Ольга Харитонова : Многословие

Она стояла неподалеку, под кучерявой ясно-зеленой березовой веткой. Смотрела на него тревожно, сочувственно.
Его правое плечо скрывал рябиновый ствол с серо-желтой, гладкой корой.
Ажурная крона тихо шуршала над его головой.
- Видишь её? – спросил он. Невзрачная, блеклая рябина легонько вздрогнула ветками, удивившись вниманию.
- Рябинка, рябушка, рябка…Яробина, скорушина, берек… Серокорая, тонкая. А ягодки её, не ягоды вовсе, а яблоки – ярко-красные, оранжево-красные, сочные шарики…
Она, видя только его, сделала два шага вперед, он отступил на три. Прошел к опушке, присел на колено, запустил ладонь в густой ковыль.
В ярком утреннем солнце колосья-метёлки с белыми шелковистыми волосками сами лучились и блестели.
- Разве не красивы они? – шепнул он. – Для них у меня десятки слов: для седых гребней, для многочисленных голых стеблей. Взгляни на зерновку: волосистую, пушистую, мягкую, на пышную, лохматую, мохнатую, шерстистую и махровую… Видишь, как ласков ковыль? Хрупкий, нежный и бархатный…
Она будто увидела, направилась к нему. Он пошёл дальше.
Шагнув к кизильнику, протянул руку, сжал между пальцев его круглую ягоду. Буроватая ягода сменила цвет на тёмно-красный, затем на черный.
- Сухие, мучнистые, пресно-безвкусные, - припомнил он. – А листья, смотри, простые, формы яйца и овала, толстые, глянцевые, а снизу войлочный пух…
Вдоль опушки пробежался пахучий лесной ветер.
- Пряный, чуть горький, свежий; резвый, лихой, шибкий, - зашептал он вслед ветру.
Делая мелкие шаги, она приближалась к нему. С бледным лицом и влажными глазами, запахнув пальто и не оправляя взлетающие волосы.
- Берёзка, - погладил он белый ствол. – Не раз её называли девицей. Вот бледная кожа и черные томные глазки, вот серьги. Ручки-веточки тонкие, изогнуты плавно, плавуче, изящно. Воробей на её запястье: коричнево-бурый, черное пятно, как бородка, под клювом; юркий, верткий, егозистый…
У березовой ноги листья шли волной, холмились, вставали бугорками.
Он наклонился и сделал круговое движение пальцем по холмику. В темной палой листве засветилась бело-желтая чашечка груздя. Он освободил из-под листьев всю воронку шляпки, её мохнатый край, завернутый вниз.
- А кто-нибудь сравнивал гладкий, чуть опушенный груздь с женским животиком?
Он опустил палец в глубину белой шляпки, взглянул на неё. Она подошла совсем близко. Он отошел, заговорил быстрее.
- Ещё одна берёзка (по земле полз тонкий стебель, на нем по кругу сидели розовые и белые колокольчатые венчики). Берестень, вязель, вьюнчик… Десятки слов для него: извилистый, витой, вьющийся, курчавый и виляющий, волнистый, змеящийся, завивающийся, петлистый, кривуляющий… Десятки слов для полыни, с беловатым, густым опушением, серебристой и войлочной: она горькая, едкая, мятная, терпкая, вяжущая…
Она два шага к нему, он шаг от неё, она шаг к нему, он полшага назад.
Когда он подбирал слова для нежного мака (карминный, рдяный, кровавый, гранатовый…) она подступилась к нему. Положив руку на грудь, завела ему за шею, склонила к себе. Позвала:
- Пойдём ко мне, пойдём.
Лесной запах загустел, заварился, посластел. Из листвы сложился такой же тёмный ковер, деревья обратились в мебель, искры ковыля погасли в кистях подвязок для штор. Она осталась той же. Спросила тихо:
- Ты здесь? Ты вернулся?
- Я здесь, я вернулся, - ответил прижатый к её груди. Её тонкие пальцы долго расправляли пряди волос на его затылке.
- Я так хочу чаю. Только не уходи, - сказала она и ушла.
За стеклом дождь сыпал в пластмассовый таз крупные бусины. Докучливый, приедчивый, озорной…