Артур Финч : Наркоманы, бля, и алкоголики

Наркоманы, бля, и алкоголики


Глава 1


Когда съезжает крыша — это всегда происходит неожиданно. Вот еще утром ты задумчиво склоняешься над водным, втягивая дерущий горло дым, а уже вечером лежишь где-то за гаражами, пуская пену и выкрикивая какие-то странные вещи. Обычно на утро все проходит, и ты со смехом вспоминаешь вчерашний вечер. Но так бывает не всегда.
В школе было хорошо, учителя звали меня Толя, ну или Панкратов. Панкратов Толя. От других я ничем не отличался, такой же распиздяй и пройдоха, как и остальные. Увлечений у меня, как таковых, не было. Начиная класса с девятого, стал курить, выпивать и жрать все, что могло хоть как-то ебануть по мозгам. Никогда не отказывался ни от дудки, ни от пороха, ни от каких бы то ни было таблов. А хуле, думал я, жить надо сразу и вдруг. Меня не пугала ни та жесть, которую мог выкинуть тарен, не боялся я и разноцветных спайсовых квадратов.
Мамки у меня не было, умерла, когда мне шел пятый год, поэтому я не особо за ней горевал. Батя целыми днями ишачил на работе, рос я сам по себе. Временами батя палил красные глаза, находил сиги, но максимум, что он мог сделать — это отвесить пару подзатыльников. Но потом перестал делать и это. Тем более, он был еще тем типом. Жестким типом. Не знаю, чем он занимался в прошлом, но с тех времен у него остался пистолет «ТТ» и два шрама от пуль — на шее и еще один, чуть пониже сердца. Я однажды нашел этот ствол и чуть не выбил себе все мозги нахрен, повезло, он был на предохранителе. Я получил парочку подзатыльников и на этом история забылась.
Я рос, оставаясь таким же ебантяем, как и раньше. Батя старел, а наркотиков становилось все больше, и перли они сильнее прежнего. Я поступил в ПТУ, нашел единомышленников и продолжал себе жить, время от времени посещая училище, подбухивая и подтарчивая. Вены я пообещал себе не портить, хотя возможностей было больше, чем дохуя. Если возьму иглу, думал я, то, наверное, потеряю к себе всякое уважение. Хотя, дело скорее было в том, я просто ссыковал превратиться в еще большее говно. В общем, это не имеет значения.
Наверняка, стоит упомянутьо моих верных спутниках. Первый — Санёк. Второй — Димон. Совершенно отбитые типы. Санёк банчит зеленью, чувак постоянно на измене. Идя по улице, он скидывает вес каждые двадцать минут, принимая дворника или бабку за мусоров. Вообще, он нормальный тип, чего о Димоне сказать мог бы не каждый. Он из тех, кто готов пустить ножик в дело даже при небольшой терке. Может взять и проткнуть бедро какому-нибудь гопнику. Это нездоровое дерьмо, это его главный минус. Но стоит ему хапнуть того, что носит Санёк у себя в кошельке, его мир кардинально меняется. Были, конечно, и другие типы, но говорить о них толку нет. Кто-то уже сидит, кто-то откинулся, а кто-то вообще стал полным долбоебом и женился.
Так вот, когда съезжает крыша — это всегда страшно. Я один раз видел такое. Был чувак. Вроде бы обычный такой клубный пидорок, модно разодет и все такое. Жил себе, а потом однажды цепанул не ту телку и оказался в больнице с пробитым черепом. Теперь ходит по району, разговаривает сам с собой вслух. Может встать посреди дороги и начать выкрикивать что-то в адрес проезжающих машин.
— Интересно, чо у него в башке? — спросил я когда-то у пацанов. — Вот бы хотя бы на пару сек туда заглянуть, наверно, я бы прихуел.
Знал бы я тогда, что такое чужие мозги…
Продолжая чередовать шмаль с бухлом, я плыл себе, ни о чем не беспокоясь.
И в какой-то день мы встретились с Саньком. Выпили по пивку, перетерли за свои дела, и тут он говорит, что нарыл жесткие таблы. С них прет. Тарен, говорит. Это тупорылое говно я помню еще со школьных лет. Перекрывает конкретно, поэтому я не особо обрадовался тому, что намечается.
Димон, услышав, что есть чем закинуться, согласился сразу, ни о чем не спрашивая вообще.
Решено — сделано. Мы расположились на хате у Димона, выпили водки, вкинули по три колеса, пошли смотреть ящик. Шла передача о вреде наркотиков.
Жестко, подумал я, будто за нами следят.
— Ты понимаешь, что она говорит? — спросил я.
— Что наркотики — это зло.
— Нет, что она говорит о тебе, понимаешь?
— Обо мне?
— Ну да, — говорю, — она сказала, что ты опасен для общества и тебя надо изолировать.
— Так она же женщина, — встревает Санёк, — как она вообще может что-то говорить? Их самих нужно изолировать и позволять им делать только самые простые вещи, тогда все будет заебись.
— Слышь, Толян? А как оно впирать должно? — спросил Димон, таращась куда-то в сторону.
— Видишь вещи, которых здесь быть не должно?
— Да..
— Ну все, тебе пизда. Наслаждайся.
Очень странно, думал я, еще полчаса назад я, Панкратов Толя, простой парниша сидел себе спокойно, а теперь я — непонятно кто вообще такой, сижу и пытаюсь въехать в ситуацию. И вот именно этот момент, то мгновенье, когда теряешь самого себя — это, наверное, самое интересное, что могут предложить наркотики.
Меня оборвало.
Состояние было жестким. Я мог десять минут спокойно разговаривать с Димоном, и только потом обнаружить, что тот сидит в другом конце комнаты и тупо палит в стену.
— ЭЙ ВЫ! ДУНЕМ?
Это было ошибкой, но тогда мне было похуй. Парней таращило, как пауков, но они быстро согласились.
Тяну дым. Кажется, что легкие безразмерные. Я тяну и тяну. Дым легкий и мягкий.
А потом.
Мы на улице. Как мы здесь оказались? Димон выглядит нормальным, зато Санёк еле стоит.
— МУСОРА!
— ВАЛИМ СУКА ВАЛИМ НАХУЙ!
— Помоги тащить его, он, сука, на ногах еле держится.
Я просто помню эти слова.
Два мусора. Примерно моего возраста, один улыбается, второй выглядит злым. Очень злым. Говорю, что мы пытаемся дотащить до дома пьяного друга. Тут же получаю крепкий удар в челюсть и падаю на землю.
— Ебальники сомкнули! — кричит один из мусоров.
И спустя какой-то момент возле меня падает мент. Тот, который выглядел злым. Он держится за живот. Кровь! Сука, кровь!
— Валим! Валим! Валим!
Я бежал.
Димон сжимал в руке окровавленный ножик. Я его не видел, но я знал, что он у него в руке.
А затем четыре оглушающих хлопка. Четыре пистолетных выстрела.
Хлоп.
Хлоп.
Хлоп.
Хлоп.
И две осы ужалили меня в спину.
Сука, как это было больно.


Глава 2

Я видел темноту и слышал только противное пиканье.
Пи-пи-пи.
И боль. Она была ужасной. Но только сначала, потом она растворилась в темноте.
Все это было диким, ничего похожего в жизни я не испытывал. Я прекрасно осознавал, что со мной случилось, понимал, где я нахожусь, отлично знал, что Санек в мусарне, а Димон в гробу. Но это меня не заботило.
Я просто ждал. Казалось, вот-вот что-то произойдет.
И вот оно.
В какой-то момент мрак рассеялся, и я увидел свое бледное лицо. Я был кем-то другим и одновременно смотрел на свое умирающее тело. Какие-то трубки, аппарат искусственного дыхания. Да уж, выгляжу я хреновато.
Кажется, именно это называется «отъехать башней». Хотя рассуждал я здраво. Страха не было.
Но кем я был в этот момент?
Этого я понять не мог.
Я никак не мог повлиять на ситуацию, просто смотрел. Но еще, еще я слышал мысли этого человека. Это было страшно, просто дикий пиздец. Словно твою башку разрывают на части. Но моя ли это башка?
«Он умирает, — услышал я, — почему он умирает? Как такое могло произойти?».
Батя.
Это мой батя.
Он подошел к этой груде костей, крепко сжал мою руку и вышел.
Я ничего не мог сделать. Мне оставалось только одно — сидеть в мозгах моего бати, слушать его мысли и охуевать.
Вы не сможете этого понять. Батя никогда в жизни со мной толком не разговаривал, а теперь я слышу все его мысли. О том, как он меня любил и как ненавидел мою мать. О том, как однажды ему пришлось убить детей какого-то мужика, который как-то мешал ему жить. Почему он думал именно об этом?
Двоих детей. Двенадцатилетнего пацана и восьмилетнюю девку. По пуле в затылок. Ей и ему.
Когда батя вошел в квартиру, мысли исчезли, просто взяли и исчезли. Дверь закрывать он не стал. Включив телевизор, батя достал из ящика свой пистолет. Снял с предохранителя. Положив ствол на колени, батя перевел взгляд на телевизор. Там шла какая-то передача о животных. О китах. Люди ходили вокруг огромного кита, который выбросился на берег. Какими-то странными орудиями они вырезали его мясо и плясали вокруг. Для них смерть — это праздник.
«Блядские вы животные», — произнес батя и вставил дуло пистолета себе в рот. Целую минуту он сидел так, продолжая смотреть на праздник вокруг мертвого кита. Затем он вытащил ствол, положил его на диван и пошел на кухню. Сердце его билось ровно, мысли отсутствовали. Найдя в холодильнике бутылку водки, батя открыл и с горла выпил почти половину. Он остановился, чтобы глотнуть воздуха, а затем сделал еще несколько глотков.
Батя пошел в комнату, взял ствол и стул. Он сел напротив зеркала и на этот раз приставил дуло себе к виску. Лицо его было спокойным и твердым.
И в тот момент, когда раздался хлопок — я уверен, я знаю, папа меня увидел.



Глава 3


Я смотрел из глаз опера в тот момент, когда он надевал пакет мужику на голову и держал, пока тот не задохнется. Видел, как потом опер писал бумагу о том, что у мужика не выдержало сердце, и он умер во время допроса. Я видел, как беременную женщину изрезали ножом и оставили умирать в подворотне. Все это нельзя передать, это нельзя описать, это нужно прочувствовать самому.
Вселялся я во многих.
Кем только я ни был.
Я наблюдал за мужиком, который выбивает долги. Он разбивает головы, ломает ребра и пальцы. Смотрел из глаз женщины, которая подсыпает какую-то хуйню мужикам в шампанское, а потом пиздит деньги.
И как бы я ни хотел вернуться в то исхудавшее тело на больничной койке и просто умереть, ничего не получается.
Я видел рабов в подвалах, видел героин в иконах, видел, что делает очередь из калаша с человеческой головой.
Я до сих пор слышу это пиканье. Вы представить не можете, что такое чужие мозги. И как же я хочу, чтобы пиканье прекратилось.
Но оно продолжается. Уже не так громко, намного тише, но я все равно его слышу.
Я был в теле медсестры, которая вошла в мою палату. Я выглядел так, словно уже умер, но нет, к сожалению, нет. Я все еще был там, большая моя часть. Мне так хотелось, чтобы она выдернула какую-нибудь трубку, чтобы все прекратилось. Но она просто посмотрела на показания и ушла. Она пила чай с овсяным печеньем, разговаривала по телефону и кокетничала с каким-то хирургом.
Я видел пытки и страдания, слезы и крик, мольбу и истерики.
Я видел, как срезают кожу и не мог ничего сделать. Даже закричать или закрыть глаза. Все, на что я был способен — смотреть.
Вспышки происходили чаще.
За секунду я успевал побывать в десятках людей.
Их жизни пролетали мимо меня, словно какое-то слайд-шоу. А я вообще ничего не мог. Не мог упасть и умереть, потому что я и так был почти мертвым.
И я не знаю, когда это прекратится, и прекратится ли вообще. Я только надеюсь, что во время следующей вспышки я попаду не в какого-нибудь отбитого алкаша, который зарежет куском бутылки свою подругу, а в нормального человека.
Хватит.
Я уже насмотрелся.
Но я все еще слышал звук.
Это противное пиканье, которое словно говорит мне: «Рано еще умирать, еще куча отморозков, чью жизнь ты не успел повидать!».
А я бы все отдал, чтобы та медсестра все-таки выдернула какую-нибудь трубку.
Отдал бы все на свете, но у меня ничего нет. Вообще ничего нет.





p.s.