brunner : навалис в каждой капле

Старик Махмуд медленно перебирал струны санатира, и музыка тихонько лилась из старой рассохшейся души инструмента. Махмуд что-то мычал себе под нос и смотрел на присутствующих – а нас было трое. Волосы этого джинна были совсем белы как камни в пустыне, а морщины зияли от виска до виска, и не видать было их дна.
Я налил себе ещё немного джина и предложил старику, но тот замотал головой и сказал:
– Джинну нельзя пить аль-кухуль – иначе он превратится в ифрита!
Протяжное треньканье санатира боролось со сладким дымом, исходящим от курильниц, и в нём была вся танжерская ночь. Помимо джинна (он не притрагивался к курильнице, а лишь изредка притрагивался губами к чашке кофе, что стояла перед ним) здесь сидел я и двое американцев, которых я про себя называл ангелами. Они тихонько лежали в углу и наслаждались – один был под гашишем, другой (Бык) – вставил себе в иглу. Я не смотрел на них, ибо мне было противно, но, казалось, старика Махмуда нисколько не беспокоит их присутствие; он улыбался и им, и мне.
Ветры дули с океана, и в городе впервые за сто лет выпал снег. Словно читая мои мысли, старик Махмуд сказал:
– В такой холод, в такую мглу трудно шакалу найти прибежище в пустыне. Когда все камни похоже на шакалиц.
– Как ты сказал? – встрепенулся американец, куривший гашиш. – Шака? Шакалица? Мне кажется шакалиха…
– Ты не знаешь язык, на котором говоришь, неверный, – сказал Махмуд. – Самка шакала называется шакалица.
– По-моему надо сойтись на «самке шакала» – это самое лучшее, – включился Бык.
– А ты как думаешь, – спросил Махмуд меня.
– Мне кажется, ты прав, о разумнейший из всех джиннов.
– Ты мне льстишь юнец, – промолвил Махмуд.
В комнату вошёл Серб, писатель, которого так и наградили почётной премией.
– Ух, ну и холодрыга. Как пришёл – весь продрог. И угораздило вас забраться в самую задницу Танжера!
– В самую мглу! – сказал Бык.
– В самый холод! – добавил Махмуд. – Ты видел камни, похожие на шакалиц?
– Сначала я выпью, – сказал Серб и подошёл к столику, налил джину и опрокинул стакан в глотку; жидкость запылала в его глотке!
– Мать его! Я видел столько шакалиц, похожих на камней, и столько камней, похожих на шакалиц, этой ночью, пока добирался к вам!
– Чего кричишь! Ты здесь, – успокоил Серба Махмуд.
– Я здесь, но это не мой дом. Мой дом за тысячу километров отсюда, и там война.
– Если ты мудрец, то твой дом везде, где ты.
Лица потонули в сладком тумане, я чувствовал сладкую каплю на своих губах. Постепенно я заснул, но перед тем, как я увидел своего отца во сне, я повторил: «Если ты мудрец, то твой дом везде, где ты!».