: Алан и Мила (часть вторая)

Алан боялся любить Милану. Страшился проявлять свои чувства, как опасается мальчик-подросток прилюдного поцелуя любимой матери.
Он боролся со своей слабостью. Прикрывал волнение нарочитой грубостью и и не выказывал чувств.

Взрослый сорокалетний мужчина изгонял из памяти даже терпкий запах этой статной дурнушки и не мог обуздать собственную плоть. Несколько раз в год тяга к девушке становилась непреодолимой. Алан оставлял дом, жену, детей, садился в машину и за одну ночь преодолевал больше тысячи километров.

Он приезжал перед полуднем. Пополнял небогатые запасы Милкиных продуктов, торопливо чинил крышу или изгородь, наполнял дровами поленницу и всем напряженным мускулистым телом, каждым нервом, кожей, зубами, пульсирующими венами ощущал близкое присутствие своей страсти.

Он следил, как Мила снует между домом и летней кухней. Как выбегает в огород за зеленью, как присаживается на скамью и чистит овощи. Он подглядывал как девушка моет посуду, как торопится в уличный туалет и как пробует из кастрюли горячий обед . Он впитывал в себя каждое движение, каждый жест, каждый изгиб и наклон ее крупного тела и временами не выдерживал, подкрадывался сзади, хватал за задницу, грубо и обессилено ловил ладонью шелковистый пах и впивался зубами в замерший затылок.

У Милки слабели ноги, обрывалось и падало в желудок гулкое сердце, грубели соски и сжимались бедра.

Мила не боялась боли. Ее не смущали укусы, царапины, удушающие объятия и сотрясающие удары. Любовницу Алана не пугал вид крови и застывшие глаза умерших. Не волновали жалкие увечья и безобразные уродства. Мила отдавала ему свое тело покорно и бесстрашно. Мужчина не знал отказа в своих исступленных фантазиях и надрывах.

Милку часто насиловали. Пьяный рыбак, случайный собутыльник матери. Сумасшедший пастух, настигший в степи зазевавшуюся девочку. Банда охотников-браконьеров, пытавшихся утопить ее разодранное тело в вязком муле соленого лимана.

Мила безропотно принимала испытания, посланные ей мрачной Кибелой. По ее полудетскому лицу текли слезы, тело безучастно терпело боль, а душа благодарила Матерь Богов за грядущее счастье.

Ее раны быстро затягивались, кости срастались, а равнодушное, эластичное лоно дважды выдавливало из себя мертвых мальчиков.
Дважды старая Марта принимала у Милки роды.

Она разводила огонь, грела в котле воду и зажигала масляные лампады. Бабка приносила в дом заготовленные для луков длинные прутья, соединяла их верхушки и втыкала в глиняный пол избы заостренные оконечности. Поверх гибких изогнутых планок Марта набрасывала старинный войлочный полог. Обнаженная подрагивающая Милка ложилась на устланный травами пол юрты и клала на грудь древнее родовое зеркало.
Бабушка сосредоточенно хлопотала. Снимала с огня котел, опускала в него увесистые раскаленные камни, посыпала их семенами конопли и шептала заклинания. Старая карга заносила в шатер и устанавливала рядом с Миланой бурлящий паром и дымом чан. Бронзовый Котел с круглым дном слегка покачивался и приветливо кивала головой и шевелила щупальцами изображенная на нем Богиня. Юрта быстро наполнялась влагой и дымом, раздавалось шумное, прерывистое дыхание бабки и внучки. Не созревшее, еще растущее тело девочки-женщины покрывалось снующими тропками пота, и Марта принималась натирать ее лицо и кожу ароматно-липкой смесью воды и истолченной коры деревьев.
Руки Марты чувствовали, как под тонкой натянутой куполом кожей живота ворочается и стучит ногами плод. Дым потрескивающих семян застилал глаза, удушающий запах коры кипариса, кедра и ладана заставлял дышать глубже и и чаще, горячий пар проникал в мышцы, согревал кости и делал их мягкими и податливыми. Безобразно распахнутые, согнутые в коленях ноги девочки упирались пятками в пол. Напряженные ступни выворачивались наружу, пальцы приподымались. Ветви Милкиных ног напоминали стянутые тетивой стремящиеся друг от друга плечи скифского лука.

Замершая сосредоточенная Мила слушала, как голова ребенка мягко раздвигает разогретую плоть ее тела, как она упрямо тычется и преодолевает узкий путь к свету. Милка все сильнее обхватывала ладонями рукоять зеркала, все шире раздвигала ноги, все выше подымала бедра. Она не торопила ребенка потугами, он выходил из нее легко, скользил с пьяной самоуверенностью. Она молилась своей Царице и терпеливо ждала, когда из кровоточащего зева ее влагалища покажется мягкая, покрытая слизью головка малыша.

И в этот момент, резко, внезапно, помимо ее воли, бедра Миланы вздымались. Мышцы внутренней плоти яростно, остервенело сжимались. Безумной, смертельной хваткой смыкались сильные ноги, изгибалась спина. Впивались в холодный глиняный пол пятки, плотно приникала к земле голова. Натянутое гибкое, как тетива тело Миланы взмывало и падало хлёсткой волной, билось упругой змеей, изгибалось, снова и снова касалось земли и взлетало к небу. Выгнув до последнего предела спину, отчаянно сцепив зубы, она замирала, и стремительно выталкивала из себя уже бездыханного, задушенного ею младенца.
- Мальчик,- смиренно возвещала Марта и отсекала ножом пуповину.

Бабка дожидалась, когда выйдет послед, толстым слоем покрывала тело внучки чудодейственной маской из коры деревьев и укрывала Милку теплыми овечьими шкурами.

Милана засыпала. Во сне она смеялась. Девушке снились иступленные оргии, приветствующие Великую Кибелу.
Множество обнаженных мужчин и женщин, рвали ногтями свои тела, царапали лица, совокуплялись и плясали под ритмичный стук барабанов. Змеистые ручейки крови текли по их коже, дрожала мужская плоть и струилось из лон женщин возлитое в них семя. Счастливые, благодарные люди подымали зеркальные фиалы и восхваляли Всесильную Матерь Богов . Они приветствовали Милану и протягивали ей кубки полные вина. Милка дышала запахом их растревоженной развратной плоти, пила темное терпкое вино и губы ее шептали.

- И прокляли амазонок жены и дочери скифов убиенных
- И услышала мольбы сколотов Царица Царей Великая Табити
- И рожают омуженки живыми лишь дочерей себе подобных
- И умертвляют сами сыновей своих.

Продолжение следует…