Владимир Павлов : 11. Глава третья

Не выспавшись, он долго завтракал, мешая ложкой серые облака остывшей каши, и опоздал. Когда он бежал на работу, то, глядя на светло-голубое, подернутое местами тончайшей молочной пленкой, небо, ясно понимал, что эта тупая механическая тяжелая работа не для него. Но, чем ближе становилось серое, будто нарисованное на бледном небе, здание, тем менее убедительными казались собственные доводы. Сознание словно застилалось серой пеленой. Бригадир зло, уже без вчерашней насмешливости, выговаривал ему за то, что он пришел позже на полчаса, и Дима молчал, как провинившийся ребенок, стоя с опущенной головой, хотя он успел в склад ровно к девяти, к началу рабочего дня.
– Почему я должен ждать тебя, когда у нас до обеда куча заказов?!
– Этого больше не повторится! – отчеканил глуповатый парень, которым теперь был Дима.
– Это не должно повторяться, – немного смягчился Степа, получив свою порцию почтительного страха. Иди к Сереге на соки, укладывай коробки на поддоны. Стой! Возьми перчатки и целлофан.
– А где соки? – спросил Дима, внутренне сжавшись, точно ожидая удара.
– Пойдешь прямо до консервов, – с досадой стал объяснять бригадир, – свернешь налево, потом опять прямо. Будут лежать наверху пустые коробки. Издалека увидишь.
– Понятно, – сказал Дима, хотя ему ничего не было понятно.
Им двигало одно только чувство, заменившее все то множество чувств, волновавших душу, пока он шел на работу: страх не найти Серегу. Как ни глупо было его упорное нежелание переспросить, он не мог преодолеть свою робость и, не найдя консервы и запутавшись в лабиринтах стеллажей, продолжал блуждать, свирепо всматриваясь в надписи коробок и ящиков, небоскребами громоздившихся на полках. Масла в огонь добавляла мысль, что сегодня к нему присматриваются, что решается отношение к нему коллектива. Наконец, идиотским от волнения голосом он спросил, где Серега, сидевшего за рулем погрузчика худощавого высокого парня в грязной рубашке, уверенно заводившего длинные вилы под высоченный поддон.
– А он через два ряда в проходе, – добродушно ответил карщик, и Дима почувствовал к нему горячую благодарность за этот дружелюбный тон.
– Спасибо!
Серега действительно оказался поблизости за одним из стеллажей, нервно собирая попадавшие с тележки коробки сока. Он был явно не в духе.
– Ну, чего ты сюда приперся! – рявкнул он, заметив Диму. – Тебе куда сказали идти? Я уже без тебя все собрал. Иди собирай новый поддон, яблочный и апельсиновый поровну, сверху на две коробки апельсина меньше.
– Куда идти? – спросил Дима, чувствуя себя полным олухом.
– Пройдешь два ряда, – с раздражением объяснял Серега, продолжая собирать коробки, – повернешь направо. Там, после томатной пасты, повернешь налево, дойдешь до пустых коробок и снова налево. Где вас таких делают…

Серая пелена, окутавшая сознание, как только он вошел на склад, мешала думать и превращала его в мягкий пластилин, из которого всякий мог лепить что угодно. Услышав вслед грубость от Сереги, он действительно почувствовал себя неполноценным и даже стеснялся всех этих спокойно делавших свою работу людей, словно они из жалости приняли его, такого неспособного к работе, в свой коллектив. За любое незлое слово в сердце поднималась горячая волна благодарности. Угрюмые атоллы стеллажей смотрели с насмешливым презрением, словно сомневаясь, что он разберется в их многочисленных проходах. И, действительно, пройдя два ряда, он остановился в тупом недоумении: как считать стеллажи, с тем, возле которого стоял Серега, или без него? Второй вариант был менее логичен, но более очевиден, первый – безукоризнен, если рассуждать строго. Приписав Сереге строгую логику, он свернул на второй по счету ряд, хотя чувствовал, что делает неправильно. Чувство это, заглушаемое животным страхом наказания, перешло в отчаяние, когда, пройдя приличное расстояние, никаких томатов он не увидел. Он остановился, бессмысленно открывая и закрывая стоявшую на полке пустую коробку.
– Я тебе сейчас эту коробку на голову одену! – крикнул сквозь стеллаж Серега. – Иди прямо, как шел, урод. Мы уже машину загружаем.

Дима, чувствуя себя настоящим уродом, испуганно пошел за звуком катимой Серегой тележки с полным поддоном, которую тот уже успел набрать, вернувшись. Из упаковочного цеха донесся звонкий женский смех, заставивший его покраснеть, будто смеялись над ним.
– Что-то вы парня совсем затюкали, – шутливо выговаривала Сереге крепкая женщина в спецодежде, с брезгливой жалостью взглянув на шедшего навстречу Диму своими большими кошачьими глазами. – Давайте нам его на упаковку.
– Обойдетесь, – усмехнулся Серега, делая вульгарное движение граблей руки. – Вам, Света, лишь бы член был под рукой, а чей он, не важно.
– Нам не член нужен, Сереженька, а мужские рабочие руки, – улыбнулась красивая Света.
«Стара для меня, – зачем-то прикинул Дима в уме, оглядываясь на ее широкие бедра. – Лет сорок, наверное. Фигура ничего, но лицо выдает» Он тут же отсек эти мысли. Измену он не признавал, считал чем-то животным. На секунду пустые фуры, стоявшие возле открытых ворот склада, показались ему тоннелями в другой мир, похожий на его собственное прошлое.
– Ты, случайно, не под транками? – добродушно усмехнулся Серега. – Ну и взгляд у тебя!
Окрыленный этим неожиданным хорошим к нему отношением, Дима носил по три ящика в конец фуры, лишь бы оправдать оказанное ему доверие. Серега работал меньше, часто курил, так, что даже Степа сделал ему замечание, но Дима чувствовал, что так и должно быть, ликуя в освобождении от страха. Он докажет им, что он тоже человек и может работать не хуже. Сереге прощалось даже то, что он, ради удальства, сел за кару и, не успев свернуть, уронил, задев об угол ворот, целый поддон с детским питанием, и Дима чувствовал, что это правильно. Разумеется, с него обещали это списать, но никто на него так не кричал, как на Диму. Загрузив почти без перерыва целый кузов, обливаясь потом, Дима пошел на обед позже всех. В последние два часа у него было лишь одно желание: пить, – поэтому, когда оно было удовлетворено, он сидел с пустым взором, как бы не зная, к чему еще можно стремиться.
– Будешь? – протянул ему банку пива Степа. – Только, если Евгеша войдет, прячь.
– Спасибо. – Дима, никогда не пивший и не любивший вкус алкоголя, взял пиво из вежливости. Чтобы казаться своим, он, по примеру других грузчиков, залпом осушил банку.
– Я сегодня иду на улицу, – рассказывал Витя-карщик, не удостоив Диму ни одним взглядом. – Навстречу мне Евгеша с выпученными глазами. Я тебя предупреждал, – пародировал он тоненьким голоском, – что за пьянство уволю. Какое, говорю, пьянство, где вы меня пьяным видели? Так он, представляешь, что кричит? Накануне Танюхиной днюхи, вчера! А то, что от всех был запах, и я там самый трезвый, походу, был, это ничего.
– Ладно, Вить, не расстраивайся ты из-за этой гниды. – Степа протянул ему еще одну банку. Сейчас девки придут с тортом. О, о них вспомнишь, они и всплывут!

В дверь вошли три женщины, вызвав каскад пошлых острот Сергея, наполняя бытовку ароматом духов и смешливой болтовней. Дима конфузился, стараясь не смотреть им в глаза, думая, что на него смотрят. Особенно боялся он взглянуть на Свету.
– Таня, парню кусок забыла отрезать, – сказала она, и, сама положив кусок кремового торта на блюдце, протянула ему. – Я о нем забочусь, а он на меня и не взглянет, – прибавила она с шутливым кокетством.
Дима стеснялся женского общества, но самое ужасное для него было, когда его жалели. Когда ему дали блюдце, вся его воля была направлена на то, чтобы сделать непроницаемое лицо.
– Спасибо, – сказал он отрывисто.
Света, приняв его недовольное выражение на свой счет, обиделась и стала над ним подтрунивать.
– Ты ведь научную работу по медицине писал? – попыталась она его уязвить. – Что, захотелось мышцы поднакачать?
– Всего лишь диплом, – скромно сказал Дима, боясь чем-то выделиться. – Но мне его засчитают только через три курса. Это мед, тут нельзя экстерном.
– А какая тема диплома? – заинтересовался Степа, отрезая себе второй кусок торта.
– Способы безопасного регулирования дофамина в мезокортексе и лимбической системе мозга с помощью производных бутирофенона, – ответил он спокойно, не обращая внимание на насмешливый взгляд Светы, впервые за весь день не сливаясь с образом глупого парня.
– Чего-чего? – искренне удивился Витя. – Ты, блин, у нас профессор!
– Уважаю, – с серьезным видом протянул ему руку Степа. – Я сам бы хотел учиться, да мне лень поступать. Да и жена загрызет. Держи, – протянул он Диме пиво.
– А чего было тогда жениться и детей делать? – сказала Света, потянувшись через стол за вскипевшим чайником и почти касаясь полной грудью, оттягивающей блузку, засыпанного крошками стола. – Все вы такие.
– Дима, а у тебя девушка есть? – спросила Таня, полная, пониже, чем Света, с более массивной, в отличие от Светы, верхней половиной тела. – Ты один живешь?
– Танька, не приглашай его в свою квартиру, он там опыты над твоими кошками будет проводить, – улыбнулась худая, похожая на парня Юля, самая молодая из женщин.
– Я своих кошечек никому не дам! – воскликнула Таня. – Дима, ты кто по гороскопу?
– Начинается, – вздохнула Света с досадой. – Таня, мы же с тобой причастились вчера, и священник тебе сказал, что гороскоп от нечистого.
– Почему от нечистого? – удивленно подняла брови Таня. – Это же созвездие, под которым ты родился, на тебя влияет, а не человек…
– Не морочь голову человеку! – резко оборвала Света. – Тебе еще торта положить? – обратилась она к Диме неожиданно ласково.
Покраснев, он отказался, итак чувствуя послеобеденную сонливость. Он заметил, что Света довольно бесцеремонно обращалась с Таней, все терпевшей, а, увидев ее интерес к Диме, ревновала ее к нему и злилась.

Среди грузчиков ему больше всех нравился почти все время молчавший Санек – худенький, в очках, казавшийся самым безобидным. Он громче всех смеялся над сальными анекдотами Вити. Когда доели торт и конфеты и стали молча курить, Санек вдруг стал рассказывать интересный случай, слышанный им от одноклассника-врача, и Дима почти почувствовал себя принятым в большую семью коллектива.
История произошла, когда друг был студентом и проходил практику в морге. Они с товарищами решили преподнести на день рождения своему однокурснику череп и ради этого стащили голову. Но голову надо было варить четыре часа, и в честь такого случая всей компанией поехали на природу, взяв два ящика водки. Когда дошло до второго ящика, к ним подошел какой-то дедок с рюкзаком и попросил прикурить, для чего и был послан к костру. И вдруг, увидев содержимое котелка, он бросился бежать со скоростью, какой нельзя было ожидать от пожилого человека.
Только Санек закончил свой рассказ, как в бытовку зашел смуглый парень татарской внешности и с раздражением объявил, что сейчас их очередь. Половина грузчиков работала, а половина обедала, потому что места всем не хватало.
– Ну, подожди, у меня еще люди чай не допили, – сказал Степа, расправляя широкие плечи и с наслаждением потягиваясь.
– Какие дожди?! – вспыхнул татарин, и одна его левая щека задергалась. – Мы меньше будем есть, да? Всегда такая хрень!
– Ты че, попутал, бес, на меня свою хлеборезку разевать? – Степа, резко выпрямившись, толкнул его в грудь, отчего тот отлетел в угол. – Пошли поговорим.
– Степа, Степа! – принялся его успокаивать Серега, заслоняя собой жертву. – Сейчас опять охрана прибежит, мусоров вызовут. Нафиг тебе он нужен…
Дима испытывал такой же страх, как и сам татарин, вжавшийся в угол. Женщины тоже старались унять Степу, но в их глазах Дима видел кровожадное удовольствие.
– Я просто хотел сказать, что время подходит, – мямлил татарин. – Я не против, что вы задержитесь…
– А че тогда своим языком лязгаешь? – смиловался Степа. – Чего сидим? – перевел он гнев на грузчиков. Идем работать. Профессор, стой! – пригвоздил он Диму, хотевшего подняться со всеми. – Сложи все поддоны у ворот и подмети мусор.

Все осталось так же, как до обеда: на него кричали, смеялись над ним, он ничего не мог запомнить и ходил с тупым выражением, мечтая лишь об одном – выполнить поручение и избежать выволочки. Прибавились только издевательские шутки на тему его образованности. Он уже и сам не понимал, искренне поверив глупость, как учился и как писал научную работу. Вечером пришли машины, и опять он работал за двоих: за себя и за Серегу. Иногда, останавливаясь на минуту и выжимая мокрую от пота футболку, он вновь ощущал, что фуры – это тоннели в другой мир, каким-то образом связанный с его прошлым, а склад с лабиринтом стеллажей – проекция некоего сооружения этого мрачного и по-своему красивого мира. Подобные странные ощущения, менявшие на время его восприятие, помогали ощутить себя частью большого организма и словно накачивали его энергией, и в это время все мучения казались незначительными.
– Заканчивай, ботаник! – повелительно крикнул Серега, после нескольких принесенных коробок опять закуривая.
– Я, кажется, просил не называть меня так, – восстал вдруг Дима.

Серега имел право на него кричать, потому что он неправильно уложил в начале кузова сок, так что пришлось все перекладывать, и он совсем не обижался и даже бы слова не сказал, если бы в эту минуту к машине не подошла Света и в ее прекрасных зеленых глазах не выразилась бы жалость. Терпеть жалость было для него невыносимо.
– Ты че? – опешил Серега, не ожидая такой наглости от безответного новичка, приходя в ярость. – Ты не забывай тут свое место.
– Чем я хуже тебя?! – закричал Дима с прорвавшимися слезами жалости к себе, и тут же почувствовал сильный толчок в грудь и, не удержав равновесия, упал навзничь.
– Всем хуже, ублюдок, – с жестокостью проговорил Серега, садясь ему на грудь и занося кулак для удара.
– Не бей его! – слышался визг Светы где-то в тумане, после которого наступила блаженная темнота.
Жгучий стыд буквально парализовал его, когда Света, отведя его в бытовку, налила ему чаю. Теперь, когда он не видел Сергея, то готов был разорвать его на части, но он знал, что при встрече вся злоба испарится. Все вдруг стали жалеть его, как девочку, когда он пришел в себя после минутной отключки, и даже Серега подошел и извинился. После того, как он пожал ему руку в знак примирения, надежда восстановить свою честь исчезла. И теперь, когда Света ухаживала за ним, как за больным, он не знал, куда деть глаза от стыда, невольно останавливаясь на ее полных икрах, уходивших под черную юбку. Все уже разошлись, остались только они и Степа, что-то считавший на складе.
– Как первый день? – спросила Света с сочувствием. – Злые у нас ребята, да? Они хорошие на самом деле, и Сережа хороший, просто ты какой-то странный немного. Вот они и стали тебя задирать.
– Да все хорошо, спасибо, – сказал Дима, и ему показалось, что он ей нравится. – У вас здесь всегда столько мух?
– О, мухи, – поморщилась она. – Мухи здесь неистребимы. Что только с ними ни делали, как только их ни травили! Директор кучу денег извел на это дело. Комиссия собиралась даже закрывать фабрику, – все-таки, пищевая продукция, – но деньги, как известно, все делают.
– А почему фабрика? – заинтересовался Дима. – Ведь это обычный склад.
– Мы упаковываем свежую продукцию, – объясняла она медленно, как для умственно отсталого, – а потом вы отвозите ее на склад.
– Да, но вы откуда берете эту продукцию? – обиделся Дима, что его вопрос так поняли.
– У нас несколько конвееров соединяются с изготовительными цехами.
– Вот это да! – восхитился Дима. – Под этим небольшим зданием целый город. – Он почувствовал, что ему очень хорошо сидеть рядом с ней, касаясь ее локтя своим локтем, и не важно, о чем идет разговор, лишь бы он продолжался. – А как пройти в эти цеха? Я не видел там проходов.
– Не знаю. Мне наплевать, – вдруг раздражилась она. – За эти копейки я бы еще думала о чем-то помимо своей работы.
– Вы что, тут ночевать собрались? – сказал неслышно вошедший Степа.
Дима вздрогнул, словно уличенный в каком-то преступлении. Попрощавшись и взяв свой смешной рваный пакет с пустыми банками из-под обеда (у всех были сумки с контейнерами), он торопливо пошел к выходу. Все сегодняшние унижение, особенно его позорное избиение, разрушили в его представлении собственный образ – образ успешного человека, умного, смелого и благородного. «Просто с этими примитивными людьми я такой, – пытался он себя успокоить, смотря на башню молниеотвода, казавшуюся генератором мысленных волн. – На самом деле я другой» Но в глубине души он в этом сомневался. Собственная личность всегда являлась для него стержнем, вокруг которого строилась вся жизнь, поэтому сегодняшнее открытие ложности своего представления о себе было крайне болезненным. Он, не смотря на свою общительность, жил в своем замкнутом мире, где все было уютным, он занимал почетную роль молодого ученого, непризнанного гения, будущего светила медицины. Но Дима потому и решил продолжать работать, что только там, на этой работе, мог быть восстановлен тот разрушенный в нем образ его самого, смелого, умного и благородного.

Остановившись перед своим подъездом, он, как вчера, проникся фантастическим ощущением древности дома, нечеловеческой его постройки и назначения. Кирпичи, точно клетки гигантского животного, впавшего в спячку, будто пульсировали, когда он проводил по ним рукой. Да, завтра он будет безупречным, он решил, как бы трудно ни было. Загоревшись этой отчаянной готовностью к подвигу, он открыл дверь ключом домофона и бодрыми шагами стал подниматься по лестнице. Страх потустороннего, нашедший на него вчера, показался теперь смешным. Что-то, какое-то нехорошее предчувствие, заставило его остановиться и прислушаться. Выше на два этажа раздавались шаги, но буквально через пару секунд они замерли. Сжав в руке выкидной нож, он медленно, прислушиваясь, стал подниматься дальше. Шаги тоже возобновились. Некто поднимался так же тихо, будто издевательски копируя Диму. У него неприятно похолодело внизу живота. Остановившись, он продолжал топтаться на месте. Звуки вдруг пропали. Это походило на детскую игру в чудовище, только совсем не веселую и не смешную. Осторожно поднявшись на пролет и заглянув за лестничный марш, Дима оттер холодный липкий пот со лба. Там никого не было. Так же осторожно ступая и прислушиваясь, он преодолел еще пролет и шагнул в полумрак лестничной клетки. Пустота. Облегченно вздохнув, он достал сигарету и подошел к окну, но тут же отпрянул, словно обжегся паром. На стекле краснели две уродливые, нарисованные краской, единицы. Это могла быть простая детская шалость, но ему так не казалось.

– О боже, я дома, – вздохнул Дима, целуя в дверях Лену.
– Отмучили тебя сегодня, – она просияла от радости – Долго ты работал.... график какой-то жестокий, конечно...
– Директор какой-то поехавший... – Он хотел добавить «и ребята тоже», но вместо этого сказал: – Фуры эти бесконечные. Грузили без перерыва.
Она взяла его пакет, и они прошли на кухню.
– Ну, держись... не падай духом, – сказала она, накладывая ему полную тарелку макарон по-флотски. – Скоро мы переедем в Москву, и ты сможешь найти нормальную работу в больнице, продолжишь учебу, свою научную работу. Правда, брат тут предлагает мне выплатить деньгами, время тянет.
– Блин, плохо у вас там, – сказал он, стараясь скрыть досаду, – а это чья инициатива была?
– Плохо конечно. – Ее глаза сразу потухли. – Инициатива брата, но это ещё неизвестно. Скорее всего, придётся продавать квартиру и деньги делить через пол года. А до этого он там, скорее всего, жить будет.Завтра будем с ним это обсуждать...
Дима вспомнил, какие у Светы большие, грустные глаза, и тут же, желая отогнать эти воспоминания, сказал с ожесточением:
– А почему это он, тебе бы тоже хотелось?
– Ну, мне тоже бы хотелось, и это уже необходимость, но надо ремонт делать сначала, у меня пока нет средств... – В ее глазах отразилась нерешительность. – Не знаю Дим... У меня уже упадок сил физических и моральных, из-за этой квартиры. Посмотрим, как всё будет, надо немного подождать. Время летит быстро.
– А у него что, денег валом, блин? – спросил он с набитым ртом.
– Он мне тут сегодня песни пел, что машины продаёт и кредит возьмёт. А с меня типа половина тоже нужна, раз я хочу там тоже жить. Вот такой вот у меня братец...
– Капец, а может его в дурдом сдать? – пошутил Дима. – Сказать, что он поехавший...
– Не, его не примут, – нахмурилась Лена, приняв его слова всерьез. – Он совсем не дурак, как я посмотрю...
– А если доктора подмазать? – улыбнулся Дима, и тут же проникся к себе отвращением за эту гаденькую улыбку и за эти слова, но уже не мог остановиться и продолжал: – Психиатрия – это такая область медицины, где согласие пациента не требуется.
– Проще тогда найти деньги на ремонт...
– Нет, это дешевле.
– Потом в аду ещё гореть. Не хочу... Что-нибудь другое надо придумать.
Видя, с каким волчьим аппетитом он съел ужин, она предложила ему добавки, но он отрицательно мотнул головой.
– Н-да...
– Скорее всего продавать квартиру потом придётся. – Она вздохнула. – Да ладно... Это всё ерунда, не переживай. Всё будет справедливо, я прослежу за этим. Пойдем спать? Завтра на кладбище собираемся-таки съездить наконец...