: Федя

Федя очень любил какать. Шестимесячный лабрадор по кличке Федя какал много, часто и с удовольствием. Стоило только услышать доносящийся с кухни веселый, заливистый лай и можно было не сомневаться - Федя покакал.

Месяц назад, вернувшись домой из командировки, я тихонько открыла дверь квартиры, зашла в гостиную и остолбенела.

-Обокрали,- с ужасом пронеслось в голове.

В квартире царил абсолютный хаос. Казалось, что воскресшие из мертвых агенты НКВД осуществили здесь тщательный обыск.

Вся мебель была отодвинута от стен. Поверх дивана кресел и столов змеились поднятые с пола перекрученные электрические кабели и провода от аппаратуры. Весь мой «этнический дизайн» в виде замысловатых вазочек, тарелочек и подсвечников перекочевал с доступных взгляду поверхностей на высоченный книжный шкаф. Во всех углах комнаты громоздились скомканные, местами разодранные диванные подушки. На испачканном ковре распластались растрепанные книги, и красовался неуместно счастливый оранжевый мячик.

В полном недоумении я приоткрыла дверь спальни и удивленно уставилась на безмятежно спящего мужа и радостно выпрыгнувшего из постели рыжевато-коричневого щенка.

Я сразу все поняла, руки опали, плечи съежились, глаза наполнились слезами, а вымученная немая улыбка твердила

- А как же я? Я же лучше собаки.

Не разбираясь в моих страдальческих улыбках, щенок прыгнул с кровати в мою сторону. Грохнулся на паркет, неловко распластался, встрепенулся, собрал в кучу свое растопыренное щенячье тельце и весело залаял.

Через минуту вокруг меня прыгали, и радовались моему приезду довольные сияющие муж и лабрадор.

- Ну что? Как тебе мой сюрприз? Узнаешь? Это же тот самый щенок, которого мы видели на собачьем рынке. Именно тот, который тебе больше всех понравился. Ты еще сказала, что он симпатичный. Я назвал его Федя. Ты, не против?

Я была против. Я была очень сильно против. В моем идеальном вылизанном упорядоченном доме не было места не только для Феди, но и для любой другой, даже самой красивой в мире собаки
.
Я не имела ни малейшего представления о том, как уживаются вместе люди и собаки. Не понимала, за что они так любят друг друга и, четко осознавала, что от собак один огромный сплошной беспорядок.

Ни мужа, ни Федю мои терзания совершенно не заботили. По всей видимости, они даже представить себе не могли, что кто-то может быть не рад их присутствию. Они бешено носились по квартире, гремели кто чашками, кто мисками. Готовили завтрак, футболили мяч, цеплялись за электрические провода, кувыркались и падали. Щенок лаял, пытался облизать мне руки, допрыгнуть до моего лица, а муж радовался и смеялся как ребенок.

- Дурдом, - подумала я. Подняла с пола изгрызенную Федей книгу о воспитании собак и закрылась в ванной.

Полчаса чтения в теплой ароматной пене ванны, вернули мне определенное самообладание и веру в собственные силы. Я всегда была подвержена влиянию книг, и на этот раз печатный шрифт снова сыграл со мной злую шутку. Он заставил меня поверить, что собака это друг человека и, что ее можно воспитать по своему образу и подобию.

Я успокоилась и благоразумно решила, что щенок в доме это не повод для развода и, что коль мужу он так нравится, то я должна смириться и попробовать полюбить это маленькое, забавное беспорядочное существо.

Выходной пронесся бешеным псом. Мы ездили к ветеринару, покупали подстилки, ошейники и какое-то жуткое собачье корыто в котором наш лабрадор должен был спать. Федя ложиться в корыто даже не собирался, он хватал зубами пластмассовый поддон и яростно долбил им новый итальянский кафель на полу кухни.

Федя лаял, прыгал, писал, какал и ел одновременно.

В моей системной голове вся эта вакханалия совершенно не укладывалась. Но я продолжала читать свою волшебную книжку и задавать глупые вопросы продавцам, докторам и уличным владельцам собак. К концу дня я знала о собаках не меньше некоторых профессиональных собаководов.

Три дня спустя я решилась и вышла гулять с собакой одна, без мужа.

Крепко накрепко привязала к руке длинный поводок. Множество раз намотала на кисть лишний, по моему разумению, ремень и гордо открыла дверь подъезда.

С этого момента я забыла, что такое гордость. Федя рванул со старта так, что я даже «драсьте» не успела никому сказать. Лабрадор несся в сторону парка легко и красиво, как какой-то рекламный монстр. Лапы его лишь на секунду прикасались к земле. Пес мощно отталкивался и летел через бордюры, лужи и цветочные палисадники, как лев по пустыне. Уши Федора реяли, как флаги. Он бежал в парк, не выбирая маршрута, не глядя по сторонам и, тем более, не обращая внимания, на ошалевшую хозяйку.

Укороченный, крепко привязанный к руке поводок не давал мне возможности отпустить эту взбесившуюся собаку к чертовой матери. Накрепко привязанная к собаке я неслась следом с такой же скоростью, как и Федя. Мои ноги мелькали в воздухе, как Федины уши. Я бежала в этот долбаный парк, как какой-то вырвавшийся на свободу спринтер. Мастерски, с разбегу, я перепрыгивала сложнейшие препятствия и ни на секунду не отрывала взгляда от одичавшего лабрадора.

Добежав до парка, Федя остановился и замер. Со скоростью и ловкостью, о которой я даже не подозревала, я стремительно распустила поводок и немедленно привязала к дереву эту супер подвижную собаку.

Красная, мокрая, в перекошенной набекрень шапке я молилась об одном, только бы не встретить никого из знакомых. Невозможно было себе даже представить, что могли подумать обо мне друзья, увидав в парке, эту растрепанную, запыхавшуюся, всю забрызганную уличной грязью, маниакальную аккуратистку.

Со временем я привыкла. Бег с препятствиями пошел мне на пользу. Я окрепла и похудела. Знакомые мужчины рассыпались в комплиментах, и я потихоньку стала прощать Феде пренебрежение к моим жизненным устоям.

Мне стало нравиться, что когда мы гуляли с собакой, то со всех сторон к нашему, шелковистому, шоколадному симпатяге сбегались дети и собаки. Федя смешно тряс длинными ушами, мордочка его улыбалась, а глазки так и оставались грустными.

В какой-то момент, наблюдая за добродушным псом, я настолько растрогалась, что решила, что мы с ним чем-то похожи. Мне даже показалось, что Федя меня понимает и поэтому глаза его столь печальны. В тот памятный для меня день я наклонилась и осторожно погладила Федьку.

Вы не понимаете! Я не просто погладила щенка, я впервые в жизни осознанно прикоснулась к собаке. Никогда прежде я этого не делала, никогда у меня не было домашних животных. Я избегала ходить в гости к друзьям, у которых они были. Я побаивалась даже самых мирных собак и бесконечно мыла руки, стоило мне случайно прикоснуться к их шерсти.
И вдруг мне захотелось погладить щенка. Немыслимо! Но, я осторожно погладила Федю по голове и неловко потрепала мягкое плюшевое ухо.

И этот несмышленыш, этот маленький засранец сразу все понял. Он весело тявкнул, уложил мордочку мне на колени, заглянул мне в душу своими блестящими вишневыми глазками и растрогал навсегда.

Не скажу, что с этого момента я полюбила Федю, но мне показалось, что он меня полюбил.

Этот ласковый негодяй бил мои любимые тарелки, вгрызался зубами в открытые полки кухни, переворачивал ведра с водой и горшки с цветами. Он разбрасывал по полу собачий корм, воевал с подстилками и грохотал поддоном. Он писал на мои ковры и бесконечно какал.

Я драила кухню хлоркой. Звонила заводчикам, у которых муж купил собаку, и требовательно интересовалась, откуда в такой маленькой собаке столько дерьма? И когда же выращенный ими лабрадор прекратит гадить на моей кухне?

Феде было наплевать и накакать на мои терзания. Он радостно жевал мои кроссовки, царапал когтями входную дверь, строил жалобные глазки и всячески выманивал меня на прогулку.

Когда я возвращалась после работы домой, щенок так искренне радовался моему приходу, так заливисто лаял и тащил мне тапки, что я не могла не верить в его любовь, равно как и не могла ругать его за очередной разгром кухни.

Ругалась я не с Федей, я ругалась с мужем. Все мои попытки систематизировать воспитание собаки в рамках одной отдельно взятой семьи, разбивались о полнейшее недоумение и нежелание строго следовать составленному мною графику прогулок, питания, купания и уборки территории.

На двери кухни я повесила красивую табличку, в которой было четко указано кто, когда и сколько времени гуляет с собакой. Я составила правильную собачью диету для Феди, согласно которой, у него должна была заблестеть шерсть и вырасти здоровые зубы. Я требовала уважения к своему труду и пыталась заставить мужа наказывать собаку за учиненный беспорядок, а Феде не разрешала заходить в спальню.

Ни муж, ни собака табличку мою читать не желали, а уж тем более не собирались следовать написанным в ней правилам. Они существовали в абсолютной гармонии друг с другом. Ели, что хотели, гуляли, когда появлялось желание, играли в гостиной в футбол и виновато убирались на кухне, когда Федя опять позорился. Их ничто друг в друге не раздражало. Они были просто созданы друг для друга.

Постепенно это стало раздражать меня. В определенном смысле я начала ревновать мужа к собаке и всячески провоцировала скандалы, с целью определить свою значимость.

Муж и Федя грустно смотрели на меня одинаково печальными лабрадористыми глазами и молчаливо отправлялись гулять. Я рыдала от вымышленной обиды и отсутствия взаимопонимания и винила во всем собаку.

Однажды теплым весенним вечером я вернулась домой пораньше. Не помнящий обид и нареканий Федя встретил меня веселым лаем, и даже кухня порадовала не испорченным за день кафелем. Я решила, что пока маленький стервец не описал мои новые ботинки, его следует немедленно выгулять.

Быстро переоделась и мы с Федором привычно рванули в сторону парка. Перепрыгивая свежеокрашенные заборчики, и рыхлые весенние клумбы, мы мчались по уже привычному маршруту. Боковым зрением я заметила, как сверху, с одного из балконов прямо на наши бедные головы полилась какая-то жидкость.

- Опять кто-то чай выплеснул,- подумала я, и продолжила свою дистанцию.

Прибежав в парк, я наклонилась отстегнуть собаке поводок и вдруг почувствовала едкий запах олифы или растворителя для красок. Шоколадная Федькина шерсть была покрыта липкой вонючей жидкостью. Дышала собака тяжело и жалобно смотрела на меня обиженным взглядом.

Я вынула салфетки и принялась судорожно вытирать ими пса. Схватила собаку на руки и, что было сил, понеслась домой.

- Только не умирай Феденька, только не умирай,- твердила я собаке.

- Миленький, хороший мой, держись. Мы сейчас тебя искупаем и дадим лекарство. Мы тебя вылечим Федька, не умирай.

Я не знала, насколько опасна для жизни собаки пролитая кем-то жидкость. Не понимала толком, что нужно делать. Но Федя свернулся клубочком в моих руках, не вырывался, тихо скулил и сердце его стучало в два раза чаще моего.

Я бежала домой. Колени подгибались от ставшей уже нелегкой ноши. Я просила, молила Федьку не умирать. Я прижимала его к себе, трогала губами горячий носик и просила прощения за все причиненные ему обиды.

Дома я засунула собаке в пасть все известные мне антигистамины. Снова и снова мылила его шерсть специальным шампунем. Не выпускала несчастного пса из ванны и бесконечно поливала из душа.

Я звонила мужу и кричала, чтобы он немедленно привез домой ветеринара. В истерике я не могла толком ничего объяснить и скулила, что это я во всем виновата и, что это я убила Федю.

Федька наш выжил. Доктор сказал, что он не умер бы в любом случае, что не так уж опасна для жизни собаки пролитая олифа или растворитель.

Федька наш жив, здоров и весел. Нашего добродушного красавца обожают и дети, и придирчивые строгие соседи.
Мы его очень любим, и многое прощаем, хотя, со стулом у Феди по-прежнему все в порядке.