евгений борзенков : бона бона

Стою такой вчера. На останівке. А мимо проплывают чайки. Чую, в чайках - печаль. В сторонке качает ветром двух глистообразных типов. Нет, скорее водоросли в мутной стоялой воде. Глаза их колкие, красные как у солёной воблы. Во, блы. Гниют так медленно… Водоросли поглядывают на меня, таращатся, толкаются, мол, глянь, хихикают, чешутся. Тащатся. Увидев, что я заметил, один подмигнул мне, вот так. Переглянулись, рожи сальные. Удивительный генетический сбой в программе свідомой націі: гремучая смесь подколодного змея с шакалом. Два представителя этой природной ошибки передо мной. Потом подошли, мнутся, - давай ты, нет ты давай. Один глист раскрыл рот и дал:

- Извините… А можно вас… э… Немного… арестовать?

- Немного? Насколько немного? – Я уже догадался, что будет, о чём написать сегодня и мысленно размял оба средних пальтса – я ими клацаю по клавиатуре, фак ю.

- Да. Немного. Вот децл совсем. – Он показал зазор между большим и указательным пальцем.

- За что это, простите? – сдержанно удивился я.

- Ну… Сейчас ведь АТО.

- А то? А то что?

- А то АТО. А у вас вон, георгиевская ленточка.

- Ну и что? Это вас как-то мотивирует?

- А то. Вы сепаратист из ОГА.

- После «сепаратист из», видимо, подразумевается запятая, ога? – догадался я.

- Что? – Не понял глист. Второй возмущённо поковырялся в носу, достал оттуда ноготь, унизанный зелёным куском чего-то неприятного, поднёс вплотную к переносице, сведя глаза в одну точку, и монотонно произнёс:

- Да что ты с ним разговариваешь, хуярь его.

- Подождите, господа, а у вас есть что-нибудь? – Я начал понемногу вовлекаться в процесс.

- Есть. А что надо?

- Накуриться есть?

- Чиво?

- Ксивы, говорю, есть? Вы кто, бюлять?

- Мы сбу… сбу мы… поэл?

- С будущего? – уточнил я. Парням понравилась шутка. Они повисли друг на друге и завыли, обливаясь слезами. Один притаптывал ногой в изнеможении.

- С будущего… Гражданин… нет… громадянын… ахахахаа…- И снова повальная истерика. От удушаюшего смеха они заикались, пукали, что вызывало ещё более болезненный приступ, рычали, плевались, мотали головами. Я им слегка завидовал, по понятным причинам.

- Громадянын… блять, я не могу… сука.. – Мой собеседник таял от изнурительного веселья. Я поддержал его за локоть. Второй, покачиваясь, медленным осенним листом оседал на корточки, на секунду завис над землёй в позиции орла и с наслаждением плюхнулся жопой на асфальт.

- Что же вы все-таки от меня хотели, господа? – Мой автобус давно прошёл, но впервые за день я был счастлив.

- Зачем вы повесили георгиевскую ленточку? – парень собрал волю в кулак и указал мне на грудь.

- Вот эту? А я люблю. Да. А что, собственно? Это мой стиль, мне идёт, под цвет радужной оболочки ауры, в конце конца. Что вы имеете против?

- Мы сбу…

- Это я уже понял. Как же вас сюда занесло?

- Куда?

- Сюда. В настоящее.

- Хуярь его, хуярь, я тебе говорю…. – пробормотал второй куда-то себе в живот. Он все больше расплывался на асфальте.

- Ты мне хамищщь? – мой собеседник с усилием наводил резкость, пытаясь поймать в фокус моё лицо.

- Усталость иногда сожмёт у сердца грудь, - вслух подумал я.

- Вы арестованы, - выдохнул он, и бухнулся мне лбом в плечо. Я подождал, пока он наберётся сил.

- Почём у вас там трава? – спросил я.

- Трава… трава у дома…

- Пожалуйста, отхуярь его, умоляю… - Бубнил номер второй, всё более склоняясь головой, его спина скрутилась в бублик. Вялыми сонными движениями он освободил ремень, расстегнул молнию, запустил в брюки руку, вытащил на свет божий сморщенную кочерыжку и стал над ней колдовать. Кое-кто из прохожих достали телефоны и принялись снимать кино. После неудачных пассов рукой, №2 решил вдохнуть жизнь в свой рудимент буквально – он, стоная, потянулся, приоткрыв посиневшие губы, но ранний остеохандроз не давал. №2 корячился и подвывал. Я знал, что ему надо помочь, но был ещё №1.

- Я арестован? Да, я арестован, вы правы. Это случилось давно и не здесь. И не вы виной тому, друг. Вам нужно утолить войну в крови, ведь так?

- Что ты несёшь? Что же ты, ёп твою мать, несёшь? – первый номер всхлипнул и потёрся щекой о мою куртку, - а ну, руки вверх, блять, заебал.

- Вы бы лучше помогли товарищу, - сказал я, - ему трудно сейчас.

- Ему трудно… А мне? Мне не трудно? – первый наконец отлепился от меня, нетвёрдо шагнул к другу и грузно сел тому на шею. У друга приглушённо, но довольно сочно хрустнуло в позвоночнике, послышалось булькотение, пошли пузыри изо рта, его ноги активно заелозили, оставляя на асфальте чёрные полосы от каблуков. Вскоре он затих.

- Упочил… - Со значением констатировал №1, и кивнул, соглашаясь с самим собой. Прислушался, попрыгал на мягком товарище, - эй… эгегей? Гей, гей? Ты где? Почему? Ну почему? – он пригорюнился и снова всхлипнул. – Ну я так и знал, блять. А все ты… - Он поднял на меня одну бровь. Другой глаз по-прежнему неподвижно смотрел вниз.

- Да, и снова вы правы, - согласился я. – Кстати, о войне; тут все очень просто. Она сидит в нас изначально. В сперме, в слюне. Мы дышим ею. Трахая жен, блядей – мы помним о войне. Делая мирные вещи, работая, выполняя привычные движения – мы остаёмся собой. Все наши будни, это ступени, это лесенка к пьедесталу, на котором топор или автомат. Мы все хотим убивать, брат, и в своей голове я уже растерзал сотни таких как вы. Вы слышите?

- Я не хочу… - Сказал он.

- Я тоже не хочу, - сказал я. – я не хочу, чтобы ты был. Понимаешь? Вообще. Ты и твой любовник. Ведь вы пришли сюда уже мёртвые, изображая живых. Я хочу лишь отправить тебя домой. Я хочу, чтобы здесь никогда не было таких как вы. Я имею на это право? Я даю себе это право – решать. Понимаешь? Я решаю тебя. Всего. Я выключаю тебя, как телевизор. Как ненужный электроприбор. Я задуваю тебя как спичку, от которой прикурил. Ты прикидуешь? Ведь это ахуенно круто. Тобой играет сегодня гроссмейстер – я.

- Вы это… вы не гоните.. – сказал №1, - я вообще-то не того…

- Того, не того – какая разница, чувак? – сказал я, - это война.

- Какая война?! Вы ебанулись? Мне домой надо.

- Давай давай... Домой, домой.

Я огляделся по сторонам, полез за пазуху и вытащил… нож. Пистолет. Яд. Шприц, полный яда. Нет, автомат. Нет, топор.



Нет, я вытащил петлю. Приладил на шею парню. Он был удивлён, но услужливо наклонил голову. Я огляделся, ища помощи.

- Эй, простите, вы не могли бы помочь? – обратился я к прохожим. Подошли трое мужчин и женщина.

- Пожалуйста, если не трудно… - сказал я, - надо вот тут придержать… за руки и ноги. Не откажите, плиз.

- Да без проблем, трудно, что ли, - смело подошёл ещё один пожилой, но на вид крепкий дядька с седыми усами. Он взял из моих рук и уверенно намотал конец верёвки на кулак, - а ну, давай, держи его мужики.

- Помогите. – Отчётливо произнёс номер один и неуверенно улыбнулся краешком обветренных губ. Вышло трогательно и жалко. Он в восторженном изумлении окинул взглядом толпу, своё распятое тело; его руки и ноги теперь принадлежали другим, добрые люди тянули его каждый к себе, до хруста в суставах, до треска брюк. Дядька с усами с готовностью глядел на меня, ожидая сигнала. Я поднял руку. На старт… внимание… Улыбка № первого вдруг скисла, растаяла и его брови удивлённо приподнялись, - нет, в самом деле, помогите. Пааамаагии мне!... Паммааги мнеее!... жылтогла… - Я рубанул рукой воздух. Моя верёвка была из хорошей пеньки: я ведь намылил её, выходя из дома )). Гладко скользнула, передавив кислород в мягком яблочке украинского паренька, и зачеркнув на полуслове отличную пестню. Кстати, неплохой голос. Брюки его намокли, послышались звуки и запахи, сопровождающие прощальные электрические вспышки агонии, несколько танцевальных, несмелых па ногами, вниз потекло, полилось, зажурчало….

Слава тобі, гэрой.

Пысы. Слово – оружие /сказал кто-то умный /