Malena : Заморозки в некоем городке (1,2)

Городская повесть «ЗАМОРОЗКИ В КОЕМ ГОРОДКЕ»

Посвящается школьной учительнице.
Все события происходят одной очень холодной зимой.


Часть 1
СЛОВА СТЕРТЫ МОЛЧАНИЕМ

Ночь. На едва освещенной фонарями зимней улице бесится метель. В такт с ее воем над дверью дома раскачивается, скрипя, деревянная дощечка на железных прутьях. На ней надпись: «Сказочник». Колючий снег на запустелой улочке ищет пристанище на Святославе. Худенькая девочка школьного возраста, с бледным оттенком лица, она трет голубые, изящно очерченные природой глаза, рыдая на всю одинокую улицу, и бешено колотя дверь Сказочника, напуганная нотками холода зимы, просясь в свою безболезненную колыбельку. Обессилев, она сползает вниз по двери, опускаясь на снег.

Сказочник отпирает дверь спустя долгое ожидание в ночной пижаме и с чепчиком на макушке.

- Святослава… - запрятав недоумение, говорит он. - Заходи. Хоть ты подтирайся снегом, он вновь белый! Ты глянь!

Сказочник проходит мимо нее на улицу с ведром грязной воды, выплескивает ее, наполняя и занося внутрь вновь выпавший снег. Из ведра идет пар, заполоняя угаром книжную лавку.

- Умоляю, я не могу, мне очень плохо, – она прижимается к полу. - Сделайте что-нибудь! Пожалуйста! Прошу вас… Я схожу с ума…

В лавке Сказочника повсюду разбросаны исписанные листки бумаги, все маленькое пространство окутано дымом сигарет. В белой, измазанной небрежно побелкой печи, горит огонь. Из сдавленных меж собой книг выложен трон, на котором, видать, давненько никто не восседал, ибо он обернут в пыль.
Сказочник достает веник, отряхивает им Святославу от снега у порога. Неспешно подходя к столу, он вытирает руки о грязное от чернил полотенце, отбрасывает его. Подходит к печи, греет не от холода красного цвета руки. Откручивает черный порошок, рассыпая большую часть на пол, сонно, макает чернила. Пишет: «Тем временем во дворце готической королевы…». Буквы тонко выкладывают изгиб на его желтой старинной бумаге.

- Третий час пробило, Свята! – потирая глаза, позевывает он. - Скрип моего пера как колыбельная для тебя в эту зиму? Я уже, ах, какой конец сказки додумал. Тебе верно пурга разболтала? Не хнычь, ты не будешь ее боготворить в конце зимы! Я по обыкновению в последней главе выворачиваю наизнанку плоть. Сдираю кожу с персонажей – окровавливаю бумагу.

- Кудесник! Я никогда не вожделела ее плоти. Я… Ведь я… Не налюбуюсь ее душою. – гнусным стенанием выдавливает Святослава в него слова.

Сказочник, не обуздав себя, прикрываясь бумагами, громко хохочет.

- Извини, я больше не буду. – он издает смешок. - Режиссер театра преисподней, как-то завидев танец балерины, сорвал с нее плоть, так вожделенна была душа ее для режиссера, не плоть. Увидев же душу, принудил плоть сожрать. Чей почерк? – он швыряет ей в лицо рукопись. - Что же было с душой не так, а?

- Она отсутствовала напрочь. – рыдая, выискивает чистые звуки Святослава.

- А ведь я исправляю ошибки в твоей рукописи, Свята. А как ты мне отплачиваешь?! – низко бормочет он. - Ты на каждой странице книги, без тебя нет ни одного персонажа! Да как ты дозволяешь себе быть такой жалкой?! Сотру и ту тихую главу о вас двоих к черту молчанием! И холод закутает тебя по горло, к кому бы ты ни прижалась.

Святослава вскрикивает, встает, идет к его столу, макает перо в чернила, расстегивает на себе верх дымчатого полотна платья и пишет на груди «ВАЛЕРИЯ». Она оборачивается на Сказочника.

- Боитесь автор, что мои отвратительные чувства упадут на ваше безупречное письмо?! – Святослава сжимает в руках бумагу. - Бумагу замарать боитесь?! Пишите на мне этот бред. У вас портвейн не залежался? Дверь была заперта весь январь! Ждали, пока я отморожу руки, писать больше не смогу и вы за меня допишите?

- Я спал. – невозмутимо выдает Сказочник.

- Весь январь? - выслеживает его взгляд Святослава.

- Мне снилась дивная небылица. Видеть неустанно сны - театр, который ты не можешь покинуть. Театр без антрактов. Ох, этот театр преисподней! Хотя, тебя я, вроде, на подмостках видел. Ты же была промеж актеров преисподней. Все! Я все видел! Ты вышла из сказки! – Сказочник хохочет. - Ты вырытый труп из книжного бреда! – он катается по полу со смеху. - Ты не в ту дверь постучала.

- Ох, не углядела дощечки на двери с надписью: «персонажам запрет на вход в лавку искушения». – возмущается она. - Весь декабрь мой ключ отпирал дверь, как маслом помазанный. Да и какого искушения вкусила я здесь? Я ничего не откушала с твоего стола, просто брала в долг книжки для чтения, а ты засудил меня как блудницу, поддавшуюся ночлежке для сношения с выдернутой душой, заточенной в книгу!

- Не та тропинка, Свята. Не тот порог истоптала. Я тебе дозволил всю!.. – недоверчиво оглядывает он ее. - Понимаешь, я измазал, выкрасил всю зиму, так как ты хотела до кончиков сорванных веток. А ты… Плетешься в конец улицы… Я думал, ты моя пурга, а ты слякоть. Обойду тебя, ногами не ступлю из лавки, но пачкать тобой бумагу больше не буду.

Раздается стук в дверь. Святослава накидывает пальто, скрывает лицо под капюшоном и подходит к окну, дабы разглядеть, кого там принесло. Она рукавом пальтишка расчищает запотевшее окно, вглядываясь в холод за окном.


Часть 2
СНЕЖНОЮ ЗИМОЮ С НЕЖНОЮ ТОБОЮ

Вечер. Крохотная деревенька на дороге у города. У покрова изо льда собрались постыдные зрители. Скрипач пиликает трогательную мелодию так, что сердце побаливает, под нее выплясывает Святослава на ледяной синеве, изводя накопившихся порочных горожан обгаженным холодом льда. Она сдирает с себя одежду, оставаясь только в корсете цвета крови, прижимается ко льду и лижет его, берет грязный снег, красуется, обмазавшись им, сыпет снег перед собою и вдыхает его, как опиум, тащась по льду от блаженства.
Не замысловатый танец приспущенных панталончиков едва ли мог обронить на лед чьи-то кровные денежки, но Святослава, навязываясь, снует по кругу перед зрителями со шляпкой, однако, никто не бросает ни монеты. Она расстроено, подпрыгивая на одной ножке, подтягивает панталончики, сползает со льда.

На лед сию секунду вихрем ниспадает ржаво-рыжего цвета волосами, небрежно завитыми, девушка Ирина. Зеленые глубокие глаза ее и сухие губы скорее бы сошли за упавшую осень, но лед не трескался от ее отражения, посему опознал в ней северных дуновений чарованье. Либо слукавил. На ней белое прозрачное платьице с глубоким разрезом. И слева, где воткнуто сердце, истекает кровью стрела. По облику ее ей около двадцати восьми годков.

- По случаю того, что зима вступает в свои права, пора бы и попроказничать, дабы не околеть, - хитрой улыбкой зазывает Ирина. - Подвижная игра: «заморозь»!

Ирина выталкивает Святославу на лед, та грохается и, глумясь над публикой, вяжет повязку на глаза.

Святослава на ощупь рыскает чью-нибудь плоть, протягивая слоем инея покрытые руки, будто к пылающей струе рукомойника. Она неуклюже соприкасается с каким-то слабым телом, чуя как оно, с содроганием дотла, разорено от вынутых гвоздей. Святослава вдруг слышит разъяренный лай собак, и резко сдирает повязку с глаз. На нее бросаются собаки Валерии, женщины около тридцати трех лет, находившейся чуть поодаль.

Валерия - дьявольские зеленые глаза изверга, гибельные тяжеловатые скулы, эпатажный крупный нос, насытившиеся губы погребального цвета с впадиной в преисподнюю. Длинные, русые, кудрями струящиеся волосы ее перекинуты на один край лица, часть волос же с другого края напрочь отстрижена. Вся ее плоть окутана железными браслетами, цепями, шипами, серьгами и прочее.

Валерия стоит в окружении двух мужиков, один из них что-то рьяно шепчет ей на ухо. Она курит, еле держась на ногах, бухая в доску, и поплясывает, крутя в руках цепи поводков. Будто художник, она разглядывает с мужиками снеговика, и пытается как-то исправить его вид, одалживая ему на время скучной зимы свою черную шляпку с выпуклой алой хризантемой.

Святослава рычит на собак, стоя на корточках.

- К ноге! – властным и томным голосом шепчет Валерия.

Хозяйка Валерия, размалеванная, обмазанная пунцовым инеем, буяня, оборачивается на своих собак, бросив беглый взгляд на Святославу свысока. Собаки послушно плетутся в конуру меж ног Валерии.

- Какое ваше желание? – прикидываясь паинькой, выдает Святослава.

- Как? Хочу, чтоб снеговик превратился в готического принца, – надув губы говорит Валерия. - Ну, что он не превращается?!

Валерия ударяет грубо по снеговику, тот ломается, сгорев от развязанной нежности с рук его госпожи, и гниет на снегу в позе пепельницы.

- Сказок начитались? – жмурясь, хамит Святослава. - Зелья надо бы заварить. Приворотного. А не попрошайничать.

- Слышь ты?! – хриплым голосом грубит Валерия. - Какая я тебе попрошайка?! Пошла прочь!

Святослава, как выброшенная соринка из глаз Валерии, отряхивается от снега, и вновь порхает по льду, продолжая развлекать зрителей.
Валерия, отрезвляясь от выпитого, стекающего на лед, сжимает руками голову, ложится и воет, упершись лицом в черную льдину, выжимает слезу изо льда. Еще и сажа с ее души измазывает лед воплем.

Святослава, не успев затормозить, врезается в Валерию, и с грохотом шлепается на лед. Она приподнимает голову кое-как, глядит и видит на льду пятно отражения Валерии.

Смеркается. Святослава сидит на бревне у крылечка бани публичной избы Настасьи, той безбожной избы, что в крохотной деревушке на дороге у города. Где сыпет с декабря по февраль только кровь зимы. Где заражены истерикой даже домовые.

Застуженная, погрязшая в снеге Святослава, прикладывает ко лбу лед, издавая звук раскопанной боли. У столба подле нее привязана собака Валерии, она беспокойно бегает из края в край по расчищенной от снега земле в каких чудных нарядах.

- Эй… Разрядили то тебя как беднягу. – Святослава поглаживает собаку.

Собака, скуля, бросается на колени Святославы. По двору бредет с огрызком граната Ирина.

- Свята… Ты здесь. – озадаченно оглядывает она Святославу. - А чего стражника особы этой хриплой не ублажаешь? Мы ж с девками в доме переобулись уже… Ты так вспотела, побежала к бане, никто и не посягнул соперничать.

Святослава пожимает плечами, улыбаясь грустно.

- А чего сидишь тогда здесь как на снежной веранде? – вопрошает Ирина. - Подохнешь от холода. Шкура-то безделушка.

Святослава кивает, поглаживая собаку.

- Синячище то откуда, нашкодила чего? – Ирина раскапывает подошвой ямку в снеге.

- Я ж на лед рухнула об госпожу эту наяву. Теперь будто льдинка под кожей как заноза.

- Гм… На клоунаде?

Ирина уходит в дворовую уборную с не запирающейся дверью.
Из бани с комком грязи на сапогах выходит Стражник Валерии.

- Малютка, как лампа в парилке загорается? – Стражник дергает Святославу за косу.

Святослава входит за Стражником в предбанник, отпирает дверь парилки и тут же отдергивает руку от горячей железной ручки. Она зажигает лампу в протухшей от дыма парной, и посреди почерневших стен, заляпанных побелкой, видит в желтом приторном свете сильно пахнущую ругательным зловонием Валерию. Та сидит на лавке, курит и прикрывается рукой с сигаретой, потирая глаза. Перед нею Лекарь травой сливового цвета в руках водит по лицу Валерии, обернувшись на Святославу омерзительным взглядом разбойника.

- Никого к нам не впускать! – грозно выпаливает Лекарь Стражнику.

Святослава, отторгнутая, шагает с порога прочь.

- Принцу моему миску подай с молоком, - вполголоса говорит Валерия.

- Собаке? – боязливо уточняет Святослава.

Святослава забегает в предбанник с бутылью молока. Перед крошечной печкой, в длинном потрепанном халате, стоит на корточках Ирина. Халат ее еле как завязан поясом и того гляди спадет с нее. Она держит темно-кирпичного цвета пипиську Стражника в глотке и бьет себя по щеке.

- Протухшим угостишь ее принца, она тебя в неглиже на виселице в зимнюю непогоду вздернет. – спохватившись, бормочет Стражник.

Стражник подходит к Святославе, берет у нее из рук бутыль молока, пробует на вкус.

- Да стой уже, я так до утра буду пол отмывать, - устало говорит Ирина Стражнику.

Ирина берет тряпку, поласкает ее в тазике, садится перед Стражником на корточки, и вытирает его ботинки от засохшей грязи.

- Что все так трясутся над ней? Что за особа такая причудливая? – натирая ботинки Стражника, выведывает Ирина. - Из каких закромов города, что в рабах у нее водятся в избытке новорожденные купидоны?

- В замке Гололедицы зимует.

- Она нездешняя?

Святослава выбегает на улицу, хлопая дверью. Она отвязывает собаку Валерии, и выгуливает ее во дворе. Отойдя за баню в узкий проход, в крохотном окошке, Святослава пробует подглядеть в парилку. Она осторожно расчищает окно снегом от спутанных слов.

Валерия сидит на лавке - вся зареванная, стиснув зубы, вся вырезанная из кипятка пара, взмокшая в хламе парилки.

- Я к утру с ума сойду, – замучено шепчет Валерия.

Лекарь подносит чашу к ее рту.

- Ну, ну, ну… Тщщщ… Сокрушаться от испорченных костылей – не твой ход, и не твоя масть!

- Я не буду ничего глотать, кроме яда.

- Валерия…

- Куда эта боль уйдет? Куда она такая уйдет?

- Валерия... Ты не можешь быть так легко уязвима для эдакой чепухи! Услышь меня! Ведь кровушка стынет в жилах от одного твоего взгляда…

- Угораздило же меня… Ну… Мне плохо… Все! Я умру от разрыва сердца!

Обгоревшим от вопля ртом Валерия закуривает очередную сигарету.

- Как я проснусь без него. Еще и декабрь на дворе. Безлюдно так кругом.

- Пусть он попробует встретить зимнюю метель без твоих объятий. Пусть зима кружит в его окнах пургой твои измены.

- Слезами скатываясь по его стеклу. Мне его не хватает, - вскрикивает Валерия. - Подношения лицедея, безвкусица – вот что в обломках сердец!!! А любовь только в кипе книг в изобилии и врасплох. Я хочу шрам! Я выколю себе шрам! Узор, ничего не обозначающий, и вложу в него свой указ для сердца, чтоб больше не ослушалось.

- Вот и чудно. Дивные манеры. Королевские!

Валерия сдирает с шеи бусы с острием и колит себя - льется кровь. Слышно скуление собаки Валерии.

- Мой принц и тот уже предательски сидит у чьих-то ног. – обиженно скулит Валерия.

Ее кровь капает по дощатой лавке, как вдруг Валерия под лежанкой примечает краешек припрятанной рукописи, она достает ее, протирая от золы, заглядывает внутрь.

- «Снежною зимою с нежною тобою», – довольно читает название Валерия. - Прочтешь? – она протягивает листки пожелтевших бумаг Лекарю.

Святослава, смутившись, глядит в окошко предбанника, и, заступаясь за зарытую рукопись, плачет.

Валерия в сопровождении Лекаря и Стражника выходит из бани. Она накидывает на голову платок, дабы скрыть лицо.

- Все! Завтра же идем в церковь! – насмехается Лекарь.

- Куда? – бьющим взглядом оборачивается Валерия.

Лекарь хохочет, вульгарно тявкая.

- Колеса. – повелевает Лекарь Слуге, бантиком повязывая клетку со снадобьями. – Заскочим на рынок за свежим урожаем, пока его не соскребли толстосумы.

Валерия, кивая, разыскивает взглядом свою собаку. Она оборачивается и видит Святославу, стоящую на снегу в немытом платьице, будто с пугало, и держащую в руках поводок с собакой.

- Ко мне! – приказывает Валерия.

Святослава с собакой подходит к ней, видя, как в глазах Валерии притаилась пурга.

- Поводок из рук выпусти. – потаенно заигрывает губами Валерия.

- Верните книгу, пожалуйста, - стыдясь, обрывисто выговаривает Святослава.

- А с виду такая деревенская девчушка… Кто обучил тебя так писать? – Валерия подзывает Лекаря.

- Вы.

- Как?

- Вы… вряд ли будете читать такой бред. Это мое больное воображение разыгралось. Верните… Ведь… Ведь это как дневник. Сокровенно…

- Что скулишь как собака?! Я что выволокла на улицу твою душу? - Валерия теребит мордочку собаки. - Загляденье! Или же ты отображаешь в книжке как угробила и закопала господ за банькой, протыкающих и без того вычурный шрам? А, может, выписываешь себе, будто Лекарь снадобья, дабы заглушить изумительный хор преисподней?

- Я истекаю на эти бинты.

- Ох! – Лекарь облизывается. – Ты не похожа на горожанку. Я ими сыт по горло.

- Поехали. К наступлению темноты надо обрести крышу над головой. – Валерия шагает за двор. - Заплатку пока наложи, дабы перезимовать и не истечь любовью, - бросает она Святославе.

- Это гнусно. – дерзит ей Святослава.

- Не очень.

Валерия берет на руки собаку, и, ласкаясь с ней, уходит. Святослава бежит за ней, выбегая за ворота, падает на не посыпанном песком снегу.
Валерия забирается в повозку, видит на сиденье крошечного слепленного из снега снеговика.

- Шевелись! – выкрикивает Лекарь Кучеру. – Прокачу с ветерком.

Кучер ударяет по лошадям кнутом. Валерия бросает взгляд на Святославу, и скрывает лицо в повозке. Та выбегает на дорогу, глядя ей вслед.