Илья ХУ4 : Про голубей и людей, в общем про зло

Голубей, люди пожившие говорят, при Брежневе Леонид Ильиче, столько развелось - всю Москву засрали. Везде голубкИ и голУбки: на старинных площадях, широких проспектах, на улицах и улочках. Подлетают, подклевывают, ходят туда-сюда, курлыкают; сидят везде - на бордюрах, тротуарах, детских площадках, крышах, подоконниках, - раздутые и облезлые; переливаются на солнышке или от дождя прячутся... И срут, срут, срут. Словом, твари... божьи. Хорошо жили. И люди тоже. Говорят.
Вот потому в то время и ездили по Москве машины-пылесосы, типа ассенизаторских, и засасывали птиц мира целыми стаями.


Я животных очень люблю. Больше людей. Много больше. Но только не голубей.

Голубей я шариками пенопластовыми кормил. Бывало, засядешь где-нибудь на детской площадке и сначала им, - тупицам кивающим, - хлебцу накрошишь; они гады жрут, радуются, черепушками пустыми трясут, воркуют опять же, клюют друг дружку - жадины, серут тут же, естественно...
А я под это дело - возьми и пенопласту нашелуши, хе, хе, хе, мелкой крупой. Голубь птица
ми...- дура! Клю-клю ее, - крупицу ту, а проглотить не может. Мразота. И сплюнуть не может тоже. Некоторые из особо жадных по две сразу вклевывают. Только клюв не резиновый! Не закрывается.
Они наклюются и семенят, мечутся, лапкой достать пытаются, землю грызут. Без толку.

Вот тогда в дело идет камень...Беру и глушу их. Пока тепленькие.

Кстати, на одном централе уральском, пересылочном, -скажу вам - бедный централишко; ловил их
петлей, этаким импровизированным арканом, ощипывал, варил с кипятильником вместе, в тазу, и жрал.

А пока ощипывал с них такие мухи страшные шли, с лапками на присосках, да по стенам в трещинах. Как там, - в паутинках кракеллюров... Шли и смотрели на меня. Без удивления как-то. С недомением.
Потом я жрал...

Перья по полу.

Ненавижу голубей.


А еще старух. Моя бабка из ума выжила когда, мазала стены говном. Мать ее отмоет... и бабку и стену, в памперс оденет, а гадина старая обсерется, понос выгребет, и по стене мажет...

...возвращался раз с тренировки, из за города - сборы чтоли, или какая-то типа того канитель, - ну и вечер, вокзал в выхино...а я в электричке еще набухался баночной водки "Блэк дэд", может помните этот брэнд? Черная банка - череп, кости.
Короче говоря, навстречу бабка, с сумкой на колесиках. Тащится.Скрипит колесиками, противно так: уииик , уиииииик, уииииик.
Прямо на меня идет. Настырно прет, в глаза смотрит, с вызовом. А мне пятнадцать - головы нет, пояс коричневый. Пол банки блэк дэда прицепом в плещется в желудке. Поравнялись ней.
Лицом к лицу.
Левая нога на автомате маваши цки прям в череп трухлявый, аккурат под скулу, ка-а-ак обозначит. Карга старая в одну сторону, сумка в другую.

Эмоций ноль.

...Свою потом подушкой придушил. На лицо положил, прижал. Она потрепыхалась немножко и замерла. Очнулся, подушку снял - не дышит вроде, думаю: "Блядь, чтож наделал-то?! Это ж бабушка моя! Мамкина мама. Она ж меня - урода все детство на саночках возила в восемьдесят-то лет..." Смотрю на нее, а она один глаз приоткрыла и смеется беззубо, безумно и гаденько так: "Ах-ха-ха-ха-ха!", - челюсть трясется, глазенки-бусинки злющие, как у голубей...
Хотел добить ее. Не стал. Родная кровь как-никак.

Вскрылся тут раз на голодовке, в кичмалаевском цугундере одиночном; заснул; явилась она, первый раз вообще, улыбается и говорит: "Люблю ведь я тебя, Илюша."

Тоже всех люблю. Только не жалко никого.