Васёк : Зашкалило!

А совесть зашкалила за величины,
Которые в минус ушли от нуля.
Краснеть, извиняться им нету причины,
Вздыхать, лицемерно потупясь: «Ох, бля!..»

Немерено денег. Зовут к микрофону
Давать интервью языком из говна.
Уж лучше послушать бомжа-мудозвона,
Которого на хер послала страна.

Пускай он расскажет, что выпить охота;
Как холодно зиму прожить без галош;
И что он ходил, как и мы, на работу,
Пока не сразили жестокость и ложь;

Как он подыхает, себе добывая
На завтрак, хер знает, какое сраньё,
Пока накануне бездельного мая
Из ящиков слышится чьё-то враньё.

Не нужно тем жить, о жратве беспокоясь,
О будущем нет волноваться причин.
Упала цена на понятие «совесть»
До самых грошовых смешных величин.

Я сам докачусь, вероятно, до ручки.
Меня доконает гастрит и артрит.
Но жопу вылизывать херу иль сучке
Не буду. Особенно - тем, кто пиздит.

И в день броневого стального парада
У тех, кого совесть стремится к нулю,
Поеду в старинный район Ленинграда,
Нажрусь во дворе и все там облюю.

Поеду к учителю прямо на хату
В пожаром его исковерканный дом,
Пойду по проспекту, бухой и пиздатый,
Дорогу во тьме узнавая с трудом.

Я выйду наверх из метро «Петроградской»,
Там город поношенный, как и всегда.
Как будто Москвы вовсе не было блядской,
И жизнь не прошла, как в окне города.

Наверх поднимусь и, нажавши на ручку,
Начищенную, как старинный пятак,
Войду и скажу: «Мы хотели, как лучше,
И что стало с нашей страной? Как же так?!»

Учитель в постели, до боли знакомый,
Задумавшись горько, откроет вино,
И взглядом, измученным от глаукомы,
Посмотрит в открытое в Питер окно.

Он жил, как историк, пешком всю Россию
За долгую жизнь исходил с рюкзаком.
Века и пространства душой он осилил.
Но он не носил заявленья в партком.

Он знал наизусть этот яростный город,
Он чудо мальчишкам открыл – Петроград.
И тут я пойму, что он просто мне дорог.
И он улыбнется и скажет: «Я рад».



































< br>









































































< br>