Johnnie G. : Достояние партии

Описываемые события несколько преувеличены, что не отменяет их исторического абсурда.

Интро

«Евромайдан ждет штурма и проводит мобилизацию

Я сейчас объявляю на 15-е число мобилизацию всех волонтеров, чтобы на этой неделе у нас было достаточное количество людей для локализации любых провокаций”, — подчеркнул Парубий.»

Николаев - Киев


13.01.2014 Перрон


Я стоял на перроне и нагло нарушал закон, как вдруг эта толстая сука стала кричать:

- Провожающие покиньте вагон.

- Заходим, пассажиры, заходим.

- Вы едете? – спросила она меня.

- Едете. – сказал я.

- Тогда заходите.

Я с сожалением щелкнул сигаретой и поднял воротник. Проводница продолжала кричать. Настроение падало. Я успел выпить стакан рома два часа назад. Теперь его действие заканчивалось. Во мне росла агрессия. Я сжал ручку чемоданчика и зашел.

Николаев-Явкино

В вагоне толкались селяне. Их лица были разбавлены крепким, их было много, и они воняли. Я брезгливо отодвинул чьи-то ноги и поставил чемоданчик.

- Давай допоможу. – сказал один из них.

- Не трогай чемодан!

На секунду меня бросило в пот. Черт, я мог проткнуть этого идиота шилом, и он бы даже не узнал за что. Необходимо взять себя в руки. Я спрятал чемодан и подошел к проводнице.

- Спиртного нет. – сказала она. – Есть пиво.

Глупая женщина. Как будто пиво поможет. Кто вообще пьет эту мочу?

- Полтора литра. – сказал я.

- Фисташки, орешки, сухарики? Бери чего-нибудь, потом сдам в ресторан, будешь облизываться.

Пролетарская манера обращаться к незнакомому человеку на Ты, подгулявшие глаза и объемная грудь. Здесь есть место для разврата.
Я вернулся в вагон. Вокруг шумела дорожная упаковка. Возникали теплые пирожки и водка. Господи, подумал я, как их много. Через слово звучал «Майдан», «влада» и «пидорасы».
Сбоку, в четверке, сидело три толстых, усатых орла времен Хрущева. Они лили водку в пластиковые крышки.

- Едем гонять Беркут. – говорили они четвертой попутчице.

Она нелепо улыбалась, скромно пила и закусывала. Ночь предвещала неприятности. Поезд хмыкнул и остановился.


Явкино-Новый Буг


Тамбур наполнился дымом, запахом сортира и селянами. Я курил и впечатлялся. За окном мелькала малороссийская природа. Тамбур - исключительное место, где можно задуматься.
Я смотрел, как исчезают старые коровники и туманные овраги. Это наша жизнь – мечты в разбитых скотомогильниках. Все растворяется в тумане прошлого.
Маленький, плотный селянин достал чекушку. Острый кадык заиграл глотками.

- ХарЭ, остав трохы! - возмутился второй.

Они были похожи. Неуловимая печать хутора роднила их круглые лица.

- Давай з намы. – сказал он мне.

- Я потрымаю. – сказал второй и схватил чемоданчик.

Затем он как-то замер и сморщился. В его левый глаз уткнулось холодное дуло. Они молча смотрели на оружие. Внезапно зазвонил телефон. Я нажал зеленую кнопку.

- Ты едешь?

- Да, - ответил я.

- Чемодан с тобой?

- Да.

- Смотри без эксцессов.

- Разумеется.

Я положил телефон в карман и спрятал пистолет. Селянин слегка поседел.

- Ладно, забудь. – сказал я и взял чекушку. – У нас с вами одна цель. Слава Украине!

Выпил. Вернул ему пустую тару.

- Ты где выходишь? – спросил я.

- Новый Буг. - ответил он.

- Отлично!

Я похлопал его по плечу и вернулся в вагон. Настроение положительно росло.


Новый Буг – Казанка


Они обманули. Никто из них не вышел на станции. Чертовы лжецы. Теперь нужно следить за ними, чтобы не сказали лишнего.
Вагон наполнялся смрадом. Мимо меня шатались на перекур нетрезвые персонажи. Их поток неустанно креп.
Старые ловеласы взяли попутчицу в плотное кольцо. Она терялась за их массивными животами. Теперь она слушала здравницы за Украину, Майдан и уверенно пила. Я тщательно осмотрел их: двое носили небрежные козацкие усы, третий был лыс, как яйцо. Он утверждал, что является писателем.
Махнув стакан, он достал стопку книг под гнетом веревки.
- Оце, мои вірши. Дуже популярні серед молоди.
Затем он стал доставать еще и еще. Стол ломился от книг. На обороте я увидел тираж – 10 экземпляров. Это был самиздат.
- Так шо, пока я здесь – могу оставить автограф. Тебе оставить автограф? – спросил он попутчицу.
Попутчица скоро глотала огурцы. Усач напирал и гладил ее бедро. «Козачка…»
- Ага. – сказал писатель. – Ну что ж тримай « Украинке и патриотке…»
Он витиевато нагадил на обороте и сунул ей книгу.
- И мені також с подписью.
На край кровати подсел ряболикий юноша. Тщедушное тело, суетливые жесты. Он заискивающе смотрел на старцев. Взгляд срывался на емкость с водкой. Его намерения легко читались.
Он представился энтузиастом майдана, по совместительству студентом. Все трое похлопали.
Писатель налил. Чокнулись за Украину, выпили, бросились терзать закуску. Мне стало противно, я вышел в тамбур. Поставил чемодан у ног и закурил. Когда же станция? Мне нужен коньяк.


Казанка-Долинская


Смотрю, как представители интеллигенции Майдана давят водку. Студент льстиво смеется. Он успел перехватить четыре крышки. Изможденные болезнью щеки горят.
Вокруг шумят пьяные селяне. Господи, когда же остановка?


Долинская


Коньяк, беляш и пачка сигарет. Теперь я чувствовал себя уверенней. Чертовы заказчики требовали трезвости. В моей профессии это невозможно. Рядом засмеялась счастливым смехом нетрезвая женщина. Я нашел в этом подтверждение мысли. Жизнь – концентрат подтверждений нашим низменным стремлениям. Закурил.
На перроне злодействовал ветер, бойкие бабки промышляли пирожком. Совместными усилиями они опорожняли карманы пассажиров.

- Пирожки, девочки, пирожки с капустой, картошкой. Домашние пельмени.

Округлые силуэты старух двигались с медленным коварством. Вкрадчивый скрип груженых тачанок усиливал жуть. Их продукция пахла серьезными неприятностями для желудка.
Из моего вагона выпала курить многочисленная стая селян. Двое отделились от толпы и зашатались в сторону магазина.

«За околопирожковой дезинфекцией» подумалось.

Я старался записывать находки, но сейчас было лень. Коньяк из бутылки и терпкий дым. Что может быть интимней процесса саморазрушения? Я находил в нем противодействие к окружающему безумию.

- Заходим, заходим! – закричала проводница.

Черт, я забыл за толстую суку. Предложу ей коньяк и покрою в кабинке. Да, именно так.
Кажется, просыпалась паранойя. Черт, нужно сосредоточиться на деле. Я вез партийную помощь застрявшим на Майдане.


Долинская – Куцовка


Старцы достали третью. Их лица приобрели цвет томатной жижи. Голоса усилились:

- Уся власть тремтить від страха. Значит так, я буду председателем правления. Поделим районы.

- Мне Зачепиловку.

- Я буду исполнять культуру!

- Козачка в нас будет отвечать за танці. Вміешь танцювать?

Козачка жевала куриный окорок. Ее вялые бедра были готовы пуститься в пляс, но их крепко держала тяжелая клешня усача.

- А я? Шо я буду робить? – волновался студент.

Он тщательно шлифовал анусы гордынь , надеялся приобщиться. Писатель медленно набрал воздух в легкие. На лице проявилась опухоль важности:

- Должности тільки для тих, хто в нашій організації.

- А шо, шо потрібно для цього?

- По-перше, треба бути патріотом, любить Украину, проводити беседи серед молоді.

- А ще, ще?

- По-друге... так Константінич, мене не обходь. Лей повну.

Они разливали водку и делили должности. Старые, нищие безумцы. Их безнадежность в том, что они тупы и очевидны.
Мне стало скучно, я подумал о культуре. Зачем уподобляться невоспитанным попутчикам? Купить ли пластиковый стакан? Нарезать лимон ли? Я взял бутылку, сделал основательный глоток. Великолепно.
Козачка протиснулась между распаренными желудками и вышла в тамбур. Вызревавшая во мне вульгарность и темные силы бросились в лицо. Я выпил. Все это переместилось в область паха. Вот оно.
Я взял чемоданчик и поднялся. Усачи горячились и резали колбасу. Выходя я слышал, как их одолел дурацкий смех.
Тамбур был полон. Повсюду стояли коренастые люди. Они чадили, чокались и чрезвычайно кричали. Сквозь стойкий запах веселья бил тусклый свет. Где-то среди всего этого была козачка.
Она стояла строго под стоп-сигналом. Сигарета в ее руке томилась без огня.
Я оттеснил козачку в дальний угол и деликатно навис. Мы закурили. Начала она уверенно:

- Ты видел, что они вытворяют? Мы же в последнем вагоне! А дверь между вагонами не закрыта! Проводники забились в своей конуре и спят. Здесь будет трагедия! Кто-нибудь выпадет на ходу.

Козачка говорила очень быстро и нервно. Кажется, ей плевать на судьбу попутчиков. Она старалась выплеснуть скопившийся негатив.

- Ты глянь, нет, ты глянь, что делают!

Я обернулся. Они открыли дверь и громко плевали в убегающие шпалы. Выходило довольно смазано.

- Они все пьяны!

От нее разило козацкой горилкой. Мой взгляд скользнул вертикалью: Затертая джинса и разношенная кофта. Легкая сутулость выдавала в ней неуверенность и комплексы.

- Коль уготовано судьбой, - начал я.
Тем, кто не мы с тобой…

Дальше я запнулся. Но этого оказалось достаточно. В ее глазах вспыхнул интерес. Сказалось то, что мой атлетически лысый профиль выгодно выделялся на фоне бесперспективности старцев.

- Как они? – спросил я.

- Они закармливают меня майонезом! А во мне 58 килограмм и это проблема.

- Сложи себя дважды и получишь мою проблему.

- Для мужчин это не такая большая проблема.

- Многие с тобой не согласились бы. Имевшие общение со мной.

- Что?

- Ничего. Забудь. У тебя пепел в декольте.

Я залез в ее декольте. Она не возражала. Хороший знак. Проводницу я оставлю на Корсунь.
Я вытрусил пепел и протянул руку:
- Герман.
- Марина.


Шаровка-Сахарная.


Оба сидели и в упор рассматривали чемоданчик в моих руках. Я остановился. Что-то пошло не так. В общем шуме лишь мы втроем значительно молчали.
Одеты лучше остальных. Трезвые. Это пугало. Откуда они взялись за моим столом? Я специально выкупил места. Замешательство длилось не более мгновения:

- Ти хто такий? – спросил один из них, куцый, в жакете.

Второй поднял на меня пристальный недружелюбный взгляд. Я заметил у него на поясе кобуру.

- В чем дело? – сказал я. – Я посланец партии. Вы готовы предстать перед судом патриотов?

Судя по всему, передо мной сидели бригадиры. Чертовы селяне донесли на меня.

- Облиш. – оборвал куцый. - Звідки в тебе зброя?

Очевидно, это был лидер. Разговаривать необходимо с ним. Я сгреб второго в охапку, вышвырнул и сел напротив.

- Так надо. – и достал наугад удостоверение.

Я потел и молил богов, чтобы ксива оказалась нужной. Куцый взглянул на документ. Ни одна мышца на лице не дрогнула. Необходимо усилить.

- Пройдемте, господа. – сказал я. – Здесь шумно.

Мы вышли в тамбур. Он был пуст. Лишь плотная простыня дыма и плевки на полу напоминали о людях.

- Слава Украине! – сказал я.

- Героям слава… - пробубнил мелкий.

- Облиш. – оборвал куций. – Оставь это для тех, кто в вагоне.

Установки не действовали. Ситуация усугублялась алкоголем. Я чувствовал, как во мне липкой сладкой ватой росло безумие. Глупцы, куда же вы лезете?
Я еще раз достал ксиву.

- Там написано – ФСИН. – сказал куцый. - Ты найманець? Россиянин?

Приехали. Сейчас они начнут действовать. Я должен был опередить. Должен был… что? Я отпил коньяка. Они ждали.

- Щас..

Я покопался в кармане и достал шило. Двумя резкими ударами всадил его в тщедушные кадыки. Закурил.
Они смотрели на меня удивленными глазами. В них я увидел угасающий взгляд брата, когда его отпевали, еще живого.
Открыл дверь, толкнул слабеющие тела. Они нелепо приземлились на убегающие шпалы.
В пьяной компании о трезвых участниках забывают. Они не вписываются в общую картину. Поэтому у меня было время. Сколько? Я хлебнул коньяка. Паранойя усиливалась.


Сахарная-Чернолесская


Водка с тошнотным привкусом. Дешевая и теплая. Переходное знамя всех аффективных преступлений. Я делал большие глотки и пережидал, прислушиваясь к организму. Рвота уперлась в горло, рвалась наружу.
Откуда взялась водка?! Я сорвался. Напротив сидел мертвый куцый бригадир. Он смотрел на меня бессмысленными глазами. Его кадык излучал боль.

- Держись отметки «Белый Аист». Слава Украине!

- Что?!

Господи, он действительно это сказал или мне померещилось? Я оглянулся. Никто не обращал на нас внимания. Мимо протиснулся абориген седьмой койки. Равнодушно рыгнув, он упал в тряпки.
Зачем эти бессмысленные трупы? Эти люди не существенны. Их заменят подобными.
Зазвонил телефон. Я напрягся и нажал зеленую кнопку.

- Все в порядке? – спросила трубка.

- Да, а как же!

- Ты контролируешь ситуацию?

- Черт, вы за кого меня держите? Я ответственный человек.

- Хорошо. На Тараса Шевченко тебя встретит человек. Он передаст посылку для Клюшко.

- Понял.

Клюшко? Кто такой Клюшко? Что-то знакомое было в этой фамилии, педерастическое, но сосредоточиться я не мог.
Необходимо действие. Тяжелый взгляд убитого давил на мою психику. Где Марина?
После нашей беседы козачка нырнула в осаду к старцам. Ее встретили теплым стаканчиком и огурцами. Она ничего не успела заметить. Зачем ей это? Еще два стаканчика и она будет готова к серьезной беседе.
Старые импотенты продолжали делить страну. Писатель заснул и обездвижился. Лишь рука выполняла необходимые функции: подавала на разлив и ополаскивала горло. Это свойство приходит с долгим опытом.
Бригадир исчез. Я решительно встал, взял чемоданчик, достал сигарету. Это подействовало. Марина опустошила стакан и переступила через писателя. Теперь нас ждала тесная беседа.


Чернолесская – Фундуклеевка


Растянутый свитер скрывал бледную грудь. Скользну по ее плоскости, я наткнулся на шероховатость сосков. Марина тяжело дышала, хваталась за мои руки, играла в женское достоинство:

- Как так? Как так?

- Вот так.

- Мы же не знакомы.

- Это плюс.

- Так нельзя.

- А по-другому никак.

Ее ноги прятались в узких джинсах. В них не было места для посторонних рук. Я дернул ремень. Оголились серые стринги. Под ними оказался трудовой лобок, бритый на скорую руку.

- Я…

За спиной возник шум. Снаружи настойчиво дергали ручку сортира.

- Занято. – крикнул я. – Иди на хер.

- Поняв.

Хлопнула дверь вагона. Стало тихо. Лишь стук колес да стон девицы. Внезапно поезд дернуло и мне стало дурно. Сказалось несовершенство водочной продукции. Я мог согнать Марину с унитаза. Но я был джентльмен. Блевать при даме некультурно.
Выскочив в тамбур, я дернул дверь и проблевался наружу. Стало легче. На промелькнувшем столбе я неожиданно увидел белого аиста. Или мне почудилось?
Когда я вернулся в сортир, Марина успела натянуть трусы. Она склонилась над моим чемоданчиком и молча смотрела на содержимое. Черт, я снова допустил ошибку.

- Мне кажется, нам стоит объясниться. – сказал я. - Идем курить.

Я пропустил ее вперед и достал шило. Прислонился к ней. Марина тихо вскрикнула. Я потянул ее к двери.

- Что это? – спросила она.

- Это почечная недостаточность. – сказал я. – Тебе необходим свежий воздух.

Она безвольно таяла в моих руках. Я открыл дверь и мягко толкнул ее на рельсы. Довольно долго я смотрел, как ее тело исчезает вдали.
Я почувствовал на себе тяжелый взгляд и резко обернулся. За моей спиной стоял убитый бригадир. Его кадык значительно разошелся, обнажая взгляду плоть.

- Хули ты меня пасешь, рагуль? – закричал я.

В тамбуре никого не было.


Фундуклеевка-Каменка


В вагоне стоял храп, мрак и перегар. Все спали. Лишь усач по-отечески обнимал студента. Тот демонстрировал видео на экране телефона:

- А це мы беремо КМДА.

- Ты ба!

Я сел. Передо мной на столе снова стояла водка. Что происходит? Похоже, здесь плетется заговор. Они хотят обездвижить и ликвидировать меня. Но кто? Ебанные старцы и киллер, выдающий себя за студента. Это же очевидно.

- Эй, вы, - крикнул я. – Это вы меня спаиваете?

Они притихли. Я отчетливо чувствовал исходящий от них адреналин. Запах страха. Он разбудил агрессию.

- Вы думаете, что сможете взять меня этим?

Схватив бутылку, я стал глотать содержимое. Достиг дна и грохнул пустой тарой о стол.

- Даже не думайте. Я очень крепкий и грубый человек.

- Та шо вы…

- Заткнись, титушка - анальная заглушка. Дерьмо.

Предсказуемо накатила тошнота. Я бросился к туалету. Он оказался заперт. Было слышно, как журчит вода. Я стал ломиться внутрь.

- Сколько можно ссать?

Дверь открылась и вышла проводница.

- Хамло!

- Потом поговорим.

Натужно извергнув нутро, я умылся. Состояние критическое, стоит прийти в себя. Я достал нюхательный порошок. На секунду мне показалось, что рядом стоит Марина. Но это были всего лишь ее духи. На глаза опустилась пелена.
В кабинке проводницы было темно. Ее напарник дремал на верхней полке. Проводница перебирала бумаги под светом мобильного.

- Меня хотят убить. - сказал я и сел рядом.

- Что?

- Меня хотят убить. – повторил я. – А я хочу, чтобы ты сделала мне маникюр.

- Какой еще маникюр?

- Сосать будешь?

Я достал пачку двухсоток и швырнул ей на колени. Достал еще и посеял на столе. Проводница глотала воздух ртом и бегала взглядом между мной и деньгами. Ей было трудно сосредоточиться на возмущении. Бедная женщина растерялась.

- Что происходит? – раздалось сверху.

- Заткнись, - сказал я и сунул деньги в темноту полки.

- Йоперный театр!.. – и он смолк. Зашуршали фантики.

Еще секунда и проводница сдалась.

- Кто же так пристает к девушке? А цветы-конфеты-шампанское! – сказала она.

- Согласен. Упустил из виду.

Я вернулся к моим соседям, схватил полупустую бутылку.

- Надеюсь, - сказал, – вас не затруднит расстаться с ней. Спасибо.

Они молчали. Видимо думали новую подлость. Я вернулся к проводнице.

- Что это? Это не шампанское! – сказала она.

- Это капли от стресса. – я накапал в стакан. – Простите за постыдный инцидент. Иногда лишь шок способен обратить взор такой восхитительной женщины, как вы, на такого негодяя, как я.

- Вот можете же!

Она спрятала деньги в карман и резко выпила.


Каменка


- Каменка! – воскликнула она, вскочила с колен и защемилась к выходу.

Я стал разочарованно застегивать ширинку, но проводница тотчас вернулась.


Каменка - Им. Тараса Шевченко


Проводница нелепо дергала головой. Выходило не очень. Очевидно, эта женщина трудилась по профессии без подработок. Спасибо, за службу.
Я отстранил ее и опрокинул на кровать. Снял верхнюю форму. Ее парная грудь растеклась в моих ладонях. Темнота сглаживала сальные складки. Казалось, что ей слегка за тридцать.
Я шарил по мягкому телу в поисках ягодиц. Проводница стонала странными похрюкиваниями. Возможно, удовлетворять она не умела, но отдавалась с душой. Это заводило.
Она попыталась забросить ноги мне на плечи. Мимо лица мелькнули натруженные пятки. Так не пойдет. Я перевернул ее на живот и поставил раком.

- Какой ты властный!

Зазвонил телефон:

- Какого хера в час ночи отвлекать меня от глобального?! – закричал я в трубку.

- Скоро Шевченка. Ты помнишь?

- Простите, сорвался. Нервничаю.

- Все в порядке?

- Да-да, - я покрылся потом. – Все под контролем.

- Всего хорошего.

Я отпустил проводницу и сел. Что я делаю? Три трупа, неадекватное восприятие реальности, операция на грани провала, а я решил отодрать пухлую сотрудницу железной дороги.

- Что случилось? – спросила она.

- Все хорошо. Жена рожает.

- Что?!

- Одевайся и сделай мне кофе.

- А любовь?

- Я передумал.

Она схватила лифчик и заломила руки за спину.

- Ты даже не спросил, как меня зовут! – в ее голосе сквозила обида.

- К черту, никаких имен.

- Слава Украине! - из окна нам ухмылялся профиль мертвого бригадира.

- Ах, ты сука!

Я швырнул ботинком и влип в окно. Профиль исчез, но мне почудился взмах белых крыльев.

- Что ты делаешь?! – испугалась проводница.

- Аист, - сказал я, - белый аист. Ты видела его?

- Сумасшедший!!

Проводница поспешила к дорожному сервизу, на ходу натягивая форму. Я достал пистолет и снял с предохранителя. Поезд терял скорость и скрипел тормозами.


Им. Тараса Шевченко


Солнце слепило сквозь белый цвет яблони. Я щурился и слушал аиста. Он танцевал:
Добрая матушка твоя наварила борща и напекла пузатых чебуреков. Ксюша ждет за бурьяном. Спрячьтесь, чтобы не видели соседние пацаны.

- Когда я умру, аист?

- Сидишь на смерти, сеешь смерть,
Но так отчаянно боишься
Крылом взмахнув, утратить твердь…

- Стой, не нужно стихов. Скажи правду.

- Не бойся. Это не больно.

Совершив книксен, он явил мне мою первую удочку с перьевым поплавком. Господи, сейчас же бычок мечет икру!

- А вот ты где… Какого хера ты сюда забрался?

Аист в испуге ударил крыльями и улетел. Ксюша мертва, мать похоронили, когда мне было девять. Вокруг тьма и белесая голь деревьев. Где я?
Возле меня стоял человек в каракулевой шубе. Это он спугнул аиста. Я встал с чемоданчика, сунул руку в карман:

- Что у тебя?

- Хуй.

- Что?

- Хуй, - сказал он. - который сосал педераст Клюшко. Пацан в дамки шел, ха-ха.

- Избавь меня от нюансов вашей политики.

- Эта гнида перековалась в грантоеды. Намек…

- Ты плохо понял? – я поднял пистолет.

- Эй, братан, ты че?! – кривая улыбка оплавилась страхом в букву О.

Я прицелился в эту удивленную букву и выстрелил. Человек упал. Под простреленной головой растекалось бурое пятно. Я обыскал его. Банковские карты, деньги, пистолет. Стандартный набор джентльмена удачи. Где же… Вот оно.
Коробочка было добротно собрана и обшита изнутри бархатом. В центре покоилась мумия мужского детородного органа с табличкой:

«Соси отечественное. Мы»

Я случайно приобщился к таинству политики, и меня мерзко вырвало на остывающий труп. Политика не грязь, это гораздо хуже. Я достал нюхательный порошок.
Успокоился несколько, бросил коробочку с членом на труп и закурил.
Как долго меня не было на могиле матери? Зачем все это? Решено – бросаю алкоголь и сигареты.
Терновник не хотел меня пускать к дернувшемуся поезду. Я запрыгивал на ходу.


Им. Тараса Шеченка – Корсунь.


Затяжка, еще затяжка. Нет, бросать курить еще рано. Мерный стук колес, мирный храп людей, мертвый бригадир в окне. Я курю и жду, когда вновь появится белый аист.

- Как ты? – спросила проводница.

Я совершенно забыл о том, что она курит рядом. Нас двое в тамбуре, если не считать бригадира в окне и духов Марины в воздухе. Казалось, весь вагон пропитался Булгари.

- Может, выпьем?

- Я больше не пью. – сказал я. – Сколько осталось?

- Немного, по сто пятьдесят.

- Добьем, пожалуй.

Чертовы женщины – сосуд искушений. Наполни женщину вином, получишь идеальную чашу соблазна. Сможешь устоять, хренов моралист?
Мы тихо шли вдоль спящих, задевая лишние пятки. Проводница импульсивно качала бедрами. Вошла во вкус.
Проводник не спал – пересчитывал купюры. Его глаза горели счастьем. Как мало нужно работнику железной дороги.

- Пойди, пройдись, - сказал я. Сунул, не глядя бумажек.

Мы сели и выпили. Ее юбка лезла вверх, обнажая добрые половые губы. Я нагло сунул руку. Тепло и уют домашнего очага. Мне стало жаль эту женщину. Ее скромное влагалище могло дарить добро семьи, детей и верность.
Пожалуй, до Киева я успею нырнуть в ее пролетарскую промежность.


Киев


Мы сидели в теплом автомобиле белого цвета заграничной сборки. Синие номера – знак качества владельцев. Их резкие лица склонились над чемоданчиком.

- Хватит тем, кто стоит на Майдане? – равнодушно спросил я.

- Быдлу-то? – толстый рассмеялся.

Его лицо теснила печать паталогической ментальной жестокости.

– Быдлу – водка, номер, ходка. Пастырям – кокаиновые пластыри.

Они стали перебирать кульки. Помолчали.

- Как там в Медельине? – спросил толстый.

- Пошел ты.

- Ну, да. Санек посади его в такси. – сказал он водителю. – Вот твой билет на самолет. Тайки, море, лапти. Отдохнешь. Счастливо.

Мы вышли. У бордюра стояло бордовое Рено.

- Держим связь. – сказал Санек и обнял меня.

Я почувствовал, как болезненно отозвалась почка. Сел в машину. Страшная усталость опустилась на плечи. Кое-как хлопнув дверью, я расстегнул куртку.
Таксист обернулся ко мне и поправил съезжающий кадык:

- Ну, шо пойихали?

- Слава Украине, ублюдок. – сказал я.

- Героям Слава. – он рассмеялся.

На переднем сиденье возникла Марина. Она смотрела вдаль, где горизонт занимался заревом.

- Аист… - сказал я.

Связки плохо слушались. Я слабел слишком быстро. Из почки теплой влагой уходила жизнь.

- Что? – спросила Марина.

- Есть ли там Белый Аист?..

В багровом облаке рассвета мне мерещился танцующий силуэт птицы.