Осипов Сергей Юрьевич : Страсти по Фоме

ПОЕДИНОК.


/И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя/
Ницше


Часть 1. Фомин

1. Вместо заключения.
- Куда делся труп?!
Все произошло так стремительно и оглушительно, что он очнулся, в буквальном смысле этого слова, уже в казенном кабинете того самого учреждения, что не дай бог!.. На стуле.
- Обкуренный?
- Да он придуривается!..
- Может, выпил?
- Не успел!
- Ну, дай ему... прийти в себя!..
Глумливый смех... Удар...
Он был словно в целлофане - душно, вместо лиц размытые пятна, в ушах - вата. Ему что-то говорили, но пока не ударили по лицу, слова словно утратили свое значение и смысл их до него не доходил. Но то, что он наконец услышал, оглушило его снова.
- Куда вы дели труп?
- Я?! Труп?! - Действительность ворвалась в сознание ошеломляюще.
Фома, конечно, мечтал, как и все, чтобы его жизнь стала интереснее и богаче событиями, но не настолько же!..
- Какой труп?!
- Труп Алексея Баринова.
- Какого Баринова? Я не знаю никакого Баринова!
- Бармена бара "Три коня", где вы...
- Лешу?! Труп Леши? Вы серьезно?
- ...устроили погром вчера, среди бела дня.
- Вы с ума сошли!.. Разве я похож на погромщика?
- Здесь вы все похожи на мокрых... петухов!
Молодой старший лейтенант хохотнул и с неприязненной и пренебрежительной усмешкой откинулся на спинку стула. Он был тучен не по годам и здорово страдал от жары, темные разводы под мышками и совершенно мокрый платок выдавали степень его маеты. Вежливое "вы" говорило только о его отношении к себе сегодня, к тому, кого он играл перед собой, но никак не касалось Фомы, к которому у него было вполне законченное и оформленное отношение.
- Сумели натворить, умейте же отвечать, наконец!..
Полдень. Солнце било в открытое окно со всей мощью зенита. Фома молчал.
- Вась! - негромко сказал лейтенант.
Удар пришелся по ключице. Правая рука отнялась. Фома попробовал повернуться.
- Сидеть!..
Новый удар по тому же месту. Боль прошила всю правую половину тела и занозой застряла в голове. Оборачиваться было нельзя. Сквозь боль доходили слова:
- Свидетели... а их у нас более чем достаточно, уверяю вас... показывают, что вы устроили погром в баре, ломали столы и стулья, а потом, напав на Баринова, куда-то с ним исчезли... Где он? Куда вы его дели?
- Откуда я знаю, где он?! Никуда я его!.. Я вообще в первый раз об этом слышу!
Фоме все казалось настолько нереальным, что он всерьез надеялся, что вот-вот отворится дверь и скажут: все, на сегодня снято, всем спасибо!..
Но дверь не открывалась и старший лейтенант совсем не шутил. Его тело горячим белым тестом вылезало из коротких рукавов и воротника форменной рубахи и казалось, что лейтенанта становится все больше и больше, в то время как смысла в происходящем все меньше.
"Розыгрыш?" Правда, удары не совсем вписывались в это, впрочем, Фома готов был "вписать" и их, черт с ними, лишь бы все кончилось! Но обшарпанная обстановка кабинета не говорила о какой-либо изысканной фантазии розыгрыша, наоборот - о страшной и уродливой гримасе его жизни.
Фома посмотрел на следователя: может быть, хватит? - молил весь его вид.
- Вы исчезли вместе с Бариновым, это показывают свидетели, много свидетелей, повторяю. Вы что очной ставки хотите?
- Да! - почти закричал Фома. - Я хочу очной ставки!.. Я хочу знать, черт побери, почему меня обвиняют в том, чего я не делал?!
Он каждой клеточкой ждал удара, но Вася бил только по команде.
- Пожалуйста! - усмехнулся лейтенант.
Достав протокол допроса свидетеля, он вкратце пересказал его содержание. Вчера Фома, выпив две бутылки коньяка, вдруг стал громко разговаривать с Бариновым, а потом стал швырять столы и стулья в него и посетителей. Вдобавок ко всему, он что-то взорвал и пока персонал приходил в себя от взрыва, исчез вместе с барменом. Сегодня же он имел наглость, как ни в чем не бывало, заявиться в бар снова, где и был опознан работниками вышеуказанного заведения и задержан милицией в... тра-ла-ла-ла-ла-ла!..
Фома точно знал, кто-то сошел с ума!.. Да, действительно, он не успел толком сесть на свое место, как у него были вывернуты руки, ноги, шея - все, что можно было вывернуть, а потом еще дали по голове за сопротивление, когда он поинтересовался, в чем, собственно, дело. Он потерял сознание.
- Бред какой-то! - мотнул головой он. - Да вы издеваетесь! Что я там мог взорвать?.. У меня страшнее зажигалки никогда ничего не было!.. И зачем же мне было возвращаться в таком случае?
- Нух! - выдохнул лейтенант. - Преступник обычно чувствует себя безнаказанным, пока не попадется. Его тянет на место преступления!
- Преступник?.. А-а... - Фому, действительно, каждый день тянуло в бар и он на самом деле чувствовал себя там абсолютно безнаказанным, пока его не привезли сюда и не вывалили на него все эти помои. Вернее, он там не чувствовал себя виноватым в чем-либо, ну может быть, кроме того, что пил и этим портил жизнь Ирине. Вот и все его преступления!.. Какие могут быть трупы? Да еще Леши, тем более!..
- Ну, так что будем сознаваться? - достал лейтенант бумагу.
Было видно, что ему абсолютно все равно: куда делся Баринов или его труп, кто - его?.. В руках у него был Фома - реальный шанс повысить отчетность, остальное дело техники.
- Нет, не будем! - поспешно возразил Фома, и опасаясь дубинки, добавил как можно убедительнее. - Вы знаете, этого не может быть!.. Это мой друг!
- Все так говорят! - вздохнул лейтенант, бросая ручку. - Ну что ж, тогда очная ставка и скорый праведный суд. Я вам обещаю!..
Лейтенант хладнокровно издевался над ним. Потому что скорый и праведный суд в народе уже прочно ассоциировался только со скоростью, при которой на собственно правосудие времени не остается...
- Я ничего такого не помню!..
Фома никак не мог взять тон виновного, то есть оправдывающегося человека, это раздражало лейтенанта, к тому же он спешил - конец рабочего дня, святое!
- Конечно, вы были пьяны - две бутылки коньяка! И свидетели это показывают.
- Но не настолько же, чтобы украсть человека! Или... убить... - Фома едва выговорил это страшное слово.
- Ну, знаете ли, убить человека, тем более, сейчас, это у нас за милую душу! - услышал он. - Очень просто, знаете ли!
- Но я...
- У нас, знаете ли, был тут один такой деятель, - продолжал делиться с ним лейтенант, внимательно посмотрев на часы. - Два года похищал и убивал людей, а вспомнил только сейчас, когда мы его спросили по-хорошему!.. Вы хотите, чтобы мы и вас так же хорошенько спросили?
О, как стало сладко Фоме! При столь явной угрозе память у него стала светлой и ясной: все эти фильмы и страшные статьи газет о расспросах "по-хорошему" в милиции.
- Можно я тогда пойду домой и подумаю, вдруг что-нибудь вспомню? - сказал он на полном серьезе.
- Ну, вот это другое дело! - повеселел лейтенант, видимо, тоже решив для себя, что на сегодня хватит.
Он тут же схватил телефон и стал быстро накручивать диск...
- Только не домой, гражданин Фомин, а в камеру. Ознакомьтесь с протоколом о задержании в качестве подозреваемого и распишитесь... вот здесь... И постарайтесь все вспомнить сами! Вам же лучше будет, зачем вам лишние...
Что "лишние" он не договорил, некогда, да и так понятно.
Так Фома совсем нечаянно стал гражданином Фоминым А.А., познав тем самым на себе окаянную мудрость своего народа - страстотерпца и богоносца: что, мол, от тюрьмы, да сумы... Камера распахнула ему свои казенные объятья.

Вот это и есть знаменитая параша, увидел он ржавый бачок в углу. Страшная игра продолжалась и весь ужас ее сконцентрировался теперь в безобразной емкости. Какая-то холодная безнадежность полоснула его по сердцу и животу, во рту стало слишком много слюны. Он почувствовал тошнотворную слабость во всем теле и стал медленно оседать у двери.
Перед тем как свет совсем померк в его глазах, словно кто-то шепнул ему на ухо: "здравствуй, парашенька!.." - и прочитал медленный длинный стих о судах черных неправдой черной, под который Фомин отплыл туда, где (продолжал голос): "за все, за всякие страданья, за всякий попранный закон... пред Богом Благости и Сил, молитесь плача и рыдая, чтоб Он простил, чтоб Он простил!"
Очнувшись, он медленно приходил в себя, не узнавая обстановку. Потом до него дошло, где он - вспомнилось все тем же безнадежным холодком.
За зарешеченным окном уже снова было солнце, он пролежал на какой-то попоне на полу весь вечер и ночь. Но сил подняться не было, особенно после того, как он вспомнил предшествующие обстоятельства. Несмотря ни на что, а может, благодаря утру и солнцу, Фома отказывался верить в происходящее с ним. Этого не может быть!
- Да нет, чушь какая-то, это ошибка! - бормотал он, стараясь себя успокоить. - Все прояснится - все!..
С этими словами он попытался встать.
- Ну что, попался, рыцарь Белого ключа? - услышал он чей-то голос. - Уже утро, скоро за тобой придут!
Ну, сейчас начнется, понял Фомин, вспомнив подростковые рассказы о тюрьме: полотенце под ноги бросят, место у параши определят... да он и так недалеко от нее отполз. Но присмотревшись в бьющем свете зарешеченного окна, он обнаружил в камере только одного человека, хотя, судя по нарам, должно было быть не менее восьми. Человек сидел в позе лотоса на ближних к нему нарах и курил. Неувязки продолжались.
- Сколько раз я тебе говорил: не будет тебе здесь покоя, надо уходить, - так нет, все чего-то ждешь!..
Фомин оторопело смотрел на незнакомца.
- А вы кто? - спросил он, заранее предчувствуя, что ничего хорошего не услышит.
Так и оказалось.
- Ты, конечно, ничего не помнишь, - проговорил незнакомец.
Фомин кивнул, хотя это был не вопрос, а утверждение.
- Хорошо устроился!.. А мне каждый раз приходится рассказывать тебе одну и ту же историю, выслушивать от тебя что-нибудь оскорбительное, так как ты мне никогда не веришь, а потом вытаскивать тебя, помимо твоей воли, из всех этих передряг...
Незнакомец замолчал, затягиваясь, и Фомин осмелился:
- Мы знакомы?
- Еще как!
- А вам я что сделал?
- Ты мне сильно разнообразил жизнь. Я уже в надцатый раз прихожу за тобой и каждый раз объясняю, кто ты и откуда, и в каждый раз ты принимаешь меня за сумасшедшего со всеми вытекающими из этого последствиями. Куда ты меня только не посылал!.. Сейчас мы, слава бару, в тюрьме, а в тюрьме, как ты знаешь, сумасшедших не держат.
Фомин в последнем утверждении сильно сомневался, вернее, был абсолютно уверен, что он в камере с сумасшедшим. Еще не хватало!.. Ко всему прочему добавилась новая беда. Теперь он смотрел на говорящего во все глаза.
Незнакомец небрежным щелчком, не глядя, выбросил сигарету. Та, пролетев через всю камеру, попала точно в парашу и зашипела, потухая в воде. "Мастер! - уважительно подумал Фомин. - Может и не совсем бзданутый, такая точность!" Впрочем, он знал одного безумца, с закрытыми глазами собирающего "москвичи", правда, там все такие, так же как и машины, выходящие из-под их рук...
- Но мы не будем это обсуждать, - услышал он голос, - потому что сейчас тебя вызовут, заставят признаться во всех тяжких и зачитают обвинение. Ты расстроишься и наделаешь глупостей, и помочь тебе будет уже гораздо труднее.
- Помочь?.. - Фомину показалось, что он ослышался.
Как можно здесь помочь? Утопленник утопленнику? Он смеется!..
- Чем?
- Ты хочешь выбраться отсюда?
- Отсюда?.. Как? - вырвалось горьким смехом у него при виде голых стен и решеток заведения, в котором он очутился.
- Это неважно! Я тебе потом все объясню. Так хочешь или нет?
- А за побег добавят, да?
- К чему добавят? У тебя еще и срока нет, шпана необразованная!.. По мозгам только дадут, если поймают, - сказал незнакомец. - Но нас они не поймают!
Была какая-то легкомысленная уверенность во всем, что он говорил. Вроде говорит как нормальный, а создается впечатление легкого бзика. "А вдруг?" - вспыхнула сумасшедшая надежда у Фомы, но вслух он сказал совсем другое, благоразумное:
- А потом всю жизнь бегать, да?
- Лучше, конечно, честно отмотать срок за то, чего не делал! - язвительно заметил незнакомец.
Фомин, наконец, рассмотрел его в скромном камерном освещении. Длинное бледное лицо, выражение неземной скуки от всего происходящего и сухой блеск в глазах. Ничем не примечательный человек и по виду не рецидивист, а вот поди ж ты - побег готовит!
- Как они меня посадят, если я не сознаюсь? - осмелел он.
- Ты сознаешься! - уверил его с усмешкой незнакомец. - Лейтенанту вчера было некогда: день рождения подружки. А сегодня он будет с похмелья и на тебя наденут полиэтиленовый пакет, а руки и ноги завяжут узлом на спине. Это называется конверт маме дорогой... а твои почки будут отмокать в собственной крови и моче. Сам попросишь бумагу и карандаш...
Фомин открыл рот, но ничего не сказал. Примерно то же самое писали в газетах, но не про него - других. Господи, как все рядом, близко!
- Убравшись же отсюда, мы найдем твою пропажу, - продолжал сокамерник. - Он же, кстати, и подтвердит, что погром устроил не ты.
- А вы откуда знаете?
- Знаю и все!
- А где он?
- Кто? Бармен?.. Да тут, недалеко.
- Так давайте скажем!
- Милиция, к сожалению, его не сможет найти.
- Почему? - опять удивился Фомин.
- Долго объяснять! - сказал незнакомец. - Слышишь шаги?.. Это за тобой. Хочешь уйти вместе со мной? Или будешь мотать срок, урка ты нерешительная?..
Фомин заколебался.
- А как? - в отчаянии спросил он, еще раз оглядывая камеру.
В ответ услышал совсем несуразное, как из детства:
- Закрой глаза и не открывай, пока я не скажу, Монте-Кристо!.. Да сядь ты!..
Незнакомец силой усадил его на нары рядом с собой.
- Ну!.. - Он требовательно посмотрел на Фомина.
Дичь какая-то! Фомин, может быть и не закрыл бы глаза, но шаги были уже у самой двери. Послышалось звяканье ключей в связке. Действительно сюда!
- Ну, хорошо! - сдался он, и с выражением человека, который знает, что его обманывают, но подчиняется обстоятельствам, закрыл глаза, ожидая хохота или удара, или того и другого вместе.
Вместо этого услышал, как его сокамерник сказал совершенно непонятное:
- Сейчас он откроет, она и сработает!
- Что сработает?.. - Глаза Фомина сами открылись широко и испуганно.
- Не бойся, я же рядом! - успокоил его незнакомец, и начал считать, но почему-то по-немецки:
- Айн, цвай, драй... сейчас, - предупредил он.
Фомин во все глаза смотрел на него...
- Какой только ерунды я с тобой не придумывал! И в окно, и в воду, и под поезд даже!.. Теперь вот фейерверк будет!.. - Он взглянул на Фомина и увидел его глаза. - Закрой!.. Вышибет! - посоветовал он.
Фомин не бросился от него к чертовой матери только потому, что этот тип был между ним и дверью, а значит, если что-то там и взорвется, то первый пострадает сам незнакомец. И он послушно последовал совету сокамерника, но на всякий случай крепко схватился за него.
Заскрежетала дверь.
- Фомин! - раздался голос.
Помедлив секунду, Фомин разочарованно открыл глаза. Несмотря ни на что, даже на дурацкий счет по-немецки, он все-таки надеялся, слишком отчаянное у него было положение. Камера враждебно смотрела на него открытой дверью.
Он укоризненно посмотрел на незнакомца, тот пожал плечами.
- Фомин! - рявкнуло из коридора. - Ты что не слышишь, твою мать?! На вы-ход!..
И хотя это была совсем не его мать, Фомин встал потерянно, запнулся о ногу незнакомца, схватился за него и тут на него обрушился потолок...

- Как вам это удалось?..
Он сидел на скамеечке на Тверском бульваре. Под ногами сновали вездесущие голуби и осторожные воробьи. С обеих сторон бульвара с шумом проносились машины. Пахло свежим хлебом и выхлопными газами.
- Вы что-то взорвали или это... что вы сделали?.. Как нам удалось выйти?..
Рядом с ним сидел его спаситель и покуривал сигарету. В руках у него был длинный французский батон и он, не глядя, крошил его себе под ноги. Незнакомец в свете дня оказался примерно того же возраста, что и Фомин. Он был ненормально, матово, бледен, худощав, строг, и от него исходило сияние-не сияние: какая-то нездешняя сосредоточенность, во всяком случае.
Фомина качнула какая-то волна, как будто рядом произвели беззвучный взрыв. Он растерянно оглянулся в поисках невидимого источника толчка...
- В том-то и дело, что я почти ничего не сделал! - ответил незнакомец после паузы, тоже к чему-то внимательно прислушиваясь, потом пробормотал озабоченно:
- С тобой никогда не знаешь, где окажешься!.. О черт! - выругался он неожиданно, и птицы взвились над ними, поднимая пыль. - Ну вот, дождались!..
Фомина качнуло еще раз, уже сильнее...
Троллейбус, проходивший в это время по бульвару мимо них, вдруг плавно изогнулся, словно гусеница, вставшая на дыбы, постоял в таком немыслимом положении и стал медленно расползаться в разные стороны жирными разноцветными пятнами рекламы на бортах. И все это без звука, никто не кричал, не звал на помощь. Лица пассажиров так же размазывались, как и борта троллейбуса.
Фомин оторопело смотрел на взбесившийся троллейбус, не то что бы не понимая, а просто не воспринимая, слишком фантастично было происходящее. Гораздо легче было согласиться с тем, что у него что-то с глазами, чем с тем, что эти глаза видели. А реальность продолжала вести себя как попало, вот уже вместо троллейбуса оказалась широкая и плоская, дико размалеванная картина и все это, на секунду замерев, стало стремительно стекать обратно в центр картины, где образовалась громадная воронка и... троллейбус исчез!..
Но не это было самое страшное, а то, что туда же, в эту воронку, поплыли всё стремительнее и стремительнее дома, деревья, решетка ограды, детская площадка - всё!.. Причем, происходило это в полной тишине... птицы куда-то пропали, все остальное замерло, словно в изумлении происходящего... а языки от воронки уже жадно тянулись к ним, к их скамейке! Он не успел ничего сказать, все еще ошеломленно моргая, как незнакомец схватил его за руку и крикнул:
- Пры-ыгай!..
Раздался громкий хлопок и все завертелось бешенным хороводом...