Косовская Мария : Экстрасенс

Экстрасенс

- Он подходит вплотную, в глаза прямо смотрит. «Падай!» - говорит. Я как стоял, так ровненько назад и свалился. Затылком ударился. Жесткачь! Шишка с кулак! – Мазур показал всем кулак, а потом шишку. Одноклассники изумленно кивали. Прозвенел звонок на урок, но никто не спешил на свое место.
- Дай шишку потрогать! - Славка недоверчиво сощурился, всматриваясь в копну волос на затылке Алешки Мазура. Он был из тех, кто не пошел на сеанс Кошпировского в ДК и не видел триумфального падения Алешки на сцене.
- Перебьешься! – сказал Мазур, отталкивая Славкину руку.
- Рыжий, не перебивай, дай дослушать! - Ирка Дитрих строго посмотрела на Славку, он смиренно вздохнул и опустил руку.
- Леха, рассказывай! Че дальше? Видения или галлюцинации были? - Ирка тоже хотела попасть на сцену, но толпа оттеснила ее от прохода и сколько она не пищала: « У меня рубцы!», ее не пропустили. Теперь она с завистью слушала Алешку и хотела все в подробностях знать.
- Еще какие! Это вааще!
- Так, что здесь происходит?! - в классе как-то незаметно для всех материализовалась Нина Ивановна. - По местам! – она постучала по доске указкой.
- Ну вот! Блиииин! – расстроилась Ирка, машинально поправила лифчик на маленьких грудях, пригладила юбку и пошла к первой парте в среднем ряду. Славка и Алешка переглянулись и подмигнули друг другу с ухмылкой.
Все расходились и разочарованно рассаживались. Нина Ивановна записывала, душераздирающе скрипя по доске мелом, тему урока: «Отечественная война 1812 года».

Алешка не пытался вникнуть ни в подробности сдачи Москвы, ни в причины поражения Наполеона, ему вообще было плевать на то, что там рассказывала училка. Он вспоминал события вчерашнего дня.

Он и сам не мог сказать, зачем падал на сцене. Подействовал ли на него дар экстрасенса или было неудобно ослушаться этого злого внушительного мужика с ровной челкой и жесткими морщинами вокруг рта. В такие моменты не думаешь, а чувствуешь, что лучше сделать, как говорят. От греха...
Экстрасенс казался очень неприятным человеком, и в тоже время манящим к себе, как к возможности чуда. Но никакого чуда не произошло. Алешка лежал на пыльном деревянном полу сцены и разглядывал блестящие залысины на лбу толстого мужика. За закрытыми веками глаза у мужика бегали, и он зажмуривался их сильней, что бы нечаянно себя не выдать.
Экстрасенс пояснял зрительному залу монотонным голосом:
- Люди на сцене не спят, их сознание совершенно ясное, они не могут пошевелиться, потому что сейчас их тело отключилось от мозга и интенсивно исцеляется! Вы все тоже исцеляетесь!
Алешка поднял голову и посмотрел на людей, лежащих на сцене. Действительно, никто не шевелился.
- Все закрыли глаза! – скомандовал Кошпировский.
Алеша опустил голову и закрыл глаза.
- Вы все сейчас исцеляетесь! Рубцы рассасываются, шрамы исчезают, проходят все сердечно-сосудистые, кишечно-желудочные, моче-половые заболевания, у мужчин улучшается потенция, у женщин исцеляются гинекологические заболевания.
Алеша приоткрыл левый глаз. От прожекторов над головой стало жарко и зачесалось в носу, но он лежал неподвижно и прислушивался к своему телу. Оно исцелялось. Хотя Алешку начали мучать сомнения...

- Мазур, ты слушаешь? – Нина Ивановна смотрела на него уже несколько секунд. – Алло! Гараж!
- Да, да, я вас слушаю, Нин Иванна.
- Повтори, пожалуйста, что я только что сказала!
- Алло, гараж!
- Какой ты остроумный, Мазур! Что я рассказывала по теме урока?
- Ээээ.
Алешка смотрел на доску, а в голове была гулкая тишина, и голос Кошпировского отсчитывал «один», «два», «три», «четыре», «пять».
- Садись! Еще раз замечу, что ты не слушаешь, заставлю писать реферат. И учти, на следующем уроке я тебя обязательно вызову к доске!
«А я не приду!» - подумал, садясь, Алешка.
- А если ты не придёшь, - продолжала Нина Ивановна. - Будешь ко мне ходить на каникулах и сдавать все темы! Ты понял?
«Вот попал!»
- Понял, спрашиваю?
- Понял, понял! - пробурчал Алешка.
- Так! О чем я?
- Партизанское движение! – подсказала Ирка.
- Спасибо, Ирочка! Итак, партизанская война велась еще до Бородина! Французы, которые попадали в засады партизан, безжалостно уничтожались. Лев Толстой писал...
Мазур очень старался удержать внимание на монотонной речи училки, но это оказалось выше его сил. Вместо нее он слышал спокойную красивую музыку и Кошпировского...

«Минута, другая и мы приступаем к окончанию. Вы мягко и легко выйдете из состояния, в котором были, если кто был. Прекратятся движения рук, головы. И если от прошлых наших передач кто-то приписал мне в вину, что вращались длительное время руки или голова, то сегодня это легко снимается, легко и прочно. И вам можно и нужно смотреть передачи дальше. Это не вредно и не опасно. Не бойтесь, откровенно, чисто и ясно смотрите в мои глаза, как я смотрю в ваши. И ждите успеха. Своеобразный психологический заряд возникнет в организме тех, кто участвовал в нашей встрече. На счете десять вы придете в состояние свежести, легкости, бодрости, и необыкновенно хорошего самочувствия. У многих потерялся страх, который давил и мучал долгие годы. Перестали дрожать руки, и главное, незаметно прошла боль. Тысячи женщин будут сегодня рожать без боли и легко! У многих я стимулирую нормальные процессы выделения молока! У кого было высокое давление, оно падает до нужного предела! У кого было низкое – оно поднимается! У кого были нарушения тазовых органов, это все легко и быстро, молниеносно возобновляется! Заживают душевные раны!
Итак, на счете десять вы все откроете глаза...»

Алешка вздрогнул от трескотни звонка и открыл глаза. Неожиданно вокруг оказался класс истории, на бурых стенах висели военные карты с красными и синими жирными стрелками, в открытое окно задувал ветер и колыхал грязно-желтую штору. Одноклассники кидали в портфели учебник, дневник, тетрадь. Урок кончился. Алешка потер лоб, встал и вяло потянулся за своим ранцем. Нестерпимо раскалывалась голова.
- Алексей, задержись пожалуйста, - произнесла Нина Ивановна, не глядя на него.
«Ну вот! Все из-за экстрасенса этого гребаного! Чтоб я еще хоть раз пошел эту хрень слушать. Да ни в жизни!» - думал Алешка, пока медленно рассасывались, как рубцы от операций, остатки отличников и хорошистов, которые имели потребность задавать после уроков вопросы и подхалимски восхищаться познаниями учителя.
- Лешенька, подойди ко мне, - обратилась к нему Нина Ивановна, когда в классе никого кроме них не осталось. – Ты что-то бледный. Плохо тебе?
Алешка подошел, сел на первую парту напротив училки и молча рассматривал написанные шариковой ручкой ругательства. Самым оригинальным показалось поэтическое сообщение:
«Над селом бревно летало,
Серебристого металла.
Развелося в наши дни
Неопознанной ху*ни!»
Он еле сдержался, что бы не хохотнуть. Это была свежая надпись, злободневная.
Нина Ивановна смотрела на Алешку. Кучерявый чуб своенравно торчал над худым, вытянутым лицом с крупным носом и какими-то очень взрослыми глазами.
- Я видела как ты вчера на сцене-то шандархнулся! Бедненький, наверно сотрясение мозга получил.
- Не...
- Да как же «не»? Ты же вообще пластом упал! Что, прямо так действовало?
- Ага.
- Прямо вот будто ноги сами подкашивались?
- Ага.
- Да что ты все «ага», да «ага». У меня что-то ни руки не поднимались, ни ноги. А тебя так прямо и проняло?
- Да говорю же!
- Больно было?
- Не было.
- А что ты чувствовал?
- Ничего.
- Ладно! Иди уже! От тебя все равно толку не добьешься. Дурят народ, ох чувствую, дурят.
Алешка, обрадованный что не заставили писать реферат, быстро испарился из класса, но из-за двери его все же догнало предупреждение.
- Да, не забудь, обязательно спрошу на следующем уроке. Готовься!

Алешка спустился по лестнице, стараясь не наступать на плевки, зашел в туалет, умылся над желтой раковиной холодной водой, которая тонкой струйкой всегда бежала из маленького ржавого краника, вышел и поплелся по коридору к выходу. Хотелось на свежий воздух, а еще лучше домой, спать и никогда никого больше не видеть. На Алешку порой находило что-то, он вдруг начинал испытывать отвращение ко всему окружающему, до тошноты, до рези в глазах, до гулкой и тупой головной боли. Хотелось выключить этот мир, как электричество в комнате. Или самому выключиться и вечно спать.
- Что-то устал, - сказал он себе.
- Мазур! – раздался за спиной голос Ирки Дитрих. Он не обернулся и толкнул деревянную дверь, выходя из школы.
- Алешка! Мать твою!
- Ты че ругаешься? Отличница, тоже мне!
- Погоди! – она догнала его и пошла рядом. – Ты дорассказать обещал про экстрасенса.
- И че?
- Расскажи!
- Не хочу!
- Ну пожалуйста!
- Покажешь сиськи?
- Что?!
- Ничего. Отстань от меня, - Алешка ускорил шаг и, не оборачиваясь, направился по протоптанной между елей тропинке к дырке в школьном заборе. Сторож каждый месяц заделывал ее, но кто-то снова дырявил сетку рабица. Оно и понятно, проход в заборе сокращал путь из школы метров на пятнадцать, а клумба на пути даже больше радовала глаз, чем когда смотришь на нее с тротуара.
- Подожди! Я согласна!
Алешка остановился. Вообще-то смотреть на сиськи ему сейчас не особо хотелось, как и на саму Ирку Дитрих, но такую возможность нельзя было упускать. Фантазии о женщинах и грудях молниеносно овладевали мыслями восьмиклассника даже при самом сильном сотрясении мозга.
- Ладно. Пошли. Но сначала покажешь!
Ирка, присмиревшая и молчаливая, шла рядом и стыдливо румянилась. Ее уже не волновал экстрасенс Кошпировский, она старалась вспомнить, какой на ней лифчик. Если старый мамин, застиранный, давно уже ставший из белого серым, будет стыдно показать его Лешке, а на ней наверняка именно он, ведь новый, изысканно черный, купленный на прошлой неделе на рынке, она старательно берегла для такого вот случая, как сегодня. Непредсказуемость жизни часто ставила Ирку в неловкие положения, как в прошлое воскресенье на дискотеке, когда она, нафуфыренная, опрысканная туалетной водой «Ландыш» стояла в темном углу за колонками и плакала, а парень, которого она считала своим, танцевал медляк и целовался взасос с крашенной под цыпленка блондинкой. И теперь Ирка была свободна от обязательств, ничто не мешало ей оголить перед одноклассником грудь. Ей даже хотелось сделать это, назло ему. И Алешка давно нравился ей своим грубоватым характером и показным презрением к женскому полу. Хотя, для нее он, конечно же, был малолетка.
- А куда идем? – спросила, наконец, Ирка.
- Ко мне домой.
- Зачем?
- А ты хочешь прямо на улице?
- Ну... Нет... А твои родители?
- На работе. Сестра в школе. Не ссы, кроме нас никого не будет.
- А ты приставать не начнешь?
- Нужна ты мне, приставать!
- Смотри мне, Мазур! За меня есть кому заступиться.

Алешка открыл обитую бурым дерматином входную дверь ключом, который носил на веревочке на шее.
- Входи. Я щас.
Он прошел в детскую, не разуваясь, снял кеды, дырявые носки и долго рылся в шкафу, отыскивая другие, но все попадались без пары. Алешка выуживал их, раздраженно бросал на пол и ругался себе под нос. Пришлось идти в дурацких салатовых тапочках на босу ногу. Но Ирка была погружена в раздумья и не обратила внимания на его ступни.
- Чаю будешь? – предложил Алешка, заходя в зал.
- Давай.
- Пошли на кухню.
Он поставил на газовую плиту чайник, резко и звонко треснул электрической зажигалкой и уселся за стол напротив Ирки.
- Ну, показывай!
- Прямо сейчас?
- А чего ждать? Потом будем чай пить, делиться впечатлениями.
- Я стесняюсь. Здесь свет яркий.
- Так ведь день же!
- Давай в зале, там шторы. И... Я сначала сниму, а потом позову тебя, ладно?
- Ладно. Дуй тогда - раздевайся.
Ирка ушла и не звала долго. Алешка ерзал на стуле, чувствуя сильное возбуждение и не зная как его унять. До сих пор он только однажды трогал живую женщину, но она была намного старше его и сильно пьяна. Это происходило в подвале, куда затащил его Славка, пообещав сюрприз. После того случая у Алешки осталось устойчивое чувство гадливости к женскому телу и страха перед подвалами. В его сознании даже как-то соединились стыд полового влечения и запах прелых, склизких канализационных труб. Он вспомнил фотографию, которую подогнал как-то Славка, как Алешка долго разглядывал ее, зажав между ног подушку и чувствуя сильное томление в паху. Но сейчас было совсем другое дело. С Дитрих они знакомы тысячу лет, и нет никакой связи между той женщиной на фотографии и отличницей Иркой. Это все равно, что пытаться совместить Старика Хоттабыча из фильма и экстрасенса Кошпировского. Чудеса бывают только в сказках, а красивые голые женщины - на затертых черно-белых фотографиях, особенно, если тебе пятнадцать. «Скоро шестнадцать!» - сказал вслух Алешка и мысли его потекли дальше...

Ирка Дитрих разглядывала корешки книг за стеклом серванта. Пушкин, Лермонтов, Толстой – классики стояли в неприветливых, строгих подписных томах и казались недоступными и ненужными, как королева Англии Елизавета II. Там же были семейные фотографии, некоторые в рамках, другие так, прислоненные к книгам. Ирка знала родителей и сестру Лешки, и сейчас рассматривала внимательно, как знакомых людей, про которых можно посплетничать. Мама, Валентина Федоровна, полная женщина маленького роста со строгим учительским выражением лица (она преподавала русский язык и литературу в школе, но у их класса не вела). На фотографии она держит за руку толстую девочку пяти лет, а слева стоит темноволосый пухлый мальчик. Все очень серьезные и немного напуганные, смотрят из фотографии, будто говорят: «Вот, какие мы!» Ирка знала, что отец Лешки пьет, наверно поэтому на фотографиях его не было. Только на одной, стоящей в серванте боком, худой мужик в телогрейке показывал на шампуре шашлык и широко улыбался. Ирке надоели фотографии, она попыталась рассмотреть свое отражение в зеркале серванта, но из-за книг была видна только узкая полоса, в которой помешалось недостаточно Иркиного тела, чтобы можно было удостовериться в его красоте. Она уже посмотрела, расстегнув на школьной форме пуговицы, что на ней тот самый страшный лифчик, и теперь решала, снять ли платье совсем или только распахнуть на груди. На какой-то миг пришла мысль вообще отказаться от сделки. На самом деле ей плевать на экстрасенса, и что-то унизительное было в том, чтобы оголяться вот так, без любви, но воспоминания о нем, целующемся с белобрысой сукой на дискотеке, казались еще унизительней. И Ирка уже хотела не просто показать Мазуру сиськи, а отдать ему свое девственное тело целиком. И все же было страшно и как-то неловко. Ирка решила, что не станет его звать. Она быстренько скинула форму, сняла лифчик, одела опять, расстегнула впереди все пуговицы и, придерживая края на груди рукой, села в кресло. Она думала, что в конце концов Мазур не выдержит и зайдет в комнату. Но он почему-то не заходил...

Их заставляли падать снова и снова. Сначала вместе с Алешкой на сцене было полно народу, в основном молодые женщины, пожилых Кошпировский отсеял сразу без объяснений причин. Сейчас-то Алешка понял, что старухи могли при падении поломать свои хрупкие кости, и целитель оказался бы вредителем на глазах у всех. А тогда Алешка решил, что, как любому нормальному мужику, экстрасенсу больше нравятся молодые бабы. Когда первый раз Кошпировский скомандовал: «Падайте!», пятеро остались стоять. Их экстрасенс попросил пройти на место, как нечувствительных к благотворным энергиям. Потом был приказ: «Встаньте!». Кошпировский отсеял еще несколько человек. «Падайте!» Трое остались стоять, и многие упали ненатурально, не хотелось удариться о пол еще раз. Под шепот зрителей их тоже отправили вниз. На сцене осталось семеро человек. Алешка смотрел, как экстрасенс приказал молодой женщине с тонкой косичкой: «Падай!». Она подняла нарисованные бровки, едва заметно мотнула головой и осталась стоять. «Падай!» - громче повторил экстрасенс. Женщина закатила глаза и опала мягко, аккуратненько расстелив себя на полу. Экстрасенс удовлетворенно кивнул и направился к Алешке. Его взгляд из под бровей, равнодушный, настойчивый, буравил «глаза в глаза», пока Алешка не сдался и не опустил взгляд. «Падай!» - потребовал экстрасенс. «Черта тебе лысого!» - подумал Алешка и вдруг заметил на штанах у экстрасенса, прямо на ширинке, маленькое кругло пятно. Он усмехнулся. Из злого волшебника Кошпировский превратился в обычного человека, который плохо стряхивает в туалете. Алешка поднял голову и смело посмотрел Кошпировскому в глаза. «Падай!» - настойчиво повторил тот и направил в лицо Алешке ладонь с растопыренными пальцами. Мазур усмехнулся и подмигнул. Такая реакция удивила Кошпировского, но он уже набрал в легкие воздуха, чтобы крикнуть, как Алешка вдруг начал падать назад совершенно ровно, не сгибая коленей, не наклоняясь туловищем, и шлепнулся на пол с таким грохотом, что в первых рядах вскрикнуло несколько женщин, решив, будто он проломил головой пол. Алешка ударился затылком и сознание его померкло.

- Эй, парень! Ты в порядке? Иди! Сеанс заканчивается! – Кошпировский тряс его за плечо.
Алешка сел. Его тошнило, в глазах мелькали красные огоньки, а голос экстрасенса казался тягучим, вязким и противным. Шатаясь, Алешка спустился со сцены, прошел к выходу из зала, вдоль гардероба и оказался на улице. Здесь он сел на корточки и прислонился к стене. В душе царило опустошающее чувство бессмысленности. Что он хотел доказать этому экстрасенсу?
- Парень! – его звала женщина с прилизанными светлыми волосами, слишком хорошо одетая для провинции. - Слышь!
- Чего?
- Хотим предложить тебе сотрудничество.
- Какое?
- Будешь ездить с нами и на сцене падать. Сегодня бесплатно ударился, зато потом деньги будем платить.
Алешка сплюнул в пыль у ее ног.
- Хорошие деньги! - произнесла она, многозначительно подняв левую бровь.
- Да идите вы... в жопу!
- Но, но, мальчик! Не надо грубить!
Она развернулась, сказала тихо: «Придурок» и скрылась в прохладном ДК.

Терпение отличницы кончилось.
- Мазур, - позвала она. Тишина.
Ирка встала и на цыпочках прошла в кухню. Алешка спал, положив голову на руки, чайник безнадежно кипел. Она выключила газ и, склонившись к его уху, крикнула:
- Подъем!
- Аааа! Что! Очумела?
- Сам ты очумел! Тебя в соседней комнате обнаженная девушка ждала, а ты дрыхнешь!
- Да пошла ты!
- Сам пошел! Дурак!
Ирка убежала обратно в зал, схватила свой портфель и уже была у двери. Алешка заслонил собой выход и взял Ирку за руку.
- Ладно тебе! Прости! Я с перепугу. У меня голова болит. Давай в другой раз.
- Другого раза не будет! – она высвободилась и надменно дернула дверь.
- Да погоди ты!
- Чего тебе?
- Ты еще интересуешься экстрасенсом?
- Ну...
- Ир, это все вранье. Лажа. Только ты не рассказывай никому, ладно?
- Почему?
- Я прошу тебя об этом!
- Хорошо, - она улыбнулась и намотала на палец прядь волос. - Но у меня будет одно условие...