УЖЕ ВЕЗДЕ.
Вы с Гитлером хотя проснитесь:
Звонок печали прозвенел.
Гудит уж похоронный звон
Со всех сторон.
Какой же циник всё же он:
Меня ублагостить посмел —
В фельдмаршалы произвести.
Они, мол, не сдаются в плен.
Для немцев это не в чести.
Их участь — до конца стоять
И погибать.
А немцы армии, — не люди?
Их двести тысяч! Столько судеб!
Германия, мол, не забудет…
Какой кошмар, какой же бред!
Ни совести, ни чести нет.
Жестокость к нации какая!
Сродни предательству она.
Во всём, во всём его вина.
Ещё он, фюрер, испытает…
Так Паулюс мыслил про себя.
Его вела сама судьба.

А РОКОССОВСКИЙ ОЗАБОЧЕН.
Донельзя он сосредоточен.
Сам здравый смысл даёт подсказ:
Капитулировать сейчас.
Пойдёт ли Паулюс на это?
Осмелится ли? Вот вопрос.
Не дать ли нам ему совета?
Да, будет спесь его задета.
Авось, подумает всерьёз.
Ведь столько жизней сохраним
Своих, противника. И им
В безвыходном-то положеньи
Как раз задуматься бы тут.
И в этом есть для них спасенье.
Парламентёры пусть идут.
Пошли. Трубач сыграл сигнал.
Увы, но их никто не ждал.
По ним фашист открыл огонь.
Парламентёр… его не тронь! —
Таков закон для всех сторон.
Но был он здесь не соблюдён.
Осталось силу применить.
Нельзя ж подобное простить.
Пришлось образумлять огнём.
И только лишь потом
Фельдмаршал Паулюс был пленён.

ПОЧТИ СТО ТЫСЯЧ ПЛЕНЕНО,
А это значит: спасено
Вчерашних вражеских солдат.
Теперь уж вроде, он не гад,
Кто убивал и поджигал,
Кто зверствовал и лгал,
Кто жалости не знал
К страданьям матерей, детей.
Так вот какой он лиходей.
Теперь блуждает его взгляд.
И сам подавлен, отрешён.
В глазах один лишь только страх.
Да, был бесчеловечен он.

С ПЛЕНЕНЬЕМ ТЫСЯЧИ ЗАБОТ
Свалились сразу ниоткуда.
Здесь даже стало многолюдно.
И как бы не было бы худо:
Зима, морозно и простудно,
Но надо провести досмотр.
Вот ранен и, глядишь, помрёт,
Отправить в госпиталь. А тот
Уж еле ноги волочёт,
Но подождёт.
И всех их надо накормить
А тут самим не до щедрот.
Тому бедняге дайте пить,
Ещё он долго будет жить.
Их всех-то надо обогреть,
Кого-то даже приодеть.
Спасти их всех от эпидемии.
Они от нас-то ждут спасений.

ФЕЛЬДМАРШАЛ ПАУЛЮС ВОСХИЩЁН
Увиденным и потрясён.
Тут русский немцу помогал,
При этом устали не знал.
Поил, кормил…
И это придавало сил.
И врач там каждого лечил.
Присниться лишь могло ему.
А здесь всё было наяву.
О, русский — гут, о, русский брат,
Какой же ты душой богат!
Я очень рад, я очень рад
Надежду он увидел тут.
Теперь уж все его поймут.

И ПОТЯНУЛИСЯ КОЛОННЫ
К привалам новым и жилью.
Они уже спасённы.
Привыкнут к новому житью.
Когда-то брал я интервью
У пленных немцев — тех вояк.
Хотя и был обычный фриц,
Улыбка не сходила с лиц.
И вовсе он уж не чужак
Я как бы стал его земляк.
"Ё-ё, гут-гут. Всё карашо".
Ну что сказать о нём ещё…
Такой вот, стало быть, добряк.
Работали, не покладая рук,
А был он, вроде, технорук.
И новый строили барак
Добротно, по-немецки так.
После войны. Давненько. Да.
Улыбку помню ту всегда.

ЧЕРЕЗ ГОДА, ЧЕРЕЗ ГОДА
Предстало взору снова поле
С колючей проволокой. Там
Тысяча, а то и боле
Стояла пленных. Видел сам
Тянули руки: "Дай попить,
Уже не хочется и жить".
Всего раз в сутки, как скоту,
Им привозили баланду.
К ограде подошёл старик,
Краюшку хлеба протянул.
А с вышки вдруг раздался крик:
"Цурик! Цурик!"
И вверх стрельнул.
Скелеты двигались, стояли,
Кто падал, в ямы засыпали.
Ну а живые понимали:
Что им не выбраться отсюда.
Уже не ожидали чуда.

ТАКИХ ВОТ ЛАГЕРЕЙ-СМЕРТЕЙ
И страшных тех концлагерей
У немцев было — уж не счесть.
Уничтожали ведь людей,
Да изощрённо, с тем прогрессом,
Что и не снилось даже бесам.
За что была такая месть?
Германец-немец, гуманист,
Фашист или авангардист:
Спроси у матери своей,
Она ж рожала тех зверей.
Как же такое приключилось?
Спроси Бетховена и Гёте,
Спроси других творцов на взлёте.
По их стопам ли вы идёте?
Ведь на каком-то повороте
Немудрено и потерять
Свою семью, себя и мать,
Всё, что имелось нажитого.
Что, захотелося такого?
Побойся Бога,
Пока он есть в твоей душе.
Будь же с умом настороже.

ПОД СТАЛИНГРАДОМ ОПЛЕУХА
Была столь хлёсткой и шальной,
Что Гитлер сам уж был не свой.
И в трансе он уж падал духом.
Казалось, в жизни всё пожухло.
К тому ж, трясучка донимала,
И это всё ожесточало.
— О, майне Ева, успокой…
Она тут словом подбодряла
И тонус жизни поднимала.
— Мерзавцы эти генералы!
Арийцы не сдаются в плен!
Вояка Паулюс тот бывалый…
Да превратится он там в тлен!
Дни траура. И всхлипы, вздохи…
Ну нация, чуть что — упрёки,
Для ней и фюрер, я, презрен.
Но есть мой главный аргумент:
Да, только сила! Бой жестокий.
А будет бой тот жесточайший.
Я отомщу за Сталинград.
Путь укажу им найкратчайший
Всем Жуковым да в самый ад,
Откуда нет пути назад.
А бой вести тот небывалый
Отправлю лучших генералов,
Танкистов лучших, да всех асов.
А дальнебойное — в запасе.
Всё только лучшее у нас.
Сражению настанет час.

ОБ ЭТОМ СТАЛИН ТОЖЕ ЗНАЛ
И Жукову заданье дал:
Предвосхитить,
Где главному сраженью быть?



















КУРСКАЯ ДУГА

ГОД 43-Й. МАРТ. ТАКОГО
Холодного и дождевого…
И дни затишья фронтового.
Хотя какое уж затишье…
Пример тут привести не лишне:
Под Харьковом опять бои,
Так что хорошего не жди.
Где ж состоится то сраженье?
Вопрос себе он задавал.
И каждый раз он отвечал:
Да вот же центр России. Здесь
Они покажут свою спесь.
Орёл, Курск, Белгород и — степи…
Какое русское раздолье!
А сколько здесь великолепий!
Свежо. И дышится привольно,
И всем душа твоя довольна.
Что ждёт тебя, раздолье, летом?
Но нет, не буду я об этом.
О том подумать даже страшно.
Опасно будет, сверхопасно
Для летнего-то многоцветья.
Будь ты неладно, лихолетье.

ДЛЯ ГИТЛЕРА СВОИ ПРИГЛЯДЫ:
Бескрайность, степь — вот то, что надо.
И на восток здесь все пути.
По ним удастся нам пройти
До их столицы — до Москвы.
— Согласны ли со мною вы? —
Спросил фельдмаршалов своих.
"Ну, маразматик этот псих,
Хотя и держится он браво", —
Манштейн себе шепнул лукаво.
— Всей мощью будем наступать,
Не сможет русский устоять.
— Я не за то, чтоб наступать.
Пусть наступают там они.
Будут горячими те дни, —
Манштейн заметил тут ему.
— Тебя я что-то не пойму.
И фюрер тут же замолчал.
Затем он к карте подошёл
И там указкой показал:
— Под Курском видите — дуга
В обхват рванём.
Да как пойдё…ём…
И Гитлер тут же в раж вошёл,
Ему всё было нипочём:
— Армады танков, степь, простор.
Такой разгон!
Мы не знавали до сих пор.
И был он явно осенён.
— Победы факел понесём,
Весь мир им будет озарён.

А СТАЛИН ЖУКОВА ВСЁ ЖДАЛ,
Но зам там по степям блуждал.
Рассчитывал, сопоставлял,
У карты по ночам стоял,
Догадки были — отвергал…
И вот сержанта повстречал.
Сапёр Корнеев. Виден шрам
— Где угораздило так вас?
— Не уберёгся значит сам.
Как говорят, неровен час…
Под Ельней было, шли бои…
— Да мы, выходит, побратимы,
А значит и судьбой хранимы.
Ну а теперь скажи:
Где немец будет наступать?
— Под Курском двинет уже летом.
На юге спесь его задета.
Тут надо просто знать:
Где били,
Не пойдёт туда.
Да, да.
— Под Ельней значит вместе были…
Да вот же он и сам ответ.
И тут Корнеев дал совет:
— А вы у Жукова спросите.
Он знает всё: где, что, когда…
Не удивляйтесь. Маршал он.
А значит и осведомлён.
— Неужто ли? Вот это да!
Спасибо! Долго вы живите.

ПОД ВЕЧЕР ЖУКОВ ТУТ СМЕКНУЛ
То "где" и направления ударов.
Так что блуждал он тут недаром.
Затем свечу задул,
Лёг на кушетку и уснул.
А утром он всё точно знал,
Что тайну "где?" он разгадал.
А потому дуга и выступ
Уже не вызывали диспут.
Разведкой надо подтвердить
И наблюдения вести.
А почему не может быть:
Нас вокруг пальца обвести?
У вермахта спецы мозгуют,
Закваски прусской ещё той,
Испытанной не раз войной,
Своею силой пробивной.
Ну нет! Да я нутром их чую.
Рискуют фрицы. Ох рискуют.
Вот так рвануть напропалую.
Покажем дулю им такую,
Что позабудут своё "гут",
Останется одно — "капут".

КАК ГЕНЕРАЛУ НАСТУПЛЕНЬЯ, —
А им храбрец Ватутин был, —
Ему "догадку" предложил.
— Она достойна обсужденья? —
Тот сразу Жукова спросил.
— Подумай, вникни. Ты ж вояка,
И у тебя бывало всяко.
Попривыкал ты наступать,
Опасные редуты брать.
А здесь уж я буду мешать.
Пока на карту посмотри,
Там стрелы чёрные — твои.
А я — тебе наперекосяк,
Пока вот так.
И вспыхнул тут извечный спор,
На выводы он не был скор.
Полдня спор лазил по окопам,
Кавалерийское "галопом"
Им вспомнилось и в смех ушло.
Затем он грязь месил устало.
И продолжалось до тех пор,
Когда уж сил-то не хватало.
Оно такое ремесло
У этих русских генералов.
Им доставалося немало:
И пережить, перенести,
И ношу тяжкую нести,
И за ошибки отвечать,
Благополучия не знать.
И всё же Николай Ватутин
Не стал он здесь на перепутьи,
А Жукову он дал "добро!"
Как было важным то оно!

ТУТ РОКОССОВСКИЙ ПРИБЫЛ К НИМ,
И веселее стало им.
И вспомнилося прожитое.
У каждого оно такое…
Что лучше нам тут промолчать —
Грань "от" и "до" не забывать.
— Что Гитлер будет наступать,
Меня не надо убеждать.
А вот откуда? Направленье? —
За любопытство уж прости.
И где встречать?
— Да погоди,
Имей терпенье.
Вот здесь мои соображенья:
На карте видишь ту дугу?
И вот что тут сказать могу:
Поскольку нрав я знаю их
И гитлеровское нетерпенье,
То у меня одно лишь мненье —
Непрошенных гостей таких
Мы встретим прочной обороной,
Глубоконасыщенной
Системами огня.
Надеюсь, понял ты меня.
А курский выступ — твой. Замечу:
И там организуешь встречу.
Как? Подмосковный опыт есть.
Ещё прошу учесть:
Там было трудно, здесь — трудней.
Не забывай и тех ты дней.
Там сколько танков уничтожил?
Не итожил?
Я подскажу: шестьсот!
И здесь недопустим просчёт.
И надо втрое больше!
Нет смысла славословить дольше.
Вот карта. Всё пред взором здесь.
Готов давать я поясненья.
…И долго длилось обсужденье.
Согласье было и сомненье,
И возникало возраженье…
— Георгий, а у тебя сомненья есть?
— А я их Гитлеру отдал.
В придачу к ним и нашу спесь.
— Вот молодец! Вот аксакал!
Что значит: Сталин воспитал.
Теперь вот ты — первейший зам.
Глядишь, и главным станешь там.
О, тут помалкивать бы нам.
— Ну юмористы! Ну таланты!
Как те хитрюги-интенданты.
Тут Рокоссовский слово взял:
— Горжусь тобой, дружище мой,
Таким стратегом уже стал.
Ещё весной
Ты направленья разгадал.
Знать направление удара
Для оборонца — победить.
Вот мы с Ватутиным на пару
И будем тут штыки вострить.
Открой секрет свой нам вдвоём,
Как смог ты здесь предвосхитить?
— Давай-ка, Костя, подождём.
Мы ж гансов научились бить.
Да, у меня особый нюх.
Имею и своё чутьё
На всё зверьё.
Не подпущу даже на дух
Ни подлеца, ни стервеца,
Ни наглеца и ни льстеца.
… И каждый план тот подписал
Затем Генштаб согласье дал.
И Ставкой план одобрен был.
Верховный Жукову звонил:
— Под Курском только победить!
А значило то — жить и быть.
И убыл он под Курск вершить.

ТО УТРО СВЕЖЕСТЬЮ ДЫШАЛО.
Июль дарил красу степи.
Ромашка солнце ожидала,
На взгорке там роса сверкала,
И птичья трель "ти-ти", ти-ти"
Собою всё благословляла.
Сверчки, стрекозы, муравьи
Купались в капельках росы.
Зайчата, заключив пари,
Скакали наперегонки.
Дремали все бойцы пехоты,
Ещё молчали доты, дзоты,
Танк спал в укрытии спокойно.
И было всё благопристойно,
Как будто было так всегда.
Артиллеристы отчего-то
Сновали лишь туда-сюда.
Вели тихонько разговоры
О чём-то о своём сапёры.
Лишь зуммер штаба неохотно
Кому-то там проверещал.
Прохаживался генерал
Командующий фронтом.
И он-то,
Сам Рокоссовский даст приказ
Взорвать предутренний покой.
Взволнован был, нетерпелив.
Посланец Ставки Маршал Жуков
Донельзя напряжён сейчас.
И друга он тут укорил:
— Война — серьёзная наука.
Свои нервишки успокой.
Но медлить мы уже не можем.
А стрелка медленно ползла
К той
Цифре роковой.
Она как раз-то всё итожит.
— И-и-и…артиллерия, огонь!
И громовой раскат удара
Потряс пространство всё окрест.
Знать, русская была в нём ярость
И мощь, который не бывало,
И получил её с небес
Он, гитлеровский мракобес.
Ну что ж, заслуженная кара.
Тот упреждающий удар
Всех фрицев он застал врасплох.
И не успелось даже "ох",
Как тут же — в клочья и в разброс.
Какой тут может быть вопрос…
Удар — был замысел его,
Провидца Жукова-то самого,
Его таланта и уменья,
Конечно, с божьего благословенья.

АПОФЕОЗОМ КУРСКОЙ БИТВЫ,
Где немцы были крепко биты,
Явилось главное сраженье
На прохоровском направленьи.
Там танковые шли бои.
Всегда жестокие они.
И снова тут явилась Доля:
— Идём-ка мы ещё раз в поле…
Вот видишь, танк наш напрямую
Рванулся на пантеру в бок.
Удар неслыханно жесток.
Ту ярость видим мы вживую.
А вот прямой наезд на тигра.
Стальная груда вздыбь взяла.
Что ж, смелость цель свою достигла.
И смерть танкиста здесь настигла.
Земля родная приняла.
А лобовые все атаки.
Дрались-то те ещё вояки!
Вон тысячи таких же схваток.
Смертями-то война богата.
…Огромное какое поле.
И страшная картина боя.
В госпиталях лечили раны,
Здесь жертвы руки вознесли:
Мол, маршал Жуков, помоги…
И он стоял тут всеми званы
В поклоне низком до земли.
А слёзы сыпались из глаз…
— Простите же, друзья мои,
Клянусь: мы не забудем вас!
Под Прохоровкой поклонись земле,
Она хранит останки все.
Такая память о былом:
Здесь спят герои крепким сном.
Их бережёт земля родная.
Уж выпала судьба такая.
А наша боль о них живая.














ЧТОБ ПОСКОРЕЙ ИЗГНАТЬ ВРАГА

ВЕРХОВНЫЙ БЫЛ ПСИХОЛОГ ТОНКИЙ
В натуру Жукова проник.
И уловил его тот миг,
Природный, вовсе не из книг,
Тот деятельный и способный
Вершить отменно все дела.
А суть-то в общем такова:
За чтоб ни взялся, — всё блестяще,
И никаких тебе проблем.
Что ж, молодчина настоящий.
Природа наградила всем:
Чутьё, уменье суть схватить —
Тут надобно талантом быть.
Под Курском Гитлера побить…
За это честь ему, хвала!
Какие ждут ещё дела?
Изгнать бы немцев поскорей,
Тогда уж было б веселей.
Все козыри ему дать в руки!
Товарищ Жуков, на, возьми!
Постиг военные науки,
Вот и громи врага, громи!

А ЖУКОВ, КАК БОЕЦ ФАРТОВЫЙ,
А зачастую и рисковый,
Уже гнал немцев по пятам,
Как и спланировал он сам.
Да, огрызались, защищались,
Чтобы в Донбассе устоять.
Но наши мастерски сражались
И всё же продолжали гнать.
Ведь Гитлер уж издал приказ:
Любой ценой, его держать
Мощнейший тот укрепрайон.
Спесивец. Был уверен он:
Войска не станут отступать.
За ними ведь вся мощь Европы.
Такая силища стоит!
А русский будет там побит.
Все эти Жуковы — холопы.
А есть ещё Восточный вал
Германской сильной обороны.

И ЭТО ПРАВДА. ФРОНТ ЗАСТРЯЛ.
И немец не жалел патроны.
Но Жуков тоже не жалел
И многое ещё умел:
Представил в Ставку план изгнанья
Завшивейших немецких орд.
Он, маршал, был войсками горд.
У армии одно желанье —
Чтоб поскорей изгнать врага.
От самой Курской той дуги
Все фронты в наступленье шли.
Уж опыт в битвах обрели
И командиры, и бойцы.
И мастерство, уменье, зрелость…
Считай, что всё уже имелось.
А где случилася заминка,
Верховный Жукову: "Езжай,
Задачу фронта там решай.
Тактично этак помогай.
И мне доложишь без запинки".
Под Харьковом затяжка с боем —
Назавтра маршал уже там.
Особенно не беспокоя,
Сначала разбирался сам.
Ватутину совет давал.
Ну, а удачу — пополам.
Бердичев. Трудные бои.
Под Киевом дела плохи.
Давай-ка, Жуков, поспеши.
Корсунь-Шевченковский "котёл"
Уже Ватутин подготовил
А всё ли командир учёл,
Чтобы противник не ушёл?
Отсечь отход, сжимать их надо.
И Жуков на подмогу скор.
Ватутин — Конев. Некий спор…
Уж сами пусть приходят к ладу.
"Котёл" — для Гитлера позор.
Всё шло к грядущей катастрофе.
Не сдобровать тут всей Европе.
Так думал фюрер и мрачнел
Сказать же вслух он не посмел.

И ТУТ ПОВЕРМЕНИМ ПОКА.
Как же не вспомнить то НАЧАЛО,
Когда всего недоставало
И под Смоленском, под Москвой.
Да, да, читатель мой.
Снарядам-то ведь счёт вели,
А шли жестокие бои.
О танках лишь мечтать могли
Бойцы храбрейшей той пехоты,
Чтоб заслонили их бронёй.
Дрались своим уменьем роты,
Им помогали доты, дзоты,
Ещё и командир лихой
С той крепкой шуткой озорной.
Теперь же был уже запас
Боеприпасов всех у нас.
Несметна огневая мощь.
Да, позаботился наш вождь.

СТРАНА В ОГРОНОМНОМ НАПРЯЖЕНЬИ.
Те отступленья,
Пораженья…
Казалось, нет уже спасенья.
Но и тогда мы
Эвакуировать смогли
Всё, что потребно для страны.
Станки, заводы увезли
В уральский тыл в короткий срок.
Наладить производство смог
Тот тыл оружья для войны.
А кто же тыл?
Спроси себя.
Да мать, старик и ребятня.
В работе сутками в цехах.
Стосильные, стожильные они.
Как только выдержать смогли…
Вся тяжесть-то на их плечах,
Худых, продрогших, вполутьмах…
При всём таком изнеможеньи
Они не знали просто лени.
Работали-то в напряженьи.
И всё же выжили и жили,
И малышей ещё растили,
И стойко выносили беды.
Но всё, что нужно для Победы,
Давали фронту.
И сполна.
Быстрей бы кончилась война.
Терпенье русского народа…
Какая крепкая порода!
И крепок русский дух в душе.
Любой зловредец, лиходей,
Будь же всегда настороже:
Не то — не соберёшь костей.

И ВДРУГ ВАТУТИНА РАНЕНЬЕ.
Врачам спасти не удалось.
Не ведал друг мой поражений,
Но вот пожить не удалось.
— А фронт тот первый Украинский
Он ваш. Командующий вы.
К тому ж, координировать должны
Вы все фронты, —
Особо подчеркнул Верховный.
И тут — вперёд! Луцк, Ровно,
Черновцы…
И вновь котлы
Давались нелегко они:
Фронт перерезал магистраль.
Тут немец понял: дело — шваль.
И бросил в бой он, что имел,
Был он силён и даже смел.
И восемь суток длился бой.
Подстать был курской битве той.
Но Катуков сказал: "Постой,
Разэтакий подонок прусский,
Ты не учёл смекалки русской…"
Рванулись танки. Окруженье.
И было то ещё сраженье!
А дальше Винница, Тернополь…
Давай-ка, фриц, отсюда топай.
Разрезал Жуков группировку
Как раз в предгории Карпат.
И сам был бесконечно рад.
Теперь — войска на подготовку.
Устали. Малость отдохнуть
И сил вдохнуть.
Вдруг Сталин позвонил с Москвы:
— В боях не подустали вы?
Жду завтра вечером к пяти.
































О, ПАРТИЗАНСКИЙ ОТЧИЙ КРАЙ

В КАНУН ТОГО ДВАДЦАТЬ ВТОРОГО
В театре Минска полон зал.
И он вовсю рукоплескал
И, стало быть, совсем не знал…
А ведь до часа рокового
Осталось…
В зал шагнул майор,
Он оказался слишком скор
И тут же в Павлову: "Война.
Осталось несколько часов".
— Ты что, спьяна?
И будь готов
Ответить за свои слова.
Майор упрям, в глаза глядел.
— Ну ладно, раз уж ты посмел…
К Пономаренко тут шагнул,
Мол, так и так, идёт молва…
Тот что-то резко бурканул,
Мол, это ваши уж дела
И выясняйте до утра.
Спектакль продолжился. Благо,
Зал и не понял ничего.

В ТЕАТРЕ В ТОТ КАНУН ВОЙНЫ
И видеть первых лиц страны?..
Непостижимо пониманью.
Уже за допустимой гранью
Всего возможного. Мой друг,
Не говорят об этом вслух.
Какая страшная беспечность
И первых лиц тех безупречность…
А до войны лишь пять часов.
Скажите: кто к ней был готов?

ШТАБ ОКРУГА УЖЕ В СМЯТЕНЬИ:
Как поступить, что предпринять?
Командующий должен знать,
Но он в театре, в наслажденьи.
Посыльного к нему послать…
Уже с границы в донесеньи —
Готовы немцы наступать.
Приказ тут надо бы отдать…

ТУТ ПРИБЫЛ ПАВЛОВ: "ДОЛОЖИТЕ"
Так, мол, и так, как поступить…
— Вы что, паниковать хотите?
Приказ Москвы тут должен быть.
Так что спокойно отдохните.
Войска в казармах уже спали,
Бойцы, конечно, там мечтали,
Аэродромы отдыхали
И самолёты там дремали.
На полигонах тоже тихо.
Орудия зачехлены,
Наверно тоже видят сны.
Какое может быть тут лихо?

БРЕСТ. ТАНЦПЛОЩАДКА. ПАРЫ, ПАРЫ…
И вальс, и шутки, смех подруг.
— О, новость! Свадьба у Тамары.
— Счастливая. Что тут сказать…
— А завтра можно отдыхать.
— Пойдём клубнику собирать…
— Нет, я на речку загорать.
И вдруг…
— Но завтра же война.
— Вот тебе на-а-а-а…
— Ну сказанула,
— Припугнула.
— Да нет. А поутру война,
И знают то, поди уж, все.
Вы спросите: испуг-то где?
Он растерялся, замер вмиг.
Так чем же встретит утро их,
Таких прекрасных, молодых?
Вот офицеры-кавалеры.
Они как будто смущены.
Оркестр умолк. И — настежь двери.
Раскрыты рты. Удивлены
Той жуткой тайной тишины.

ВСТРЕВОЖЕНО ЛИШЬ ПОГРАНИЧЬЕ.
У каждого суровы лица.
Они прильнули к тем прицелам
И этим заняты всецело.
И тишине… до них нет дела.
Она взорвётся очень скоро
И каждый миг её нам дорог.
Пока… купается в росе.
Но почему примолкли все?
Вот это слово "почему?"
Никак понять я не могу.

С НЕМЕЦКОЙ ТОЧНОСТЬЮ В ЧЕТЫРЕ
Лавины стали и огня
Прицельно, точно, словно в тире
Аэродромы так бомбили,
Что содрогалася земля.
Затем в минуты разгромили
Казармы, лагеря и склады…
Вот гады.
За валом вал на нас валила
Змеиная та солдатня.
Всё на пути она сносила,
Громя, вредя, пыхтя, свистя.
И шмайсеров их стрекотня…
И трупы, трупы… Пожалей,
Зачем же убивать детей,
Тех стариков и матерей?
Вот несусветное зверьё,
Проклятое ты вороньё.
Оно смеялось и бесилось.
Всевышний наш, скажи на милость,
Как же такое приключилось?
Броня ползла. Танкистов рогот.
Всё по-немецки: чинно, строго.
Где ж долгожданный наш отпор?
Бесчинствуют уже в упор.
Мозаика того начала…
Она, конечно же, кричала.

НО, НЕСМОТРЯ НА ВСЕ ПРИКАЗЫ —
Не провоцировать, ни-ни,
А вот поди, почти что сразу
Нашлись и смельчаки.
Они бесстрашно в бой пошли
И даже дать смогли отпор.
Увы, несоизмерим был он
С миллионной армией фон Бока.
Ещё ему всё выйдет боком —
Так говорят на Беларуси.
И фрицев здесь никто не струсит.
А смельчаки-то, кто они?
Герои цитадели Бреста.
Казалось нет живого места —
Развалины, осколки, смерти…
Но целый месяц, уж поди,
Как продолжаются бои.
Стреляют тень и смерть сама,
И даже казематов тьма.
Фриц покорил уж всю Европу,
А здесь им показали ж…
Куда девалась тишина…
Шла настоящая война.
Не по приказу с той столицы —
По долгу совести солдат
И всех людей.
Чтоб гитлеровский лиходей
Нашёл здесь смерть и был бы смят.
И вот пример, чему дивиться.
Колонна танков к Минску шла.
Туда их, немцев, спесь вела.
На всех парадные мундиры,
Ну, поголовно командиры!
Так захотелось им блеснуть.
Короток оставался путь.
И вдруг ведущий танк горит,
Затем второй, а там — сто первый…
— В столицу прутся эти стервы, —
Сказал солдат. Он поджигал
С бензином фляги и бросал.
Раз нет гранат,
Сгорай здесь, гад.
Был Русссиянов их комдив.
Смекалистый. Благочестив
Несчётно фрицев полегло.
Недавно было. И давно
А батальоны ополчения…
Их всенародное значенье.
Сраженье то за Могилёв.
Дралися так, что будь здоров!
Была и танковая битва.
Мощнейшая в тот час войны.
Отброшен враг. Его, бандита,
Лишь подкрепление спасло.
А ведь похуже быть могло.
Под Витебском такое было.
И это всем глаза открыло.
Мы бить умеем
И сумеем
Изгнать врага.
Узнает силу кулака.

ЗАХВАТЧИК НА СМОЛЕНСК ПОПЁР.
Здесь оставалася неволя.
Такая белорусов доля.
А немец зол, жесток, хитёр.
Он видел лишь само пространство,
Своих порядков постоянство.
Народ? О, это не проблема.
Часть уничтожить, онемечить…
И вот, пожалуй, вся дилемма.
Нас онемечить?
Да вас самих будет калечить.
Облавы и расстрелы?
Ах вы, зверюги, лиходелы!
И сила гнева та росла,
К сопротивлению вела.
Уже на пятый день войны
В Полесье верные сыны,
Встав на защиту населенья,
Врага громили без стесненья.
И немцу не было спасенья.
О, партизанский отчий край!
Опора ты сопротивленью.
Объединяй и призывай,
Освобождай и защищай
Хайль Гитлера быстрей свергай,
Честь Родины оберегай.
Так было в клятве партизана.
И выжигали всех поганых.
Режим кровавый содрогался.
Он леса вообще боялся.
Стреляла каждая берёза.
Она сама — уже угроза.
Сосна разила точно в цель,
И тут же вторила ей ель.
И то с трясиною болото
Опасней было пулемёта.
Летели под откос составы,
А в них дивизии на фронт.
Закончен путь их здесь бесславно.
И ни к чему уж тут ремонт.
Мосты взрывали, поезда.
Когда ещё, когда
Их восстановят. А пока
Парализовано движенье
А гитлеровские войска
Нет, не дождутся подкрепленья.
О, рельсовая та война!
Непредсказуема она.
И Гитлер молнии метал:
— Да всех пора их уничтожить.
На то дивизии бросал.
Но за провалом был провал.
Не устрашил, не покорил,
А ещё больше обозлил.
Шестьсот фашистских гарнизонов
Разгромлено на нет.
Но крепнут партизанов зоны.
На время курской битвы,
Где немцы крепко были биты,
Почти что восемьсот составов
Пустили снова под откос.
Что ж, это фронтовое право.
Оно всёрьёз.
Но оккупация. И беды.
Народ всего уже изведал.
Непокорённый отчий край!
Он кликал Жукова:
— Спасай!



















ЗНАЧИЛ МНОГОЕ "БАГРАТИОН"

УСЛЫШАЛ МАРШАЛ ЭТОТ ГОЛОС.
Как раз он к Сталину летел.
О, как помочь им захотел!
Как командир, он сам там зрел
И стал, как полновесный колос.
Судьбою унесён был вдаль.
И вот сама уже печаль.
В неволе Белая ты Русь.
Спасти! За это и возьмусь.

ВЕРХОВНЫЙ СОГЛАСИЛСЯ С НИМ.
Ответ не мог быть тут иным.
— Немецкой группе армий "Центр"
Забыть придётся свой nach ost
Вот и готовьте им презент.
Буш — тот ещё прохвост.
Вы с ним уже давно знакомы,
А он всё здесь, как будто дома.
Уже пора их изгонять.
— Товарищ Сталин, будет гнать.
— Добавлю: и уничтожать.
Зайти к Калинину вам надо.
Вас ждёт высокая награда.
— Спасибо вам, товарищ Сталин.
— Чтоб побеждать не перестали.

СНАЧАЛА ЖУКОВ МОЗГОВАЛ,
Затем в Генштабе уточнял.
План разрабатывали вместе.
И выходило всё по чести.
Он прост и смел, и грандиозен
По фронту и по глубине.
По той военной новизне.
Для немца был, конечно, грозен.
По направленью на Берлин
Тогда такой он был один.
А значил многое
"БАГРАТИОН".
Храбрейший полководец он.
Неустрашим и даровит.
А потому и память чтит.

И НАШИ ПОЛКОВОДЦЫ ТОЖЕ
Воюют, скажем так, без дрожи.
Постарше есть и помоложе,
Но тот и тот вполне надёжен.
Что ж, Жуков лучших подбирал.
Тех самых-самых. Он их знал.
Захаров, Крейзер, Рокоссовский,
Будков, Горбатов, Черняховский
Белобородов, Ротмистров и Чистяков,
Малинин, Плиев, Казаков,
Бурдейный, Баграмян и Батов…
Талантами-то Русь богата.
Тут что ни мя, то — герой.
Оно строкою золотой
По праву вписано в Победу.
И тут сомнений просто нету.

СУДЯ, КАК ВЁЛ СЕБЯ ПРОТИВНИК,
О нашем замысле не знал.
Что ж, был искусен наш обман.
И Буш тут выглядел наивно —
Невозмутимым вроде стал,
Спокойно срок свой отбывал.
Да что уж! Немцев карта бита.
И это всем уже раскрыто.
Фельдмаршалу дано уж знать,
Какие меры предпринять.
Но должен был просить согласья
У фюрера, чтоб фронт поджать,
Боеспособным просто стать.
Но у того одно лишь — "Найн!"
Теперь он редко слышит "Хайль!"
Скорей отсюда б дёру дать,
Чтобы в болотах не пропасть,
Да унижения не знать.
Майн фюрер… Да какой он майн?
Скорее голоштанный "schwein".
И недостоен Гитлер взгляда
Его, аристократа.

А ЖУКОВ ЯВНО ОЗАБОЧЕН.
Фронт Рокоссовского возьмём.
Он в самом центре, между прочим,
И тяжесть главная на нём.
Там устья рек, болота, топи…
Полесье. О, подарок тот!
Не каждый сразу и поймёт,
Но обойдёмся без утопий.
А вот пехота как пройдёт,
Когда команда та "Вперёд!"
Да в наступленье поведёт?

И ПРИБЫЛ ЖУКОВ НА БОЛОТО.
Да, Батов командарм смущён:
— Не доверяет что ли он?
— Пойми меня, но страсть охотно
Пройтись с тобою по болоту.
— Вот мокроступы
Да жердь в руки.
И шагай,
И никаких забот не знай.
И он пошёл
Сперва натужно,
Затем вполне уже послушно.
Вернулся в охами. Ну что ж,
— А только так-то и поймёшь!
Одобрил. "Молодец". И прочее…
Болото было б покороче.
Плоты, настилы, волокуши
Для техники, где нету суши.
Смекалка да умельцев руки —
Вот и секреты всей науки.
— И можем вас взять на поруки,
Коль вместе будем наступать.
Измаялись уже мы ждать.

ОСТАЛОСЬ ЛИШЬ ПРЕДОСТЕРЕЧЬ:
— Всё население сберечь!
Нигде чтоб не было потерь.
Особенно теперь,
Когда идёт освобожденье.
Сумейте так вести сраженье
И побеждать
При этом чтоб своих спасать.

И ВОТ ПРИКАЗ ТОТ — НАСТУПАТЬ.
И с трёх сторон
Аж пять фронтов
Рванулись оккупантов гнать
И окружать,
Котлы уничтожать.
На всём пространстве наступленья
Звучала музыка сраженья.
Она росла
И удалялась,
Бывало, что и спотыкалась.
Ну что же — трудные бои
Под тем Бобруйском и под Минском.
Столице тут поклон наш низкий.
Минск — символ наш сопротивленья.
Вот и сюда пришло спасенье.
Его доставил сам Бурдейный
С колонной танков боевой
Гвардейской выучки такой.
Теперь уж он навечно свой.
Бои под Витебском, под Оршей,
Где легче было, а где горше.
Пружаны, Жлобин, Рогачёв…
И фриц сдаваться был готов.
А фюрер взбешен, Буш смещён
Вот новый забияка — Модель.
"Ну вот и новая модель.
Но какова их всё же цель?
Да всех погоним мы отсель".
И в этой шутке озорной
Великий подвиг фронтовой.
Раз юмор есть,
Солдату — честь.
И чтобы ни случилось с ним,
А он останется живым.

БОИ РВАНУЛИСЯ НА ЗАПАД
И немец научился драпать.
А там, поди, уже на Польшу
Желательно ещё подольше.
В Восточной Пруссии — привал.
Солдат и фронт того желал
И был настроен по-гвардейски:
Ещё рывок и — край немецкий.

И ЗАМЫСЛ ЖУКОВА ТАКОЙ.
Но Сталин тут сказал:
— Постой.
Не надо нам спешить туда.
Там может ожидать беда:
Зверино будут огрызаться.
— Но позабыли мы бояться, —
Так Жуков Сталину в ответ.
Но… вновь Верховного запрет.
А Жуков был в том убеждён,
И доказать пытался он.
Но Сталину-то возражать —
Нивесть чего тут можно ждать.
Посмел бы кто…
А тот запрет
Попозже заимел ответ:
Была Верховного ошибка.
Всё ж разбирался он не шибко.
Оплачено большою кровью.
Но это не являлось новью.
Ведь не впервой такое было,
И как-то всё ему сходило.
Найти хотите почему?
Увы, ответа нет ему.



















КОЛЬ ЖУКОВ ЗДЕСЬ — ПОБЕДА ЕСТЬ

— ВОЙНА УШЛА УЖЕ ДАЛЕЧЕ
От государственных границ.
И вот теперь, пока не вечер,
Как раз и поразмыслить нам. —
Сказал Верховный при той встрече.
Чтоб после исключить злоречий
И всевозможных небылиц…
Вопрос есть к вам.
Он, как к начальнику Генштаба.
Нам не пора ли упразднить
Двух представителей своих?
Теперь иные уж масштабы.
А стало быть
Из Ставки и руководить.
И руководство не ослабнет.
А для сильнейших вот таких
Как маршал Жуков…
— Всегда удачлив он один
И значит — должен брать Берлин.
— Ему мы это и доверим,
Поскольку все в него и верим.
А Василевского стезя…
— Ему штабная вся наука.
И как-никак мы с ним друзья.
— Штабист Антонов, вы такой…
Для каждого из нас вы — свой.

НО ЖУКОВ ВЕСТЬЮ БЫЛ СМУЩЁН:
— А как же Рокоссовский? Он
Обижен будет. Как мне быть?
— Но вы ж не красные девицы,
Что про обиду говорить!
Позвольте мне распорядиться! —
Вспылил вдруг Сталин. Удивлён.
— Решенье Ставки есть закон.
И тут уж главный
Только он!
Мы ошибаться не должны —
Решается исход войны.
Но поступи мы по-другому,
И что-то выйдет вдруг не так…
Кто тут окажется простак?
Понятно это уж любому.
Сама история что скажет?
Меня же первого накажет.
Пока надёжный вы — один!
Так что готовьтесь брать Берлин.
Уверен: вы его возьмёте
Моим вы замом остаётесь.
А Рокоссовский… он за вами.
И это знаете вы сами.

ОН В ЦЕНТРЕ ПЕРВЫЙ БЕЛОРУССКИЙ.
По сути, фронт советский, русский.
Берлин брать велено судьбой.
Что ж, Рокоссовский он такой:
И осторожный, и лихой,
Напористый и озорной,
Удачлив. И ему везёт.
Всегда нацеленный вперёд.
Командующий, штаб его —
Они из теста одного,
И выпечки той огневой,
Ну и закалки боевой.
А для бойцов сам Рокоссовский —
Он командир ещё таковский.
Не кланяется пулям он.
До сей поры не побеждён.
Штаб фронта — это мозг деяний.
О, сколько было испытаний!
Но вот судьба уберегла.
Теперь — на логово врага.
Сам Рокоссовский отбыл в Ставку
Решать насущные дела.
И вдруг нежданно спозаранку
Та весть с налёту обожгла.
От нас? Куда же? И зачем?
— Мы едем с Жуковым. Встречайте.
И сразу стало ясно всем.
И в штаб растерянность шагнула.
Никто такого не подумал
И в мыслях бы не допустил.
Но вот догадка подмигнула:
Мол, не волнуйтесь, будет мил.

ВОТ МАРШАЛЫ ПЛЕЧО К ПЛЕЧУ,
Один к другому прижимаясь,
Стоят обнявшись, улыбаясь.
А их улыбка, озаряясь,
Сказала: всех вас освечу
И радость каждому вручу.
И в штабе все заулыбались.
Два маршала и два красавца.
Глядишь и — глаз не отвести.
И каждый-то из них в чести!
Два распрекрасных добронравца!
— Георгий, мы с тобой друзья.
— И это подтверждаю я.
— Штаб остаётся здесь с тобой.
— Спасибо, Костя, друг ты мой.

КОЛЬ ЖУКОВ ЗДЕСЬ — ПОБЕДА ЕСТЬ!
Такой вот жуковский настрой.
И он привёз его с собой.
Коль с ним — в сраженье,
Прочь сомненье!
И в этом-то твоё спасенье.
Сам маршал, выучки он строевой,
А значит всем он нам родной.
Он, Жуков, за солдат — горой!
Душевный человек такой.
Что значит жуковский настрой?
А значит живы мы с тобой.
Стал всеармейским тот настрой.
И будет выигран тяжкий бой.
О, тот приподнятый настрой!
Останусь жив, приду домой.
Какой бодрящий он, настрой…
Узнаю, что отец живой.
Настрой скорее победить,
Чтоб дома там дела вершить.
Настрой на битву, на победу —
А лучше-то его и нету.
Что значит жуково "Вперёд"?
А скоро вот Берлин падёт.
Сам Гитлер этим словом — Жуков.
Уже он до смерти напуган.
Уйдёт тот фюрер в мир иной.
Туда давно ему. Долой!

ПРОТИВНИК ВОЛЮ НАВЯЗАЛ.
Фронт первый напрочно стоял.
План наступленья не годится —
Так Жуков сразу заключил.
Над ним он сам уже мудрил.
Смекалки русской фриц боится.
Не будем мы ломиться в дверь.
Ну а теперь
Давайте здесь перехитрим.
И очень тяжко будет им.
Генштаб одобрил новый план.
А значит свет зелёный дан.
Уже на Познань направленье
А вот оно и наступленье.
И немец дрогнул. И — прорыв.
Огонь уже на глубину.
Ту чашу горькую испив,
И немец спешно отходил,
А повернее — драпанул
Удар потряс их оборону.
Ну а теперь мы их погоним.
У нас узнают,
Тут фунт лиха,
И та затем неразбериха.
Теперь резвее отступают.
Удар стремителен и точен.
Взят Быдгощ, Лодзь, бои за Познань…
Тут мы поставим многоточье…

ЗВОНОК ВЕРХОВНОГО. ПОКА НЕ ПОЗДНО
Остановись, мол, задержись
И так уже оторвались.
— Плацдарм нам с ходу легче взять
На одерском том берегу.
Нам надо только наступать
А, захватив, мы отстоим,
Там оборону укрепим.
Не отдадим его врагу.
Теперь кулак у нас увесист.
Его не надо занавесить.
И тот кулак ошеломил
Уже тогда аж весь Берлин.
Что ж, Жуков, он такой один
Да, не на шутку устрашил
Тот гитлеризм, их хвастовство,
Воинственность и спесь его.

ЗАТО САМ СТАЛИН БЫЛ ПОЛЬЩЁН.
Не ожидал такого он.
Считай, что рядом уж Берлин,
Остался лишь рывок один.

КАКОЙ СОБЛАЗН ТАКОЙ РЫВОК!
Гляди, не вышло б поперёк.
Иной бы командир лихой
Не стал бы мешкаться и — в бой!
Но Жуков — стоп! И — ни ногой!
Иначе будет западня.
Ну нет, перехитрить меня
Пока что им не удавалось.
Давайте-ка рассудим малость:
На правом фланге есть угроза,
Дивизий сорок ждут подвох.
Они — о, та ещё угроза!
Отвлёкся и — получишь в бок.
Не понапрасну там стоят,
А проучить чтоб нас, школят.
Пришлось занозу вырывать,
Чтобы затем беды не знать.

И ТУТ ВЕРХОВНЫЙ ПОЗВОНИЛ.
Мол, приезжай, поговорим
Обычно разговор с вождём
Не вызывал в тебе подъём
Ни сил, ни просто настроений.
И никаких своих уж мнений.
Чтоб быть у Сталина в чести,
То думай, что произнести.
Причём, открыто так не льсти.
Но он сидит ведь взаперти,
И не с кем душу отвести,
Чтоб просто так поговорить,
Пусть ни о чём, но рядом быть.
Ведь он друзей-то не имел.
Кто б так на равных с ним посмел
Вдруг ни о чём поговорить?
Тут надо бы рисковым быть.
А Берия… Сторожевой он пёс
И Мехлис ни к чему не гож.
Как тут воспримешь их всерьёз…
Лишь раболепье окруженья,
Ни у кого иного мненья.
Да, не с кем душу отвести,
Чуть-чуть похныкать, чёрт возьми…
Он, Сталин, — тоже человек
И также мается свой век
А власть… Ты думаешь подарок?
С ней в жизни ещё больше сварок,
Обид, сомнений и разладов.
Власть именуют даже адом,
Который надобно терпеть.
Подхалимаж до неприличья,
Науськиванье, ложь, подман,
Угодничества его величье
И рукоплещущий тот зал.
И Сталин уж всего познал.
И всё же, чтоб к себе так близко
Он никого не подпускал.
В той жизни всё уж очень склизко,
Вы помните, он раз упал.
Кто рядом был и кто поднял,
Да подсобил, да обогрел?
Никто подумать не посмел.
Уж таковой вождей удел.
Довольно. Мысль тут оборву.
Вернёмся в прежнюю канву.

ОНИ ИДУТ ПО ТОЙ ДОРОЖКЕ…
— Вот разомнуся я немножко,
А то совсем уже закис.
Вот вы, я вижу, сноровист,
Собой плечист…
А я, — помедлив так устало, —
Былую хватку растерял.
Да, пережил уже немало,
А в детстве тоже был удал.
О, годы детства! Как вы милы,
Хотя и рос я вроде, хилый,
Но мать меня всегда любила.
Потом семинаристом стал,
Но за ершистость изгнан был.
Свою дорогу я искал,
Но мир постыл…
Он явно с хрипотой дышал.
Что ж, всю войну недосыпал.
Какое напряженье нервов!..
А он за всё в ответе первый.

ДОРОЖКА ВДАЛЬ ВЕЛА, ОБРАТНО…
И слушать Сталина приятно
О судьбах Родины, людей,
Как добрых хочется вестей…
— Давно хотел спросить у вас
О Якове, его судьбе.
— Насколько то известно мне,
Мой сын в концлагере сейчас.
Вздохнув, надолго замолчал.
За сына он переживал.
— Не выбраться ему из плена.
Одно условие — измена.
Измена Родине. Но нет.
На это Яков не пойдёт —
Таков был Сталина ответ.
И эта рана сердце жжёт.
Тихонько шли. Вздыхал, молчал
— Ну, душегубы! — Произнёс. —
Надёжным сыном Яков рос.
Какая тяжкая война.
Погибло столько в ней людей…
И в бедствиях-то вся страна.
Покоя нет в душе моей.

ОТ ЖУКОВА НЕ УХОДИЛО
Одно то слово "душегубы".
Оно юлило и скользило,
Чтобы ничто не зацепило,
Не обошлось с ним слишком грубо.
Отец и сын… Тут всё понятно.
Печаль, переживанья, честь…
Но вот какой вопрос тут есть,
И кто бы объяснил мне внятно,
Чтоб не блуждал я в том превратном.
Своих судеб — не перечесть,
Подобных Якову тому.
Но он попал ведь в плен к врагу.
В чьи лапы здесь кто попадал
И пропадал?
Кто был у нас тот душегуб,
Что армию всю обезглавил,
Невинных на тот свет отправил?
Кто был у нас тот людоруб
Да перед самою войной?
Не тот, кто правил всей страной?















ТО НАПРЯЖЕНЬЕ ПЕРЕД БИТВОЙ

— КАКОЙ ЖЕ ЧЕРЧИЛЛЬ ВСЁ ЖЕ ВЪЕДЛИВ, —
Сказал Верховный так, помедлив.
Ведёт там сговор в закулисье.
Коварный сэр с уловкой лисьей.
Возможен сепаратный мир, —
Откроют путь им на Берлин.
Вот так, товарищ командир.
И тут уже манёвр один:
Когда готовы наступать?
Учтите: драка предстоит…
— На фронт позвольте отбывать…
Враг будет в логове разбит.

ТО НАПРЯЖЕНЬЕ ПЕРЕД БИТВОЙ
Висело в воздухе самом.
Все думы Жукова о том,
А всё ли он уже учёл
И что могло быть подзабыто?
Но нет, не надо суетиться,
А подойти тут мозговито,
Чтобы ещё раз убедиться.
Противник тоже ждёт сраженья,
Пока не мыслит о спасеньи.
К тому же, он ещё храбрится.
Войска эсесовской элиты.
Им не положено страшиться,
Хотя не раз и были биты.
А Гитлер снова охмурил:
"Берлин останется немецким".
Вот так и брякнул по-простецки.
Хотя, стратег он неважнецкий.
И только Жуков здесь вершил
Судьбу тяжёлой той войны.
И он нашёл, что предпринять:
Ошеломить и подавить,
Чтоб враг не смог здесь устоять.
И тут-то, надо полагать,
Сюда он двинет подкрепленье.
Его и будем мы громить.
В том никакого нет сомненья.

…ТО УТРО БУДНИЧНЫМ КАЗАЛОСЬ.
Туманно. Одер всё журчал,
Не отдыхал он даже малость
И тоже устали не знал.
Берёг ключи он от Берлина.
Но где она, его корзина?
То знала лишь его стремнина.
Вот как объявится всесильный
Тот воин сказочно-былинный,
Сам Одер тут же благочинно
Отдаст ему ключи Берлина.

А ОДЕР ВСЁ ЖУРЧАЛ, ЖУРЧАЛ…
И стрелка двигалась по кругу
Ещё чуть-чуть до тех НАЧАЛ.
И — мощный взрыв потряс округу.
Сметал, взрывал и оглушал.
Ту мощь и ужас артогня
Гул бомбовозов дополнял.
Кто смог в окопах уцелеть,
Тот точно уж, судьбу кляня,
Встречал покорно свою смерть.
Здесь лишь она была спасеньем
От боли, страха, жути той,
Что называется войной.

ТАК НАЧИНАЛОСЯ СРАЖЕНЬЕ.
Вдруг вспышка тех прожекторов
И — море света ослепило,
Тех, кто не принял смерть ещё,
Своими стрелами пронзило.
К такому немец не готов.
А для атаки хорошо
Рванулись наши на врага,
На танках всё и вся сметая,
Картина боя тут такая,
Что жалости она не знает.
И лучше умолчим пока.
Дрались мы не числом — уменьем
И жуковским тем вдохновеньем.

И ФРИЦ ДЕРЁТСЯ СМЕРТНЫМ БОЕМ,
Чтоб не пустить на тот порог.
Какой уж тут один рывок?..
Смерть настигает даже стоя,
Уж каждый метр багров от крови
И той, и той.
Такой уж бой.
Откуда это исступленье
И ярость этих контратак?
Дерутся автомат, кулак
Ещё удар и немец — шмяк.
Держись, земляк!
Где то "вперёд" и где "назад"?
Везде огонь и пыль, и смрад.
Оно такое наступленье.
И снова огневой наш вал
И всё живое — наповал!
И та атака, то "вперёд!"
Рубеж пехота вновь берёт.
И вновь напор и фриц сдаёт
Всё до Зееловских высот.
Где и споткнулось наступленье
Тут Жуков вспомнил поученье:
Гладко было на бумаге
Да забыли про овраги.
О чём и Сталину сказал.
Тот был не в духе. Отчитал.

А В СТАВКЕ ГИТЛЕРА СКАНДАЛ.
Рейхсфюрер Гиммлер закипел:
— Майн фюрер, я фольсштурм создал —
Резерв надёжной обороны.
А тот Йодль… как он посмел
Забрать и бросить всех в войска.
Я сам сорву с него погоны!
Начштаба. Шишка высока…
Отправлю в карцер крыс гонять.
Как вы не можете понять?
Эсесовское ополченье —
Да это ж верное спасенье
Всех нас.
Туда же в карцер хоть сейчас
Отправлю Моделя, фон Бока.
За что вознёсся так высоко?
За то, что он Москву не взял?
Никто ж его не наказал.
Ну как же, возраст уж не мал.
На всех Зееловских высотах
Сегодня Жукова войска
Мы ж отступаем от чего-то.
Начштаба Йодля тут же — в роту!
Да на передний край.
Вот там-то и Берлин спасай.
Ишь ты, чинуша из песка!
Майн фюрер, ваши генералы,
Пред кем вы вешали поклоны,
Как старые те причиндалы
И просто бездари бездонны
Вот Паулюс. Выскочка и спесь.
Где он сегодня? Но не здесь.
А мы вам верили. И что же?
Сегодня всё это итожим.

ХОТЬ РАЗ ХОТЕЛИ ВЫ УЗНАТЬ,
Кто русские те генералы,
Что нас так бодро гонят вспять?
Все из низов самой-то жизни.
Своей и преданны Отчизне.
А им всего под пятьдесят.
Умны. Со светлой головой.
Закваски русской ещё той!
Да это же ценнейший клад!
Не побегут они назад.
А вы твердили: "Победим…"
Самим остаться бы живым.

У НИХ ЗЕЕЛОВЫ ВЫСОТЫ,
Уже как крепости, как доты
Особенно со стороны той,
Совсем невидимой такой.
Мощь огневая донимала.
Что ж, Жуков, начинай сначала.
Вот снимок: здесь подъём пологий.
А вот с обратной, да, крутой.
"Эх маршал… командир убогий,
Тебя хлестать бы крапивой". —
Себя терзал наедине.
Что ж, так бывает на войне.
И Сталин прав, что отчитал.
Ты ж так позорно сплоховал.
Не зная местности, воюешь.
Теперь над этим помозгуешь.
И эскадрильи бомбовозов
За час взорвали все угрозы
На той обратной стороне.
Затем катюшин был мотив,
Пошли и танки на прорыв.
Напор и храбрость, к ним — смекалка…
Что до огня, его не жалко.
Вперёд пошли броневойска.
А мы повременим пока.

УДАР ШИРОКИМ ФРОНТОМ —
Не лучший вариант собой.
Но почему-то он-то
Обычный слишком и простой
Генштабом утверждён такой.
Напрашивался тут иной —
С новинкой, с выдумкой, чтоб он
Фашиста повергал в тупик,
И был бы им ошеломлён,
Так как с привычкою не встык.
Но в предложенье штаб не вник,
А Жуков не хотел конфликт.

ТУТ ПОЗВОНИЛ И РОКОССОВСКИЙ,
— Как у тебя? — Спросил по-свойски.
— Ждём фюрерское приглашенье.
Готовит, стало быть, банкет.
И мы вот в этом нетерпеньи.
Ему катюшин шлём привет —
Артиллерийский винегрет.
— Счастливец. А вот твой сосед
Никак не сладит с пруссаком.
Он весь напичкан одним злом.
— А ты выкуривай огнём.
— Спасибо за совет такой.
Нам левое крыло прикрой,
Чтоб сжечь эсесовскую группировку.
— Проблемы нет.
Дивизии наизготовку.
— Вчера вот получил секрет —
Из Ставки эту директиву…
— А ты ответь им так учтиво,
Что, мол, не против поспешить,
Но как бы тут не насмешить…
— Она уже отменена.
— Так чья же всё-таки вина?
— Его. Конечно же, его.
Психует. Вот секрет всего.
— А помнишь наше наступленье
На Пруссию тогда в июле?
Но Сталин выразил сомненье,
И фронт мы сразу отвернули.
А ведь могли бы прямо с ходу
Ворваться в Пруссию тогда.
И всё бы вышло превосходно.
Отсечь её и — в оборону.
И воля наша тут тверда.
— Война пошла бы по-другому…
И не было бы жертв таких.
— Скорее бы пришли до дому
И встретили своих родных.































ОГНЕВОЙ ШКВАЛ ПО ЛОГОВУ БЕРЛИНА

ТУТ МАРШАЛ БЫЛ В СВОЕЙ СТИХИИ.
Как действовать в самом Берлине?
Ведь там иной характер боя
И ожидает нас такое…
Со штабом фронта размышлял.
Столиц подобных он не брал.
Берлин — последнее сраженье.
И будет просто преступленьем
Терять нам воинов-солдат —
Своих прекраснейших ребят.
Они прошли уж всю войну,
Столицу взяли не одну…
И здесь споткнуться и упасть,
Чтобы затем совсем пропасть,
Уйти из жизни в цвете лет…
Мы допустить не можем, нет!
Им завтра нашее вершить,
Хозяевами жизни быть,
Россию на плечах держать,
Все тайны бытия познать,
И чашу счастья ту испить,
И долго, долго, долго жить.
Мы, командиры под Берлином.
В одном должны быть тут едины:
Умно сражение вести,
Чтобы своих солдат спасти.

О, ТО ДВАДЦАТОЕ АПРЕЛЯ…
День первый штурма в самом деле.
Артиллеристы Кузнецова
Тот первый нанесли удар.
Что значит русский командарм!
Уж от природы такой дар.
Напорист. Жуковский настрой.
Свой судьбоносный контрудар
Он наносил ещё зимой
В том 41-ом под Москвой.
Враг был отброшен. И — долой!
И здесь был огневой тот шквал,
Но так прицельно и тигрино
Как раз по логову Берлина.
Впервые вермахт тут познал,
Что и сюда пришла расплата
За гитлеровский всеобман.
И фюрер понял: час настал.
Пока позорно промолчал.
Само же логово его
Струхнуло. Знало от чего.

НА ВСЁМ БЕРЛИНСКОМ ТОМ ПРОСТРАНСТВЕ
Бои гремели в постоянстве.
И днём, и ночью канонады.
И никакой врагу пощады.
А наступательный порыв
Теперь он стал неудержим.
И никакие укрепленья
Его замедлить не могли.
Уже на улицах сраженья.
Кулак трёх армий вознесён!
А раз гвардейцы в бой пошли,
Напор стремителен, силён.
Сметёт он на своём пути
Любых эсесовских вояк.
Да, по уставу только так.
Не дать опомниться врагу,
Преследовать их по пятам.
Фронт Конева: "Я помогу
Да огоньку ещё поддам".
И оборону рассекли —
Так легче будет уничтожить.
Но надобно признать тут всё же:
Жестокие велись бои.
Остервенела оборона.
И немец дрался исступлённо
За каждый метр, за каждый шаг.
Он не хотел быть посрамлённым
И оглушённо, озлоблённо
Шёл на последний свой напряг,
Хотя и стал уж обречённым.

ЛИШЬ СИЛЬНЫЙ ДУХОМ ИСПОЛИН
Мог победить тех озлоблённых.
Солдат наш русский, он один
Тот богатырь непобеждённый.
Закалки жуковской, ядрёной
И с головою непреклонной.

СИСТЕМА УЛИЧНЫХ БОЁВ
Продумана до мелочей
Она не знала дней, ночей,
А беспрерывно мощью всей
Уничтожала прусаков.
Не удержать штурмовиков, —
Вперёд рванулись поотрядно.
И артогонь из всех стволов
Им помогал так ладно, складно
Ту оборону разметать!
И меньше стало очагов.
И можно дальше штурмом брать.
А вдруг случалась остановка,
Как вал огня и — немец бит,
И путь открыт.
Что значит та в бою сноровка!
— Мы в центре, — сообщил Берзарин.
Он — лучший командарм ударной.
— И будем брать уже рейхстаг.
Пусть Гитлер нас не обессудит.
Для нас теперь он — главный враг. —
— Дополнил тут же Кузнецов.
Удар из крепостных орудий
Всё разметал там в пух и в прах.

И СНОВА ТОТ СМЕРТЕЛЬНЫЙ БОЙ
С эсесовской отборной ратью.
Где рукопашный а где огневой…
Был каждый наш солдат герой,
А гитлеровцев тех — к проклятью!
Рейхстаг был взят.
Тот подвиг совершил солдат.
Он — победитель самый главный
Ну и, конечно, самый славный.

ВОТ НА РЕЙХСТАГЕ НАШЕ ЗНАМЯ,
Такое красное от крови.
Уже обласкано ветрами.
Оно, победное, здесь с нами.
Глядел вверх, Жуков, хмурил брови,
От спазм и слова не промолвил.
Волненье выдавали слёзы,
Но маршал должен быть серьёзен.
И всё же радость верх взяла.
Он улыбнулся так светло,
Открыто, мягко, озорно.
Такие наши, мол, дела.
— Всем, всем! — От Жукова хвала. —
Я поздравляю вас с Победой!
И лучше пожеланья нету.
Да, трудною была она.
И вот закончилась война.
Раз ты живой,
Айда домой!


















ЗАДАНЬЕ СТАЛИНА: КАПИТУЛЯЦИЮ ПРИНЯТЬ

НО ЖУКОВУ, УЖ ТАК СЛУЧИЛОСЬ,
"Айда домой" не получилось.
Хотя Победа и свершилась
Та, долгожданная такая.
Сияет радость в ней людская.
На лицах воинов дивилась,
И с нею всё боготворилось.
Она смеялась, ликовала,
Ну, и улыбками встречала.
Всё горестное забывалось.
Продлись, мгновение на малость!
Сам Сталин вскоре позвонил
Был тоже рад, благодарил
Солдат, сержантов, генералов.
Та доброта его звучала
На всём пространстве человечьем, —
Ведь благодарность та сердечна.
— Хочу я вам заданье дать:
Капитуляцию принять.
Акт Кейтель должен подписать
Безоговорочно, без звука —
Добавил Сталин веско, сухо —
Как мы узнали,
Союзники уж подписали.
Я согласиться тут не мог,
Мой голос резок был и строг.
Ведь тяжесть всей войны
Народ наш вынес!
Не они.
И от народа-исполина
С союзниками воедино
Акт подпиши в самом Берлине.

ТАКОЕ ЗАСЛУЖИТЬ ДОВЕРЬЕ…
Честь велика. Ого!
Оно уже само поверье.
Куда не каждому дано
От Сталина-то самого.
И не единожды-один:
Доверье было брать Берлин,
Доверье отстоять Москву,
Да не одну:
И Ленинград, и Сталинград…
О Жуков! Да ты просто хват.
И настоящий ты солдат
Великой Родины — России.
Стрелковки той под небом синим.

АКТ КЕЙТЕЛЬ ДОЛЖЕН ПОДПИСАТЬ…
А Кейтель кто? Авантюрист,
Приспешник фюрера, фашист.
В том "волчьем логове" сидел
И до сих пор остался цел.
К волкам его б на растерзанье —
Заслуженное наказанье.
Приказ посмел он подписать,
Чтоб вовсе жалости не знать,
Всех в оккупации уничтожать.
Приказ о расовых программах…
Да, тот, что изуверский самый.
Или приказ о комиссарах…
Придумать бы такую кару,
Чтоб он в мученьях подыхал
И все бы боли испытал.
Чтоб устрашить и подавить,
Он самый Кейтель одобрял
Любые злодеянья.
Таким вот людоедом быть…
И это ведь самосознанье.
Испытывает ли терзанья?

А НЕ ПОСМЕЕТ ПОДПИСАТЬ…
Мне Кейтеля там убеждать?
Иль по мордасам надавать?
Я убеждал таких огнём
И под Москвой, и под Орлом.
Скажите, как же мне тут быть?
Что, перед фрицем волком выть?
Кулак тяжёлый. Как влеплю…
Пусть сразу лезет сам в петлю,
Чтобы навеки замолчать.
Заставлю разуму как внять.
Сумею взглядом убедить
Ну ладно. Так тому и быть.

КАРЛСХОРСТ И ЗАЛ ДЛЯ ЦЕРЕМОНИЙ.
История — хозяйка в нём.
Со справедливостью вдвоём
Они присели за столом,
Чтоб не было здесь беззаконий
И всевозможных антимоний.
— Раз маршал Жуков брал Берлин,
То он и есть здесь властелин.
Истории ему и честь!
К нам у кого вопросы есть?
И… воцарилась тишина.
Затем дополнила она:
— Вам, маршал Жуков, все права.
— Фашизм низложен, побеждён.
Факт должен быть и закреплён
Той юридической основой.
И к этому уж всё готово.
В зал пригласите побеждённых.
Тут входит Кейтель сокрушённый.
Уж не фельдмаршал — тень его,
И не узнать-то самого.
Где та надменность, спесь и злоба…
Вся поза-то его подобна
Тому побитому зверью.
Нет равных в зверствах-то ему.
Он взгляд на Жукова поднял
И заворожённо стоял,
Как бы глазами пожирал.
И про себя тут прошептал:
"Неужто это Жуков тот,
Кто всех попёр нас от ворот?
О, этот вездесущий Жуков!
Им даже фюрер был напуган".
И Кейтель тут на стул присел.
"Так вот какой он этот Жуков…"
Затем безоговорочно, без звука
Акт капитуляции он подписал.
— Ну а теперь покиньте зал! —
Так властно голос прозвучал.
И генерал-фельдмаршал сник.
В небытие ушёл старик.

А ГЕНЕРАЛЫ КОАЛИЦИИ
Забыли про свои амбиции.
И тут же к Жукову:
— О'кей! —
Довольны процедурой всей.

КАКОЕ СЧАСТЬЕ У РЕБЯТ —
Встречать фронтовиков с войны.
Они улыбчивы, сильны,
Своей отвагой спасены.
Медали золотом блестят,
У многих-многих ордена
Вот и закончилась война.
У нас — цветистая весна…
Ватагой на вокзал бежали,
К составам руки простирали,
Солдаты тоже нам махали.
Как жаль, прошёл без остановки.
Но мы со всей своей сноровкой
Враз устремилися вдогонку.
А вот и медленный состав.
Тихонько шёл и был он прав.
Вагоны с красными крестами,
Как видно, раненых везли.
И тут захныкали мы сами
И поклонились до земли.
Гляди: ещё на горизонте
Виднеется один состав.
Везёт он тех, кто был на фронте
И тут мы, голову подняв,
Читаем: "Едем из Берлина".
Остановились так гостинно.
И от улыбок засияло.
Жаль, что стоять он будет мало.
— А знаешь, ты похож на сына.
— Нет, я не твой.
Отец другой.
— Не обижайся, милый мой.
— А много тут невест у вас?
— Разобраны, но есть запас.
— А Жуков здесь? В каком вагоне?
— Уже проехал впереди.
Не огорчайся, погоди.
Его мы скоро и догоним.
Как тебя звать? Что передать?
— Мой папа с ним там воевал
И вместе с ним Берлин он брал.
— Приедет. Чуть-чуть запоздал.
Но ты встречай, не унывай
И это маме передай.
— А в том Берлине немец злой?
— Был и такой.
— Теперь, что нет?
— Отправлен на тот свет.
Но паровоз тут засвистел.
Он ехать дальше захотел.




























С ПОБЕДОЙ ЖУКОВ ПОЗДРАВЛЯЛ

— ГЕОРГИЙ, ЗДРАВСТВУЙ. ТВОЯ ДОЛЯ.
Небось заждался иль забыл?
Ну что ж, живёшь ты своевольно,
Нет, не скажу, что всепозвольно,
Но ты по-прежнему мне мил.
О-о-о, ты готовишься к параду?
И что же праздновать потом?
А не застрянет в горле ком?
Парад Победы. Это ж надо…
Кто надоумил вас? Главком?

ОН, СТАЛИН, ЗНАЕТ ЛИ О ТОМ,
Что обезлюдела страна,
Везде уж бедствует она?
Какие могут быть парады?
Краюшке хлеба дети рады.
Вишь, как природа-то грустит,
Как пасмурно и моросит.
А может быть она и плачет.
Что это значит?
Куда ни глянь — одни калеки.
А сколько сирот-то вокруг…
Такого не было вовеки.
Уже людского горя-реки.
Вам что, такое недосуг?
Побудь в провинции, мой друг.
Полуголодные детишки,
Худющи — светятся насквозь.
У них с одних дерюг пальтишки.
Что было, то перевелось,
И в жизни всё уж напряглось.
Как обезмужели селенья…
Все тяжести — на матерях.
И пустоши на тех полях.
В землянках многие впотьмах.
И выбраться не знают как.
— Ох Доля, ты ко мне пристала…
Тебя ещё не доставало.
— Какой тут может быть парад?
— Но есть приказ. А я — солдат.

— ПАРАД ПОБЕДЫ ПРИНИМАТЬ
Должна уж точно только власть —
Главнокомандующий сам, —
Так рассуждал в беседе Жуков.
— Но вы — мой зам.
Парад прошу принять, как друга.
К тому же, вы кавалерист, —
Заметил Сталин, улыбаясь,
Как будто угодить стараясь. —
— А конь игрист
И весь он бело-белый, чист.
На нём я рад увидеть вас.
А, впрочем, будет и приказ.

СЕЙЧАС ВОТ ВЫЕЗД ИЗ ВОРОТ.
Но тут — волнительная дрожь.
Эх, Жуков, как же это, что ж…
Момент не тот.
Я под бомбёжкой был спокоен,
Спокоен на передовой.
Здесь будь доверия достоин
И прояви характер свой.
Не тот, который он крутой,
А рассудительный, прямой.

НО ВОТ УЖЕ КУРАНТОВ БОЙ.
И конь, да, тот красавец белый
Послушно Жукова понёс.
Славянки марш. Душа запела,
Её мелодия задела.
Как будто и мотив-то прост,
Но вот в душе звонкоголос.

И — ВОЦАРИЛАСЬ ТИШИНА…
Какая сладкая она!
Он принял рапорт и — пора…
Объезд полков, слова приветствий,
Громкоголосое ура…
И было так оно прелестно,
И Жукову, конечно, лестно.
Знамёна войск, восторг в глазах,
Медалей, орденов сверканье.
И вот оно — одно желанье —
Дарить добро не на словах,
А чтобы жизнь была бы краше,
Ну и, конечно, побогаче.
Обнять бы каждого, поздравить.
И на всю жизнь его восславить.
Расцеловать поочерёдно
Вот здесь и этак всенародно.
И всех похвал достойны те,
Кто в тыловой той полосе
Оружье фронту поставлял,
Производил, изготовлял.
И нашу силу поднимал.

КОЛОННЫ ЛУЧШИХ САМЫХ-САМЫХ
Храбрейших боевых друзей
Любимых Родиной моей.
Такими вот богатырями —
Бесстрашными фронтовиками
Гордиться будут все века.
Что ж, их заслуга велика.

УЖЕ С ТРИБУНЫ МАВЗОЛЕЯ
С победой Жуков поздравлял.
И сразу дождик стал редее,
Погода, как бы посветлее.
Товарищ Сталин там стоял.
Он улыбался, одобрял
Слова той здравицы народу.
Не будем забывать сегодня,
Что завоёвана победа
Ценой тяжёлых жертв она.
Такая вот была война.
Пережиты лихие беды,
И их страшнее просто нету.
Почтим же память.
Слава им,
Всем павшим.
Слава и живым.

СЕГОДНЯ ДЕНЬ НАШ ТОРЖЕСТВА…
Гимн подытожил все слова.
Его мелодия звучала
Над всей Москвой,
Над всей страной.
Артиллерийские раскаты
И троекратное "ура"!
Да этак мощно, всеохватно,
Так жизнерадостно приятно
Слились в симфонию добра.
Её аккорды ободряли
И силы новые вливали.
Стояли рядом — Жуков, Сталин.
И аплодировали ей —
Победе, Родине своей.

ЧТО ОТ ПАРАДА В НЁМ ОСТАЛОСЬ…
Тревога некая, усталость.
Она, усталость, преходяща.
…Тот взгляд, презрительно сверлящий,
Уничтожающий такой
И люто злой.
Он всё ещё пронзал его.
Понятно всё и отчего.
Как видно, конь был слишком белый
И я, ездок, излишне смелый.
А Сталин был в зените славы,
Но здесь он вроде и не главный:
Парад не он ведь принимал,
Не он затем и речь держал.
Вождь просто рядышком стоял.
Ещё взбрыкнётся мне тот конь.
Не избежать теперь погонь.

И в мыслях Сталина не тронь!
Ему судья
ИС-ТО-РИ-Я.
Предстану перед ней и я.
Спокойна совесть тут моя.

ПРОШЛО УЖЕ ЗА ПОЛСТОЛЕТЬЕ.
По-прежнему я вижу их,
Тогда вернувшихся живых
Фронтовиков с того бессмертья.
Их, искалеченных, родных.
— Глядите я собой какой:
Да, дважды ранен, но живой.
Вот голова и руки есть.
Судьбой оказана мне честь.
А ноги… потерял в той тьме.
Чуток не повезло там мне.
Эх, вот побриться бы ещё…
Совсем уж станет хорошо.
Два самоката и — коляска.
Удобно, но бывает встряска.
Дай огоньку мне прикурить,
Тогда уж точно можно жить.
Деревня вся там сожжена,
Пока не знаю, где родня.
Ночую в зале
На вокзале…
А вот без рук, торчит культя.
Беспомощен он, как дитя.
О, сколько их, почти глухих,
Полуслепых, хромых, больных,
Вернувшихся тогда с войны,
Но как-никак, а спасены.
Как много их вокруг калек!
Не чудо ли? Но слышу смех.
Они смеются над собой.
О, этот русский человек,
Неунывающий вовек.
Уж по натуре он такой.
— За каждый орден есть оплата.
Как видишь, всё идёт как надо.
Рубли, копейки всё же есть.
Так что оказана нам честь.
— Пойдём в буфет, попьём чайку.
Держись за руку. Помогу.
— А нам совсем уж не пропасть:
Американские подачки.
Дают коробки те со жвачкой.
Годятся лишь для перекусу,
Они совсем нам не по вкусу.
— Эх, мне поесть бы всласть.
А там, гляди, поможет власть.

А МАЛЫШНЯ-ТО КАК ПИТАЛАСЬ?
Ей хоть чего-то доставалось?
А мы кормились лебедой
С кислицей той.
А как пойдут грибы
Да ягоды, ещё плоды…
Уже и нет для нас беды.
Себе и тем фронтовикам
Мы всё делили пополам.

ПРОШЛА НЕДАВНО ЗДЕСЬ ВОЙНА,
И жизнь ещё разорена.
Нехватка, очереди те,
Длиннющие
За всем
Везде.
Пустые полки магазина…
Но власть тут в общем не повинна.
И хлеб по карточкам. Та малость
Не каждый день и доставалась.
Калеки-те фронтовики,
Непримиримые они
К вранью. Не терпят болтовни.
Несправедливость для них — враг.
— Ну как же так?
— Я Жукову-то самому
Я напишу!
— Я расскажу!
Разгон чинушам он устроит
И не позволит, не позволит…
КАК БУДТО ТАК ВСЕСИЛЕН ЖУКОВ,
ЧТО НИПОЧЁМ ЕМУ РАЗРУХА.

ПОСТФАКТУМ ЖУКОВА ТАКОЙ:
При всех генсеках он — изгой.
Забыть, задвинуть, замолчать
И вовсе, чтоб не вспоминать.
Уж слишком яркий блеск наград.
Какой генсек тут будет рад?
К тому же и авторитет.
Да с ним и вовсе сладу нет.

НЕ БЫЛ БЫ ЖУКОВ ПОД МОСКВОЙ,
России не было самой
И не было бы нас с тобой.
Могучий жуковский кулак
На немцев наводил он страх.
И слово — ЖУКОВ — укрепляло
И силы удесятеряло.
С ним шли солдаты в смертный бой,
Чтоб защитить свой край родной.
Да он же в нас самих живой —
Народный Маршал и Герой.

УЖЕ В БЕССМЕРТЬИ НА КОНЕ
ОН СЛАВУ ВОЗДАЁТ МОСКВЕ.