AlexPervov : ОТЧУЖДЕНИЕ-2 гл.3 - «Южные электрические сети» ч.16

Возвращались поездом мы уже вдвоём с Костей. Ромик остался в Москве у девушки.
Когда мы сели поужинать, обнаружилось, что часть хлеба в нарезке оказалась заплесневелой.
- Выкинь ты его! – брезгливо предложил Костя.
Однако, я стал выбирать нормальные куски, что насмешило его.
- Я смотрю в тебе борются две психологии: одна советская, рабочая, - мол надо беречь хлеб и не выбрасывать его, а другая – успешных людей: выкинуть его и забыть.
В тот раз победила вторая психология. Я выкинул хлеб…
После поездки в Москву у меня оставалось ещё два отгула. На другой день вместе с Костей мы поехали к главе одного посёлка – просить разрешение на получение земельного участка. В машине играл диск Jean Michel Jarre «Images».
- Всё-таки Москва, - рассуждал за рулём Костя, - тесный, неуютный город. То ли дело здесь – лес, простор! Жизнь хороша, когда не женат и не работаешь! Меня даже передёргивает от словосочетания «наёмный работник». Тебе нужно выбираться из этой клоаки, если хочешь нормально жить.
- Знаю, что нужно. Но работа для меня сейчас единственный источник доходов. Я бы себя с удовольствие посвятил музыке, - мечтательно произнёс я, - но сомневаюсь, что она кому-то здесь нужна, и что музыкой возможно зарабатывать в этой стране.
- Тебе надо бизнесом заняться! Хотя… да, сложно вот так уйти с работы и начинать с нуля, особенно если нет денег и связей. Тем более, когда женат. Я потому и развёлся. Когда был семейным, чувствовал, что не живу, а существую. Я ведь тоже когда-то ходил на работу. Это было ужасно! Домой возвращаешься уставший, и жена тебе с порога: «Купил порошки? Я же просила тебя купить!», и я на автомате шёл в магазин, что-то покупал, и голова у меня была забита не пойми чем: какими-то порошками, бытовухой, семейными и рабочими проблемами… А сейчас я себя чувствую свободным человеком! Сейчас я по-настоящему живу! Никто мозг не трахает! На работу ходить не надо! Настроение превосходное! Жизнь только начинается! И в таком состоянии действительно хочется творить, вершить дела! А ведь сколько людей могли бы жить так же, если им только дать такую возможность и помочь сделать первый шаг? Взять, к примеру, Миху. У него есть жилка, хватка, но он её не использует по максимуму, потому что его сковывает семья и наемная работа. А если бы он серьёзно бизнесом занялся, мог бы гораздо на более высоком уровне всё делать, и не с такими усилиями. А он, можно сказать, прицеп присоединил, и тащит его на себе по рельсам. И впереди – длинная, скучная, тяжёлая, предсказуемая жизнь и конечная цель её – могила. И большинство людей точно так же не живут, а существуют. Тянут лямку, вместо того, чтобы по-настоящему жить.

И вновь в восемь утра я на злосчастной работе. Она вызывала во мне отвращение на психологическом уровне. Окончательно определив для себя крайне негативное к ней отношение, и зная, что сколько не работай – получишь всё равно одинаково, я стремился как можно меньше работать, и как можно больше читать. Я не обращал внимания на Корячко, которого раздражали книги – он меня раздражал ещё больше. Морально я был готов к тому, что он меня начнёт вытравливать. Впрочем, теперь и рабочие осознали, что их трудовые затраты стоят намного больше, чем им платят. Они стали всё чаще высказывать недовольство, грозились уволиться. Начальство напряглось. «Неужели до людей что-то дошло, наконец», - думал я про себя…
Работа отнимала силы, высасывала всё время и всю энергию. Причём ни сколько труд сам по себе, сколько атмосфера, рутина, обстановка и психологический климат. Как же я был согласен с высказыванием Чарльза Буковски в одном интервью: «Жизнь неинтересна, особенно когда ежедневно физически вкалываешь по восемь или двенадцать часов. Большинство людей живут именно так по крайней мере пять дней в неделю. Они что, любят жизнь? У нас с ними нет оснований любить жизнь. Восемь работаешь, восемь спишь. Если отнять еще время на то, что нельзя не делать — получение водительских прав, замена шины, ссоры с подругой, — то в сутки остается полтора или два часа. Только два часа ты живешь, как ты хочешь. Я жил так годы и годы. И я не любил такую жизнь. Тот, кто любит такую жизнь — идиот. Большинство людей в плену у работы. И они должны ее любить, потому что это все, что у них есть. Особые идиоты даже гордятся тем, что делают. У меня было пятьдесят или сто пятьдесят работ. И на каждой я чувствовал себя изнасилованным.».
Я отчаянно скучал по сцене, гитаре, выступлениям. Во времена юности, в глубине души, я очень хотел стать музыкантом. Представлял, что вкусы людей изменятся в лучшую сторону, хотя отдавал себе отчёт в том, что этого не случится никогда. Но так уж устроен человек, что верит в лучшее. Шли годы, а я большую часть своего времени растрачивал то на алгебру в школе, то на инженерную графику и техническую механику в колледже, то на армию… и вот уже около трёх лет на чуждую мне энергетику, а свой музыкальный потенциал забросил, так и не попытавшись толком его раскрыть и развить.

В один будничный, серый, рабочий день, я поссорился с Егорычем. Случилось это вот как.
Необходимо было натянуть три провода между двумя опорами через дорожную трассу. Руководство «ЮЭСа» вызвало ДПС, чтобы они на некоторое время перекрыли движение. Мы на всякий случай взяли с собой флажки. Как это часто бывает, сотрудники ГИБДД задерживались, и было принято решение самим останавливать движение. По классическим законам спешки, суеты и хаотичной неорганизованности, часть бригады стали натягивать провод, а меня и Саню Македонского отправили тормозить машины при помощи красных флажков. Я неспешно пошёл вперёд, как услышал нервозный окрик Егорыча: «Бегом! Шевелись, ёб твою мать!». В ответ я ему что-то сдерзил, не увеличивая скорость. Эти «Бегом, солдат!» я помнил ещё с армейских времён…
Начиная с этого дня, мы с Егорычем перестали разговаривать и здороваться.

Зимой особенно тяжело рано вставать. Работа находилась в противоположном конце города. Лишь один маршрут шёл к ней. ПАЗик, порой, приходилось ждать по двадцать минут. Не всем желающим удавалось впихнуться в него. В наушниках у меня пел Виктор Цой:

Я из тех, кто каждый день уходит прочь из дома около семи утра.
Я из тех, кто каждый день уходит прочь из дома около семи утра.
Что бы ни было внизу - холод или жара.
Я знаю точно: завтра будет то же, что и вчера.
Я - это тот, кто каждый день уходит прочь из дома около семи утра.
Я - это тот, кто каждый день уходит прочь из дома около 7 утра.

Сорок минут езды в тесноте – и ты на рабочем месте… А потом целый день в атмосфере негатива. Как-то раз, проведя первую половину дня в этой нездоровой атмосфере, я поехал на обеденном перерыве с Костей в мэрию. Только я сел к нему в машину – как «минус» сменился на «плюс». Костин позитив был заразителен, и весь мрак от рабочей обстановки рассеялся за считанные секунды. Рассказы о бурчаниях и ворчании мастера и рабочих вызывали веселье у Кости и у меня тоже. Но через час я вновь вернулся за забор, и хорошее настроение опять поглотила негативная обстановка и мрачное лицо Корячко…