Dron : Бегбедер. интервью Дрону для ЛИТПРОМ.ру

Недели три назад мы с Амигой сидели в модном петербургском ресторане Sherbet и, как обычно, терли за жизнь.

А. – Слы, да Zegna вообще говно, счас Kiton решает

Д. – Это ты Крахта начитался, Kitonoвские пиджачки и рубашечки Brooks Brothers, я тебе говорю (прихлебывая божоле) Zegna есть и будет самым пацанским пикидом.

А. Ты Бегбедера прочел? 99 франков?

Д. Неа, а кто это?

А. Блять, лошье, ну что я тут с тобой сижу, ты даже Бегбедера не читал – он гениальный писатель. Прочти, а то пронюхал все мозги, небось. Ну он там, правда, тоже хуярит.

Д. Да блядь, (чихает) нихуя я не нюхаю.

Я привык слушать старшего брата с третьего раза, так что я пошел в магазин и купил «99 франков» мсье Бегбедера. Два дня чтения с перерывом на туалет и периодическую модельку в постели – и я соскребал свои мозги со стен квартиры. Каждое слово – цитата, каждая мысль – нож. Каждый вздох – последний.

Не только порошки расширяют ваши зрачки, есть люди, чье слово вставляет куда лучше.

Через неделю после прочтения я прохаживался по филологическому факультету и внезапно наткнулся на носатую физиономию, которая смотрела на меня с плаката. Fredreique Beigbeder в Петербурге. Я быстренько позвонил куда следует, и через двое суток сидел в первом ряду на его лекции в университете.

В руках у меня был конверт с приглашением на закрытую вечеринку с Бегбедером в недавно открывшееся кафе Polyglot.

В Кафе царила полубогемная, по-петербургски нищая тусовка, возглавляемая Илюшей Стоговым и Никитой Козловым из «Сегодня Ночью». Меня встретила красавица из Institute Francais и подвела к бару, где я выпил пару бокалов божоле (ибо стеснялся), съел пару устриц с фуршетного стола и начал искать водку. Водка, к сожалению, присутствовала только в руках самого Бегбедера, да и то, он ее сам принес. Отсутствие лицензии на крепкий алкоголь в данном заведении меня не на шутку огорчило.

Недолго думая, мы с другом подошли к Фредерику, который к тому времени уже скучал в обществе петербургских блядей и задали ему вопрос – Фред, а можно вас отсюда похитить в более интересное место?

- О, да. Здесь невыносимо. Только я хочу прихватить двух блядей, у них автомобиль, и они будут меня всюду возить.

- Отлично, через час в Акварели, устроит?

- Буду ждать!

Через полтора часа мы, пьяные, подъехали к «Акварели» . Фредерик восседал на третьем этаже, пил водку без закуски и приставал к девушкам. Как только мы появились, им была заказана еще одна порция водки – теперь уже для нас.

После первой последовала и вторая, и третья – в пьяном состоянии брать интервью сложно, но вот что получилось.


Фредерик, в вашей книге «Каникулы в коме» вы описывает ночную жизнь, наркотики, разврат с негативной точки зрения. В книге «99 франков» вы пишите об ужасе рекламного и бизнеса и меди в целом. Тем не менее, после прочтения этих книг, подчас, наблюдается обратный эффект: люди хотят идти в рекламный бизнес, а в перерывах отдыхать в ночных заведениях. Как вы можете это объяснить?
Очень просто! Если человек берется написать роман в триста страниц – для этого ему требуется очень любить то, о чем он пишет. У меня никогда не получились бы «каникулы», ни «99 франков», если бы я не любил клубы и свое время рекламный бизнес. Когда ты пишешь о том, что тебе близко, что тебе по настоящему нравится, ты заставляешь людей верить в то, что «это на самом деле хорошо». Но в самом деле, кто будет читать все эти книги и говорить о том, что он не любит ни того не другого. К тому же, в этом всегда есть частица чего-то запретного. К примеру – ты знаешь девушку, которая спит со всеми подряд, и все твои друзья говорят тебе – если ты переспишь с ней – у тебя будет СПИД. А ты смотришь на нее и думаешь, как она привлекательна и как ты ее хочешь. Тоже самое и с этими книгами. Большинство людей не могут позволить себе и сотой доли того, что есть в этих книгах. Для них это своего рода «запретный плод», который кажется им сладким, когда они читают о нем на страницах моих книг.

В Ваших книгах есть очень много философских идей и концепций. Считаете ли вы себя философом?
Отчасти. В современной литературе ты иожешь писать одну главу о том как ты занимаешься любвью со своей девушкой, можешь описывать самые интимные, даже порнографические, подробности, а другую главу посвятить своему видению красоты. К примеру, очень часто это встречается у Кундеры. Он может писать о совершенно ужасных вещах в одной части своей книги, и о прекрасных и возвышенных в другой. И только прочтя обе части ты понимаешь, что они не могут существовать друг без друга. В этом заключается элемент философии. Также это можно назвать постмодернизмом.

В России очень многие фразы из Ваших книг используются в современной жизни для описания различных ситуаций, с которыми сталкивается человек.
Это очень льстит моему самолюбию

Можно сказать, что язык ваших книг становится частью современного популярного русского языка. Как вы к этому относитесь?
Отлично! Есил происходит как вы говорите, то это означает лишь одно: что люди читают мои книги, и многое из написанного в них им нравится. Я пишу чтобы быть популярным. Я не запираюсь в кабинете и не тружусь там часами. Со мной всегда моя записная книжка, куда я записываю все те мысли и слова, которые мне приходят в голову в течение дня и ночи. Если мне хочется утром или вечером – я могу их переписать. Постепенно из этого получается книга. Хотя кажется, что это очень медленный способ. Но на самом деле, все получается очень быстро. Я не пишу как Толстой, Достоевский или Пруст, у которых одно предложение могло растягиваться на несколько страниц. Я бывший рекламист – в этом деле все надо писать коротко и ясно. Толстой и Достоевский не были рекламистами, у них был другой язык, другая подготовка и другие цели. Я бы никогда не смог писать как они. Я живу в начале 21го века. Они жили в девятнадцатом. Их язык, их культура – часть нашей жизни. Мой язык и моя культура – часть моей жизни. Если я буду писать как они – меня никто не будет читать.

Фредерик, глядя на вас, можно точно сказать, что вы происходите из аристократической семьи. Так ли это?

О нет. Правда, моя мать графиня… поэтому вы видите этот нос и эти руки.

Считаете ли вы, что в современном мире аристократия все еще играет какую-то роль?

Не всегда. Хотя очень приятно, когда в паспорте твоя фамилия не умещается на отведенные для нее строчки. Если ты дворянин, или твои родственники принадлежат к аристократии, то это очень помогает тебе в жизни. Когда я только начал устраивать вечеринки, мне достаточно было придти к любому промоутеру и назвать свою фамилию, как все двери открывались передо мной. С другой стороны, это совершенно необычный мир. Никто не поймет его, пока не попадет туда сам. А попасть можно только по рождению. Но не стоит забывать, что аристократия дается от рождения, от семьи, а благородство, nobility, приобретается человеком в течение всей его жизни. Я знал неблагородных аристократов, и благороднейших простолюдин.

Что вы можете сказать о роли денег в современном мире?

Деньги, безусловно, играют роль. Я не стану называть ее противоречивой. Она однозначна. Трудно лишь сказать, хороша она или плоха. Я думаю, в современном мире этот выбор каждый человек делает для себя каждый день. К тому же сейчас становиться трудно говорить о деньгах, как эстетическом элементе культуры. Люди все реже видят деньги. Из предмета повседневной реальности они переходят в полную абстракцию. Своеобразный глобалисткий коммунизм. Не представляю себе человека, который придет покупать машину или дом с чемоданом набитым деньгами. В этом Маркс полностью прав: мы дожили до такого времени, когда деньги перестали играть прежнюю роль. Сейчас деньги это услуги, вещи, инвестиции. Это полная абстракция. В этом тоже есть элемент постмодернизма.

Деньги влияют на творчество?

Они стараются его облегчить. Если у тебя есть деньги, заработанные своим творчеством, они лишь помогают тебе в нем. Как в античное время. Ты сидишь, и целый день пишешь, а все остальное делают для тебя твои рабы. Нужно постараться, чтобы не получалось наоборот. Чем больше денег ты получаешь, тем больше ты можешь потратить. Постепенно ты начинаешь заводиться все больше и вместо того чтобы писать только тратишь. Есть и другой вариант. Ты получаешь деньги за роман и начинаешь думать, что ты выше всех, лучше всех. Так можно зайти очень далеко.

Что вы думаете о своих читателях?

Я думаю, мы с ними звенья одной крупной биологической цепочки. Я пишу, они приобретают мои книги. Я получаю деньги и возможность писать дальше. И так далее. Я не знаю, когда прервется эта цепь и кто будет инициатором разрыва. Пока мы хорошо наладили наши отношения. Но это не значит, что я пишу, чтобы быть частью творческого симбиоза. Я пишу, потому что мне нравиться то, что я делаю и то, о чем я пишу. Вот так

Боитесь ли вы чего-нибудь?

Бояться очень трудно. Для этого нужно иметь что-то, чего бы ты мог бояться. Страх нельзя носить в кармане как эту маленькую записную книжку. Если вы хотите знать, боюсь ли я чего-нибудь прямо сейчас – то мне придется очень долго думать над этим. Когда я пишу, не в том смысле, что записываю свои мысли или что-то еще, а когда я пишу книгу, мне всегда слегка не по себе. На самом деле, писательство – одна из самых трудных вещей в мире. Потому что оно [писательство] самая простая вещь.

И, последний вопрос:
Могли бы вы в двух-трех словах дать определение понятию Буржуазный?

Вы имеете в виду класс общества?

Да

Буржуазный… это тот, который не сомневается.

На этом мы с Фредериком закончили интервью. Я рассказал ему о Литпроме, об Амиге, с которым он познакомился через два дня, о Достоевском, которого он знает лучше меня и о городе, в котором мы с ним встретились. Уходя, он расплатился той самой золотой и слегка стертой карточкой Premier, о которой я читал за неделю до этого.

На следующий день мы встретились в одном ресторане, и говорили, говорили…

Описывать достоинства человека не буду, скажу лишь, что это самый настоящий человек, со своими внутренними битвами, победами и поражениями, которые мы видим на страницах его книг. Но он больше своих книг. И теперь, когда я листаю записную книжку своего мобильного телефона, я с радостью смотрю на длинный парижский номер и имя Frederique Begbeder.

Я хочу выразить огромную благодарность Ю. Старовойтовой из Institute Francais в Петербурге и Д. Надирову за помощь в организации встречи и интервью.