Канцелярская Крыса : Записки на влажных салфетках. Часть 3. 10000 метров

- Добрый вечер, дамы и господа! Мы рады приветствовать Вас на борту нашего авиалайнера. Время в пути тыры-пыры, вам будут подавать ужин и свежую прессу. Коньяка вам подавать не будут, так как летим недалеко, да и нехуй бухать в самолете. Рыба кончилась. Курицу брать будете? Нет? Ну и хуй с вами. Желаем Вам приятного полета! – Кромешная темнота внизу, красные огоньки маячков-фонариков на самолетных крыльях, храпящая рядом тетка лет 40. Мы все дружно летим в Китай.
Стюардессы с каменными улыбками, профессионально приклеенными за полчаса до вылета, дефилируют по салону. Чай, кофе, минералка? Мне, пожалуйста, стрихнина для соседки и для себя немного… И можете не хоронить. Просто высадите посреди океана. Мы как раз пролетаем над водными массами. Никто и не вспомнит… Алкоголь не разносят. Эконом-класс, за ваши копейки скажите спасибо, что вообще довезли. Мы и говорим «спасибо» при выходе в аэропорт, как первоклашки на экскурсии в музей – все по очереди продвигаясь к выходу. Пилотам не аплодируем – пилоты сами вместе с нами похватали с полок чумоданы и выскочили самыми первыми…
Ужин – холодный гамбургер из самой мерзкой в мире булки, листика сыра и кусочка колбасы. Даже запивая горячим кофе, невозможно разогреть его до удобоваримой температуры. Так и лежит ледяным куском где-то у меня под селезенкой. Мне кажется, мальчик Кай с осколком зеркала в глазу выкладывал слово «Вечность» как раз из таких вот гамбургеров. Хотя из этих бургеров самое подходящее слово - «Жопа».
Хорошо, что не плачут дети. Плохо то, что храпит соседка.
Водные массы кончились. Теперь внизу – территория Китая. Горы, плешиво покрытые растительностью. Где не покрыты, там торчат скелетными останками древних ящеров рыжие хребты. На них вообще ничего расти не может. Иначе бы непременно росло. Добрался бы какой –нибудь китайский фермер с тележкой и тяпкой, вспахал сизую землю да и высадил сою и рис прямо на километровых высотах. Поливал бы из ручья, топая дважды в день вверх и вниз в долину по 15 километров. И носил бы конусовидную соломенную шляпу. Собирал бы урожай и жил с того. А умер бы – и не заметил бы никто, кого ж еще понесет на такую высоту… Если только не следующего упорного китайца.
Их конусовидные шляпы видно даже из космоса, а с борта самолета и подавно.
Ближе к земле, где в трещинах скал сохранилась хоть какая-то землица, что-то да произрастает. Из иллюминатора не видно, что, но определенно приложена рука человеческая. Желтая, сморщенная, цепкая, как лапка обезьянки. Ухватистая, как слесарные тиски.
Еще ниже, где земли уже много, где привольно чувствуют себя любые посевы, свободного места нет и не предвидится. Поля там, где земля посуше, рисовые чеки, там, где по колено воды, пруды с рыбой там, где не удалось осушить почву. И на каждой делянке – островерхие панамы. Сверху самого китайца не видно, да и панам не видно, видно лишь ровно ножом нарезанные участки земли. Есть ли у них понятие колхозов, или же берут они землю в аренду, выплачивая урожаем?
Средний китаец упорно работает всю жизнь. Но вовсе не потому, что так уж он любит трудиться и ради лишнего часа на грядке маму продаст за ведро риса. Их много. Приходится выживать. Иначе голод на следующее утро постучится к нему в дом своим костлявым кулаком. Не вырастил урожай – умрешь с голоду. Плохо плодоносит земля – ищи другие наделы. Из тех, что не заняты. Вот и продвигается грядка вспаханной земли все дальше и дальше, казалось бы, совсем в невозможно пустынную местность. Поэтому фермер и трудится с рассвета до захода солнца, не поднимая носа из-под панамы. Да и куда ему его поднимать – на небе давно уже ничего нового не появляется. Кусок хлеба оттуда точно не упадет, чашка риса – тем более, а если так – то какого черта туда пялиться, тратя драгоценные минуты?
Живут зачастую тут же, выстраивая домик, как кум Тыква, из трех кирпичей и пучка соломы. На коттедж не тратятся – они привыкли жить в условиях, от которого русский бомж хлопнется в обморок, испытав культурный шок и рефлексию чувств. Щели заколачивают старыми тряпками, картоном и обрезками пластика. Заматываются в одеяла – можно ночевать. Да и смысл заводить пуховые перины – завтра в 6 снова в поле…
Удобно – работа рядом. Ни метро тебе, ни авто не нужно. И дом – рядом. Обеденный перерыв – оппа! И ты дома. Красота, да и только.
Это те, у кого поля настолько далеко от их родных деревень, что нет и смысла ездить на выходные – больше потратишь. Они появляются дома редко, на большие праздники. Например, на Новый Год.
Те, кто обзавелся полем или рисовыми чеками поблизости от деревни, так сказать, в шаговой доступности, могут побаловать себя еженедельными поездками в родные пенаты. Ну, и совсем везунчики те, кто имеет возможность жить дома и каждое утро бодро топать на поле с тяпкой наперевес. Они живут в окружении престарелых родных – теток, дядек, матерей, отцов и дедов. И, конечно, кучи детишек.
Рожают в Китае много. Вопреки массовой борьбе со вторым и третьим ребенком, мамашки плодят китайчат пачками. Обходят препоны законодательства, хитро изворачиваясь и маскируясь. Или просто так – наобум. Например, в глухих деревнях – кто там их считает, черноголовых клопов? Туда полиция наведывается раз в три года, а у участкового у самого трое бегают. Само собой, дети эти все без документов. Получить их возможность имеется, но столь заоблачная, что под силу это лишь состоятельным семьям. Деревенских жителей к этой касте причислить, само собой, не получается. Нужно лишь выплатить штраф, обтекаемо называемый Уплатой социальных расходов на содержание, размер которого устанавливается индивидуально, рассчитывается исходя из провинции, в которой проживает семья, годовой квотой на рождение детей в населенном пункте и доходами родителей. Сумма может быть заоблачной – были случаи, когда семьи выплачивали десятки тысяч евро. В задачнике спрашивается – на кой же черт рожать столько дорогих детей? Само собой, выплатив огромные отступные за ребенка, родители свято верят, что в старости чадо будет их содержать на столь же широкую ногу. В этом они зачастую сильно ошибаются. Дети не могут содержать сами себя. Куда им кормить престарелых папу с мамой…
Чиновники придут на производство, где трудятся родители, и наложат взыскание на директора или управляющего. Как так вы допустили у себя на производстве секс без гандонов и прочих известных миру контрацептивов? А нате-ка штраф! Естественно, нарушившие закон становятся изгоями у себя на фабрике, ибо любой китаец жаден до денег, а платить штрафы за подчиненных не хочется никому.
Денег нет – ребенок, как алиметный щенок, бегает без документов. Никакого образования, медицинской помощи и социальных прав у него нет. Но и он ничего не должен государству – его ведь просто не существует. Есть имя, которым называют его родители, но мертвая душа нигде не значится. Поскольку никогда ему не получить престижной профессии и не выбиться в люди с хорошей зарплатой, лет в 8-10 идем в поле вместе с папкой обрабатывать рисовые насаждения. Ибо не умаляет желания кушать тот факт, что на тебя не прилепили ярлычок с номером при рождении и не выдали казенную бумагу на выходе из родильного учреждения. Нет их. Сотни тысяч узких глаз по всему Китаю смотрят из дверей обшарпанных халуп, поднимают голову от прудов с рыбой, выглядывают из-за кукурузных зарослей – а не с полицией ли ты пришел выявлять нарушения? Иначе какой же черт тебя принес сюда, в медвежий угол на окраине провинции? Что ты хочешь здесь такое совершить, если не создать нам проблемы?
Любой приход властей воспринимается прямой угрозой. Их устоявшийся дружный мирок не любит впускать в себя пришельцев. Там все отстроено без запинок и скрежета, инородные тела абсолютно не нужны. Они только мешают привычному укладу деревенской жизни…
Закон суров, но это закон. Социальная машина гребет лопастями на всю катушку. Перемалывая при этом маленького человека. Бывает. Китайцы относятся к этому философски. Они, кстати, много к чему относятся созерцательно, по-буддийски. Неспешно, переваливаясь, ползет по загородной дороге железная телега, сваренная где-то в гараже местным Кулибиным, скрипит всеми колесами, осыпается ржавыми опилками. Телега доверху нагружена сеном. Ползет километров 15 в час, лишая всякой возможности обогнать и создает аварийную ситуацию. Сена на ней – на отару овец хватит с запасом в холодную зиму. И поверх всего этого сидит черной изюминой китаец. Он в бесцветных, трижды вылинявших брюках и такой же рубашке, необъяснимых ботинках и с кожей цвета нерафинированного масла. Безмятежно покачивается он на своем сене, управляя повозкой при помощи металлических рычагов-рогов, тянущихся прямо к двигателю, установленном у там, где в нормальных автомобилях капот, под которым и скрыта вся требуха. Зачем усложнять себе жизнь? Телега едет и так. На хуй капот и фары. А про те навороты, за которые автовладельцы вываливают бешеное бабло, как то: коррекция света, подогрев жопы, кондиционер и прочая прочая – он и слыхом не слыхивал. Ему хорошо и так. Глаза зажмурил – вот тебе автокоррекция света. А кондиционер тут на всех один – непередаваемый китайский воздух.
Он – в релаксе. Окликни его – не услышит. Он знает, что время в поездке – время отдыха. И он шкурой будет впитывать каждую секунду этой поездки. И ничто не вырвет его из состояния неги и блаженства.
Дети спят прямо на полу в домах, вповалку рядом со взрослыми. Дома не отапливаются, потому чем теснее, тем лучше. Уму нерастяжимо, как в такой куче человеческих немытых тел еще делаются новые китайчата? Никакого интима и куртуазности. Банальная ебля. Рождаются там же. Умирают – их выносят за двор и в отбросы. Китайцы к смерти относятся спокойно. К детской в том числе. Умер – не беда. Сделаем нового.
Беда – если единственное чадо, выпестованное в соответствии с законодательством, погибает вдруг, оставляя родителей умирать в нищете. Родить нового – невозможно, климакс шарахнул по репродуктивной системе лет 20 назад. Поэтому уборщицы в Макдональдсах все как одна старше 60 лет. Дайте хоть какую работу, ибо смерть от голода страшна и неминуема.
А все официантки – молоденькие девочки-мальчики. Интересное получается кино: подавать еду ты приходишь в 18, а убирать объедки – в 70… Если не удастся подняться по карьерной лестнице, то скатишься вниз, в пучину тряпок и швабр. А оттуда – прямиком в крематорий. Мир вашему праху.
Женщине в Китае почти невозможно сделать значительную карьеру. Они занимают море посредственных должностей, они - обслуживающий персонал, они менеджеры по всевозможным продажам, но – только до среднего звена. Выше – мужчины. Они сидят пингвинами в своих черных деловых костюмах и белых манишках у себя на крупных должностях и правят экономикой Китая. Они носятся на велосипедах туда-сюда по городу, не обращая внимания на светофоры. Будьте уверены – они сидят в удобном кресле с хорошей зарплатой. Как редкая птица долетит до середины Днепра, так редкая женщина дотянется до таких кресел. А если и дотянется – удержаться еще сложнее. За спинкой этого кресла стоит очередь из злобно прищуренных маоцзедунов. Они хотят это кресло по праву яиц в их китайских штанах. И присутствие женщины в их кресле не входит в планы ни под каким соусом.
Женщин-бизнесменов, владелиц крупных корпораций можно сосчитать по пальцам одной руки. Экономическое чудо творят мужчины…
Я попала на территорию фабрики по производству пряжи. Мужчин там было меньше, чем женщин. Хотя работа нелегкая, требующая сил и выносливости, - огромные тюки, красильные аппараты, непонятные станки времен инквизиции, грохочущие и лязгающие бесовскими зубьями. Меж всем этим добром сновали одинаковые женщины в синей робе. Потом я присмотрелась – не роба это, а обычная одежда. Но вся сплошь мрачных серо-синих оттенков и странных фасонов. Брюки, широкие в бедрах и узкие книзу, подстреленные на щиколотках. Пиджаки, смахивающие на ГУЛАГовске тужурки. Ни на одной из них не было украшений.
Я не знала, как спросить по-китайски « Нравится ли вам ваша работа?» Да и стоит ли задавать им такой странный вопрос? Работа – она либо есть, либо нет. Третьего не дано. Вот и весь ответ. Что тут непонятного? – удивятся черные глаза в сеточке морщинок.
Вы не задумывались, кто сшил ваши джинсы? Связал вам шапку? Варежки? Сшил шубку?
Теперь я знаю, как они выглядят.