Ралевич : Бледная повесть. Часть первая

Внешность всегда обманчива для тех, кто ничего не знает.

Проложек

Ни один лучик палящего солнца, ни один из людей вокруг, никто не видел того, что было. И за предосторожными ожиданиями этого события никто не заметил, какой человек ушёл. Лучики и взгляды лишь скользили по деревянной крышке гроба. Ярослав стоял на кладбище и умолял Бога забрать их всех, а её вернуть.


Часть первая

Что же было?
Декабрь. Метель. Вьюга.
На улице далеко за час ночи и далеко за минус двадцать. Мрак сошёлся клином вокруг заведения со слабым светом внутри. Ветхая продуктовая забегаловка, которую не понятно по какому признаку приткнули именно здесь, в небольшом отклонении от главной дороги, никогда ещё не была приютом для такого рода гостей.
- Как тебя зовут?
- Ярик.
Мальчик сидел в грязном непроворотливом складике напротив продавщицы, впустившей его через деревянную перегородку, и жевал бутерброд. Заломанный к нижней губе окоченевший подбородок дрожал от холода.
Ярик был одет в спортивную мастерку на свитер, и резиновые сапоги.
Те сопли под носом мальчика, которые ещё не успели замёрзнуть, стекали на колбасу. Татьяна Петровна, пригубив за компанию стаканчик, почувствовала, как горячий чай опалил лёгкие. Но Ярик раз за разом отшаркивал синими губами дымящуюся жидкость и тут же тянул в рот уменьшавшийся бутерброд.
При расспросах продавщицы, оборванец пытался неуклюже выгородить свою мать. В следующие полчаса добродушная пожилая женщина совершила хороший и плохой поступок. Во-первых, она из всего вранья мальчика выудила нужное: что домой ему сейчас лучше не возвращаться. А вслед за этим позвонила в полицию.

Можно сказать, что дружба между пожилой женщиной и девятилетним мальчиком родилась почти сразу, самая настоящая и невыдуманная. Через два дня, припорошённый снегом Ярослав вновь топтал снег на пороге магазинчика. На часах было два часа ночи, а на градуснике ничего не изменилось. От изголовья фонаря на улице валил снег.
Мальчик снова попросился в тепло. Весь замызганный слезами, он утирался холодным рукавом мастерки и подтягивал шмыгами сопли. На складе он поведал об окончании первой ночи, но сначала пришлось пальцы отогреть. Стоя над грязным краном, Татьяна Петровна приговаривала:
- Терпи, терпи. Онемение – это пожарик на теле. Сейчас, сейчас потушим.
- Я…я…ещё…н-н-икогда…н-н-н-е слышал такого… - звеня жёлтыми зубами, говорил заикавшийся от холода мальчик.
И, правда, колики под кожей замерли сами собой, побыв немного под водичкой. Ярик видимо наслаждался сырым дыханием от струй горячей воды.

- Так когда же ты домой-то попал?
- Я не скоро попал. Мы мамке звонили, а она, наверное, занята была – с набитым ртом рассказывал Ярик – Или отчим ей не давал подойти.
Покушав, мальчик снова затрясся и начал всхлипывать:
- Можно… можно я сегодня у вас посижу?
Встретив благосклонный взгляд Татьяны Петровны, он в смущении продолжил:
- Только не звоните им, не звоните. Если они меня заберут, мамочка злая будет.
Татьяна Петровна набрала воздуха.
- Твоя мамочка сегодня была у меня.
- Правда? – глаза мальчика распахнулись – А что она вас? Она вам пришла спасибо сказать?
- Да уж… Спасибо… - протянула продавщица, но не могла дальше смотреть на обманутого ребёнка. Татьяна Петровна не выдержала:
- Твоя мама пьяная приходила, говорила очень тяжело.
Но мальчик не поверил:
- Да нет же, это не моя мама. Моя мама красивая, добрая, и пьёт только по праздникам. Знаете, она меня любит?
Он задумался.
- Она меня на праздники всегда гулять отпускает. Всегда целует и говорит, чтобы я до ночи не пропадал. От неё ещё пахнет домом… Сегодня нет праздника?
Так рассказывал Ярик.
Дослушивала этот детский лепет Татьяна Петровна уже лицом к окну, подтирая свою курносую шишку.


**
Вскоре встречи стали привычными.
Только в третью ночь мальчик сознался в том, как мать забрала его из полиции, и сколько синяков и в какие места ему прилетело. Татьяна Петровна поняла, что мамашу там саму чуть не оставили – руки марать не захотели.
- Я два года жил в социальном центре. Нас много было - поведал в один из дней Ярик.
Вблизи нового человека проступал характер мальчика. Что бы ни делал Ярослав, его действия приобретали оттенок тепла. Люди, а в его маленькой детской жизни встречались только прохожие, смотрели на мальчика искоса и с холодным недоверием. Неправильно, конечно, говорить, что это честный ребёнок, но ему просто-напросто некого было обманывать. А вставая перед выбором, он предпочитал лгать себе, а не людям. Так этот слабый ребёнок был уверен, что сильней остальных.
Татьяна Петровна заметила, что Ярик очень любит молчаливых людей. Если придёт какой-нибудь человек, кротко попросит нужный товар и выйдет, то после его ухода мальчик вздохнёт, на губах его забрезжит улыбка, и он скажет: «какой красивый человек». Только большинство таких людей были хмурые. И это смущало Ярослава. Нужно было ожидать, что в один день он встретит не хмурого молчаливого человека и влюбится в него.
Иногда он делал что-нибудь внезапно. Так внезапно, как люди просыпаются.
Однажды мальчик помогал Татьяне Петровне раскладывать продукты на складе, и вдруг запел – просто, ни с того, ни с сего. Как показалось, продавщице.
Слоги про маму тянулись из слабого детского горлышка.
Пожилая женщина через силу сдержалась, чтобы не заплакать. Но, спустя минуту, не могла признаться, что слышала это – хотела забыть скорее, чтобы к горлу снова не подступил влажный газоподобный ком. Оказывается, Ярик выучил эти строки в социальном центре, когда скучал по маме. Это была песенка мамонтёнка.
Мальчик стал регулярно помогать продавщице на складе. В эти дни женщина была расточительна на эмоции, а рассказывать о ребёнке домашним не видела смысла.
Однажды Татьяна Петровна заметила: из пачки для поштучной продажи стали потихоньку исчезать сигареты. Она ждала, только по старости, собственного признания от Ярика, а мальчик думал, что пожилая женщина рассеяна, и не заметит. Так и не дождавшись, женщина пригрозила шныряльщику их дружбой, настращав заодно огромной нотацией (опять по старости), смысл которой рассчитывала услышать от него самого.
Но вслед за этим не избежать было ещё одной, более остервенелой выходки. Правда это была не выходка, а чья-то жестокость.


**
Светлана Караваева нетерпеливо жала на звонок квартиры своей матери. Металлический отглас раздавался внутри квартиры, и вот послышались тяжёлые и вместе расторопные шаркающие по половицам шаги.
- Иду-у. – Приглушённый металлический голос сопровождал глухие переваливания.
Светлана вошла.
- Уф! Мам, а чем-то у тебя воняет?
В комнате действительно стоял сладкий спиртной смрад.
- Пойдём, что покажу – значительно посмотрела снизу на дочь грустными глазами Татьяна Петровна.
В зале лежала на диване, свернувшись калачиком, щупленькая детская фигурка. Впрочем, щупленькая лет для двенадцати – дать меньше было нельзя. Белая мастерка задралась над поясницей.
- Мама, кто это? – прикрыла рот Светлана.
- Чишь! Пошли, расскажу.
Так, на кухне матери, Светлане, укутанной в пуховый платок, случилось впервые узнать историю Ярослава.
Два трагикомичных лица обречённо смотрели в друг друга. И что-то раздражённое сделалось в досаде дочери.
- А пьяный-то он как оказался?
- Да так. Какие-то местные отморозки споили. Пыталась узнать – а он же язык не вяжет, только поняла, что двое каких-то.
- Ой, сохрани Господь дитя.
- А что господь? Там ни господь уже, ни чёрта…
Татьяна Петровна задрала очки и провела по разбухшим векам.
- Мам, ты, ради бога, не вмешивайся за него.
- А что я могу…
Мать с дочерью сами не поняли, как попали в течь другой темы. Светлана принялась рассказывать о том, как посетила могилку отца.
- Как там Митенька? – прошептала Татьяна Петровна.
- Ой, надо, конечно, будет убраться. Надо – ответила дочь.
- По весне?
- Да. Чем раньше, тем лучше.
- Я тоже хоть что-то помогу – пообещала шёпотом Татьяна Петровна.
На самом деле она уже помогла. Ведь столько раз пожилой человек держал слово, что уже, можно считать – помогла, но…
- Куда тебе, мам? Раз есть прецеденты, давай не рисковать здоровьем. Тем более с сердцем.
Дочь рассказывала, что Валера Новый год проведёт в командировке с бизнес-партнёрами. Вчера ночью снова голубь врезался в окно, напугал Жору, а тот перепугал старшую Надю. Вот и не стала откладывать кладбище.
Сильная семья Караваевых легко поддавалась на глупости, но именно это привело Светлану к отцу сегодня.
Что до Ярослава, то перед уходом дочь позволила Татьяне Петровне ухаживать за мальчиком по мере сил, «но чуть что и она, не спрашивая, вызовет социальную службу».
- А потом и милицию – твёрдым голосом заключила она. – Надо, мама, надо.
Татьяна Петровна не рассказала дочери о том, как ей пришлось избавлять организм третьеклассника от этой мерзости. Когда суетливая дочь выходила в коридор, матери показалось, что она сейчас уловит прогорклый резиновый запах рвоты. Но та была в других мыслях:
- А помнишь, папа так же на диване калачиком спал? – уходя, спросила Светлана.
- Помню, дочь.

В этот же день Татьяна Петровна строго отчитала. Мальчик внимательно слушал её, потирая опухшие веки под большими глазами.
- Почему нельзя? Что в этом плохого?
- Ярик, потому что иначе тебе будет жить тяжело, и детишкам твоим. Посмотри: твоя мама пьёт, и посмотри, как тебе трудно. Посмотри!
- Моя мама хорошая – обиженно прохрипел Ярик. – Мне не трудно. Она меня вырастила, а Камиль её заставляет за водкой ходить и с ним сидеть. А она его жалеет. А меня любит.
- Смотри, какой у тебя синяк жёлтый. Ты хочешь, чтобы у твоих детей были такие?
- Это не мама! Не мама! Это Камиль.. – захлёбывался мальчик.
- Господи, какой ужас!
Татьяна Петровна схватила рот ладонью.
- А напоил тебя этой мерзостью кто?
- Две старшеклассницы…
- Девочки?! – воскликнула Татьяна Петровна. – Да как же?
- Я видел чего не надо…
Больше Татьяна Петровна ничего не добилась, а вечером, когда мальчик пошёл домой, куда женщине было даже страшно отпускать его, состоялся уже более свободный телефонный разговор с дочерью:
- Мам, мам послушай, тебе это надо?
- Не знаю, не знаю!
Через трубку было понятно, что она плачет:
- Не знаю! А как ещё? Как, доча?
- Я тебе говорю как. Давай я позвоню, пусть сами с этими идиотами разбираются. Давай, мам? – уже наставительно спрашивала Светлана.
- Ну, может, уляжется? Вот Новый год, наотмечаются, потом, может, займётся им…
- Чего?! Не смеши, мама. Даже если так, оно тебе надо? Подарок… новогодний…
Раздались всхлипывания.
- Мам, хочешь обижайся, но я тебе сказала, если из-за него ты себя так изводить будешь, я сразу позвоню.
- Хватит… - гундосо рыдал сопряженный голос. – Хватит!
- Да нет, не хватит, мам. Он сейчас домой ушёл? Всё. Я тебя предупредила, мне твоё здоровье важней. Ещё не хватало! А потом что, отрыгивать ему будешь?
Но куда уж там обижаться. Татьяна Петровна об обидах не думала.
Дальше в разговоре было много других сентиментальностей: Татьяна Петровна объяснила дочери, что так страдает только потому, что впустила его в дом. А дочь отрезала: помогать мальчику, но не увлекаться. Дочь, похулив мать за косность, в конце концов попрощалась и погрузилась в домашние дела, правда и с тяжёлым за мать сердцем.


Новый год
Больше Ярослав не был дома у своей новой знакомой. Видимо, пожилой женщине удалось пронять ребёнка, и тот отныне никуда не вмешивался, избегал плохих компаний и предложений, и думал отныне всегда прежде, чем кого-нибудь послушать. Так и перестал нуждаться в приюте. Теперь же сам приходил и помогал по магазину. Мать несчастного, видимо, непрочно скрепилась, и ребёнок мог в относительной безопасности жить и кушать дома, а новая знакомая баловала его гостинцами.
На Новый год получилось, что Ярослав остался в ночную смену с Татьяной Петровной. Была снежная ночь. Чем ближе приближалось двенадцать, тем неохотнее мальчик говорил о доме, и совершенно туда не торопился. Он пытался прятать глаза, когда речь заходила о «мамке» и Камиле. Татьяна Петровна сочла небезопасным для Ярослава встречать праздник с семейкой, и, разумеется, предложила остаться с ней. Радости ребёнка не было предела. Он снова заговорил о красивых людях, о том, как ему надоела школа и, какая у него добрая мама. Он даже почувствовал себя на какое-то время главным перед Татьяной Петровной, мужчиной. Но когда Ярик узнал, что после двенадцати приедет семья Татьяны Петровны, вдруг занервничал и куда-то засобирался. Наверное, он жутко стеснялся. К тому же, обещали детей.
Татьяна Петровна отговорила, пообещала много домашних гостинцев, и соблазнившийся ребёнок остался, но тихо и неприметно, даже когда пожилая женщина считала удары часов, он молчал и длинным, выхваченным красными веками взглядом, смотрел в окно. Женщине показалось, что ребёнок невыносимо заскучал по маме, даже хотела проводить до дома, но испугалась.
Когда Татьяна Петровна сказала, что дочь с детьми уже подходят, Ярик, видимо, почувствовал необходимость сглотнуть: кадычок его подошёл к горлышку и тут же снова запрятался в шее. Это улыбнуло женщину.
Наконец на улице послышались суетливые голоса, и вот их громкость будто увеличили – через минуту, трое гостей с сумками и пакетами появились в тамбуре, вся семья оказалась в сборе на тесном складике, и с ними Ярик.
Женщины только скользнули взглядом по Ярику, но внук Татьяны Петровны долго присматривался к нему. Ярослав отвёл взгляд почти сразу, и ему стало невыносимо стыдно, обидно и тесно в этой коморке. Зато он сразу обратил внимание на высокую чернобровую девушку с уверенным лицом. Она поцеловала бабушку и прошла на склад. Каштановые букли пружинисто запрыгали по спине.
Татьяна Петровна очень радушно познакомила родных с Ярославом.
- Во-от, а это помощник мой, Ярослав – сказала она, поворачиваясь боком: тот притаился за её грузной фигурой.
Ярик сконфузился.
- Ярик, это Светлана Дмитревна, а вот Надя и Жора. Что – может в снежки пойдёте? А? – засмеялась она.
И все улыбнулись, кроме Ярика.

Все расселись. Ярослав с Татьяной Петровной с одной стороны красного пластикового стола, семейство полукружком напротив. Три фигуры осанисто сидели и поглядывали в маленький телек, а Светлана Дмитревна раскладывала посуду, поставила и перед Яриком. Дети сидели по краям.
Бочком сидел Жора. Это был угольно-чёрный гладко причёсанный мальчишка. Он сидел в пуховике с шикарным воротником, и в первое время в упор смотрел на Ярослава, нахохлив тонкую бровь. Потом он вставил наушники и уткнулся куда-то взглядом.
Хотя этой ночью в голову Ярика ничего не шло, кроме мыслей о еде, он всё-таки часто поглядывал на девушку напротив. Ему было очень приятно смотреть на Надю. И как только взрослые женщины отвлекались, заводя очередной разговор, Ярик мельком смотрел в её сторону.
В полный рост внучку Татьяны Петровны он запечатлел только, когда все трое ввалились внутрь. Теперь же девушка сидела против Ярика, и он видел только её лицо. Она сидела, расстегнув пальто, аккуратным движением поправляла за ухом красиво завитые пряди волос, постоянно поглядывала в телефон под рукой и лукаво осматривала изнутри место бабушкиной работы. Тусклая лампочка на потолке крошила блики на её блёклые губы.
Сначала Ярику показалось, что девушка над ним усмехается, и что вообще ей не нравится здесь. Что-то лукавое было на её лице. Это действительно было насмешливое выражение сдерживаемой улыбки на безудержных губах, но чёрные глаза девушки не смеялись, оставались ласковыми, а взгляд усталым, как будто над этой усталостью она и усмехалась. Смешливость с сильным стержнем боролась в ней. И проигрывала.
Что за счастье? – не понимал Ярик.
Светлана Дмитревна разложила из глубокой салатницы по тарелкам оливье. Ярик старался есть, не размазывая по губам. Он не знал, как себя вести за столом. И сейчас он очень бы хотел знать это «от» и «до».
Прошло пять минут. Все стучали вилками одинаково, но Ярик закончил первым и скромно отодвинул тарелку.
- Надь, смотри, оборвыш уже всё навернул – прошептал Жора.
Ярик услышал это, подвинул тарелку обратно и потерял в ней свой взгляд. Он не знал, на кого за столом смотрели в этот момент, он знал только, каков цвет пластикового стола через дно тарелки.
- Я сейчас помою. – Наконец сказал Ярослав, но Жора мгновенно подрезал его:
- Только девочки посуду моют. – Сказал он, но глаза его налились язвительной завистью.
Тогда Ярослав совсем потерялся, слёзы потекли по его щекам, мгновенно разоблачив грязную кожу вдоль подтёков. Он хотел утереть их рукавом мастерки и сцепил с губ остатки оливье.
- Фу-у! – простонал Жора.
- На, возьми салфетку.
Надя, поскрипев где-то упаковкой, сама достала пару салфеток и подсунула в маленькое пространство между носом Ярика и тарелкой.
- Ну, бери! – настояла она.
Ярик смотрел на белые ногти. От её рук никак примечательно не пахнуло, и никаких украшений не было на пальцах.
Ярослав взял салфетки, но не знал, что лучше ими утереть – рукав или рот.
- Так, ну хватит. Ярик, иди помой руки и принеси шоколадку с нижней полки. – Прервала это унижение Татьяна Петровна.
Ярик отодвинул стул, отошёл к стене и, потерев над раковиной руки, взял с нижней полки стеллажа самую дешёвую шоколадку.
Он подошёл к столу и протянул в первую очередь три кубика Жоре. Но тот не шелохнулся.
- Жора, возьми шоколадку – сказала сыну Светлана Дмитревна.
- Не возьму. – Отрезал тот и полоснул Ярика брезгливым взглядом.
- Ты будешь? – Пролепетал он, глядя в платье Наде.
Он нечаянно вскарабкался глазами чуть выше и влетел в её сочувствующий лукавый взгляд. У Нади было мертвенно-тусклое от освещения лицо, а чёрные глаза блестели.
- А ты будешь? – Прощебетала девушка и достала из сумки плитку в синей обёртке. На ней была по середине элегантная, как будто нитки растеклись, золотистая надпись «Вдохновение», а сверху две танцующие фигуры.
Надя улыбалась. Ярик скромно провёл по своим белёсым волосам и обнажил жёлтые зубы.
- Я буду! – нашёлся Жора.
- Конечно, держи – Протянула Надя брату три кубика. – И ты держи – отломила Ярику.
- На, подели, ба, а мне позвонить надо – и она вышла в тамбур.


**
Ярик ещё никогда не ел такого противного горького шоколада. Наверное, он был дорогой.
Женщины снова разговаривали, а Жора, навернувший полплитки, высокомерно смотрел на Ярослава, и каждую секунду в его взгляде сквозила ненависть. Однако ж сидели все спокойно.
Около часу в магазин зашли двое нетрезвых мужчин. Большой густобровый и рядом с ним худой. Ярик видел их несколько раз во дворах: второй вечно бугорком тени ходил за здоровяком.
- Здорово, мать! С праздником всех. – Пробасил широкий без шапки.
- Спасибо – наперебой ответила семья.
- Яруша, обслужи мужчин, пожалуйста. Вам чего?
- Нам бы водки, мать.
- Яруш, стул подставь. Там наверху. Ой, не достанешь, сама наверное…
- Нет, сиди, сиди, тёть Тань. Я сам. – Забеспокоился Ярик.
Мальчик скрылся в глубине склада, а Татьяна Петровна спросила, обращаясь к мужчинам, из-за стола:
- Вам какой?
Тут худой выдал из-под шапки:
- Блин, женщина, тебе самой оторваться сложно?
- Да не кричите вы, сейчас…
Приподымаясь, она окликнула Ярика.
- Я не могу достать! – прокряхтел тот.
- Уй, уй, нытик! Щыпану наберут – просипел худой.
- Так, вы тоже давайте себя уважительно вести? – попросила уже снова сидевшая Татьяна Петровна. К стеллажу подошла Надя.
- Вам сколько? – прокричала она.
- Девка, ну ты ей Богу, как…
- Три, три! – ответил широкий и толкнул дружка: «Мы же не говорили».
- А какой?
- Любой! – раздался крик из-под шапки.
- На, отнеси, Ярик. – передала ему Надя три бутылки водки. Лицо Ярика жаром обдало воздух.
Он пошёл мимо стола, но не заметил ноги Жоры, спотыкнулся и пластом рухнул на кафель. Одна бутылка сразу разлетелась вдребезги у витрины сплошной массой водки и стекла, две другие остались целы, но одна покарябана.
- Твою мать, щенок! Куда ты лапы суёшь! – заорал рот под шапкой.
- Так закройте рот – вступилась за сына Светлана Дмитревна.
- Барышня, ты ни чё не попутала? – отставив руки назад, яро вылупился на неё широкий. – Отмечают они тут!
- Ну же, вставай – присела над Ярославом Надя.
- Ой! Как мило. Я сейчас потеку – пропищал худой.
- У него кровь. – сказал Жора. Кожа возле его скул ещё подрагивала от крика худого.
- Щеняра!
- А ты, родная, что тут? Новую неси!
- Так, а ну пошли вон! Пошли вон! – встала Татьяна Петровна.
- Э, мать!
- Тут вон, гаишники рядом. Позвать?
- Так, я щас сам возьму – рванул вперёд худой.
Но из-за простенка явилась Надя:
- Вот новая. Поцарапанную заменить?
- Не надо уже! Спасиба. – язвительно выговорил густобровый.
- Вот вам.
Он положил на деревянную перегородку деньги.
- А больше не хотел? – изумилась Татьяна Петровна.
- Ты мать не ездий по ушам. Работать надо, а не развлекаться. Быдло.
- Щыпана!
Хлопнула дверь.
- Ну и свиньи же – очнулась Светлана Дмитревна.


**
- Каждый мужчина должен упасть лицом вниз. – Снова успокаивала Ярика Татьяна Петровна.
Но тот не отвечал: ему казалось, что Жора с мамой шепчутся о нём. Хотя бы Надя молчала, и это придавало спокойствия.
Когда семья уходила, она поцеловала бабушку, снова улыбнулась своей проказливой улыбкой и вышла вслед за остальными. «Мам, меня сначала подбрось!» – крикнула она уже на улице.
Ярик постеснялся спросить у Татьяны Петровны, в какой школе учится Надя, но в его школе девочки почти никогда не улыбались так.
- Надя наша первый год в институте учится – вдруг сама сказала Татьяна Петровна. – А Жорка в школе, на год тебя старше. Ты не смотри на него, он общительный просто.
Ярик не понял, почему он не должен смотреть на Жорку.
Ярослав просидел с Татьяной Петровной всю ночную смену. Когда пускали салют, заходили люди.
Под утро в округе раздались вопли сирен. Скоро пришла сменщица.
Выяснилось, что был ограблен соседний магазин – два рецидивиста. Один – плотный, сильный, и второй – полная противоположность – худой, угрюмый и неуравновешенный.
После этого случая Ярику легче было объяснить, к чему приводит человека плохая компания.