Альберт Вонидло : Лях

- Понимаешь, Гер, я чё те объяснить пытаюсь… - Лях наморщил лоб и собрал пальцы в щепоть, как будто это могло помочь в выборе правильного слова, - Нету чего-то. Вроде все путем, а в башке червяк какой-то. Вот стоит остановиться мне, не знаю, когда спать ложусь, или там на выходных – и он елозит, елозит вот здесь где-то.
Для пущей убедительности Лях хлопнул себя ладонью по затылку.
- Понимаешь, нет?
Мне уже надоело согласно кивать, поэтому я ответил честно:
- Нет, Серёг. Извини, никак не въеду.
Лях. Сергей Ляховский. Мой однокурсник, которому всегда везло. Человек всегда знавший, что делать и обладавший потрясающим чутьем к жизни. В то время как мы ошибались, спивались, начинали жизнь заново или просто гнили, Сергей забирался в все выше и выше, подобно кривой роста ВВП Китая. Он всегда умел «прочухать фишку», оказываясь в нужном месте за полгода до нужного времени. Когда я слышал, что Лях начал заниматься, предположим, продажей кондиционеров, я уже понимал, что вскоре рынок кондиционеров в России переживет совершенно небывалый бум. Могло показаться, что Лях, подобно Марти Макфлаю, слетал в будущее и запасся там учебником по краткой экономической истории России конца ХХ- начала XXI века. Сейчас Лях – кто бы сомневался – был совладельцем среднего по размерам банка и имел, по собственному туманному выражению, «интересы» в еще полутора десятках отраслей бизнеса. Мы все завидовали ему. Вернее сказать, завидуем.
- Гер, че ж ты трудный-то такой… - Лях чуть повернул голову, а официантка уже шла к нашему столу. Меня всегда поражала эта способность Ляха к обозначению себя в пространстве. Я бы пять минут хмыкал и ловил взгляд официантки, Сергей же, похоже, обходился повелительным мыслеимпульсом. – Нам пива еще… ты какое пьешь? Вот его, и мне Смирновки сто пятьдесят, хорошо?
Повернувшись ко мне, Лях грустно улыбнулся.
- Я те по-простому объясню. Я, Гера, в последнее время постоянно на часы смотрю. И не потому, что опаздываю. Не засекал за собой такого, нет? Сижу в кино, например, неважно плохой фильм, хороший, пасу на циферблат – сколько до конца. Или терки какие-нибудь – на автомате втираю, а сам нет-нет, и на часы – сорок минут, думаю, трем уже, еще столько же осталось. Что бы ни делал, все время, понимаешь? Мне трахаться не интересно уже. Не для кайфа ебусь, а чтобы кончить. Раньше думал в девках дело, но со всеми так. Эту драл недавно, из сериалов… Топ-кобыла, Эверест блядский – все равно ебу, и думаю, ну, вот щас уже, щас… А чего жду, какого времени, к чему стремлюсь, непонятно. Весь день жду, когда домой пора ехать, а потом – утра, чтоб съебаться быстрей. И по кругу так.
- Так это у тебя кризис среднего возраста, Серёг. У всех бывает и проходит. Тебе сколько сейчас, двадцать восемь?
- Двадцать девять.
- Обычно, говорят, после тридцати лупит, но ты у нас всегда перед всеми успевал…
- Не-е-е, Гер… Сложнее все. Вкуса в жизни нет. Не цели, а вкуса. Цель себе можно любую поставить, и достичь её, только на хрена? На хрена, ответь мне? Ну, запрягусь я щас, жилы порву, буду через пару лет не десять, а двадцать, сто лямов весить – и что? Ведь червяк меня не перестанет грызть! Ни водка слаще не станет, ни пизда мокрей… Ты знаешь, что я самое вкусное в жизни ел?
- К чему ты?
- Знаешь, нет? Пирожки. Котлеты, блядь, в тесте, на хуй. Меня когда мама в школу везла, она мне утром на остановке покупала, вместо завтрака. Там еще баба такая сидела, в халате белом, и у неё бадья с пирожками… Шесть копеек стоили. Даешь шесть копеек, она тебе – хуяк, пирожок. Заворачивала в ленту из такой бумаги стремной, типа…
- Типа макулатуры.
- Да, серая. У неё еще лента с собой была. Так вот, те пирожки –самые вкусные в жизни. Я сейчас все пирожки, блядь, мира могу купить. Только они невкусные, гавно, а не пирожки.
Мне бы твои проблемы. Когда предел мечтаний – трешка в Орехово и джип-двухлетка, не до миддл-эйдж-траблов.
- Возьми отпуск.
- Да ну тя…
- Нет, серьезно. Я не имею ввиду на две недели там, на месяц. Просто дембельнись. Поезжай куда угодно – хоть на Ямайку, хоть на Валдай, в церковь какую-нибудь. Разберись в себе.
Официантка поставила перед Сергеем запотевший графинчик, тарелку, где на ледяной крошке лежали тонкие розовые ломти сала, блюдце с черным хлебом. Когда она попыталась наполнить рюмку Сергея, он остановил её жестом, благодарно кивнув.
- Не в том дело, Гера. – официантка отошла, но Сергей продолжал говорить шепотом. – Нету у меня времени, чтобы в себе копаться.
- Вот ты себя сам и загоняешь в такие условия. Тут кризис ни при чем, просто ты работу впереди себя ставишь, а потом это на психике…
- Не-а. Это бизнес как раз ни причем. – Сергей наклонил графинчик в рюмку, излишне резко, пожалуй – водка пролилась на скатерть. Сергей опрокинул рюмку в себя – не с расстановкой гурмана, а на результат, словно закидывая дрова в слабеющий костер. – У меня полгода всего осталось.
- В смысле? До чего?
- Рак, Герыч.
- С-стой, что ты говоришь…
- Ага. Я сам виноват, затянул пиздец. На той неделе сказали.
- Че-то странно – не было, не было, а потом полгода, как в мелодраме.
- Да там не так все. Можно химиотерапию делать, еще там куча примочек, режим, хуё-моё… Это если ничего не делать, то полгода.
- И ты решил…
Лях кивнул. Мы посидели молча. Я не знал, что говорить. Пить пиво мне тоже стало вдруг неудобно.
- Это точняк уже?
- В том смысле, что не шутка?
- Извини..
- Да ладно, че ты извиняешься все время… Пива будешь еще?
Не обратив внимания на мой неубедительный отказ, Сергей снова послал мыслеимпульс официантке – по крайней мере, через полминуты она подошла, хотя с места Лях не сдвинулся.
- Понимаешь, Гер, смысла нет. Никакого смысла. Зачем все это – эти больницы, крутые, пафосные, которые изо всех сил пытаются казаться не больницами, но ими остаются, эти базары с врачами бесконечные, когда врач перед тобой лебезит, потому что ты его башляешь, а он тебе должен говорить, что ты подохнешь скоро, а вместо этого блеять начинает про новые перспективы и возможности… Эти встречи, эти родственники, друзья с кислыми мордами пот типу «делаем вид, что ничего не произошло, мы тебя любим все», эти бабы зареванные, жена моя первая, я её ненавижу и она меня – все равно ведь припрется и начнет благородно так вещать, и показывать, что типа она поднялась над стремом и теперь меня простила… Гера, я же не изменился! Я не ёбаный инвалид с паранормальных игр! Хули они ведут себя со мной так? Я же знаю, что они все потом в курилке соберутся и будут говорить, что я еще похудел, что страшный стал, что хуй узнаешь меня прежнего! Это же не жизнь, Герыч, это уже нулевой класс смерти, подготовительная группа!
- Тише, Серый, люди смотрят…
- Да похуй, пусть смотрят, - эти слова Лях произнес уже устало, понизив громкость «до пятерки». – Мне на той неделе сказали. Я решил – ну их нахуй, больницы эти, врачей, Швейцарию-Хуярию. Бухал пару дней, потом так херово стало… Мне и так немного осталось, так зачем и это время в пьяни терять? По той же причине и наркоту отмел. Задулся один раз, на такую депрессуху высадило – пиздец, хорошо на третьем живу, так бы точно вышел бы, нахуй, в окно вместо двери.
- Но так же тоже нельзя. Ты сейчас сам должен для себя все передумать и решить, у себя в голове. Сын у тебя к тому же, сколько ему сейчас, четыре?
Сергей кивнул. То ли новая информация подействовала, то ли раньше я не приглядывался к нему, но теперь мне показалось, что Сергей как-то обмяк, лицо словно бы сползло на сантиметр вниз и подвисло, как выбившийся из-под пояса на брюки край рубашки.
- А что – сын? Так лучше даже – не увижу, как он взрослеет, не поссорюсь. Не замечу с годами, как он в такого же мудака, как я превращается. Гер, я почему тебя позвал, почему с тобой, как говорят, на линию вышел – ты единственный, из тех, кого знаю, кто от меня ничего не хотел никогда. С меня мать родная деньги тянет… Мне не жалко, Гер, не подумай, хули мне ей эти пару косарей подкинуть. Но, бля, сказала бы… Нет, все время ноет, как ей живется хуёво, все время, бля, меня заставляет себя чувствовать виноватым.
- Жена знает?
- Знает, конечно, вместе ходили… Мы, Гер, сейчас типа уже не вместе живем. У неё свои дела, у меня свои. Она-то меня и убила. Вышли от врача, она мне на шею сразу – Серый, я тебя люблю, туда-сюда, «Титаник» короче… Только, Гер, я же за эти полчаса, пока мы у врача сидели, не поменялся ни хуя. Каким зашел, таким и вышел. Когда она меня так полюбить успела, и за что? За то, что я умру скоро? И это меня что, лучше человеком делает? Да ни хуя подобного. Получается, что не больной я – говно, а больной – ангел, бля? Сука, как же меня лицемерие это заебло…
- Давай я тоже ёбну.
Сергей, сидевший до этого, уперев голову в ладони, с интересом поднял брови, затем засмеялся и крикнул через весь зал:
- Милая, нам триста еще и рюмку вторую!

…….

План был прост. Я должен был стать собутыльником Сергея. Если мне придется бросить работу, бог с ней – полгода мы проживем на сбережения и зарплату Милы, если что, стрельнем по знакомым и родителям. По наведенным Милой в газетах и интернете справкам, Сергей весил никак не меньше шести миллионов, и это при том, что не было известно, сколько он прокручивает вчерную. Даже если нам удастся отщипнуть от него тысяч двести, это с лихвой покроет все наши горящие нужды – новая квартира, машина, обустройство дачи. Но ведь я имел шанс стать единственным другом, а люди такого статуса получают больше, не правда ли?
Я взял на работе отпуск – пока на две недели, там видно будет. Сослались на выдуманную болезнь матери Милы ( я не возражал бы даже, будь болезнь настоящей).
Мила покопалась в книгах по психологии и снабдила меня краткими рекомендациями: незаметно опорочить всех людей близких к Сергею, отсечь, по возможности, других старых товарищей, сменить место пребывания. Мила предложила Кубу – тамошняя атмосфера вечного праздника придала бы легкость последним дням жизни Ляха.
Мы разработали идеологический контур для моих бесед с Сергеем: что есть жизнь вообще, как не тупое продолжение материи; жизнь бессмысленна и представляет собой не что иное, как смерть с открытыми глазами; и прочая, прочая, прочая.
Я не должен был звонить первым. Это могло бы испортить образ бескорыстного друга.
Сергей позвонил через четыре дня. Извинившись за прошлый раз («да ладно, Серег, нормально посидели!») он попросил об еще одной встрече – если у меня есть время, и он меня не грузит, не отрывает. Чтобы не выглядеть акулой-в-погоне-за-наследством я помедлил, хмыкнул, после чего сказал, что почему бы нет – можно в субботу, ближе к шести.

…………………….

В «Бельведер» я добирался на метро; будем пить, к чему проблемы с машиной. Зайдя в вагон и состряпав обычную равнодушно-посмертную маску, я уставился в собственное отражение в мутном стекле, и тут же встретился взглядом с Мамедом. «Не узнать» шанса не было – Мамед уже широко улыбнулся мне. До «Парка культуры» он успел рассказать о своей работе, трехлетнем сыне, пятилетнем «джипе», но вскоре наша пустая болтовня скатилась, как и следовало ожидать, к обсуждению судеб знакомых «физматовцев».
- А этот, у вас на этаже жил – Лях Серега, слышал про него?
- А что с ним?
- Да вообще пиздец история. Он как-то попал круто, немыслимо причем – то ли развели его, то ли сам повелся на фуфло какое-то, я подробностей не знаю. Факт тот, что он все свои бабки, и не только свои, впулил в какой-то левак, типа большой пивзавод открыть в Монголии, какая-то такая херь…
- И что?
- Да ничего. Влёт, попадалово, трефа. Щас сам на нулях, и торчит лимона полтора всем.
Я заметил, что легче всего «лимоны», «лямы», «грины» и «зелень» соскакивают с уст людей, могущих вписаться в средний класс по жизненным стандартам разве что Тамбовщины с Камчаткой.
- Так фишка еще не в том. Он мне звонит недавно и приглашает типа попиздеть за жизнь. Ну, встретились, бухнули мальца, он че-то стал ныть, что хуево все, потом про какие-то пирожки пургу помёл – я думал, совсем чувак ёбнулся. А потом говорит – все, Мамед, жить мне осталось хуй да ни хуя, рак типа. Помру скоро, не в бабках счастье, вода мокрая, жизнь дерьмо.
- Блин, жалко парня.
- Ты дальше слушай. Я его тоже, типа, пожалел, звоню ему через пару дней – поехали на рыбалку, типа, подводный лов, хуё-моё. Приехали, значит, ёбнули, он мне и говорит – никакого рака нет, прости засранца. Я – в смысле, как нет. А он, оказывается, людей так проверяет. Старым своим друзьям он на хуй не нужен, теперь он решил к самым старым податься. Типа, апгрейд друзей сделать.
- Тогда уж даунгрейд. – разговор я продолжал уже по инерции.
- Только тепрь он хочет только с теми корешиться, кому он как человек интересн – чтоб опять не наебаться, говорит.
Выйдя из метро, я пять минут потоптался у ларьков, выкурил сигарету, и пошел обратно. На входе в метро меня ласково обдуло теплым ветром из калориферов. Было первое декабря, но молоденькая девчушка, по виду студентка, уже нацепила на голову красно-белый дедморозовский колпак. Колпак был велик ей, края постоянно сползали, сдвигая крохотные капельки наушников от плеера из ушей студентки. Девушка, смеясь, поддерживала капельки пальцами. Случайно поймав её взгляд, я опустил глаза.

…..

Перезвонив Сергею на мобильный, я извинился – у Лешки поднялась температура, сегодня никак не могу. Завтра тоже нет. С понедельника работа, извини. Может, после нового года? Может быть, почему бы и нет.