Ксения Астафьева : а где же я буду?

воровали в саду малину. в бабушкином саду. злобно срывали еще неспелые ягоды и жадно в рот.
- ох, нам влетит, - сказала. и раскраснелась свежими царапинами.
промолчал, уплетал за семерых. не его ведь бабушка. синяя в белую полоску футболка настойчиво пробиралась все глубже, хотя понимал, что в минуту расплаты будет очень непросто выбраться и убежать в свой двор.

- идет! - закричала вдруг и даже взвизгнула так, будто ударили розгой по щеке. - идет! идет! убегай!
пока убегал, вырвал собой половину малинника. перепрыгнул забор, приземлился на собачьей будке и присел, так, чтобы видно не было. вытер губы и произнес, глядя в глаза перепуганному Фильке:
- ух. что будет, что будет...

а было вот что. пока он сидел на будке, бабушка таскала за волосы. недалеко от кустов малины. так, что по спине периодически скребли раскидистые колючие лапы. плакать, вообще-то, не очень хотелось, - дело обычное. но он сидит за забором, на филькиной будке, и испуганно смотрит в прореху между досками. пусть потом скажет: - ну и досталось же тебе. а она промолчит и повернется спиной, где между бретельками сарафана красные полоски. а потом повернется обратно и печально вздохнет.

Филька разнервничался, когда она заорала. не своим криком и не таким, какой бывает, когда человеку больно, страшно или что-то пошло не так. он вжался в колени и вспомнил, какой невкусной была неспелая малина, а дома деда варил уху. и что-то деду не видно, может быть, в гараже, а может, куда ушел, что было бы очень хорошо, потому что та, за забором, которая таскает за волосы внучку, обязательно придет и расскажет все деде.

так было вообще-то не раз. когда разрисовывали шелковицей беленые стены ее дома, делали из соли и новых тетрадок бомбы и бросали их в ее курятник (даже не подожженные! что кричала та, которая кричит сейчас, потому что тащат за волосы), когда выливали ее компот друг на друга... да и много всего было. и каждый раз она вызывала деду к калитке, хотя он и приглашал войти во двор, Филька с роду никого не трогал, упиралась руками в бока, слегка наклонялась и начинала причитать. негромко, но так, что было слышно им двоим и соседям в радиусе километра. деда выслушивал ее до конца, хохотал и говорил: - ну, Надежда, ну, будет тебе. дети они. давай-ка чайку?

и баб Надь замолкала, краснела и соглашалась на чай. но с условием, что у нее во дворе.
- фух, закрыла лавочку, - говорила в таких случаях она, та, которую сейчас продолжают трепыхать в малиннике. они садились на филькину будку, болтали ногами и тысячу раз вспоминали, добавляя новые детали, как быстро они убегали и как громко она кричала. и как заливались густой краской щеки, когда деда говорил:
- детвора, на хозяйстве, я к баб Наде на чаи.

и пока деда закрывал калитку, она успевала показать им двоим кулак.

деда никогда не ругал, только говорил: - у нас демократия, но прошу тебя, имей совесть. когда приходил от бабы Нади, не злился, но просил беречь его нервы, потому что чаи, мол, у баб Нади неважные. потом садился в кресло в зале и сидел молча до темноты, пока совсем нельзя было различить молодые, но мертвые лица на трех черно-белых портретах. и напротив живое, но старое лицо деды.

поэтому сейчас важно было, чтобы деда ушел и баб Надя не приходила. если он ушел и его не будет еще пару часов, - она не придет уже, не будет кричать, а деда не вернется с чаев печальный и не будет смотреть до темна на отца, мать и бабушку.

за забором стало тихо, она немного повсхлипывала на бетонной ступеньке, но потом он услышал голос баб Нади:
- не сиди на бетоне!
она всхлипнула нарочно громко, прощально, и заскочила в дом.

наконец, он мог приподняться и посмотреть на все не сквозь узенькую щель между старыми досками. баб Надь понимала, за что волосы драть, - малинник напоминал поле битвы, много они потоптали и обломали веток, когда пробирались к самым дальним кустам, - как будто там вкуснее. а земля вся возле кустов вспахана ее босыми ногами и баб Надиной подагрой, как будто они плясали здесь: тощая двоечница Юлька и тучная синеглазая баб Надя.

Филька начал облизывать царапины на Сашкиных ногах, когда он спрыгнул с будки и застыл в ленивой нерешительности. Юлька теперь гулять не выйдет, деда ушел, во дворе самому скучно, а в доме как-то неловко: в какой бы комнате он ни был, везде наблюдали за ним глаза с трех портретов, ему становилось прохладно и страшно, хотелось, чтобы скорее вернулся деда.

зашел в прихожую. деда, должно быть, надолго ушел, потому что надел свои выходные туфли. а если их - то в город. а если в город, - то ближайший автобус оттуда в пять тридцать пять. а сейчас только четыре. пошел в зал, включил телевизор и сел в дедыно кресло, откуда было видно, как в телевизоре диктор читает четырехчасовые новости, а сверху смотрят в глаза молодые и приветливые черно-белые лица. мама была красивее, чем женщина-диктор, а папа сильно похож на деду. у бабушки волосы убраны так, как теперь никто не носит, только баб Надя.

проснулся от резкого звонка телефона в прихожей. за окном солнце вот-вот скроется за баб Надиным чердаком, интересно, что делает сейчас Юлька. подскочил к телефону.
- алло, - еще сонный.
- алло? - незнакомая женщина.
- алло, я слушаю, - сказал, как сказал бы деда. кстати, сейчас, наверное, около восьми, где он так долго?
- мальчик, позови кого-нибудь из взрослых, - голос незнакомой женщины был нервным, но ему показался красивым.
- деды нет дома, - растерялся Сашка, - а больше взрослых у нас нет.
пока женщина молчала, он не знал, как быть, положить трубку или что-то спросить.
- алло? - спросил он.
- да-да, - замешкалась женщина, - мальчик, совсем нет никого из взрослых? где твои родители?
он снова подумал, не положить ли трубку, но деда учил быть вежливым и учил смотреть правде в лицо.
- родителей нет, - сказал он.
- мальчик, нужно кто-то из взрослых, - настаивал нервный красивый голос, - есть кто-нибудь?
да где я возьму вам взрослых? подумал он и вдруг вспомнил.
- есть баб Надя!
- баб Надя? - переспросил голос с явным облегчением, - мальчик, позови баб Надю.
- ждите, - сказал Сашка серьезно, как говорил всегда деда.

- баб Надя! - заорал он через забор и Филька почему-то завыл, - баб Надя!
прыгнул прямо в баб Надин огород, чтобы быстрее, все равно она сама сегодня его весь истоптала. за открытым окном баб Надя что-то готовила.
- баб Надя, скорее, деды нет дома, кто-то звонит, просит взрослых, баб Надя, подойдите! - прокричал на одном дыхании.

Юлька выбежала первой.
- что случилось?
- ничего не случилось, звонят просто, просят взрослых, а деда, видно, на автобус опоздал на пять тридцать пять, теперь на девять поедет.

снова перепрыгнул через забор, а баб Надя пошаркала сначала через свою калитку, а потом через их.
- Фильку подержи! - крикнула.
- он не кусается!
забежал скорей в дом, схватил трубку:
- алло, алло! идет баб Надя!
- спасибо, мальчик, - не ответила, а вздохнула женщина на том конце провода.

баб Надя, прошаркала в прихожую, как положено разулась, сделалась очень важной и взяла трубку:
- я слушаю, Матвей... Матвей Васильевича нет дома, - предупредила она, не сразу вспомнив отчество деды, которого знала еще девчонкой, - а я соседка, Надежда Николаевна.

дальше он ничего не понимал, потому что смотрел, как за баб Надин дом медленно опускается солнце, а внизу сидит Юлька, с двумя толстыми косами и строит ему рожи. берет в руки косы и начинает себя ими душить, высовывает язык, закатывает глаза.

- аааа, - вдыхает в себя баб Надя, - как? где? как? женщина? где?
Сашка отворачивается от окна и всматривается в баб Надино лицо. трубка трясется у нее в руке как живая.
- что же... как. внук только. Саша, внук, 12 лет!

когда она кладет трубку, последние закатные лучи едва освещают ее лицо и там, где нет в глазах баб Нади синего, все становится красным. баб Надя закрывает лицо руками, чудовищно громко всхлипывает и вдруг хватает Сашку в объятия.

как же больно было Юльке, когда она ее лупила! - думает он и ему кажется, что у него трещат кости, настолько сильно сжимает его руками баб Надя.
- мальчик, бедный ты мальчик, - причитает баб Надя. но не так, как она причитала, когда ругала их за шелковицу, курятник или компот, и не так, как когда таскала Юльку за волосы, что-то есть в ее голосе очень страшное, очень доброе. ему делается ее жалко. грозную баб Надю, которая плачет точь-в-точь как Юлька.

Юлька сидит на подоконнике и болтает ногами, а баб Надя жарит им двоим лепешки.
- а вот если бы ты всегда у нас ночевал, - говорит Юлька, - баб Надя бы нам лепешки каждый день жарила, а так - не дождешься!
- давай помалкивай и перелей компот из банки в кувшин, - командует баб Надя и заталкивает обратно выбившиеся из-под черной повязки на голове свои седые волосы.

он смотрит в окно на свой двор за забором, который заливает густое закатное летнее солнце, и думает о том, что в доме баб Нади папа, мама, бабушка, наверное, его не видят. а вот деда смотрит, баб Надя сказала, что он девять дней будет смотреть. почему именно девять? - думает он. и смогу ли я забрать с собой Фильку? ой... а где же я сам-то буду, не у баб Нади же?

- баб Надь! А где же я буду?

Юлька роняет из рук тяжелый кувшин с компотом и баб Надя, воспользовавшись случаем, начинает орать:
- бестолковая твоя голова, ты что же мне, всю посуду побьешь здесь?!