brunner : koh-i-noor 2h

Читать не хотелось, и она закрыла книгу. Неважно, чьё имя было на обложке – в последнее время Соня читала всё меньше и меньше – всё меньше и меньше, но старалась жить полной жизнью, каждый день делала что-нибудь новое. Была зима – только что поменялась последняя цифра в числе года, и Соня пошла на каток, хотя раньше никогда не каталась на коньках. Она чувствовала себя неуверенно, и ей хотелось, чтобы рядом был кто-то – несуществующий брат, папа или молодой человек – но таких не было. Зато было много незнакомых людей, тоже чьих-то родственников. И все смеялись, дышали тяжело, и, похоже, радовались.

И махина огромного, древнего, вечно реставрировавшегося монастыря над катком, и колокольный звон, когда отбивали часы, и далёкие, глухие звуки взрывающихся петард. До Рождества было несколько дней, но Соня знала, что она не пойдет в церковь.

Кататься было хорошо, потому что голова была пустой и чистой, как зимний воздух, и хорошо было после купить в палатке дорогого (и потому вкусного) глинтвейна – жалкую попытку европеизации – и снять варежки, и держать его в ладонях. Соня смотрела на людей на катке, на то, как медленно снег кружил в бледном фонарном свете, на то, как вороны дрались из-за хлебных крошек. Дома был Ургант и остатки новогоднего стола, и Соне было всё равно на диету, всё равно на работу, до которой ещё три дня. Шутки Урганта были примитивными и плоскими, но Соня смотрела передачу, потому что знала, что ничего лучше она не найдёт.

Соня немножко подумала о том, каково сейчас родственникам тех, кто погиб в Волгограде, но потом перестала и налила себе из бутылки вина. Салат был всё ещё хорош – она умела делать салаты – а вино кислым и бодрящим; в комнате было холодно из-за щелей в балконной двери, и сквозняки ходили туда-сюда, напоминая о смерти.

Да никакой депрессии не было – была просто тоска, но сложно было эту тоску прогнать: не помогало ни шардонне, ни кьянти. И это всё потому, что опять был новый год, и опять загадана была новая жизнь, и опять тщетные попытки что-то сделать, и всё было бесполезно. Тоска эта была следствием одиночества и Интернета. И Соня, допивая бокал с шампанским, сидя одна перед кукольным Путиным и слушая гимном, думала о том, как быстро всё проходит. Связи разрушаются или формализируются, и вместо линий остаётся пунктир. Ничего более, только слабые штрихи Koh-I-Noor 2H на бумажке. Так было и с её последним парнем – они расстались и не звонили друг другу на протяжении полугода, так было и с её лучшей подругой, которая уехала из страны, последовав за любовью (как она считала). У Сони оставались только родители, добрые милые стареющие, но Соня знала, что со временем и их связь либо прервётся смертью, либо сама сойдёт на нет – из-за взросления, работы, быта. И она ничего не могла поделать.

Соня утерла лицо и продолжила чистить мандарин. Киркоров пел. Послышался грохот салюта.