Александр Петрович : ТЕНЬ ИМПЕРИИ

«Послушайте ребята, что Вам расскажет Дед.
Земля наша богата, порядка в ней лишь нет»
А.К. Толстой
«Нет Рыбаковых – нет проблем»
Иван Е.

ТЕНЬ ИМПЕРИИ

Глава 1 Печать Искариота
1.«Горе тому человеку, которым Сын человеческий предается: Лучше было бы этому человеку не родиться» - отмечает евангелист Матфей (М.26.24). Новый Моисей Нового Завета – Иоанн Синаит (Лествичник) в своей знаменитой «Лествице» о восхождении к Господу о предательстве, как о страшном пороке людей, не упоминает. Все это говорит о том, что лучше человеку не родиться, чем стать предателем. Однако, вся история человечества изобилует многочисленными примерами этого порока. Коллаборационисты – «перевертыши» существуют от палеолита до наших дней. В каких закромах человеческой души зарождается очаг этой страшной душевной болезни?
2. Трусость и необъяснимый страх толкает часто человека на предательство. Больше того, он чувствует эту слабость и старается избежать ситуации, приводящей к измене. «Ничего не видел, ничего не знаю», - его девиз, в оценке любой ситуации, тем более политической. Его идеал – позиция «премудрого пескаря», которая, необходимо признать, не гарантирует жизненную безопасность и факт предательства. Когда «щука» его случайно схватит за «хвост», ради сохранения своей жизни «без хвоста», начнет выдавать «на гора» - ВСЕ! Что знает и не знает. Для поднятия мужества «упавшим духом» может служить образ великих предков: поэта- философа Джордано Бруно, протоирея Аввакума Петрова, митрополита Филиппа, патриархов: Гермогена и Тихона (Белавина)
3. Постыдным чувством, толкающим людей на предательство, является зависть. Отдавшись ее власти, человек становиться агрессивным, гневным и мстительным, готовым даже на убийство. Так библейские источники говорят: первый сын Евы – Каин убил своего брата. На это его толкнула зависть. Господь его жертве предпочел жертву пастуха Авеля. Каин весь предался зависти, увел брата в поле и там убил. «Почему ты огорчился? Сказал Господь Каину – и отчего поникло лицо твое? Используя чувство зависти, многие властители создают у поданных образы врагов-предателей. К примеру, десятки лет люди живут рядом, но достаточно дать небольшой политический толчок - и тот, кто жил похуже, раскулачивает богатого соседа. Голосует за то, чтоб соседа вместе с малолетними детьми, стариками сослали куда подальше и чтобы там все сгинули. У А.П. Платонова описан один персонаж, который радовался репрессиям на селе: меньше мужиков, больше ему «баб» достанется. Глупой голове невдомёк: кем-то завтра он будет внесен в список репрессированных, а там уже не до «вакханок».
4. Для властолюбцев, предательство – распространенный способ достижения и удержания желанного кресла сюзерена. Так, князь Туровский – старший сын Владимира Святославовича, Святополк Окаянный убил трех своих братьев в борьбе за киевский престол. В 1058 году с помощью поляков и печенегов захватил Киев. Писатель – историк Н.М. Карамзин рассказывает о гибели конюшего и начальника казенного приказа И.П. Челядина-Федорова от кинжала Ивана Васильевича IV Грозного только потому, что Царю показалось, что «сей ветхий старец» думает свергнуть его «Грозного» и властвовать над Россией. Власть Сталина (Джугашвили) была беспредельной. Насилие, репрессии применялись против всех слоев населения. Предательство, ложные доносы, пытки, политические убийства – все было подчинено главному: сохранению абсолютной власти. «Великолепный» Людовик XIV (говорят), однажды сказал: «государство – это я». «Эффективному менеджеру» не надо было произносить даже этих слов, поскольку понимали все: «кто в доме хозяин».
5. Предательство под пыткой мастеров заплечных дел. Палачи и карательные органы были во все времена человеческого общества. Особенно прославились репрессиями и жестокостью такие организации как: инквизиция, ЦОПЦБ (о) И.В. Грозного, ОГПУ НКВД И.В. Сталина. Так, ЦОПЦБ (о) центральное охранное предприятие царя-батюшки (опричнина) представляла собой особый высший вид политической полиции. Основанная подозрительным царем И.В. Грозным, видевшим везде измену, опричники составляли отряд телохранителей царя, и пользовались неограниченной властью. Знаками отличия опричников были: собачья голова (грызут изменников) и метла (выметают крамолу). По принципу и стилю ОГПУ НКВД от опричников ни чем особенно не отличалась, разве что шевроном: «щит и меч». В результате деятельность палачей этих организаций – жертвы, «сознавались» во всех смертных грехах. Бывали исключения. Часто не все шло гладко. Вот, что по этому поводу сообщает Н.Петров: «на допросе у Меркулова 13 апреля 1939 года после пяти месяцев молчания «сознался» в «ежовском заговоре» Ефим Евдокимов – чекист с 20-м стажем. Отказавшись от своих показаний на суде заявил, что не выдержал: «меня сильно били по пяткам».
6. Предательство из-за любимых женщин, и не только любимых
Вот что пишет Е.В. Федорова о любви полководца и соправителя Августа по восточным провинциям Рима, Марка Антония к Клеопатре: «Не умея и нее желая владеть своими страстями, он как бы купался в волнах счастья, устремляясь к своей погибели.» Клеопатра, обладавшая натурой хамелеона, сумела найти подход к Антонию еще более успешно, чем к Юлию Цезарю. Октавиан в Риме находился в трудном положении и просил Антония прибыть к нему, обижаясь на последнего за то, что полководец больше занят любимой женщиной, чем интересами империи. И вот, как по Свитонию, отвечает на упреки Божественному Августу Марк Антоний: «С чего ты озлобился? Оттого, что я живу с царицей? А ты как будто живешь с одной Друзиллой? Будь мне не ладно, если ты, пока читаешь это письмо, не переспал со своей Тертуллой или Терентильей или Руфиллой, или Сальвией Титизенией, или со всеми сразу». Император Тиберий к старости совсем забросил трон и укрылся на острове Капри со своими женщинами за что народ язвительно называл его «козлом», приговаривая: «старик козел – облизывает козочек». Тиберий Клавдий еще долго бы облизывал «козочек», если бы Калигула его не отравил. Говоря о предательстве мужчин, необходимо об этом пороке сказать и о женщинах. Гомер сообщает: «Клитеместра, жена царя Агамемнона, пока он воевал под Троей, полюбила Эгисфа. Когда муж вернулся домой Клитемнестра его убила. Что-то подобное отмечает Н.С. Лесков в Мценском уезде Орловской губернии.
7. Под образом двуликого Януса процветают политические интриганы и предательство.
Беспринципность, лицемерие, меркантильность – вот характерные черты таких людей. Бог богатства – Плутос руководит их деятельностью. Еще в Древней Греции, афинский демагог Пизандр был главным участником ниспровержения демократического правления и введения власти олигархии. Особенно много лицемерных, продажных и лживых государственных деятелей дала Великая французская революция. Аббат, Викарий, дипломат Шарль Морис Тайлеран, Луи-Густав Понтекулан, Жан-Шарль Понселен, как в цирковых номерах, превращались из монархистов в республиканцев, в бонапартистов, а после снова в монархистов. К тому же, Ш.М. Тайлеран в качестве министра иностранных дел продавал государственные секреты Австрии, России, Англии. Фарисеи – термидоры беспринципные – Поль Баррас и Жан Ламбер Тальен обеспечили приход к власти Наполеона, который, зная их продажность, прогнал их со всех государственных постов. Как переметная сума вел себя при заключении Кардисского мира со Швецией в 1661 г. русский дипломат, дьяк посольского приказа Г.К. Котошихин, который за большое вознаграждение продал шведам тайное содержание условий на которых могла подписать мир Россия. Царь Алексей Михайлович его простил, направил его послом в Польшу, предав Отечество, он убежал на службу в Швецию. Предаваясь пьянству и совершив убийство Котошихин закончил свою предательскую жизнь в Стокгольме, на плахе. Еще омерзительней проделывал свои подлые дела гетман Иван Степанович Мазепа - Колединский. Воспитывался при Польском дворе, но спасаясь от последствий любовной интриги бежал на Украину. Поступив на службу к гетману Самойловичу, используя подкуп и интриги, угодничеством добился расположения Петра I, замыслив измену, вступил в тайные отношения с шведским королем Карлом XII. Во время Северной Войны изменил Петру I. После Полтавской битвы бежал в Турцию. К слову сказать, Мазепа и Ивана Самойловича подвел под монастырь: тот поручил Мазепе воспитание своих детей, присвоил ему звание войскового товарища, чином пожаловал - генеральный есаул, а в благодарность Иван Степанович через князя Голицына ввел в заблуждение Петра и Самойлович получил путёвку. Бесплатную. В Сибирь. Имя Мазепы стало нарицательным, как подлая печать измены.
«Треклят сын погибельный Иуда еже ли за сребролюбие давится».
8. Клеймо Иуды.
Евангелист Лука говорит: «вошел же сатана в Иуду, прозванного Искариотом, одного из числа двенадцати» (22.3.) Почему Вельзевул, князь бесовский вошел в него, а не в одного из рыбаков, призванных Иисусом: Андрея, Симона, Иакова и Иоанна? Двуличным человеком был Иуда. «Упавшие в терние» - говорил о них Господь. Такие люди «отходя заботами, богатством и наслаждениями житейскими подавляются и не приносят плода» (Лук 8.14.) Келарем хотел быть Искариот у земного царя Иудейского, заведывать амбарами, кабаками, казной и мытом. В его душе боролись два начала, как у манихейца, добра и зла, тьмы и света. Рыбаки же были чисты душой, услышав божественные слова Христа, пошли за ним, без колебаний. Око и сердце Иуды были темны, больше к Мамоне тяготела душа его, но то, что высоко у людей, мерзко перед Богом. Демоническим желанием быстро разбогатеть, обуреваемый земными страстями, он под понятием «Царство Израилево» понимал, как Ирод, избавивший младенцев, только земное царство. Иуда был взбешен, поняв свою ошибку, что «небесный» и «земной» не одно и тоже. И он, потеряв свой ум, решается продать своего учителя иудеям, полагая, что Иисус простой меламед, который нарушил его личные планы. Сына Человеческого Иуда предал поцелуем. Когда предатель целовал Христа, глаза их встретились. Перевертыш Офеня-Мизгирь вдруг вспомнил слова Божественного Учителя: «Светильник тела есть око.» И он посмотрел в глаза. «Поцелуй Иуды» называется фреска итальянского живописца, представителя Проторенесанса Джотто ди Бондоне. В ней, с небывалой жизненной убедительностью, поражающей силой и с монументальным величием запечатлено это событие. Неизвестно, что предатель увидел в глазах Божьих, известно другое. После поцелуя, Иуда Искариот забросил «продажное серебро» и пошел искать большой сук на осине. Лучше бы ему не родиться!
9. Предатель Пьянюшка-Ведьмак.
Пришло на Киевскую Русь то время, о котором в Новом Завете сказано: «где труп, там собираются и орлы (Лук. 17.37.) Из могучего государства, русские князья превратили его в слабосильные, многочисленные вотчины. Русь разделилась; терзая собственные недра, умывалась слезами и проливала кровь в междоусобиях. Тевтоны, поляки, ромеи, печенеги, половцы и кочевники Дикого поля, прежде боявшиеся русичей, начали презирать их за малодушие князей, которые, забыв о славе предков, резали друг друга и губили народ, чтобы прибавить лишний клок земли к своему уделу. В братоубийственной войне, князья не замечали признаков надвигающейся погибели. Небесные знамения указывали на скорую беду. Владыка ветров Стрибог гнал на Русь знойный юго-восточный ветер, чтобы в вихрях его, русичи могли услышать звон оружия. Могучий Див посылает воронов предупредить о наступающей нечисти. Снятся людям деды и прадеды, в багрянце встает Хорс-Солнце. Дева-Сирин плачет ночами, вторит ей Алкион. Журба и Кручина поселились среди людей. В Кумирке Камень-Алтырь дал трещину. Мокошь и Нюкта стонут во мраке. «Час жестоких испытаний настал. «Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! Сколько раз хотел Я собрать чад твоих, как птицы птенцов своих под крылья, и вы не захотели (Лук.1334.). В образе «ЛИХО» пришел Бату-Хан с войском насильников, грабителей, убийц. «Плачь, Русская земля!» Полчища кочевников из Дикой степи первыми встретили рязанцы. Сеча была страшной. Перед большей силой пала сила меньшая. Рязань пала. Была скорбь, плач, стоны и скрежет зубовный. Нечисть сатанинская ликовала. Писец Бату-хана Батмонх записал: «они храбро дрались, но наши их перекололи» Степные хищники в феврале 1238 года сожгли столицу суздальского княжества – город Владимир. Самостийный парад независимых княжеств – привел к беде! Батмонх записал: «они храбро дрались, но наши их перекололи» В начале марта того же года, в отчаянной борьбе на берегу реки Сити пали последние защитники Восточной Руси с князьями. Батмонх записал: «они храбро дрались, но наши их перекололи». Разорив Торжок, устремились к Новгороду. Здесь, в трясинах бездорожья, против рогатых демонов зла восстала Матушка-природа, болотная лесная глухомань. «Крест на дороге!!» - вскрикнул Менги-Тимур – «ушкуйники нам путь заворожили!» Перед оторопевшими когортами Орды – большой Иванов-Крест на перепутье, из мергела высечен мастерской рукой. На поперечине его помощий Славка-пересмешник, голосом убийц заговорил: «Когорты Бату-хана! Вернитесь к Папе-хану!» Пропел и улетел. Тогда, Октай-Угедей сказал Бату: - «повернем на Киев, крест поперек – знак не хороший, примета есть, и воинам всем надоела чечевица». Бату взбешен, лицо всё в кармазине: - опять ушкуйники-ганзейцы все золото спасли! Октай твердит: - «На Киев, Есть золото и там!» Поддавшись уговорам, Бату сказал: - «На Киев!», и повернул когорты кочевой Орды на древнюю столицу Киевской Руси, где по дороге на Вшнок, Бату, обращаясь к Чолхану, спросил: - «почему о нас все знает птица, как её?» «Пересмешник!» - ответил Чолхан. «Во-во, пересмешник» - подтвердил Бату. «Тайны здесь нет никакой» - хитро прищурив глаз, отвечал Чолхан: - «как говорит наш понтифик Григорий IX и Болдуин II, «всё что сделано тайно когда-то тайно, все будет явно!». «Понятно!» - согласился Бату-хан. Легионы кочевников – крестоносцев продвигаются по Руси на юго-запад. Поднято тучи пыли. Лязг железа, стук копыт и ржание коней доносится до Оки. Земля вятичей. Перешли басурманские тати Угру. Черниговское княжество. Перекликаются хищники, в тревоге природа, стонет русская земля. Вот и Козельск! Представим себе тысячу жителей Козельска в семинедельной схватке с тьмой озверевших кочевников-крестоносцев. Этому событию посвящены многочисленные исследования. Основоположники марксизма, историк-униат Костомаров Николай Иванович, не прошли этого события стороной. Предоставим кровавое событие, описанию оного историку Н.М. Карамзину: - «Сей город, весьма незнаменитый, имел тогда особенного князя еще в детском возрасте, именем Василий, от племени князей черниговских. Дружина его и народ советовались между собой, что делать. «Наш князь младенец, - говорили они, - но мы, как верные россияне, должны за него умереть, чтобы в мире оставить по себе добрую славу, а за гробом принять венец бессмертия». Сказали и сделали. Татары семь недель стояли под крепостью и не могли поколебать твердости жителей никакими угрозами; разбили стены и взошли на вал, граждане резались с ними ножами и в единодушном порыве геройства устремились на всю рать Батыеву. Изрубили многие стенобитные орудия татарские и положили 4000 неприятелей, сами легли на их трупах. Хан велел умертвить в городе всех людей безоружных, жен, младенцев и назвал Козельск «Злым городом»: имя славное в таком смысле. Батмонх писал: «Бату взбешен, велел Козельск назвать «Злым городом». Важное замечание историка Н.М. Карамзина: «Батый, как бы утомленный убийствами и разрушениями, отошел на время в землю половецкую». Отчего он утомился? Вдруг?! Подобный самым кровожадным владыкам мира, он вдруг устал от убийств? Это обстоятельство заставляет остановиться на героической обороне Козельска более подробно. Послушаем божественного посланника «вещую птицу» Гамаюн: «Красивы сакральные окрестности Козельска. Здесь и «Чертово городище», бывшее требище Перуна, заросшее куманикой, и с золотыми крестами православная «Оптина пустынь». За серпантином Жиздры «Берендеево царство» - русский лес с кукушками и коростелью, через который проходит дорога из Козельска в Козлов. С севера, Большие Козлы с плесами у Жиздры, со стаями оляпок и пигалиц. Тотем Козельска - Коза, животное миролюбивое, но с характером. Люди здесь подстать своему оберегу: «тверды, миролюбивы, гостеприимны, но яростны на обидчиков и несправедливость». Проявляя верность божествам глубокой древности, долго сопротивлялись православию, побивая прозелитов камнями. Когда настал час испить смертную чашу бессмертия – Козельск не дрогнул! Воевода, дружина князя Василия и посадские, все жители города сказали друг другу: «Примем венец бессмертия!» Сказали и сделали. Когда вещие вороны Стрибожьего внука принесли весть с Угры и Оки о приближении Лиха Одноглазого, отправили жители города через Жиздру, в лес, жен, детей малолетних и стариков. Когда же над Большими Козлами появилась Магура-Перуница, – жители – вятичи приготовились к бою. «Поклонитесь Бату!» – прокричал посланник Орды – «останетесь живы!» В ответ полетели стрелы. Обороне города помогала местность. Городище, на котором расположен Козельск, любовно обнимает Жиздра с притоком, оставляя небольшой проход, поросший берестом, посконью и почечуем. Уязвимое место обороны! Зная это, воевода в этом месте поставил несколько рядов самых стойких воинов со щитами, копьями и мечами. Говорить о побоище тяжело. Вдумайтесь! Семь недель противостояли воины против стотысячного Сета. Бату рвал на себе волосы от позора. «Что делать, Бату? – спросил его каракал Саинхан. В этот момент появился предатель – Пьянюшка- Ведьмак. Кто ты? – спросил Бату, чего хочешь? Хочу хмельного, зовут меня «Ведьмаком» за дружбу с Лешим. «Дайте ему кумышку» - приказал Угедей. «Нет ее, есть славянский перегар» – ответили темники. «Все равно!» - обрадовался Ведьмак, припав к хмельному. «Почему своих предаешь?» - снова повторил Бату. «Хмель с похмельем согревают душу мою» – отвечал предатель. «А она у тебя есть? – презрительно сказал Саинхан. Захмелевший Ведьмак зло оскалился, не обращая на слова Саинхана, сказал: «идёмте, укажу слабое место». Темники ушли с Ведьмаком. Конница набросилась на защитников уязвимого места. Безрезультатно. Атаки повторялись несколько раз – стойко стояли герои. Тогда Батый направил на них стенобитные орудия. Город пал, уложив на городище 4000 трупов захватчиков, получив прозвище «Злой», а от родины – алый герб с пятью золотыми крестами и проломанными щитами.: знак высокой воинской доблести и жертвенности жителей, населявших его. Место, откуда пришел Ведьмак, прокляли и назвали «Дешёвки». Уходя в Куманскую степь, Угедей с Чолханом сказали Бату: «Хорошо, что у них есть предатели. Каракорум сумеет через них обустроить непокорную Русь!» Оставшиеся в живых вятичи, смотря вслед уходящему в дикую степь черному облаку пыли, спрашивали себя: «Кто ты – Бату-хан? – полководец монголов или крестоносцев? Когда-нибудь история нам даст точный ответ.
Вернемся к Козельску. Через много веков, когда Вавила Маисович Кузькин решил построить коммунизм в отдельно взятой стране и решил поменять все не благозвучащие топонимы на благозвучные – пришла к нему такая просьба и из «Дешевок»: «поменяйте название нашей деревни «Дешевки» на «Гритню», хотя бы на «Змеево», ну в крайнем случае на «Жабокричи». Никогда! – сказали жители Козельска – иначе, в порядке протеста, все уйдем в «Оптину пустынь!» Вавила Маисович Кузькин был атеист. «Дешёвки» остались «Дешёвками».
10. Предательство ради обогащения за счет жертвы.
В нашей стране в 16-18 веках существовал политический сыск под названием «Слово и дело государево»». По этому «Слову» каждый поданный Руси под страхом смерти был обязан доносить об известных ему умыслах отдельно взятых граждан против власти. Поскольку наши люди, по Пуффендорфу, в быту, «свирепы, малограмотны и любят повиноваться», но и как все народы, стремятся жить в достатке, то очень часто доносили «на соседа», чтобы по возможности заполучить его имущество. Конечно, были факты «честного» приобретения добра. Известно, например, что шут царицы Анны Иоанновны – Пистро Педрилло нажил свое богатство исключительно «карточным» бизнесом, в партнерстве с царицей против своих «визави». Так чтобы, «без доносов» и разбогатеть было большой редкостью, к тому же Педрило был итальянцем, к тому же шутом, к тому же неизвестно, как сказались его «шуточки» на приближенных к трону, поскольку Анна Иоанновна любила «шутить» и молчать тоже. Особенно злоупотребляли доносами «на соседа» в советское время. Донос в ВЧК и ты – «враг народа», и ты в лагерях в лучшем случае. Что оставалось от пожитков и жилья – доносчику. Неужели такая слабость только у россиян? А как там в доброй тихой Англии? Вот, что сообщает по этому поводу Конан Дойл: «стоило только узнать, что у Чарльза Баскервиля на счету семьсот сорок тысяч фунтов стерлингов, как сразу завязалась вокруг этого рискованная игра». «Я очень любил старика (Чарльза)»- признается Джек Стэплтон, житель из Мерилит-Хаус Среднего Девоншира. По меткому выражению сыщика Холмса, в погоне за «большим кушем» неистовый энтомолог Паганель сразу превратился в уголовника Стэплтона, создав орудие преступления в образе страшного светящегося призрака - физической собаки непомерной величины. Так что все хороши! Люди гибнут за металл! – правильно заметил прародитель зла.
11. Предательство по преступной халатности.
Восхищаемся мифическим суперразведчиком штандартенфюрером СС Штирлицем в сериале «Семнадцать мгновений весны», забыв о настоящем советском разведчике гауптштурмфюрере СС Вилли Лемане. Вилли Леман – немец по происхождению, антифашист по натуре, и преданный России человек, будучи в Чемульпо, Вилли был свидетелем героического боя крейсера «Варяг» с кораблями японской эскадры в Канхвамане, заливе Желтого моря, у берегов Кореи. С этого времени сердце Лемана принадлежит России и русскому человеку. Он сам предложил услуги представителю ОГПУ в марте 1929 года, когда в Германии начались волнения - Вилии Леман стал агентом внешней разведки под номером: «А-2-1» по кличке «Брайтенбах», под оперативным псевдонимом «Триллер». По личной рекомендации Германа Геринга, Вилли Леман поступил в оперативный отдел тайной полиции (гестапо). Располагая исключительными возможностями, являясь непосредственным участником испытаний новых видов вооружения Германии: сверхсекретные данные ракетостроения, строительство подводных лодок, бронеавтомашин и военных приготовлениях вермахта. В 1938 году В.Леман остается без связи. Связь восстанавливается только до 1940 года, через агента «201» - Бориса Журавлева. Вилли Леман сообщает дату нападения на Югославию, развертывание германских войск в Польше и время нападения на СССР. Опьяненные подписанием пакта о ненападении с Германией, считая себя союзниками, руководители разведки напрочь забывают Вилли. О нем воспоминают в СССР лишь в 1942 году, когда «припекло» и сам Леман на свой страх и риск просит прислать связника для передачи сверхсекретной информации. Уникальность гаупштурмфюрера СС Вилли Лемана очевидна. Он вне подозрений германских служб: из четырех персон, Леман отмечен портретом самого фюрера. Такого разведчика, очевидно, надо беречь «как зеницу ока». Надо было найти такие пути связи с бесценным агентом, чтобы избежать любой возможности провала. Во внешней разведке СССР решили, что будет достаточно двух агентов сброшенных с самолета в Германию, полагая, что в этой стране такие же «лесные дебри» как на Брянщине. И замечательный разведчик Вилли погиб. После войны, как бы извиняясь, вдове Лемана подарили часы. Спасибо, что не баян. Лучше бы подарили комплект духов «Красная Москва» - жена Вилли Лемана – женщина все же!.
12. Предательство ради светлого будущего
На царском троне сидел Осип Турухаммон, бояре в однорядках с мурмолками на головах, приказные и думные дьяки, а также по списку: «передовики производства». На публичный «ковер» вызван заплечных дел мастер - Аспид Луп-Кнутобоев, вождь вопрошает: «Чем занят холоп Аспид?» Ответ: «Очищаю зерна от плевела, батюшка-царь!» - «Добро, но недостаточно! Мы что обещали своему народу, приходя к власти? Отвечай!» - «Социализм!» - тихо произнес палач. Цари, привстав с бархатного сидения, соколиным оком осмотрев присутствующих, произнес: «Не просто построенный социализм, а как правильно сказал наш придворный поэт, «построенный в боях социализм»! Понял товарищ Аспид, в боях!» «Конечно жизнь стала веселее, но еще не совсем лучше, не хватает золотых ефимков. Вот бояре и приказные дьяки располагают данными, что все наши богатства находятся на территории малых народов севера: всяких там вогуличей - гогуличей» - «Приказной дьяк Верига-Щелкан, ссылаясь на доклад старателей-геологов, утверждает, что днища рек и даже ручьев на Колыме, выстланы золотым песком. Холоп Луп-Кнутобоев! Вот скажи мне, что такое для нас золотой песок?» - «Валюта, батюшка!». Осип Турухаммон: «да, это валюта, фабрики, заводы, армия, спецслужбы и сельскохозяйственный инвентарь. На основании изложенного приказываю: Вашим охранникам во главе, организовать поход на Колыму вместе с плевелом». Считать это главной государственной программой – освоение богатств севера. Приказным и думским активизировать работу с населением под лозунгом: «Молодежь – Вас ждет Сибирь!». Вам, Аспид Луп-Кнутобоев, при освоении богатств Колымы, необходимо быстро построить бараки-периптеры, без всяких архитектурных излишеств, главное, чтобы было просто и тепло, чтобы сибирские звери не мешали работать, по-стахановски, огородите эти простые «парфеноны» оглобняком. О состоянии колымских дел докладывать каждую неделю лично мне. Ты все понял, Луп Кнутобоев? «Так точно, государь!» - и щелкнул каблуками. Где же здесь «предательство» задумается досужий читатель? Спросите тогда тех, кто работал на «северах». Варлам Шаламов, в своих «Колымских рассказах» замечает, что человек может приспособиться ко всем «негоциям» жизни, но очень трудно он привыкает «к холоду и вшам».
13. Предательство при невыясненных обстоятельствах
Битва при Ватерлоо. У Наполеона – 72 тысячи человек, у Веллингтона – 70 тысяч, когда утром 18 июня 1815 года началось сражение между двумя армиями. Два полководца ждали подкреплений: Наполеон ждал маршала Грушй, англичане ждали Блюхера. Не дожидаясь подкреплений баталия началась. Убийственная борьба шла полтора часа. Англичане держались, падая сотнями и сотнями, не отступая от своих главных позиций. Был момент, когда Веллингтон думал, что все пропало. В отчаянии британец произнес: «пусть умрут до последнего человека, но мы должны продержаться пока придет Блюхер». Блюхер пришел первым. Тогда Веллингтон, весь день стоявший под непрерывными убийственными атаками французов, перешел в общее наступление,. А маршал Грушй все не приходил. До последней минуты Бонапарт ждал его напрасно. «Почему подвел императора?» - «Заблудился!» - был ответ. Скажем: с Тайлераном, Мармоном, Фуше было все ясно. «Может маршал Грушй действительно заблудился?» Это «заблуждение» стоило императору Франции, заточение на о.Святой Елены. Много мистики в окружении полководца Наполеона. Бонапарт сам верил в могучие потусторонние силы. Молодой генерал Наполеон вместе со своей женой Жозефиной Богарне посещал «салон» на Рю де Турнон, принадлежащей знаменитой гадалке Марии Аделаиде Ленорман. При первом же знакомстве Мария предсказала ему корону Франции. Генерал не поверил. Когда, через десять лет предсказание сбылось, он Марии презентовал миллион франков, и она стала личной гадалкой Жозефины. Однако, в 1812 году он не послушал Ленорман, хотя Мария предсказала печальный исход этого похода, «Четыре карты – таро, указали на это – всадник, коса, змея и крысы в прямой позиции». Талант был гениально честолюбив, тщеславен, горд, упрям и заносчив. Зря не послушал. Настойчива была и Жозефина, умоляя его не начинать русскую компанию, Все тщетно.
Задумав поход в Россию, Бонапарт обзавелся отделением, как минимум, отделением кудесников-волхвов, по одному на армейский корпус. Между городами Боровском и Малоярославцем находится так называемый «заклятый лес». Он овражист, таинственен, угрюм. Из этого, густого, большей частью елового леса, совершали атаки на тыловые французские части казачьи полки А.В. Иловайского-3, Г.В. Иловайского – 9, Д.Е. Кутейникова – 2, В. Орлова-Денисова, В.А. Сысоева – 3. В этом лесу 14 октября 1812 года, по старому календарю, маршал Даву по приказу императора, организовал похороны погибших воинов Великой армии убиенных в Малоярославецком сражении. В этом лесу испытываешь ощущение «невидимой слежки», словно «кто-то» внимательно наблюдает за действиями человека. «Заколдованное место» - называют лес поисковики. Замечаем курган, через какое-то время не находим. В другой раз знакомое место оказывается совершенно иным. Отрываем старый вал – заброшенное капище, заброшенный погост, отрываем земляные укрепления – оказываются артиллерийские позиции подольских курсантов. Почему даже через двести лет остались «белые пятна» вокруг личности Наполеона? Сколько этих пятен только в одном 1812 году:
1. Кто одержал победу на поле Бородина: русские или французы?
2. Кто сжег первопрестольную столицу: русские или французы?
3. Цель отступления Бонапарта: южные губернии или Смоленск?
4. Сражение за Малоярославец: сколько раз город переходи из рук в руки – 8 или 13 раз?
5. Хотел устроить фельдмаршал «золотой мост» Наполеону или нет?
6. Хотел продолжать князь Смоленский войну с Бонапартом в Европе?
7. Просил прощения российский император у фельдмаршала или нет?
И отдельный вопрос по теме: предавал маршал Груши Наполеона Бонапарта при Ватерлоо или действительно «заблудился»?
Почему столько вопросов к этим историческим события? Вот, что по этому поводу замечает историк В.П. Алексеева в седьмом томе «Война 1812 год и русское общество»: «полная и строго научная история Отечественной войны, несмотря на истекшее столетие еще впереди. В настоящее время для такой работы нет, налицо, ни исчерпывающей полноты материалы, ни предварительной критической обработки его. Но за столетие, отделяющие нас от событий 12-го года, историография Отечественной войны не освободилась еще окончательно от ложных взглядов на эту эпоху, от своего рода предрассудков и не стала вполне на научную почву». Вот так. Объективности никакой. Что тогда требовать от современных историков по данному вопросу. Категорически утверждать, что маршал Грушй предал императора за недостаточностью фактов – нельзя: нет фактов – все остальное – эмоции! Отсюда один правильный вывод: если хотим что-то сказать утвердительно: надо быть очевидцем!
14. Предательство под фальшивым призывом.
Первый Ангел вострубил и сделались град и огонь, смешанные с кровью и пали на землю; и третья часть дерев сгорела и вся трава земная сгорела (Иоанн. Откров. Гл.8.7.) Выпросил у господа Бога Россию Сатана и Лихо Одноглазое лютует по городам и весям. Вошел злой дух в киевского князя Святослава Владимировича- «Окаянного», поднялся он на крыльцо терема и произнес своим многочисленным братьям:»берите суверенитета сколько хотите!» И слетелись орлы и вороны на трупы, потому что брат пошел на брата, отец на сына, сын на отца. «И был плач и туга в Руси и по всей земле, когда слышали эту беду» - замечает летописец. Много крови пролито на земле нашей от этого фальшивого клича Святополка. Пала от междоусобиц единая мощная славянская Русь, развалившись на многочисленные мелкие княжества: галицкое, владимиро-волынское, турово-минское, киевское, переяславское, новгород-северское, черниговское, полоцкое, смоленское, муромо-рязанское, ростово-суздальское, новгородское. Утерев слезы, утопив в хмельном горе и похоронив павших, в глубокой печали пребывали наши предки: деды и прадеды. Вечерами, в зарослях сирени, хмеля и поскони, тихо стонет конопляник по усопшим, воскрешая память всем живым. Прилетела Птица-Феникс, оглядела пепелища, похлопав крыльями произнесла: «Вставайте русские с колен!» Выпив на посошок по убиенным «посошники» и «поконщики» взялись снова за работу: «пашут, сеют, ловят рыбицу». Снова Русь встает с пепелища, - «Третьим Римом». Снова выпросил у господа Бога Россию сатана и Лихо Одноглазое свирепствует метелью «Второй Ангел вострубил, и как бы большая гора, пылающая огнем, низверглась в море; и третья часть моря сделалась кровью и умерла третья часть одушевленных тварей, живущих в море и третья часть судов погибла. (Иоанн.Откров.8.8.) Вселился бес в Ульяна Карловича Шушенского, взобрался он на броневик, выкинул в приветствии руку к уставшему, бесправному народу и призвал фальшивым лозунгом «Берите суверенитета, сколько хотите!» Люди и опомниться не успели, как страна была развалена, да так, что от могучего «Третьего Рима», оставались три-четыре губернии с первопрестольной во главе. Пошел отец на сына, сын на отца, брат на брата, белые на красных, зеленые на черных. Были слезы, печаль и горе. Слетелась туча орлов и воронов на множество трупов. Море крови было пролито на земле нашей. «Плачь, русская земля!» - похмелье будет горьким. Утерев слезы и похоронив замученных и убитых, в глубокой скорби пребывали земляки. Вечерами, в зарослях сирени, хмеля и поскони, тих плачет конопляник о погибших, воскрешая память у живых. Прилетела на пепелище Птица-Феникс, огляделась и пропела» Вставайте с колен, россияне!». Выпив по последней, взялись «посошники» и «поконщики» за дело, с песней чтобы стало веселей: «мы с железным конем все поля обойдем, соберем и посеем, и вспашем, наша гордость сильна и врагу никогда не гулять по республикам нашим». И страшный враг был повержен, когда «страна огромная вступила в смертный бой с фашистской силой темною, проклятою ордой». Однако внутренний враг не спал. Снова выпросил у господа Бога Россию сатана, и Лихо Одноглазое смеется над страной. «Третий Ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек, и на источники вод. Имя сей звезды «Чернобыль», и третья часть вод сделалась полынью и многие из людей умерли от вод, потому что стали они горьки (Иоанн. Откров. 8.10.). Вселился князь бесовский в Пизандра Карповича Наливайко, который залез на башню танка, в окружении «демократической камарильи, и зычно призвал: «берите суверенитета, сколько хотите!», стряхнув при этом, медляка с рукава серого пиджака, парадируя перед многочисленной армией журналистов. Призыв был услышан, и, первое в мире государство рабочих и крестьян рассыпалось на пятнадцать «самостийных княжеств»: Литву, Латвию, Эстонию, Беларусь, Украину, Молдову, Грузию, Армению, Азербайджан, Казахстан, Кыргызстан, Таджикистан, Узбекистан, Туркменистан, и , собственно, Россию, а также некоторое количество «конфликтных» территорий. Пизандр Карпович поставил себе в заслугу, что развал Союза, под его фальшивым лозунгом, прошел не по югославскому сценарию (варианту). Безкровопролитно! Все же, под угрозой «импичмента», показав свою дурь, приказал из тяжелых орудий (танков) расстрелять собственный парламент, допустив многочисленные жертвы, под одобрительные возгласы добрейшей, гуманнейшей и одаренной певицы: «Так их! Так!» в случайно не выключенный микрофон. «О времена, о нравы!» - воскликнул бы Цицерон. Пошли убийства и резня из-за «союзного наследства»: кто кого обманет, перехитрит. Конопляник сдох от недокорма, поскольку посконь и матерку признали «врагом нации, всего народа», первопричиной всех наших бед. Хозяином положения стал Бог богатства – Плутос. При нем размножилась птица - пустелога, которая, забыв печали, гонялась за долларами, евро, капиталом. Прилетела Птица Феникс, огляделась, присмотрелась, и насупившись спросила «посошников»: «Доколе?».
15. Предательство как система
Сколько всё это может продолжаться? На это отвечает сам Вседержатель: «О дне же том или часе никто не знает, ни Ангелы небесные, ни сын, но только Отец. Смотрите, бодрствуйте, молитесь; ибо не знаете, когда наступит это время». (Марк.Гл.13.32.33.) Это о жизни Матушки-Земли. О государствах речь особо. Тирания правления приводит государства всех видов к деградации, упадку и гибели, поскольку подавляются права человека, его воля, убеждения. Когда на руках менотты: - Адам лукавит, хитрит, доносит, клевещет. Предательство, коллаборационизм расцветает пышным цветом, ожесточаются сердца, туда устремляются силы бесовские, приводящие к междоусобию и хаосу. Сатана упрашивает Бога сеять таких людей, как пшеницу. Нельзя одновременно служить Богу и Мамоне, ибо это конец. И тогда говорит Господь: «Молитесь, чтобы не впасть в искушение». «Если ты принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой перед жертвенником, и пойди, прежде примирись с братом, и тогда приди и принеси дар твой. Мирись с соперником твоим скорее, пока ты еще на пути с ним». (Мат.Гл.5.24.25.) Как претворял слово Божье в дело наши князья-раскольники Киевской Руси показывает историк Николай Николаевич Костомаров: «По возвращении Мстислава из чудского похода пришло приглашение из Южной Руси решить возникшее там междоусобие. Киевский князь Рюрик Ростиславович, дядя Мстислава, умер. Черниговский князь Всеволод, прозванный Черным», выгнал из киевской земли рюриковых сыновей и племенников и сам овладел Киевом; за несколько лет перед тем в Галиче народным судом повесили его родственников Игоревичей. Всеволод обвинял изгнанных киевских князей в соучастии и принял на себя вид мстителя за казненных. Изгнанники обратились к Мстиславу. Линия Мономаховичей издавна княжила в Киеве, Ольговичи, напротив, покушались на Киев и овладели им только с помощью насилия. Мстислав собрал вече и стал просить новгородцев оказать помощь его изгнанным родственникам. Теперь, Ростово-Суздальская земля. Известный нам князь – Юрий Долгорукий, памятник которому перед Моссоветом. Едет князь к берегу Москвы-реки со своей дружинной, нагнулся к Шестаку Шарапу, проводнику своему, и спрашивает: «Чья это земля?» Шестак отвечает: «по этому берегу суздальская – Ваша, а к югу Черниговское княжество». Подъезжают дружинники к луке, где «Китай-город» будет впоследствии, Юрий слезает с коня, подходит по плесу к реке и восхищенный красотой местности произносит: «Ляпота-то какая!». Вот здесь, на берегу, поставим кущу, а ты тысяцкий, организуй уху из красноперки». Яхно помог снять с него опашень и сапоги из опойки, поставил сосуды с мамуровкой и медовухой, а также поднос с огузком кабана. Князь с воеводой занялись потоманией. Вот попивают они мамуровку, поглядывая, как мужики в понявах поездуху по реке таскают, махнув на поползня, пожелавшим тоже пристроиться к трапезе, князь говорит: «мне место очень нравится. Хочу это иметь. Кому оно принадлежит? «Суздальскому боярину Кучко Степану Ивановичу» - отвечает, подошедший с реки, тысяцкий. «Хм, моему холопу» - размышляет Долгорукий. «Вот что воевода» - предлагает Юрий, пока, тут занимаюсь ухой, мамуровкой и кабанчиком, возьми 3-4 дружинников, махните в Суздаль, убейте этого Кучка и возвращайтесь». Проходит небольшое время. Возвращается воевода из Суздаля, а князь уже отведал «тройной ухи» сыт, пьян и весел. «Все в порядке княже» - доложил воевода. «Как узнал боярин по поводу чего мы появились, побледнел, просил пощадить, поскольку сам хотел добровольно подарить тебе эти земли» - дополнил дружинник Шило. «Выходит зря загубили боярина», - оторвавшись от медвяного кваса»,- вопросил суздальский хозяин. «Выходит» - был ответ. «Предлагаю в память доброго Кучка, заложить здесь город имени его» - примирительно предложил Юрий. Долго на карте Москвы, стоял топоним «Кучково». С него начинался будущий, прекрасный город. «Ирий-сад!» - сказал бы основатель чудо - города Юрий Долгорукий и его жертва – боярин С.И. Кучко.
Вот такие нравы и обычаи были в вотчинах-уделах Киевской Руси. Подстать князьям были и поступки «посошников» и «поденьщиков». Как же тут не воспользоваться внешнему врагу. «Уже и секира при корне дерева лежит: всякое дерево не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь». (Матв.Гл.3.10). Внешний враг появился и воспользовался. Имя ему – Ватикан! К этому времени, ослабевшей и просящей у Запада, военной помощи от османов, Византией, воспользовались римские папы. В энцикликах к народу, рыцарям, авантюристам, менестрелям и просто грабителям, наводнившим Европу от перенаселения, представители престола святого Петра, призвали с оружием в руках освободить христианские земли от «еретиков». Под руководством магистров монашеских орденов стали организовывать крестовые походы. Цель походов – освобождение Иерусалима от неверных, но не только Иерусалима. С конца XI века и до 1270 года было организовано семнадцать крестовых походов. Разоряя и грабя все на своем пути, они не пощадили христианскую Византию, захватив Константинополь в 1204 году и подвергнув его жестокому разгрому, создали на части православного государства Латинскую империю. Только в первой половине XIII века были осуществлены с 9 по 13 крестовых походов. Монашеские ордена: алькантаров, калатров, меченосцев, тамплиеров, ионнитов свирепствовали в жестокости и убийствах. Пришла очередь до раздробленной Киевской Руси. По дорожной карте Ватикана крестоносцы вышли на Рязань, Коломну, Владимир, Торжок, нацеливаясь на Новгород чтобы разграбить его, выйти к Гейпусу, замкнуть с тевтонами всю православную Русь и обложить ее данью. По дороге, у Иван-Креста, против татей ощетинилась вся русская природа: полутундровая, болотная и лесная глухомань. Магистр повел войско на Козельск. В 1239 году они взяли и сожгли Чернигов, а в 1240 году сам Киев. «И был плач и туга в Руси, и по всей земле, когда слышали эту беду». Иезуиты пап еще долго мучили православных людей, терзая их данью и другими поборами. Все когда-то кончается. Ферраро - Флорентийский собор в 1438 году провозгласил унию между католиками и православными (которую Москва не поддержала). Заглаживая кровавую вину перед православным людом, католики решили переписать историю рыцарских походов на православных «еретиков», переложив их злодеяния на мифических «монголов», пребывающих тогда в первобытном состоянии. «Разрушать легче, чем строить» - эту истину в полной мере испытало население Северо-Восточной Руси, решившее после междоусобий и интервенции подняться из пепла и создать Московское государство. Нищета, болезни, произвол, банды мародеров, местечковость - терзали Суздальскую Русь. С восстановлением власти, ужесточались законы, уложения, приказы, суды, стараясь надеть на народ узду беспрекословного повиновения. Появилось крепостное право. По Судебнику 1497 года от одного хозяина к другому разрешалось переходить один раз в год – в Юрьев день. Бежавших ловили. В 1565 году подозрительный и жестокий, видевший во всем измену, Иван IV Грозный, утверждает политическую полицию – опричнину, наделяя ее неограниченной властью. С 1597 года сыск крестьян продлили до 5 лет, с 1649 года – сыск стал бессрочным. При царе Алексее Михайловиче возникает тайный приказ для расследования преступлений против власти. При Петре I возникает тайная канцелярия, выполнявшая роль государственной полиции. Каждый, кто знал слово и дело Государево, должен доносить туда о речах и поступках. Про политический сыск при Анне Иоанновне, под названием «Слово и дело» было сказано. При Екатерине II явилась «тайная экспедиция», где свирепствовал Шешковский. При Николае I явилось III отделение Собственной Его Императорского Величия Канцелярия. Несмотря на многочисленные репрессивные учреждения, Третий Рим не избежал Смутного времени, Болотникова, Разина, Булавина, Пугачева и пал в октябрьские дни 1917 года. К сожалению, новые власти не извлекли уроков из печального опыта своего предшественника, наоборот, увлеченные идей мировой революции репрессии против народа достигли небывалого размера. Если жертвами царского сыска становились тысячи, то при советской власти – миллионы. Все эти: ЧК, ВЧК, НКВД, ОГПУ, ГУЛАГ, СМЕРШ, МГБ, КГБ – ставили «к стенке» по расхожей статье: «за утрату чувства принципиальности». Репрессивная система стала пожирать даже своих начальников (Ягода, Ежов, Меркулов, Абакумов, Берия) и более мелких опричников: за утрату чувства ненависти к «врагам народа». Дело дошло до абсурда. Располагая мощнейшим сыскным аппаратом, вождь всех времен и народов не доверял никому. Это обернулось военной катастрофой в 1941 году. Около пяти часов отделяли армию фон Клюге от беспрепятственного входа в столицу, если бы летчики не предупредили движение танков Гёпнера по Варшавскому шоссе к Малоярославцу. Смелость летчиков, которых уже собирались арестовать «за паникерство», да героические штыковые атаки подольских курсантов, не позволили осуществиться катастрофе. Невольно возникает вопрос: «неужели так могут позволять репрессивные органы?» Ответ: «Могут, и не только у нас?» Перед нами Франция. Лозунг: «Свобода, Равенство, Братство!» - привели в бурное движение все сословия в стране. Победившая революция избрала Национальный Конвент – законодательный и исполнительный орган власти. Заработала гильотина. Сперва рубили головы монархам, затем «жирным котам», далее жирондистам, якобинцам, прочее, прочее, прочее. Народ жаждал. К власти пришел «маленький капрал». Бонапарте попросил Жозефа Фуше послужить своему народу. Жозеф поклонился и сказал: «Почему бы нет, мой генерал?» Министр создал разветвленную систему политического сыска, разведки и шпионажа, да так удачно, что не прошло и года, как революционные народные массы, забыв о лозунге свободы, живо и энергично кричали: «Виват наш Бонапарт!». Их приветственные возгласы были даже слышнее строевого восторга солдат Старой гвардии маршала Франсуа -Жозефа Лефевра, герцога Данцигского. Положение обязывает (ноблес оближ). Сам Жозеф Фуше, как сын своего народа, беспринципный карьерист, служил то Республике, то Наполеону, то Бурбонам, продавая всех поочередно. А вот наши «смертельные друзья» - тевтоны. Германия, Веймарская республика, тот же французский призыв: «Свобода, Равенство, Братство; Союз рабочих и крестьян! Рот-Фронт! и т.д.», а некто, парвеню Адольф рвется к власти. «Ха-ха» - какой-то бывший ефрейтор Шикльгрубер, этот «фриц полишинель», решил изрядно посмешить германцев. Но новый «тимон берлинский» решил смеяться последним. Взяв власть цепкими руками, с партийной кличкой «Гитлер» создал демоническую «СС» (эскадрилью прикрытия), надев узду на «врагов рейха» тайной полицией «гестапо». Германский народ вдруг почувствовал, что от бывшего ефрейтора исходит мистическая аура, которая превратила «бесноватого» Адольфа в божественного «фюрера». Сразу, после такого превращения, все демократы, консерваторы, монархисты, либералы, поэты, прозаики и прочее, прочее, прочее, оказались в полевой военной форме Вермахта и черных шинелях СС, СД и Гестапо. В порядке национальной скрепы, каждый давал клятву на верность «блаженному» фюреру: «Я клянусь Вам, Адольф Гитлер, в преданности и мужеству. Я обещаю Вам и тем, кого Вы назначите командовать мной, повиноваться до самой смерти. И да поможет мне Бог». Вот так: от демократии до рабства всего лишь один шаг: «шагают бараны в ряд, бьют барабаны, кожу для них дают – сами бараны!» Ночные факельные оргии, восторженные нацистские приветствия: «фюрер – наше все!». «Когда наш вождь говорит», - замечает одна из многочисленных поклонниц отца нации, фрау Мадлен Блюмендорф, - «то, я, как женщина чувствую, что в меня вселяется дух, как бы золотой дождь проливается на Данаю». «Очень жаль – замечает ее подруга фрау Марлен Кирхендорф, - что наше «всё» занят только благополучием своего народа». Они забыли заповедь: «не сотвори себе кумира» (Исход.20.4.). Вспомнят женщины, и не только они, эту заповедь когда эшелоны людей в шинелях на танках, бронемашинах, поездах двинутся на восток. Похмелье за предательство будет горьким. Репрессивные органы государства ломают психику людей. Человек уходит «в себя» таится, теряет положительные эмоции, злобствует во всем. Общество также становиться бездушным, лицемерным, продажным, злым. Знаком хамелеона, оборотня и змеи отмечено такое общество. Там, где зло, там и Враг Человеческий. Устроители такой системы предательства сами попадают под её жернова. «Не ведают, что творят» (Лука.23.24.).
16. Разговор с Клио
Деяния, описанные нашими историками и летописцами представляют душевную силу и живую игру страстей восточных славян, видим действия и действующих в событиях на просторах родного Отечества, и делаем определенные выводы. Вот, что пишет Н.М. Карамзин: «Славяне свирепствовали в империи и не щадили собственной крови для приобретения драгоценностей, им не нужных, ибо они вместо того, чтобы пользоваться ими – обыкновенно зарывали их в землю. Греки, озлобленные их частыми нападениями, терзали славян, которые попадались им в руки и которые сносили всякое истязание с удивительной твердостью, без вопля и стона, умирали в муках и не ответствовали ни слова на расспросы врага о числе и замыслах «войска их». Каковы наши пращуры! «И последний летописец» (по А.С. Пушкину) продолжает - «Сие люди», на войне жестокие, оставляя в греческих владениях долговременную память ужасов её, возвращались домой с одним своим природным добродушием. Современный историк говорит, что «они не знали лукавства, ни злости, хранили древнюю простоту нравов, неизвестную тогдашним грекам; обходились с пленными дружелюбно и назначали всегда срок для их рабства». Просто восхищаешься и радуешься за предков. Хорошо бы, только, знать: объективно сие изложение? «Современный историк» на которого здесь ссылается Николай Михайлович Карамзин - это Нестор, монах Киево-Печерского монастыря, летописец, церковный писатель, агиограф. Вот, что он пишет о своем родном племени полян: «они (поляне) были образованнее других, кротки и тихи обычаем; стыдливость украшала их жен; брак издревле считался святой обязанностью между ними; мир и целомудрие господствовали в семействах». А вот характеристика других славян: «древляне же имели обычаи дикие, подобно зверям, с коими жили среди лесов темных, питаясь всякой нечистотой, в распрях и ссорах убивали друг друга: не знали браков, но уводили или похищали девиц. Северяне, радимичи и вятичи уподоблялись нравами древлянам: также не ведали целомудрия, ни союзов брачных; многоженство было у них в обыкновении». Каково! «Без гнева и пристрастия», «местечковый» Нестор – отделяет «Киевскую овцу от козлищ: - северян, радимичей, вятичей - Чей заказ? Где объективность? Почему первые «гром и молния» на древлян? За князя Киевского Игоря Олеговича мстит древлянам Нестор. Древлянский князь Мал, отстаивавший независимость древлянской земли, убил Игоря; сватался к Ольге погиб в борьбе с нею. «Патриотизм» летописца вызывает подозрение в необъективности. Вот по таким причинам, могут быть соблазны в летописях от «лжей и басен». «Через Греко-Палестину, пряча в ладан ятаган делал хадж на Украину римский папа Чингисхан» (О.Горяйнов) Кто принес нам «иго порабощения? Пастушеские племена Монголии или ромеи-католики: понтифик Григорий-9 и император латин Балдуин II? Последователи которых, после Флорентийской унии, переписали историю, ради примирения с православными… В сомнениях пошел на кухню готовить отвар из гербария трав и ягод, поляники, земляники, костеники, княженики и брусники. Сие сушенные травы с недавнего времени, по дружбе, стал поставлять сосед - Тютяй Суторгин. Он, по наследству, получил однокомнатную квартиру, а до этого много лет прожил у зырян на лесоповале. Тютяй полюбил северные места и каждое лето уезжал в полутундровую лайду, собирать лесные дары и встречаться с старыми «корешами». Лесные травы Суторгина при заварке давали удивительный букет ароматов, заполняя помещение северным волшебством. Взяв термос с отваром, косушку красного вина, ломоть хлеба и медовую коврижку, направился к столу, у которого появилась ниоткуда стройная женщина в пеплосе. «Разрешите представиться, муза Клио» – приятным голосом оповестила покровительница истории. «Очень рад» - ответил хозяин. Муза продолжала: - «здесь нахожусь по поручению моего батюшки – Зевса. Гермес доложил «папа» о чем хотите поведать миру и Громовержец разделяет Ваше устремление». Крик с пепелища птицы Феникс: - «Доколе?», был услышан в Пантеоне озабоченными олимпийцами. Повелитель Олимпа сам не любит предателей и приветствует наказание изменников сбросом их с терпейской скалы. У нас, на Олимпе, тоже завелись отдельные негодяи» - продолжала Клио - «батюшка их наказал: - «одного на танталовы муки, а другого на сизифов труд». Далее муза поделилась небольшим секретом: - «Зевс сюда направил любопытную Пандору, которая заинтересовалась шкатулкой, раскрыв её, что было строжайше ей запрещено, все пороки человеческие разлетелись по земле, она разрыдалась и вернулась на Олимп. Мне было поручено собрать все пороки и передать вместе с рукописями, ибо, история не роман и мир не сад где все должно быть приятно, он отображает действительный мир, где наряду с цветущими лугами и долинами, много бесплодных песков и унылых степей. Однако ж путешествие вообще любезно человеку с живым чувством и воображением, в самых пустынях встречаются виды прелестные. Смело можно сказать, что некоторые случаи, картины, события и характеры русской истории любопытны и интересны не менее античных. «Зевс так и сказал» - акцентировала муза – наш «автор» был свидетелем правления оппортуниста Михея Саровича Репчукова и коллаборациониста Пизандра Карповича Наливайко, и надо писать об этом. И в этом объективном повествовании, сказал папа» – подчеркнула Клио – помогут героические образы историков: Геродота, Тацита, Ливия и Светония. «Геродот – поделилась муза - это наше «всё», кстати у него есть о скифах и славян. Не подражай Тациту, но пиши, как писал бы он на твоем месте! Тит Ливий написал 142 книги о Риме, как говорил о нем Марцел: - Ливий огромный, в читальне моей весь поместиться не мог». Сочинения Гая Транкивляя Светония автор в своем изложении уже использовал. Клио напомнила, что у Зевса все под контролем: «не один волос не упадет без нужды». «Одним божественным вдохновением, он из сапожника Огюста Лоньона сделал историка». После этого муза решила передохнуть. Предложив козетку, угостил ее зырянским взваром трав Суторгина, от чего Клио пришла в неописуемый восторг, приговаривая: «На Олимпе пьют нектар, а здесь такое северное чудо!». Вежливо попросив еще чашечку настоя, она продолжала: - «для образного повествования исторических фактов наш повелитель предложил помощь медиумов. Моя сестра Талия рекомендовала Пантеону послать Панталоне, Коломбину и Пьерро, за что получила «подзатыльник» от маменьки Мнемозины, а папа, впервые отодвинул свой щит, погрозил Талии скипетром, при этом покачал головой так, что чуть не сорвался с рук громовержца, встрепенувшийся орел. Обсуждение медиумов было серьезным: также была утверждена методика и был утвержден медиум: русский богатырь Михайло-Поток Иванович. Когда потребуется описание конкретных исторических событий, необходимо использовать медитацию, спиритизм и мистику. Как говорит историк: - «если исключить из бессмертного творения Фукдидова вымышленные речи, что останется? Голый рассказ о междоусобии вымышленных городов». «Вам все понятно?» - спросила Клио. «Да!» - ответил автор. На прощание Клио попросила для Зевса зырянского настоя и растворилась в воздухе со словами «а все знаете нектар, да нектар». Приступая к описанию исторических образов, как современник, глядя в зеркало настоящего с искренним почтением и неутомимым вниманием, и если вместо живых целых образов предъявляю единственно тени, в отрывках, то не моя вина, а вина моей субъективности.

Глава 2. Партийные Янусы
17. Прежде чем рассказать о мудром правлении Репчукова или Наливайко, необходимо осветить последние годы княжения Цезаря Ульяновича Ордын-Осокина. Сему государственному мужу не будем слагать панегирики или сочинять оды на день восшествия на престол. Отметим только, что сей божественный Август совершенно легендарная личность советского периода. Судите сами: родился Цезарь Ульянович в тот год, когда в манускриптах сказано: «Пурфен Пирикин жито сеял, а за год до этого дня, русская армия была разбита под Мукденом, а наш флот утоплен под Цусимой коварными японцами, подписавшими Портсмутский мирный договор. Мальчик Цезарь рос крепким, приятным ребеночком, получая ежедневно целебное питание от коровы «Зорьки», которая, за эту услугу, позднее, лишилась своего потомства в результате гайдаровских реформ. Когда, приятный во всех отношениях «амурчик» произнес первые слова, оракул определил, что это будущий трибун: - Цезарь Столон Лициний, потому что от тембра голоса мальчика, небесная комета сорвалась со своей орбиты, устроив грохот на реке Подкаменная Тунгуска, взрывной волной уничтожив всю фауну и флору на площади две тысячи квадратных километров. Когда юному Цезарю исполнилось восемнадцать лет, его посетила Встреча - Геката, и он увидел вещий сон: «будто - бы, юноша сидит на берегу какого-то моря, но тепло. Слева от Цезаря простирается в море песчаная коса, на которой растет мощный зеленый дуб, а под ним муравейник из лесных рыжих насекомых На вершине дуба сидят три сокола, и чеглок который «дербанит» кукурузный початок. Первый сокол говорит со вторым, и, видно, что первый просит второго: «сокол, ты мой сизый, час пришел расстаться, все труды, заботы на тебя ложатся». От этих слов у Цезаря защемило сердце, почувствовав, как душе его приятен первый сокол. Не успев насладиться реквием – обращением, как второй сокол с акцентом, но уверенно произнес слово-кредо первому: «позабудь тревоги, клянемся, не свернем с дороги», при этом, сокол-конунг осмотрелся вокруг, грозным взглядом посмотрел на третьего сокола, так, что сердце Цезаря затрепетало. Чеглок же по-прежнему сидит на дубе, и «дербанит» кукурузный початок. Взгляд второго сокола был очень строгим, так что Цезарь невольно закрыл глаза, когда же он их приоткрыл, то первого сокола на дубе не было. Юноша пристально стал рассматривать сокола-конунга, и вдруг видит, что у него закрыты глаза. Чеглок же по-прежнему «пушит» кукурузный початок и весь мусор летит на конунга. Последний поворачивается к третьему соколу, смотрит на него мертвыми глазами и грозно клекочет: - «Гони прочь этого чеглока, всего меня осквернил своими кукурузными хлопьями». Третий сокол набросился на чеглока, тот выпустив кукурузный початок, улетел. Видит Цезарь во сне, третий сокол остался один, но весь в орденах, на голове нимб светиться и сонм оляпок и пустельги: - «на земли мир, на человека хблаговение»- льется здравие за сокола- орденоносца: - блажены миротворцы!». Присмотревшись повнимательнее, Цезарь замечает, что орденоносец сидит не на дубе, а на эвкалипте, и что вокруг море не море, даже не озеро, даже не болото, а трясина какая-то и кто-то в ней барахтается: какие-то земноводные, обросшие тиной твари, злобные и злые существа. Муравейник тоже в трясине, лесные муравьи бегают по стволу эвкалипта «вверх-вниз» и слышатся их жалобные голоса: «куда ты завел нас?» Здесь Цезарь Ульянович проснулся. Долго пребывал он под впечатлением этого сна. Молодой человек осознавал и чувствовал, что сон вещий. Поделится сновидением было не с кем. Время было мерзопакостное.
Опасность людей подстерегала в любом месте, по любому поводу: - левый, правый уклонист, меньшевик, буржуй, либерал, опустившийся, или потерявший партийное чутье, что-то «болтнул» не так и пр.пр. ГПУ НКВД, ВКП(б), а Цезарь – член ВЛКСМ и даже больше, чем член. Однажды он проводил топографическую съемку на селе. На деревенском постое у крестьянки Мелании, выпив по косушке перегара и закусывая добротным папушником, местная орисница заговорчески сообщила молодому человеку: - «быть тебе большим человеком!». «А трясина к чему?» - вопрошал молодой комсомолец. «Вот убей меня, не могу понять, к чему бы это?» - смущенно призналась добрая ворожея, раскрасневшаяся от самогона. В 1931 году, когда у Мелании отобрали корову в основные средства колхоза, а орисиницу отправили в Сибирь, как классового врага, для освоения залежных земель, Ордын - Осокин вступил в ряды ВКП(б). Когда Цезарь, сыскав уважение партийных товарищей, стал матерым пропагандистом и агитатором, Адольф Гитлер напал на СССР. Ордын - Осокин их премьер-майоров стал полковником, заняв должность начальника политотдела армии одного из фронтов. Окончив войну генералом скромных наград, Цезарь Ульянович всю партийную энергию посвятил народу и партии единомышленников.
Ордын - Осокин, воспитанный ВКП(б), как говорят в народе, «плоть от плоти», дорос до высочайших вершин, став политическим деятелем ульяновского типа марксизма, сторонник коллективного руководства. Коллективное руководство партии любило Цезаря, а Цезарь коллективное руководство: партия единомышленников, никаких еретиков и диссидентов. Верноподданные соратники оценили гениальность «Ульяныча», за крепкие поцелуи и доброту, осчастливили «божественного Августа» званиями Героя Союза (четырежды), Героя Труда, а также, орденом Победы и званием Маршала. И все это за успехи в мирные дни. На любовь соратников отозвался он журналистским подвигом, написав ряд фолиантов. Члены партийного Пантеона, лебезя и подхалимничая, пробудили в Цезаре ген страсти к орденам, медалям, памятным жетонам, званиям и приветствиям. Как должное Ордын - Осокин воспринимал визиты иностранных гостей с вручением ему высших орденов этих государств. На белом маршальском мундире не было места с чумизное зернышко, свободное от орденов. Даже бронзовый жетон – приветствие от делегатов народов севера: самоедов, ненцев, секульпов, остяков, коряков, камчадалов и мангу, так называемых «малых народов», висел под поясом на ремне. Ему бы дали и пятую звезду «Героя Союза», в припадке лестного безрассудства, но кто-то подсказал, что «Маршал Победы» имел только четыре, а «Вождь всех времен и народов» - только одну. Однажды, партийные посадники попросили его для глянцевого журнала одеть френч маршала. Когда куруш снимался на фото в двадцатикилограммовом параде, в его здоровом, до этого теле что-то хрустнуло. Цезарь стал хворать. Поскольку Мелании давно не было на свете, то Егор Скуратович Нимисидин, для врачевания предоставил сонм официальных мистиков, чародеев, гадалок и ворожей. Под занавес Ордын -Осокин стяжал дополнительную славу «отца нации», «отца конституции», «отца этноса – советский народ». Его портреты в форме маршала, украшали площади и центры городов и сел Союза, и не только его. Потомкам Пролуура запомнились два лозунга Цезаря: - первый: - «Экономика должна быть экономной!», второй – «все что было не со мной – помню!». На портретах, государственный Мельхиседек «божественный Август» выглядел приятным, умудренным опытом, задумчивым человеком. Этот образ ласкал глаз всех парадирующих на праздниках в честь Первомая. Все было хорошо, когда экономикой управлял премьер-министр новый Жан Кольбер. Сей муж хорошо понимал систему, знал и чувствовал болевые точки экономики, и государственная лодка продолжала двигаться. Время шло и Кольбера не стало. Знаменитое изречение великого Луи XIV: «государство – это я !», без талантливого финансиста потеряло блеск. В нашем случае случилось подобное; последующие «поншартрэны» скажем мягко, слабо разбирались в экономике, и дело шло, что почувствовали близкие к трону «огнищане», к неизбежному коллапсу. Нет, государственная лодка еще барахталась в тесных протоках, цеплялась бортами за берега, заросшие осокой, вахтой, рогозом и тростником. Правда, шаланда кое-где уже давала течь, цеплялась килем о дно, распугивая потомство местных земноводных и рыб. Все же союзный плашкот двигался, правда не зная куда, - но, двигался! И вдруг! Государственная баржа, подминая трифоль и рогульник, выскочила из протоки на зыбун, поросший сабельником, калужницей и рододендроном.
18. Место, где остановился прам с высшими партийно-хозяйственным активом, было примечательно своими просторами. Поросшие густой болотной растительностью дерновники щучки и мятлика, куртины пузырницы и цикуты – веха ядовитого, островки орхидей, которые еще не зацвели. Пятна вечнозеленых низинных и сфагновых мхов, чередовались зарослями всевозможных осок, тростника и болотного сабельника. Частоколом торчали будылки рогоза, на которых сидели козодои, прочищая клювы и внимательно присматриваясь к порхающим, звенящим и жужжащим насекомым. Между оливковой - пузырницей сверкала мутная влага, по которой водяной паук проделывал замысловатые сюжеты. Заросли багульника, калужницы и плаунов, передавали всему царству флоры божественное великолепие, просто «Ирий - сад!». С севера лагуну, от холодного борея, защищали заросли карагача, лип, черемухи и клена. Как атланты, сохранявшие порядок и величие лесного братства, в гордом одиночестве, красовались мощные дубы. Между зыбуном и лесом шла утоптанная грунтовая дорога с запада на восток. Прямо, перед плавнями, где остановился понтон, вдаваясь в глубь леса, раскрашенная всеми цветами радуги разнотравья, раскинулась большая поляна, которая сотрясалась мелодиями сверчков, кузнечиков, стрекоз, жужжанием пчел, шмелей, оводов, назойливого гнуса и мух, под неусыпным надзором пернатых. В поддержку мощного лесного оркестра, с плавней клаксонили лягушки. Зыбун был также активен, подавая признаки бурной жизни. Трясина дрожала, вздыхала, охала, поминутно играя красками под обильным потоком солнца. Из глубин зыбуна, лопаясь на поверхности водоема подымались пахучие пузыри метана и сернистого газа, тревожа водную гладь, листья пузырницы и кувшинок. Крикливый чибис, проявивший чрезмерное любопытство к застрявшей шаланде, был моментально съеден, какой-то земноводной тварью, выскочившей из трясины, и мгновенно исчезнувшей в глубине, вместе с проглоченной пигалицей. «Какая красота!» - восторженно произнес быстролысеющий пресс-атташе и другим связям, гуттаперчевый Шедворка Турку - Северин, адъютант, придворный прозаик. Составитель речей Цезарю, панегирист Калина Калита, добавил: «Как прав классик, что красота спасет мир!». «Мир и нас спасет капитальный ремонт государственной лодки, ибо, даже без раскачивания, утонем!» - угрюмо, но убежденно произнес Егор Скуратович Нимисидин. Все сразу замолчали, поскольку точно знали, что Егор все знал про них. «Интересно, где же находиться наш понтон, в каком географическом месте?» «Куда нас унесло? - поинтересовался Цезарь - Что нам скажет академия?» «Полагаю, что Гринпинская трясина, описанная одним юристом Туманного Альбиона!» - авторитетно заявил действительный член Академии Наук, академик Аполлон Аполлинарьевич Астматищев, продолжая: - «характерный «биоценоз», даже будет правильнее сказать «геобиоценоз», определяет данную местность, как Средний Девоншир. «Да, дорогой Цезарь Ульянович - это Англия, Средний Девоншир». Астматищев, довольный собой, в лучах улыбающегося Цезаря, надев на худощавый нос пенсне, гордо посмотрел на сидящих в лодке. «Да, наука не даром хлеб ест», - поддержал Аполлона член-корреспондент ВАСХНИЛ, профессор, доктор биологических наук Ашурок Сивкович Хвощов – «вот взять хотя бы ту куртину с орхидеями, которые еще не зацвели. О чем она нам говорит – все о том же, как уточнил Аполлон Аполлинарьевич – о гринпинской трясине Среднего Девоншира». «Позвольте, позвольте – чеканя каждое слово, возразил литературный критик, в обвислых кудряшках Мендель-Шалом Сфорим – «ваш слуга покорный академий не проходил, но кое в чем разбирается. Скажите нам научные авторитеты, если это Гринпинская трясина – то где здесь «Баскервиль - холл?». «Видите ли – начал Астматищев, в дискуссиях полагавшийся на благосклонность Цезаря, поблескивая пенсне, - «Как Вы сказали, дорогой Шолом, «бунгало», простите «Баскервиль-холл», массивное, тяжелое здание, которое под тяжестью могло провалиться даже на камне, тем более на песке, тем еще более на зыбуне.» Астматищев внутренне ликовал над своим «визави». Академик даже близко не представлял с кем связался. «Хорошо – сказал Менделе Шолом- может оно так и случилось с наследством сэра Генри, - но, как быть неолитом, коллега. Вот, Вам первоисточник, показания Вашего коллеги, так сказать, биолога-энтомолога Джека Стэплтона: читаю по тексту «крутой склон покрыт… кольцами из серого камня. Это жилище наших почтенных пращуров. Доисторический человек густо заселил торфяные болота, а так как после него здесь никто не жил, то весь этот домашний уют остался в целости и неприкосновенности.» «Где здесь эта неолитическая «усыпальница» - ехидно вопрошал Шолом. Академик вспыхнул, заметался с ненавистью смотря на Менделя, как «вошь на гниду», весь вспотел, раздраженно снял с потного носа пенсне. Всегда, в таких случаях научных дискуссий, чтобы унять упрямых оппонентов, он обратился и на этот раз с лучезарным почтением к Цезарю, за поддержкой. Время было ответственное. Ордын -Осокин желал точно знать в каких координатах прозябает лодка, чтобы спасти ее. Глядя в встревоженное лицо Аполлона Аполлинарьевича сухо сказал: «Друг Платон, но истина дороже!» После этих слов Цезаря, Астматищев сник, автоматически, не включая мозг, жестикулируя и бормоча, уронил из потных рук пенсне, которое, тут же было проглочено ратаном, которого в свою очередь сожрал водяной варан с пенсне академика РАН, почетного члена двух зарубежных академий.
Видя, как болотный варан с академическим пенсне и ратаном, притаился в плавнях с быстрыми водомерками, потеряв всякую надежду в дискуссии с Менделе, близоруко осмотревшись, печально оглядев Цезаря, сказал: «И ты – Брут», заплакал, скукожился, лег на дно понтона, прижался к днищу и затих. Всем было его жалко. Больше всех его оппоненту Менделе - Шолом Сфориму, который, в порядке примирения угостил его фенкелем обыкновенным, пожевав который, Астматищев заснул, как в детстве, с беззаботной, младенческой улыбкой. Страсти по определению координат шаланды раскалились. Консул Сивко Левонович Карачумов настаивал на том, что это Понтийские болота, к югу от Рима. На что возразил Бронислав Булатович Пороховщиков, поскольку он даже в космической оптике не видит вечного города. «Это Сумшара» - утверждал почетный геолог Бурнаш Прокопьевич Чечулин. «Не согласен коллега – это не суборь, а Пинские болота – Пенчуки» - утверждал ветеран ВОВ Загрёба Постник. «Здесь немцев брали, толи они нас, время было такое: «фронт за линией фронта». «Узнаю дубок. Вон тот с дуплом. Конечно – это Пенчуки». «Нет!! – твердо, как приказ, сказал свое слово комитетчик Егор Скуратович Нимисидин. Все сразу притихли, поскольку понимали: все дела в его цепких руках. «Это Карелия» - продолжал Егор: - «по мызам, овинам и хуторам кромки леса, а также одежде-малице самоедов, чудило и лопарей, что собирают морошку, утверждаю: - «Это Карелия!». Лучшие годы молодости прошли в этих краях. Песня такая есть: «долго будет Карелия сниться…» Хотите, чтобы она Вам снилась?» – «Нет!» - дружно ответили в лодке. За спором, партийно-хозяйственный актив не заметил приближения вечера. Алый закат солнца, последние его лучи осветили теплые, зеленые плавни и погасли далеко на западе. Геката - богиня чародейства открыла звездное небо и миллиарды ярких звезд осветили Млечный путь.
На песчаной косе что-то ухнуло из гнилого пня. Из темных зарослей ответила коростель: «дыр-дыр». Снова ухнул филин – пугач и снова: «дыр-дыр». Стаями над зыбуном пролетели: оляпки, пигалицы, летучие мыши. Затоковал глухарь. Громко хлопая крыльями, сорвались куропатки и тетерева. Заплакал пересмешник, карканьем над понтоном загалдели вороны, одна из них, пролетая над Цезарем Ульяновичем, замарала белоснежный костюм, на что куруш, отряхиваясь, примиренчески произнес: «каркуша, каркуша, какая ты все же, сволочь». Раздался жуткий, гомерический хохот по зыбуну, и на лесной опушке, в обнимку появились: Сильван, Леший и Прокруст. В центре поляны появилось капище с волхвом Казарин Гвоздь с ветвями дуба для предсказаний. Рядом с Казарином вышагивал большой пес Полкан, держа в зубах огниво. За волхвом шли Знич и Жын с просмоленными факелами. За ними, держась за руки на поляну вышли матохи, мавки, мары и кикиморы, образуя сказочный круг около священного камня и требища. Сатиры, полазники и сильваны образовали второй круг, после женского начала. Волшебные птицы: Алкоин, Гамаюн, Девы-Лебеди, нимфы, гарпии, фен-вилы, ариадны, расселись на ветвях. Туда из зыбуна устремились русалки. На горбылях, пензаны, в пенявах, вынесли в белых тогах, Корса, Бахуса и Ладо, расположив их ложа на холмике. Офени, прасолы и лабазники выкатили бочки мамуровки, медовухи и перегара, неся кабаньи огузки, отшельники предложили мед. На почетное место богатыри с тысяцким Путято усадили престарелых киевских князей: Рюрика, Синеуса и Трувора, над которыми зависла мать-птица Стрефил. На требище, у камня Алатырь, по знаку Казарина Гвоздя, от огнива Палкана, вспыхнул огонь у Знича и Жына, осветив волшебным фейерверком лесную поляну. Мизгирь ударил в барабан, брошенный французами при отступлении. Корнет - а Пистон в клюве Финиста -Ясного Сокола призвал: «Слушайте Все!» С горбылей поднялся торжественный Бахус, на голове с плюмажем и торжественно произнес: «Руси веселие житии есть питии!» «Началось! Выскочили из кустов, скоморохи, лицедеи, балаганщики, дудочники-леи, ложечники, гармонисты-топтуны, рожечники, свиристельщики, свистельщики, балагурщики, бездельники и тунеядцы. Подхмелевший женский круг пошел хороводом с песнями: «Мы чумизу сеяли, сеяли; ой, чумизу сеяли, сеяли!» Мужской хор голосов, вторил женскому: «мы чумизу вытопчем, вытопчем; ой, чумизу вытопчем, вытопчем!» В хоровод устремились прибывшие ведьмы с Лысой горы города Киева. «Уважаю и люблю фольклор», - с обожанием зрелища, сказал Цезарь Ульянович, вспомнив добрую Меланию. «Как можно такое при Вашем положении!» возмутился идеолог партии Борзой Мисюрь Шумилкович. «Оторвались от народа мы, Мисюрь» - горестно заметил Ордын - Осокин, продолжая: - «скажи откровенно, Борзой, «петрушишь кого-нибудь еще?» «Цезарь, что с Вами, мы марксисты, должны строго блюсти себя!» «Все силы и свой ум всецело без остатка отдаю партии, постановлениям, съездам, совещаниям» - был ответ. Корнет-а-пистон Финиста прозвучал второй раз. По утоптанной грунтовой дороге, мимо притихшего понтона, чеканя строевой шаг, прошли батальоны афганцев, горячо приветствуя своего верховного: «Цезарь, уходящие на смерть, когорты, приветствуют тебя!» «Амин, собака, переметнулся к «янки», какими героями жертвуем ради интернационально долга», - склонившись к Пороховщикову, заметил Цезарь Ульянович. «Да, уж» - уклончиво, тряхнув головой, произнес Броня - оборонщик. «Нет такого долга» - внезапно, на русском языке, пропел Славка-Пересмешник, устроившись на краю правительственного баркаса, поближе к вождям. «Прочь отсюда, противная птица» - зашипели придворные Ордын - Осокина. «Зря согнали птаху» - заметил Пороховщиков: «Правду она сказала насчет интернационального долга. Это все, Мисюрь, нам пудрит голову интернационализмом, субъективизмом, маккартизмом, утопизмом, анархосиндикализмом, начитался апологетов, вот и шпарит цитатами из классиков» - хмуро брюзжал Бронислав Булатович, искоса смотря на Борзого: - «Эти обязательства мифического долга, влетят нам из бюджета в миллионы золотых ефимков, не считая человеческих потерь. Следует знать тебе Цезарь, как сокрушался твой тезка в императорском Риме, «божественный Август о потерях когорт и легионов» - продолжал оборонщик, держа в руках книгу Гая Светония: Жизнь двенадцати цезарей. «Цитирую по первоисточнику» - продолжал Броня. «Юпитеру Благому и Величайшему он дал обет устроить великолепные игры, если положение государства улучшиться, как делалось когда-то во время войн с кимврами и марсами. Поражением в Германии, до того был сокрушен, что несколько месяцев подряд не стриг волос и бороды и бился головой о косяк, восклицая: - «Квинтилий Вар, верни легионы!», а день поражения каждый год отмечал трауром и скорбью». «Ой!» - схватился за грудь Улянович. «Что с тобой, дорогой? – облепили Цезаря придворные. «Глубоко копает Броня! Косушку мамуровки сейчас бы! Эх, как хорошо там, на лесной поляне!» С завистью к пирующим, заметил Ордын - Осокин. Вместо мамуровки подали граненный стакан «столичной», Цезарю полегчала и он устремился на лесное зрелище. На поляне творилась вакханалия, все были во хмелю, спорили, целовались, обнимались, кто-то спрашивал: - «Ты меня уважаешь?» Кто-то допытывался: - «Ты меня любишь, фру-фру?» В разгар веселия, пришел брат лешего медведь Ляпун со своим сородичем Гризли Есух с колошами, с куканом лососей, объяснил пирующим пензанам: - «живут американские колоши на Аляске в достатке, но доллары им все надоели, все только и говорят: «мани, мани», а духовности никакой». «Будет Вам духовность!» - заверили захмелевшие пензаны и добавили: - в нищете, не в обиде»! Колоши принялись за хмельную мамуровку. Как первый этап восхождения к духовной нирване. Через полчаса, один из аборигенов, поглаживая колени кикиморы и тиская ее, целуясь в промежутках восхищения, горячо говорил о любви и духовности.
Финист Ясный Сокол поднес к клюву Корнет-а-Пистон: - «слушайте все» - оповестил всех обитателей округи. На временно сколоченную сцену выскочил лохматый конферансье Енох, и поправляя галстук-бабочку, сверкая золотой челюстью, произнес, с акцентом в нос: «концерт для публики. Декада братских народов, в честь посещения нашего болотного региона «божественным Цезарем». Все встали: бурные, долго нескончаемые аплодисменты, с испугу русалки свалились с деревьев, чем тут же воспользовались «духовные, хмельные колоши». Возгласы – Ура! Цезарю нашему Слава! Слава! Слава! Когда – это все утряслось на сцену выскочил смуглый потомок древних хазар, кумык Ибадулла, на мандолине исполнивший «Цветущий Дагестан». Казачий хор распрягал коней буланых. Лезгины в знак почтения кунакам - кабардинцам исполнили кабардинку, а те в свою очередь – лезгинку. Косоги поделились народным эпосом берегов Каспия, Менон в миноре, пропел: «Баку родной!» Ризо Цховербашвили в мажоре грузинского эпоса рассказал, что делается «где в горах орлы да ветер, на-ни-на». Ашот Карапетович, подмигивая, охмелевшим вакханкам, поднял тост: «пьем за Ереван, как магнит к себе он тянет земляков-армян». Запорожские казаки, ушли в глубины воспоминаний, о «Днепре». От стойбищ древних кочевников и социалистических юрт, выступил Акын-богатырь Батухан с многозанимающим, однообразным сюжетом: Чингиз едет солнце светит – солнце светит Чингиз едет». На фоне этого величия в состоянии «лыко не вяжет» русый хлопец Парамон, на саратовской гармонике, как на шарманке, выводил одну и туже мелодию: «Ванька дома – Петьки нет, Петька дома – Ваньки нет» Под эту «топотуху» уже и матохи в обнимку с охмелевшими гостями семенили ножками под гармонь. Хмель бил в голову, одолевала патриотическая страсть. В порыве любви к родным пенатам, участники самодеятельности, взявшись за руки, подошли вплотную к зибуну, призывно зазвучал корнет-а-Пистон, и над водной трясиной полилась государственная музыка и вдохновенные слова: «Под солнцем Родины, мы крепнем год от года. Мы делу Цезаря Великого верны! Завет на подвиги все братские народы: - Коммунистическая партия страны!» Смахнув от восторга слезу, Ордын - Осокин объявил: «Этот декадник лучший из всех кремлевских». Мисюрь Шумилкович, подготовь списки для награждения участников «заслуженными» званиями, а Бахуса, персонально «народным», колошам, как временно оккупированных янки: - Ордена «Дружбы народов», каждому, не обращая внимание на их сегодняшнее, безобразное, аморальное поведение. Понимаю их чувство: от материального к духовному, родному источнику. Не забудь чукчу с куканом лососей, для солидарности». «Цезарь Ульянович, все исполню, как Вы сказали. Пребываю в высоких чувствах прекрасного!» - немного смущаясь, признался Борзой, продолжая: – «приготовлю, даже, похвальные грамоты для престарелых киевских князей. Спасибо тебе, Цезарь, что завез высший партактив в болото! Посещение данного зыбуна сильно обогатило партийную практику и научный марксизм. Политбюро впервые увидело настоящую жизнь самых низших люмпинов - «черни», как выразился однажды Бонапарт. Наша же, марксистская наука – эту «болотную чернь» выдвигает на первые позиции передовых пролетариев. Живя в экстремальных климатических условиях, нищеты и болезней, подвергаясь мгновенной опасности быть съеденными хищными конкурентами, думают, в первую очередь о партии, потом о себе. Вот, что делают партийное воспитание и наш моральный кодекс коммунизма! Эти, болотные корчагины, соль социализма, партийная кость большевиков! О, как Я был не прав, когда Вы, Цезарь, говорили о большем доверии к низам, смелее выдвигать их на ответственные посты государства! Был не прав, полагаясь на подготовленные кадры ВПШ! Спасибо, Цезарь дорогой, Вы открыли мне глаза на общество зрелого социализма! Разрешите Вас за это расцеловать! Здесь Мисюрь сильно рисковал. Сделаем некоторое отступление, в ожидании поцелуя Цезаря. Сообщаем по манускрипту славянофила – родословная Цезаря Ульяновича Ордын - Осокина идет от первых киевских князей: Рюрика, Синеуса и Трувора. От Рюрика, по материнской линии, Цезарю Ульяновичу передалось властолюбие, любовь к наградам, василевская постановка головы с копной пышных волос и чудные брови, племя киевских полян передали этому мужественному образу любовь к коллективному руководству. Мудрость, приятность обращения и тяга к свободе – эти удивительные черты по генам пробежали от Синеуса. Племя полян, из которого вышел Цезарь, было сильно приукрашено необъективностью летописца Нестора, который тоже из полян. Синиус сидел в Киеве с Нестором за столом, распивая мамуровку и заедая ее медовым пряником. «Нельзя, чтобы Русь была раздроблена! – горячился князь Синеус. – Кривичи тянут в облака, вятичи – в Оку, суздальцы – в Волгу, северяне – в брянский лес. Не говорю о злыднях-древлянах подстерегающих наших полянских князей в местечке Коростень, Овручского уезда Волынской губернии. Новгородцы-бунтовщики, хуже Пугачева. Мне доносит поэт об этих ушкуйниках, которые просят родителей: - «отпустите свое детище дроченное, новгородским-то порядкам неученое, отпустите поиграть игры детские: тень обозы бить низовые, купецкие, багрить на море кораблики урманские, да на Волге жечь остроги басурманские!». Только поляне объединят и спасут Русь Киевскую! Пиши Нестор, что поляне добры, великодушны, пушисты и высокообразованны, – подитожил Синеус. Оптимизм Цезаря от Синеуса и полян. Поцелуй же от Трувора. Что такое поцелуй? Имеем ввиду поцелуй как мужское приветствие, тоже что «иду на Вы» - князя Святослава: - благородство воина, широта души, как казацкая вольница, как обильная Русь, содержащую в себе космическую силу притяжения. Все флаги к нам! Пируем на просторе! Как знак кунака, товарища – поцелуй друга! Поцелуй бывает «чмок, чмок» то есть формальный. Есть поцелуй сердечный. Сердечным поцелуем обладают только сильные люди. Еще раз отмечаем: Цезарь Ульянович унаследовал поцелуй от Трувора, поскольку последний ощущал недостаток войск против многочисленных печенегов, половцев, ромеев, ляхов, левонов, тевтонов и своих друзей земляков-варягов. Им, киевский князь, противопоставил дипломатию, византийскую витиеватость и дружественный поцелуй. Цезарь Ульянович целовался с душой, отдавая весь жар молодости приятелям-кунакам. Нечто похоже целовался Манилов, на практика у него была слабая. У Цезаря гостей было очень много, в том числе из-за рубежа. Больше всего Цезарю нравилось целоваться с лидером СЕПГ и руководством тевтонского королевства. При дружественной международной встрече с этим лидером, Ордын - Осокин целовался не три и даже не четыре раза, а пять раз, за что этому лидеру завидовали, и не простили, лишив его, в последствие, короны королевства. Вот почему, когда Мисюрь заговорил о поцелуе, Цезарь Ульянович вздрогнул, тело налилось тургором, увеличилось сердцебиение, он вспомнил молодость и лидера СЕПГ. Момент желанного поцелуя был в апогее. Цезарь схватил в охапку худощавого Мисюря, как Рем и Ромул, и вскоре заметил Мисюр, как его сухие губы оказались в пищеводе Цезаря. Мисюрь Шумилкович дрожал, задыхался, поскольку нос его был плотно прижат к щеке Цезаря, и при нехватке воздуха, клетки организма идеолога пришли в упадок. «Конец!» - подумал Мисюрь – «умру, как коммунист, как наши братья умирали» - промелькнуло в мутном сознании Борзого, и тут Цезарь расслабился, отпустив идеолога, набирая сил для следующего поцелуя. «Шалишь!» - промелькнуло в голове Шумилковича. Продолжая улыбаться, серый кардинал напомнил куруму, что хорошо бы ему, как идеологу, свои замечания – энциклики о низшем сословии занести в личную записную книжку, поскольку, сознался Мисюрь, болезнь Паркинсона начала заглядываться на него. «Ничего» - добродушно заметил Ордын-Осокин, продолжая: - «у меня тоже было такое. Всем известна моя крылатая фраза: все, что было не со мной – помню!» Мисюрь Шумилкович почувствовал окончательно, что спасен, в припадке радости он упал на днище понтона, обнял храпевшего, спавшего мятежным сном, академика Аполлона Астматищева, подложив под голову чей-то охабень, заснул под мирную музыку Феликса Мендельсона: «Сон в летнюю ночь», которую напевала малиновка, расположившись в густых зарослях краснотала. Между тем, лесная поляна продолжала буйное веселье. Гармоники, рожки, сапелки, дудочки и балалайки сотрясали болотный туман, в сочетании песен и плясок. Значительное большинство охмелевших не могла оторвать головы от пестрого растительного ковра. Когда же «валтасаров пир» напоминал картину Виктора Михайловича Васнецова «После побоища», оставались немногие, продолжавшие развлекаться. Даже, когда Нюкта с Апатой перешли заполночь, что означало конец всему веселью, поскольку с этого времени, до первых петухов правила злая, нечистая сила. Вельзевул – дух бесовский, не хотевший уступать веками заведенным порядкам, несколько раз показывал часы Бахусу, чтобы последний быстрее заканчивал свои вакханалии. Последний же, в окружении своих менад и менестрелей пел нецензурные песни, декламировал буколики - василики и рассказывал нимфам скабрезные анекдоты. Тогда, дух бесовский – Вельзевул против веселящихся применил последний сатанинский козырь – страх! Чертенку Анчутке бес приказал вызвать из трясины Рыкуню - Клика, а легиону злыдней поддерживать этот призыв. «Рыкуня!» - кричал над зыбуном чертенок, хлопая крыльями – «Рыкуня!» С плавней от злыдней, которому был легион – летело тоже призывное имя: - «Рыкуня -Клик!» Наступила зловещая тишина, в которой, каждое живое существо услышало бой собственного сердца, почувствовали приступ необъяснимого страха, от которого насторожилась и вся природа. Начавшись с устрашающего призыва он упал до щемящего сердце стенания. Из омута плакун-травы, из темных его глубин, появилась над болотной зыбью огромная голова с длинными, плетьями свисающими волосами, в которых капошились болотные блохи, клопы, скорпионы, ослики, мальки ратана и смесь синезеленных водорослей и тины. Омерзительная рожа была покрыта волосяным покровом, на которой гипнотизирующие злые глаза сверкали в болотных испарениях. «Что – это. Кто – это?» - закричали в испуге на шаланде, теряя сознание и падая на дно понтона. «Душно мне!» - громогласно пронеслось над астматищевским «геобиоценозом», во что меня превратили?» - кричала болотная голова, подплывая к правительственному баркасу. Цезарь Ульянович держался как настоящий полковник. «Не смотри ему только в глаза» - подсказывал Ордын - Осокину внутренний иммунитет: - иначе инфаркт или инсульт, а с ними все «Паркинсоны», убеждал все тот же голос.
Когда мокрая, волосатая, в водяных клещах и мальках ратана, голова стала домогаться шеи Цезаря Ульяновича, перед глазами четырежды героя, картина мироздания стала размываться, стук собственного сердца молотком, точнее, кувалдой отзывался в висках, многочисленные электрические разряды сотрясали тело маршала, и, он стал постепенно оседать на дно понтона, теряя сознание, чувствовал приближение своего конца. Когда холодные, обросшие руки-плети Рыкуни - Клика должны были замкнуть блокадное кольцо вокруг шеи маршала, с хуторов или овинов лопарей и чуди послышался спасительный горн домашнего петуха, возвестившего о приближении долгожданного утра. Рыкуня - Клик обмяк, скукожился, захлюпал и стал медленно оседать в мутный омут. Видно было, как скрывается под воду голова, покидавшие рыкунину голову пауки и водяные блохи были моментально съедены козодоями, оляпками и сипухой. Водная гладь успокоилась, осоки перерстали дрожать и многочисленные водомерки и личинки комаров закрыли водный просвет над Рыкуней.
19. Над зыбуном, от теплого летнего солнца, струилась тонкая дымка. В свежем воздухе, летали серебряные паутинки, отражая солнечный свет. Было тихое утро. Обитатели понтона, после пережитой бурной ночи, еще недавно думавшие об апокалипсисе, не верили в чудо, что возвращаются живыми в этот бренный, но такой желанный, мир человеческого бытия. В голубом просторе, стрижи и ласточки, пикирующие над прамом, придавали природному великолепию состояние беспечности и радости. Еще выше к солнцу, заливался жаворонок, своим звоном забивая птичье многоголосие. Пели стрекозы всех цветов и оттенков, жужжали шмели, пчелы, трещали в зарослях кузнечики. Постепенно затихали соловьи. Цезарь Ульянович приходил в себя, как после морского десанта. Все возвращалось на привычную жизненную орбиту. Выпив бокал минеральной Пюн-де-Дом, закусив левашником с начинкой филе макрели, переживший, как он считал, неизбежную смерть, радовался жизни и Мисюрь Шумилкович. После «сна в летнюю ночь» Мендельсона, к нему возвратилась прежняя активность. Он, возбуждаясь предложил спеть «Интернационал». Пока члены прама поэтому поводу совещались, из трясины появился хозяин водной стихии Индрик - звень. «Здоровеньки буллы!» - доброжелательно и весело поздравил всех присутствующих единорог. Поздравления его было направлено не только присутствующим на шаланде, но и к богатырям земли русской, которые стояли на берегу, у плавней, также с любопытством разглядывая членов политбюро. Индрик - звень продолжал: - «от всего Бога лета Купалы, приветствую гостей на священном озере Светлояре в нашем Берендеевом царстве». «Почему Светлояр? Здесь некоторые утверждали, что «Карелия» - разом загомонили на праме, глядя на Егора Скуратовича. «Загадили Светлояр промышленными отходами, теперь стал, как выразился Ваш академик, «болотным биоценозм» - заметил Святогор -богатырь с берега, в окружении Микулы Селяниновича и Алеши Поповича. «Родные вы наши» - вдруг с патриотическим жаром сердца, обратился Цезарь Ульянович – «Если – это Светлояр, где -же Китеж-град?». «На дне, не сомневайся Ульяныч» - примирительно сказал Алеша Попович». «Не понимаю, кто же ночью нас напугал?» - не унимался Цезарь. «Эх, Вы, партийные шишкари, своего родного водяного не узнали. Чахнет он, от радиоактивных отходов, мутация у него получилась: ноги рассосались, голова опухла до гигантских размеров, руки вытянулись, бронхит и болезнь Альцгеймера. Он обиделся на Вас, что не заботитесь об экологии, все загадили: озера, реки и моря, озлился, засыхает он в Светлояре» – проинформировал Индрик -звень. «Мне отчеты шлют «все прекрасно, все под контролем», даже песню сочинили, «где найдешь страну милее, краше родины моей!» - огорченно, как бы извиняясь перед Индриком и богатырями, грустно отвечал Осокин, с укором глядя на Шедворку Северина и Мисюря. «Это Шедворка в моем минц - кабинете с наградами, показывал шедевр художника-патриота, передвижника, национального русского живописца друга Чехова, Исаака Ильича Левитана картину: Озеро.Русь». Вы, Шедворка, заворожили меня словами: «одухотворенный образ родины, сокровенные национальные мотивы слышны в этом полотне, даже утверждали, что сей пейзаж перенесен художником талантливой палитрой со Светлояра, где сейчас находимся. Помню, поинтересовался: сейчас там также, имея ввиду – экологию. Все хорошо, все под контролем, заверял меня, Вы, Шедворка. Экология Светлояра безупречна» - гневно расходился Цезарь. Обращаясь к Егору Скуратовичу: - «надо наказать Шедворку за потерю классовой партийной этики и очковтирательство, - и продолжал: - а, как выражался красиво этот не хороший человек: полотно «Озеро.Русь» - это лебединая песня художника-интернационалиста, этого буревестника грядущих классовых сражений! Шедворка – коллаборационист! Родную партию: кровь от крови придаешь, Иуда за тридцать серебряников» - закончил Цезарь. Шедворка плакал, заламывал руки, прося партийного снисхождения. Цезарь был суров, как громовержец: - поговори с ним как коммунист с коммунистом, Егор Скуратович, только по пяткам сильно не бей». Хитрый Мисюрь, чувствуя всем телом и органами чувств, что расходившийся Цезарь Ульянович «переключится» и на него, «за отвратительную недооценку пропаганды экологически светлой жизни строителей социализма, елейным голоском, спросил стоявших на берегу: - Алешенка, попов сын, а где же ваши Илья и Добрыня, -а? За Алешу Поповича, Мисюрю ответил Святогор: - «Где наши старшие братья-богатыри Илья Муромец и Добрыня Никитич, лучше бы рассказал Поток-богатырь Михайло, поскольку ему выдана мемория от Самого Зевса и Перуна, быть «медиумом», очевидцем событий на века общей истории. Жаль, что в данное время на горячем вече с куманами, предъявившими иск на русского богатыря – Леванидовича Саула Ванидовича, якобы он, по найденным записям в Палестине, кровь от крови, принадлежит половецкой орде. Много видевший Михайло-Поток, тоже не дурак, захватив русские летописи, в том числе апокрифичные, вместе с Попяловым и Малофеем, убеждают кочевников в обратном. «Драмитична судьба Ильюшенки нашего» - продолжал Святогор: - само появление Ильи на богатырской сцене, его подвиги и слава, прошли перед нашими глазами» - с теплотой в голосе о своем друге излагал Святогор. Первопричиной всему - киевский князь наш: Владимир Святославович – любил он пиры, веселия и забавы. Тут, как раз, доченька подросла: Людмила - Красное Солнышко. Вот решил Красному Солнышку Владимир Святославович свадьбу устроить. Созвал гостей. Многие собрались погулять, попраздновать. Князь рад гостям. Ждет желанных прасолов, негоциантов, караван - баши с дорогими подарками для невесты, с понта Евксинского. Прибежали отроки, сообщили Путято, что посредники торговли намертво освистаны в дубовой роще каким-то разбойником из дикого поля. Владимир взбешен: - «внешних врагов победил, всех этих печенегов, куман, ромеев, внутренний враг лютует, по дорогам не проехать. В чем дело, тысяцкий?». Путято и Добрыня, опустив голову, мычат: - этот Соловей-разбойник своим пронзительным свистом за версту инфарктом и инсультом отправляет путников всех в загробный мир». «В нем дух бесовский» - подчеркнул Путято. Только Вельзевул над ним хозяин» - поддержал Добрыня. Красное Солнышко позвало волхва Киевского и Всея Руси, Мурина. «Верю в твой патриотизм, полянин Мурин, докажи, что силой Перуна одолеешь этого разбойника Соловья, а иначе и тебя и Перуна….». Князь не договорил, волх все понял. Кудесник схватил Полкана и бегом к камню Алатырь, что у капища с могучим дубом, на котором красовался орлан. Сорвав ветви дуба, положил их на огонь, по шелесту горящих листьев, Мурин понял: - «село Карачарово, Муром, печь, на ней Илья с тромбозом ног. Временно нетрудоспособный – победитель разбойника Соловья, который кистенем размозжит чугунный череп угнетателя земли русской». Кудесник, гвоздем на опоке, сообщил муромскому волхву Урюпе – «любой ценой поднять богатыря на подвиг». Как истинный полянин, добрый, нежный, высокообразованный и пушистый, по словам Нестора-летописца, Мурин добавил: - «невыполнение сие грозит тебе судьба хуже евнуха». Свернул манускрипт в трубочку, вложил в рот кобелю, спустил поводок и Полкан помчался по муромской дорожке к местному чародею. Муромский кудесник Урюпа был большой бабник, не пропускал ни одной местной юбки, заглядываясь даже на кикимор. Особенно нравилась ему одна молодая Снежана, еле-еле раскрывшийся бутончик. Глядя маслеными глазами на молодую «чаровальницу» кудесник припевал: - «Снежана, Снежана, Снежана – летят лепестки, словно снег…» Получив меморию от Полкана и Мурина, чародей внимательно изучил ее, усмотрев реальную опасность для себя в словах Мурина: - «невыполнение сие грозит тебе судьба хуже евнуха». Прочитав повторно, Урюпа нервно вздрогнул всем телом, поскольку с молодым бутончиком стали завязываться взаимные нежные чувства. К чести волхва, мысль «стать евнухом», и даже хуже, потерять Снежану, привели Урюпу к бурной организаторской деятельности. Он посетил Илью, прощупал его ноги, похлопал по спине, сказав: - «сила в вере, а ноги поправим». Устроил производственное совещание в бане с бассейном и джакузи. Лешему Иболде приказал кормить богатыря три раза в день отваром белых грибов с опенками для поднятия жизненного тонуса. Зная натуру мизантропа Иболды, волхв пригрозил удавкой, если в брандохлыст грибной подбросит мухомор или бледную поганку. Старой кикиморе Олесе указал набор трав для отвара против тромбоза: сабельник болотный, молодило и почечуй. «Почечуй-то, зачем?» - поинтересовалась Олеся. «Посидишь сиднем на печи тридцать лет, узнаешь!» - с сознанием дела уточнил Урюпа - волхв. Затем Урюпа поинтересовался у околоточного Стопарикова Икоты, где можно раздобыть коника для богатыря. Немного подумав Икота воскликнул: - «Ба! У Дрона Инкина, года три назад кобыла сивая ожеребилась, когда Пурфен Пырикин жито сеял». Пошли смотреть коня. Жеребец был молодой, темной масти, с небольшой белизной о правой задней ноги. «Хорош! В папу пошел!» - сказал довольный Урюпа. «Необъезженный еще» - уточнил Дрон Инкин. «У Ильи будет шелковым!» - категорически заверил волхв. Старосте села Ждану Жуйко кудесник приказал обеспечить сбрую, седло, потник, уздечку; не забудьте туесок с полендвицей, мамуровкой и медвяным квасом; поищите охабень и малахай для Муромца» - напомнил Урюпа. Открыв дверь в кузнецу Курдюмке, заявил: - завтра к полдню: - «кольчугу, кистень, шлем и стремена богатырю». Курдюмка возражал по причине нехватки железа. Сошлись на том, что кузнец изготовит кольчугу и стремена. Недовольный такими обстоятельствами Урюпа зашел к Илье, который уже «наворачивал» овсянку с пекшуем и попушником, запивая медвяным квасом. «Рацион блюдешь?!! – поинтересовался волхв. «Приказ начальника – закон для подчиненных!» - весело проговорил Илья, в портах и поняве, босиком стал приплясывать на полу. «Ой, забыл к скорняку и сапожнику наведаться, пусть из опойки и курдуана сапоги изготовят» - спохватился чародей: -«и еще, Ильюша, Курдюмка изготовит только кольчугу и стремена». «Как же шлем?» - запротестовал Илья. «Временно в малахае послужишь!» - понимающе настоял кудесник. «Огорчу еще» - добавил волхв: - большой булавы и копья не будет. Временно используешь лабазный безмен и оглобняк. По прибытию в Киев, как одолевшего Соловья-разбойника, осыпят тебя почестями, сам князь прикажет выдать тебе, под расписку, щит, булаву и копье богатырские. Хлебнув мамуровки, закрывая дверь, Урюпа проронил: - «готовься завтра к обеду в дальний поход, Ильюша!» По случаю отъезда Муромца на государственную службу и свершение подвига, собралось все село. На бравом коне сидел крепкий славянин, защитник Земли русской, в малахае с лабазным безменом и оглобняком. На Илье сидела очень плотная кольчуга, лопнувшая позади и стянутая кожаными кончиками, из под которой торчала каразея. Сбоку была приторочена торба с туеском, в котором были плотно уложены: полендвица, попушник, сосуд с мамуровкой, настой чебреца и попушника. Для поднятия настроения и душевных разговоров в дальнем походе, кудесник приставил к богатырю отрока Милошевича Лихаря. На выезде, у околицы села к собравшимся торжественно обратился Урюпа. Он с жаром сорвал со своей головы малахай, обвел глазами собравшихся, заметив, что она здесь и еще прекраснее. – Снежана приготовилась слушать любезного друга. Ободренный любимым образом, держа осиновый оберег, Урюпа начал: «Друзья, соотечественники, когда вся наша Киевская Русь находится под угрозой непрекращающихся набегов всевозможных татей, из своей малой родины, посылаем в столицу Киев лучших представителей своего народа, так сказать богатырей», - переведя дыхание, оратор продолжал: - «Первый из первейших, Илья, земляки верят в твой будущий подвиг и гордятся тобой! Смерть Соловью-разбойнику!!» «Смерть, смерть, смерть!» - дружно скандировали карачаровские пензаны, их женщины и дети. Урюпа одел на голову большой малахай и распустил торжественный митинг. Проводив богатыря за околицу, и оставшись с ним один на один, Урюпа заговорчески, надев на шею осиновый оберег, сказал Илье: - «сила разбойника в свисте, его орудие слышно за версту. Возьми мою ковригу, подъезжая к дубовой роще, мякишем заткни уши, по следам опавших листьев найдешь гнездо злодея. Он из дупла не высовывается, в этом его неуязвимость. Проезжая мимо разбойника, от удивления безразличия к его персоне, любопытно высунет свою рожу. «Лови мгновение!» - как сказал бы мой друг Гораций!» - заметил волхв: - Здесь Ильша не зевай! Мгновенно оборотясь, бей его безменном по чугунной голове его. Злодей будет повержен! Урюпа, то есть я волхв Киевский и всея Руси Мурин и князь Киевский Владимир Святославович, весь славянский народ наш, будут гордиться тобой, Илья Муромец! Ну, с Богом, вперед!» «Можно попросить тебя Урюпа» - обратился Илья к кудеснику. «Что такое, говори?» - смутился волхв. «Оставь отрока Милошевича Лихаря на селе, пусть помогает Пурфену Пырикину жито сеять, тяжело ему одному, да и у меня на душе будет покойнее. Соловья-разбойника один одолею». Урюпа согласился, добавив: - мне импонирует твоя идейная убежденность: «сим победиши!» Троекратно расцеловались. «Эта картина Вам близка, Цезарь Ульянович?, - обратился Святогор к Ордын - Оскоину. «Ильюша целовался энергичнее чем председатель СЕПГ, радостно согласился Цезарь, а Святогор продолжал: - долго стоял Урюпа с отроком Милошевичем пока плотная фигура и его грозное оружие – оглобняк, не скрылись за горизонтом. Долго ли, коротко ли, Илья приближался к Киеву, когда услышал еле уловимый посвист свистуна и осыпь дубовых листьев. Заложив уши мякишем хлеба, как учил его чародей и приготовил безмен к действию. Вот и место разбойника – на богатыря лупилась медная рожа с узкими глазами, густые брови сросшиеся на переносице, плоский нос, во рту десять пальцев для свиста, все гудит. «Монгол!» - решил Илья. Почувствовав запах мамуровки и медвяного кваса, Соловей-разбойник взалкал, нарушая все правила техники безопасности, потянулся из гнезда к притороченной торбе с мамуровкой. «Шалишь!» - вырвался боевой клич из гортани Ильюши, и смертоносный карачаровский безмен обрушился на чугунную голову степняка. Дух сатанинский покинул разбойника, он сразу пожух и затих. На голове свистуна красовалась дециметровая шишка, взявшись за которую, Илья извлек Соловья и затолкал в запасную торбу. «Будет что показать властям!» - довольно произнес Муромец, - «вот положительный результат тридцатилетнего сидения! Храни Перун, волхвов и князя!» Его окликнули; наперерез бежал какой-то осман, с перевязанным лицом и очень запачканной одеждой. «Поздравляю с победой тебя батыр-паша над негодяем! Мизгирь, я, караван-паша, негоциант от финикийцев с Мертвого моря, богатый заказ товаров вез Киевскому шаху и его дочке Людмиле - будур, богатое украшение и тряпье разное. У понта Евкинского перегрузил свой товар на маджары татарские, взяв несколько мусульман и стал искать проводника до столицы славян – Киева. Предлагали свои услуги многие русичи: вятичи, кривичи, северяне, древляне, даже по нашей профессии – новгородцы-ушкуйники. По записям и уложениям плохо, о всех вышеперечисленных, отзывался мандр-отшельник, рекомендуя благовоспитанных полян, из которых и сам киевский шах. Нашел-таки из таковых – проводника Несмеяна, который сволочью оказался. Завел нас вместо Киева, к этой дубовой роще. Ничего не подозревая, устроили османы курбан-байрам с мемлевием вокруг костра с казаном мяса. В это время проснулся этот разбойник и свистнул в четыре пальца: все османы остались мертвыми лежать на месте. Верблюды от страха опростались, разбежались с маджарами и добром по сухой степи, а меня спасла перевязь лица от зубной боли. Пошел по следу, вижу: верблюды сдохли, товар испорчен, весь в грязи. Куда с таким товаром в Киев соваться? Теперь за бесценок только продать вотякам или черемисам. «Вот – этот супостат» - показывая и кивая на Соловья – горячился Мизгирь – «родной брат полянам». «Из кочевников мы» - очнувшись, сказал разбойник – «мы рыцари Батукана бесовского». Виноваты османы, плясками разбудившие меня». Илье стало жалко негоцианта. Отдав ему ковригу, зеленоватый сосуд с мамуровкой, богатырь пожелал караван - баши удачно осуществить торговлю с Вотяками - черемисами. Попрощались. Скоро чаще стали появляться придорожные харчевни. В лазоревой дымке засверкали золотые ворота Киева. Когда дымка рассеялась и раскрылась завораживающая синева неба, на плечо Муромца опустился орлан. «Богатырский удар твой кистенем-безменом по чугунной голове разбойника, разнесся по обширным пространствам Земли русской, звон его услышали в Киеве и Карачарове и во всех дальних уголках басурманских» - проклокотал морской хищник, удаляясь к Понту Евкинскому. Хмельное чувство гордости охватило богатырское плотное тело от последних слов сильной птицы: «Триумф тебя ждет в Киеве!». На крепостных стенах столицы пронеслось: «Едет!» Прозвучал корнет-а-пистон. Пензаны в светлых одеждах, расположились у городских стен, а огнищане на крепостных. Посреди собрания князь Владимир Святославович с супругами, в мантии и феодальной короне, рядом дядя Добрыня Никитич, волхв Киевский и всея Руси Мурин, тысяцкий Путято, мать князя Малуша, богатыри: - Микула Селянинович, Поток-богатырь «Михайло», Святогор - ваш покорный слуга: Цезарь Ульянович! – заметил рассказчик, Попялов, Малофей-Аника-воин, Леванидович Саул Ванидович, а так же дружинники и отроки воеводы. Вынесли серебряного Перуна. Гусляры с баяном пропели гимн: «Гей, славяне!» Мурин поклонился на четыре стороны, торжественно произнес: - «Триумф посвященный победе триумфатора над Соловьем-разбойником объявляю открытым!» Аплодисменты, выкрики» - «Слава Муромцу, Слава Владимиру! Слава Руси! Мурин продолжал: - слово для приветствия предоставляется богатырю – Алеше Поповичу». Алеша вышел вперед, снял шлем, расправил русые волосы, поклонился народу и вдохновенно произнес: - «долго ждали этого часа. Он пришел. Будь здоров, Илья! Подвиг твой запечатлен на века! Смерть кочевникам-крестоносцам! Смерть Соловью-разбойнику!» Муромец и князь прослезились. «Слова мужа и патриота!» - смахивая слезу, заметил Владамир Святославович. Возбужденные пензаны требовали немедленной казни Соловья. «На рею разбойника! На рею!» - требовала разъяренная толпа полян. Слово попросил триумфатор. Илья снял малахай, положил под ноги кистень-безмен, прислонил оглобняк к стене терема, почесал бороду и с проседью могучую копну волос, проникновенно произнес: - «поляне, князь и гости дорогие, будьте милосердны к поверженному врагу, как всегда делал «идущий на Вы», славный Святослав Игоревич, да и Ваш Нестор-летописец характеризует Вас, как добрых, нежных добродетелей. Соловей-разбойник жертва Вельзевула, которому злой Батухан посоветовал наслать на бедного разбойника – дух бесовский. Нечистый дух покинул Соловья, получив заслуженное наказание. Враг трепещет перед грозным оружием славян» - пафосно воскликнул Илья, потрясая оглобняком. Поляне, будучи, «тихи» нравом», все равно требовали смерти Соловушки. Тогда мудрый Мурин сказал: - « Илья, как настоящий славянин, показал пример великодушия к поверженному врагу. «Давайте, простим разбойника и перейдем к застолью». «Застолье» - слово, которое привело полян к мягкости, теплоте, суровость на лицах пропала. Громкая слава князю, слава Мурину, слава Муромцу и богатырям: - «Слава! Слава! Слава!» – огласило Киев и его предместье. Корнет-а-пистон пригласил всех к трапезе. Добрыня Никитич кивнул князю на сапоги Муромца. «Из опойки, как у нас» - заметил князь Киевский – наш человек!» Красное Солнышко хотел посадить триумфатора рядом, межу собой и дочкой. «Папа – сморшив нос, брезгливо проронила Людмила, от него почулями пахнет!» «Заработал запашок от караван-паши – промелькнуло в голове Ильи, – «а говорят, что доброта спасет мир!» Владимир Святославович усадил триумфатора справа от себя. Пошли поздравления, тосты, каламбуры, трепался «в пирах непожденный» сосед о своих подвигах. Пели приглашенные миннезингеры-германцы, один из них: Фридрих Дур-Дуран исполнил панегирик князю. Муромец, сама простота, нажимал на перегар с окороком и хреном. Пирушка достигла апогея. Князь, наклонившись к Илье, поинтересовался мнением народа в рязано - суздальской земле о киевском правлении. Открытый и прямой, презиравший «ложь во спасение», Илья высказал все, что думает народная община. Красное Солнышко угас от слов Ильюши. Будучи хорошим учеником своей «бабуси», промолчал, но что-то подлое шепнул слуге - ромею. Хмельное продолжало идти по кругу. Вот очередь Илье, но Фока Филимон обнес богатыря. Илья взбешен. Багряное лицо в недоумении. Владимир «зрит» ликуя, наслаждаясь пирровой победой. Ильюша покидает пир. Интриги Муромцу не любы. Садится на коня. Из торбы слышен плач: - «Илюшенька, Илья, возьми меня с собой!» - заплакал Соловей – ты теперь мне верный друг и покровитель. Куда мне инвалиду!» Муромец приторачивал торбу с Соловьем, когда подошел Добрыня: «Уезжаешь богатырь?» «Душно в Киеве, Добряня, только киснет кровь, карачаровский печурке поклонюсь вновь!» «Люб, ты мне, Илья! Лжи не терпишь, рубишь правду, как кистень. Уехал бы с тобой, да родственник мне князь. Душно в Киеве: - интриги. Фарлафы-шептуны, Фоки Филимоны, поляне наши, словно обезьяны липнут к иностранному, своих обычаев не уважают, предания и обряды забывают. Ладно, жены, падкие на всякие погремушки басурманские, глупости заморские, как дочка князя съездила к ромеям, по возвращении бегает в топике, как девка, сбросив с оберегом сарафан. Послал князь «краснобая Фарлафа» к ляхам с договором, вернулся, ломается перед женским полом: - «прошу, пане!» Даже дуболом Рогдай, побыл проездом у германца, слышим теперь: - «Доннер -ветер, либер майне фрау». «Толкуют просвещение, просвещение, а это просвещение – фук, сказал бы более крепкое слово, твоего инвалида-разбойника стесняюсь». Добрыня Никитич все же выругался крепким словом. «В знак дружбы, Ильюша, возьми в подарок три четверти самогона, умыкнул у Фоки Филимона, а тебе в хозяйстве пригодиться» - настаивал Никитич. «Что ты, Добрыня, такой дорогой подарок, не возьму! Если только по дружбе» - согласился Муромец. «Только!» - отвечал Добрыня, пристегивая к чубарому баул хмельного. «Зови, если что!» - заплаканными глазами, прошептал Илья. «Держим связь через Мурина и Урюпу» - добавил Муромец. Посадил перед собой Соловушку, поцеловал Никитича, процитировал поэта: «Князь, обнес ты чарой, в очередь мою – так шагай же мой чубарый, уноси Илью». Едут всадники-герои по родной Руси. Муромец печален. Соловушка голосом мецца - воче гундит: «тили-тили, да тили-тили». «Слушай дружище! Можешь веселее?» - попросил Илья. «Могу, Ильюшенка, могу, вот только во рту пересохло, хмельного бы?» - невинно лупнул глазами инвалид. «Выпить вижу не дурак!» - оживился сам Илья. На что разбойник отвечал: - «Лихо одноглазое приучила. Придет, бывало, в рощу, у дупла станет, вытащит кумышку, мамуровки или перегара, выпей за любовь, я ей понравился, вместе свистим на всю дубраву. Жениться одноглазке обещал, да куда теперь. Только и радость – выпить. Вышиб из меня злой дух и импотентом сделал, Ильюшенька! – закончил монолог Соловушка, добавив: - « из-за твоей мамуровки, потерял я голову, вылез из дупла, а вместо хмельного – безменчиком по голове». «Ладно горевать – слезая с коня, сказал богатырь – «кто старое помянет…» Достал из баула добрынину четверть, косушки, огурцы. Сидят и пьют хмельное, корнишонами закусывают. Закончив трапезу, и усадив инвалида, тронулись в путь, в приподнятом настроении. Вдруг, по всему лесному приволью понеслось соловьиное сопрано: - легко на сердце от песни веселой, она скучать не дает никогда. Песню подхватил баритон Ильи: - «любят песню деревни и села, и любят песню большие города!» На выступление двух певцов слетелись все лесные птицы, кроме известных певунов: соловья, малиновки, пересмешника, скворца, крапивника, поползня и трясогузки, бухал филин-пугач, коростель, вороны и вороны. Весь певчий хор с богатырями появился здесь, у Светлояра, на лесной поляне. «Видите тот могучий дуб на опушке» - показал Святогор. «Похож на Мамврийский, что в Пятикнижии Моисеевом» - заметил литературный критик, острослов Менделе - Шолом Сфорим. «Нет, это не Мамврийский дуб, а дуб обыкновенный – Кверкусробур» - возразил Святогор. «Видите с ним, на некотором расстоянии, в белых цветах, рябина – это невеста дуба» - пояснил Святогор. Кверкус обыкновенный влюблен в рябину кудрявую, пребывает в нежной тоске, а корни его грызут кабаны. Гибель дуба неминуема» - продолжал Святогор. Появились на опушке чубарый с певунами и хор певчих птиц. «Спасение!» - простирая могучие ветви к спасителю, обратился Кверкус – «благородный рыцарь! Помоги мне, засыхаю! Вот эти свиньи, нажрались моих желудей, а в благодарность грызут мои корни. Как Пьеро плакал о Мальвине, так и я о рябине, говорю кабанам: «что делаете, я же засохнуть могу». Свиньи хрюкают: «это нам по барабану» - хамы!. Муромец проворно спешился, наподдал одному, второму, огрызнулся было третий, завизжал, как поросенок, от пинка взад. Кверкус поблагодарил спасителя. «Почему назвал меня рыцарем, а не богатырем?» - спросил Муромец у дуба. «Проходила тут «железная орда», все на бусурманском языке разговаривала, все об энцикликах, буколиках толковали у Светлояра «вот гунны из лакуны мимо берега гребут, и пунические руны под овидия поют». Заперетили выражаться по-русски» - пожаловался Кверкус робур. «Вот, к чему междоусобица приводит!» - сокрушался богатырь. «Ильюша, кто у тебя в седле сидит, такой небольшой, лупастый?» - поинтересовался дуб. «Расслабленный, инвалид, раньше обладал смертельным свистом». «Свистом?! - обрадовано воскликнул робур – «эврика! Подари мне его, кабанов гонять будет!». «Слабый стал, припадки бывают» - возразил Илья. «Пусть свистнет!» - умоляюще попросил Кверкус. «Только в два пальца» - предупредил инвалида богатырь. Соловушка свистнул и с деревьев попадали вороны и вороны и зазвенело в ушах у Ильи. «Шалун, однако» - удивился Илья на Соловушку. «Хмель в крови бродит!» - признался разбойник. «У меня и дупло для него готово и ветками от непогоды буду укрывать» - выклянчивая Соловья, заискивал дуб могучий: – «смотри, Ильюшенька, он рученьки ко мне тянет, крошечка-ховрошечка». «Согласен, пусть природу охраняет!» - согласился Илья, выкладывая запасными портянками дупло Соловья. Оказавшись в дупле, он произнес на ухо богатырю: - «оставь четверть перегара, буду пить за твое здоровье, Илья!» - умоляюще, младенческой невинности глаза Соловушки смотрели на богатыря. «Помни!» - сказал Илья, подавая четверть хмельного и стряхивая слезу. «Всегда!» - ответил Соловушка, причмокивая добрынин перегар. Не успел Илья попоить чубарого в Светлояре, как послышался дуэт баса и тенора: - «ой, рябина, шумит гай» - звучал тенор. «Одноглазку забывай!» - подтягивал бас. «Ой, рябина, сердце мре» - свистел Соловей. «Выйде, замуж, за мене» - просил могучий дуб. «Спелись!» - довольный, отмечал Илья, подводя чубарого к водопою. Из воды выскочил Индрик - звень с русским осетром: - «Богатырю от Светлояра за сохранение национальных богатств» - прозвенел владыка вод. «Благодарствую, дружище!» - поклонился Илья, сунул осетра в авоську, и подался в родные палестины, навстречу к Урюпе. «Вот и вся история с нашим богатырем» - заметил Святогор-богатырь. «Не умеем ценить своих богатырей» - печально заметил Цезарь Ульянович, продолжая: - у нас тоже два богатыря на ковре-самолете рекорды ставили – не уберегли».
20. «Цезарь Ульянович, почему не захотели быть водным министром? – неожиданно спросил Индрик - звень: - «замечаю у Вас тягу к мелиорации. Вот и нас посетили». «Партия у нас руководящая, и направляющая!» - уклончиво заметил Цезарь. «Не представляете, каким богатством располагал Светлояр до загрязнения, не считая чистой воды!» - информировал звень, увлекаясь: - осетры, белуги, калуги, стерлядь, лещи, судаки, головли, окуни, ельцы, сомы, налимы, форели, макрели, щуки, красноперки, плотва, раки. Ах, какие были раки!» - как заядлый рыбак, восхищался Индрик: - сам Садко с морской царицей приезжал на струге, и давай уху «наворачивать!». Садко поет. Царица в окружении русалок любуется гусляром, ревнуя их к ушкуйнику. «Однажды так взбесилась, разогнав русалок по морям океанам; трех в море Лаптевых загнала, а двух в Беринговом проливе утопила, хотели убежать к колошам на Аляску» - заметил звень. Садко любил аккомпанировать водяному, а тот в пляс. «Как плясал Рыкуня!» - воскликнул Индрик, - все водные существа любовались им!». Помрачневши, звень продолжал: - радиоактивные отходы заводов ваших, Цезарь, загрязнили Светлояр, а у Рыкуни ноги рассосались, мутация всего организма. Видели какой стал. Один голос остался. Задыхается в болоте» - заключил Индрик - звень. От рассказа звеня, Цезарь Ульянович расходился и строго посмотрев на Похитонова Крутеня Чудиловича, министра мелиорации и водного хозяйства, сказал: - «Не любите Вы, Крутень, свою работу и природу. Научились только расхищать бюджет, набирая мелиоративных кредитов в центробанке, и расхищаете!». «Товарищ Борзой» - в голосе Цезаря, звучал металл: - «надо собрать специальный пленум и строго спросить с члена партии Похитонова и ему подобных, куда ухолят громадные средства выделяемые государством на оводнение, осушение, улучшение кормовых угодий, продовольственных культур всяких «рис-маис», рекультивацию и очистку Светлояра. Надо непременно наказать расхитителей народного добра, а зарвавшихся коррупционеров наказать вплоть до «вышки». Пихитонов, Мисюрь и Шедворка тряслись в животном страхе. Почувствовав в голосе Цезаря, что тема очень взрывоопасна, стараясь сбить Ордын - Осокина на другие рельсы, Мисюрь вспылил: - нам, коммунистам - марксистам, негоже Цезарь слушать этих сказочников - народников! «Каков, пижон!» – вдруг воскликнул, до этого молчавший Микула Селянинович, и продолжая: - «пашем, семя, ловим для них рыбицу». «Посмотри на них, Цезарь, какие «будки» отъели, сидящие на народной шее, да еще нас сказочниками обзывают. Хотел помочь Вам выбраться из болота, сломав длинную березину, руки отбили, спасайтесь сами, «спасение утопающих дело рук самих утопающих», - говорят ваши старики. Нам здесь деоать нечего. Пошли ребята!» - закончил Микула Селянинович, вместе с Алешей Поповичем и Святогором зашагал в Берендеево. Исчез и Индрик - звень. «Видишь, Мисюрь, что поганое слово делает – гневно обрушился Цезарь на Борзого, - каких людей обидел. Бюрократ, ты, Мисюрь, за бумагами и постановлениями, прекрасных людей не видишь!» Оторвались от простого народа, богатырей, а речь идет о чистой воде, и пример конкретный: - сидим в болоте, бездельничаем. Была бы чистая вода, была бы рыба: удочки, жерлицы, переметы, поездухой по дну прошлись бы Крутень и Шедворка, вот Вам и уха!! Не просто уха, а уха стерляжья, Мисюрь! Раки большие с пивом! Мечта! Сидите теперь на консервах с килькой в томате с горошком!» Ордын -Осокин сплюнул, отвернулся от когорты единомышленников, перегнулся через прам, посмотрев в мутную гладь темного омута, в котором появилось отражение несколько увядшей большой репы. «Да, вся жизнь, как один день» - и оторвался от глади омута. «А ведь был розовый мальчик: - свобода, равенство, братство! Где они? Рулевой, даже своей судьбы, - партия! Вроде всего достиг, но счастлив ли? Сперва думай о родине, потом о себе! Вроде ничего, но был ли мальчик? – заглушая раздумья, выпил столичной и задремал на краю шаланды. Дремотное оцепенение Цезаря Ульяновича оборвал легкий шум воздуха над болотом. Сделав несколько кругов над баркасом, седой Черномор, с длинной бородой, которую крепко держал аквалангист Пекшуй Налимов, опустился на корму судна. «Цезарь!» – весело произнес чародей – «идущие на выручку морские десантник приветствуют тебя!», и продолжал: - «сидим в кубрике, забиваем «козла», ворона кричит в иллюминатор: «палундра! Всех наверх! Последний парад! Цезарь в опасности! Лично видела, по неосторожности мундир ему запачкала! «Все десантники в «ружье», верховный в болоте, «ЧП» - рассказывал Черномор – решили «устроить» рекогносцировку, в качестве разведчиков, я с Пекшуем». Отправили аквалангиста Налимова под воду, исследовать днище прама, Черномор продолжал: - помнишь, Ульяныч, как вместе сражались, как нас обнимала гроза?» «А, как там, майор, тезка мой?» - спросил Ордын-Осокин. «Давно спит в сырой земле» - грустно ответил бородач. «Время не щадит никого» - горестно заключил верховный. В это время выскочил из трясины, как ошпаренный, Пекшуй, отбиваясь от зубов какого-то земноводного хищника. «Дела неважные» - успокаиваясь, проговорил Налимов, добавив - «кого там только нет!» «Кольчатые черви, повитухи, пучеглазые ратаны, водные вараны, жабы серые, прилепалы, сосуны, пиявки, всевозможные перитрихи, плазмодии, фаги, мелкая болотная тварь, водоросли, плауны, слизь и тина, тина, тина. Варан, чуть не сожрал меня! Подтверждаю! Это озеро Светлояр!» - констатировал аквалангист, продолжая: - сохранилась металлическая вывеска, очистив от водных паразитов, прочитал: - «Киевская русь, Китеж-град. От города один фрагмент остался, как памятник, но и его догрызают многочисленные водные крысы. Заметил у памятника два человеческих существа» - отметил водолаз: - первый в истрепанной форме обершарфюрера СС обратился ко мне, сказав, - от старшего сержанта дивизии СС «Галичина», униата из Дубно, Порфирия Черногуба, кацапам на одесской шаланде, думаю Вам Цезарь, такие слова: - «еще не вмерла вильна Украина, москали проклятии» - вытащил немецкий парабеллум и застрелился. Ордын-Осокин заметил Егору Скуратовичу: - не дорубил Лаврентий, поспешили…» Ну, а второй? – затороторил Мисюрь. «Какой-то мандр-отшельник в капюшоне, лицо не разобрал, с лозунгом: «игу - нет! Прозолитизму – да!» «Не видел ли там огромную заросшую голову?» - поинтересовался Цезарь Ульянович. «Сидит в глубинах водоема что-то темное большое: - стонет, хлюпает, вздыхает и даже плачет: «загубили, гады, загубили, отравили молодость мою!» «Мне его даже по-человечески жалко- заключил Пекшуй. «Да, да – это он!» - согласился Цезарь и продолжал: - а, как днище лодки? «Немедлено капитальный ремонт» - утвердительно прогнозировал Пекшуй Налимов – посудите сами: - поддон прама усеян моллюсками, всевозможными мидиями, беззубками, прилипалами, пиявками и сосунами. Три прибалта, вообще, перками дыры делают. Заметил движущийся объект с оптикой, на борту надпись: «Гринпис». Только быстрый капитальный ремонт спасет лодку от гибели: - убежденно констатировал водолаз Налимов. «Спасибо за информацию!» - пожав Пикшую руку, поблагодарил Ордын -Осокин. Аквалангист схватил за бороду Черномора, оба зависли над прамом, дали почетный круг и удалились в сторону Понта Евксинского. Когда исследователи исчезли из виду, Цезарь пригласил к анализу советника экономиста-финансиста Ханана Сафаровича Мыслищева. Последний, протирая носовым платком свои линзы, категорически заявил: - «должен признать всю серьезность нашего положения: необходимо очистить днище от всего наносного, случайного, всех этих мошенников-сосунов, ввести экономически строгий режим планирования, освободиться от неэффективных фондов, урезать военный бюджет, ввести элементы свободной торговли, сократить, хотя - бы на двадцать процентов разбухший государственный аппарат, расстрелять двух-трех высших чиновников за коррупцию публично. Попросить долгосрочный кредит у Запада. Вот, кажется так, Цезарь Ульянович, да-с» - подытожил Мыслищев. «Паникер!» - грубо, как приказ, - возразил Пороховщиков, - на, что покусился, на главных союзников родного отечества: - армию, флот. «Его первого расстреляем, за преклонение перед Западом», _ поддержал Броню Егор Скуратович. «Куда хватил – урезать фонды?!» - сокрушался Крутень Похитонов. Репа Цезаря гудела, он не знал, что предпринять. Шедворка подал стакан столичной. Послышался звон бубенцов недалеко и стук копыт со ржанием резвого коня, и на лесную поляну, перед прамом, вылетела пролетка с четырьмя сбитыми парнями, оравшими: - вдоль по - питерской, вдоль тверской - ямской, с колокольчиком..». «Смотри, Михайло, на Светлояре фряжский струг появился – указывая и удивляясь, сказал Малафей на торчащую шаланду. «Да, видно что-то ищут варяги важное, сам конунг здесь» - согласился Поток-богатырь, - видите на белой орденоносной кольчуге – пять золотых оберегов». «Откуда, куда, зачем?» - окликнул оторопевших аргонавтов, богатырь Попялов. «Заблудились» - тревожно и тихо отвечал Похитонов Крутень Чудилкович. «Какие же, норманны, без карт, а если русичи, так Светлояр на Руси каждое дите малое знает?! Кто, Вы?» - строго спросил Михайло. «Советские люди, Поток-богатырь» - отвечал подхалимный Шедворка. «Это кто же, ятвяги или лопари?» - переспросил Леванидович Саул Ванидович. «Из славян мы восточных» - признался Цезарь Ульянович. «Ба, то-то смотрю, немного на князя нашего Трувора смахиваешь», - воскликнул Поток. – «Такой же опрятный, губастенький, какими судьбами на Светлояре?» - продолжал выпытывать Михайло. «Сбились с курса» - признался Борзой Мисюрь. «Бывает» - согласился Поток – предок Ваш, князь Трувор, часто путей не находил, топтался на месте. Топчется, топчется, вдруг – эврика!, пошли тосты, поздравления, объятия, поцелуи, дипломатия, глядь: - князь снова на коне!» Научились у ромеев, витиеватости. Да-с». «Сразу узнал Вас, Поток Михайло» - скромничая, признался Цезарь – «как прошли переговоры с куманами. Нам поведал об этом Святогор» - закончил Ордын - Осокин. «Где наши богатыри, здесь у Светлояра встреча назначена?!» - обрадовался Поток. «Ушли в Берендеево» - сконфуженно отвечал Мисюрь, - «обиделись на нас за безтактность». «Это как?» - насторожился Поток, - не древляне ли Вы, если так поступили? «По глупости холопов» - признался Цезарь, - искренне извините за глупые слова, передайте наши извинения». «Принимается!» - примирительно ответил Поток, - но кнута пропишите для скромности». «Что бы не повторилась история как с куманами. Взбрело Меламеду у половцев, что наш русский богатырь Леванидович Саул Ванидович их кровей. Киевские богатыри возмутились и послали к их кагалу депутацию в составе меня, Попялова и Малафея. Приобщили Леванидовича Саула Ванидовича. Я за старшего, ибо еще поэт сказал: - «Поток засыпает на полтысячи лет, много снов ему сниться… видит славные схватки и сечи, красных девиц внимает радушный привет и с боярами судит на вече, или видит Владимира вежливый двор, за ковшами веселый ведет разговор, иль на ловле с князем гуторит, иль в совете настойчиво спорит». «Кроме этого, волхв Киевский и Всея руси, Мурин мне меморию выхлопотал у Зевса. «Вот сей документ, господа аргонавты!» - Поток потряс меморией, где черным по белому, писано: - «Сия мемория дана медиуму Потоку- богатырю, Михайло» - быть очевидцем всех исторических событий от начала, ныне, присно и во веки веков». Подпись: - «Зевс-громовержец, гора Олимп, временно оккупированная Священной Римской империей. Подпись: - божественный Август, Цезарь, Октавиан. Резолюция Перуна: - действительно по всей территории Киевской Руси». «Куманы, как увидели эту меморию трухнули, поняли, что им ничего не светит, пригласили адвокатов: Леви Брюля и Леви Строга и составили совместное коммюнике: - «ныне и вовеки Леванидович Саул Ванидович русский богатырь!» «Мудрый Поток?» - обратился Ордын - Осокин, подхалимничая и продолжая: - посоветуй, что делать с государственной лодкой: капитальный ремонт проводить, реструктурировать или обратиться к Западу. «Подхалимажа не люблю, Цезарь. Не называй меня «мудрым» Этот эпитет больше подходит к Нестору Летописцу, однажды сказавшему пророческие слова: - « вся земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет». «Главный аспект проблемы: - при сказочных природных богатствах, протягиваем нищенскую руку, склоняясь в перегиб перед тлетворным Западом. «За тысячелетие насмотрелся на порядки матушки Руси, болезнь хроническая, по трем причинам: - безответственный плюрализм, деспотизм, коллаборационизм негоциантов. Первое - о безответственном плюрализме при мнении о народе и народностях. В странах Запада, до миграции других народов в эти страны, француз, к примеру, мог сказать: - « мы – французы, государствообразующая нация…. Когда Мишель, это сказал после миграции, в него полетели камни, арматура, начались погромы, поджоги, мордобой. Взять Киевскую Русь: один князь, прочитав летописца, заявил: - «мы - поляне, как государствообразующее племя…. Тут же был убит древлянином Малом. Даже в семье, где семь русых, черных, светлых чад бывают нестроения, особенно за обеденным столом и ложка в лоб папа, урезонивает негоции, и в семье продолжается мир и благоволение – тем более, безответственный плюрализм крайне опасен для России, где около двухсот народов и народностей. В вашей конституции, Цезарь правильно записано, что государствообразующим является весь советский народ. Государство едино и неделимо! Кто «вякнет» о суверенитете, или «берите суверенитете, сколько хотите» - Иуда, Мазепа, двуликий Янус, бунтовщик хуже Пугачева, то есть предатель. Записав это, «единое и неделимое», как главную истину всем пензанам, огнищанам и канунгу. Если этот закон нарушит пензан – на кол, если этот закон нарушит огнищанин – на дыбу. Если этот закон нарушит вождь-конунг – четвертовать! Если кто, «вякнет» о суверенитете, или крикнет: - берите суверенитета сколько хотите! – под гильотину. Пусть малая часть какого-то народа заявят о создании независимой палестины – замешанных в сепаратизме, на Колыму или на остров Кунашир или Хабамаи. «Цезарь, знаете где Хабамаи? – поинтересовался Поток-богатырь – «На восходе Солнца!» - был ответ. Михайло продолжал: - когда население служит: - Богу и Мамоне, оно разваливается! Плюрализм здесь неуместен! Нельзя служить двум господам! «Но только в этом! – подчеркнул Поток – «Торговля, работа, тяжба, негоции и прочее, плюрализм мнений: - свобода, равенство, братство! Ибо, только раздробленная политически Русь, соблазн для Запада!»
«Второе – абсолютизм» - продолжал Поток, - народ наш, будь-то славяне или по-вашему, Цезарь, «советский народ», наряду с положительными чертами характеризуются спесью, чванством и завистью, за что их любит дух бесовский. Взять, к примеру, пензанов - русских мужиков. Пока они в рабстве, кричат: - свобода, равенство, братство! Переходя из пензанов в класс огнищан, уже смотрят свысока на былых товарищей, гремя килограммовой золотой цепью на шее, бурчит через губу: «у, быдло поросячее» Это и про тебя Цезарь Ульянович, сидишь, весь в медалях упакованный. Вместо забот о народе, пензанах, любуешься в своем минц - кабинете орденами, как дитё малое. Тебе для чего партия призвала – расходился Поток – повышать благосостояние народа. Так, повышай! Вместо этого, окружил себя подхалимами, вроде Шедворки и Мисюря – горячился Поток – «читал ли Цезарь, «Персидские письма» Шарля Луи Монтескье» - вдруг спросил Михайло. Весь красный, как варенный рак, с кармазинным лицом, Ордын - Осокин промямлил: - э-э! перлюстрацией, и чужих писем не читаю!» «Жаль, они опубликованы во всех массовых изданиях» - продолжал Поток – значит Монтескье не читал. Вам, Цезарь Ульянович, как руководителю шушенского типа, обязательно надо читать Монтескье, поскольку Шарль говорил «о разделении властей» и соблюдения принципа: - закон один для всех, в том числе, для спесивого конунга. Поэт говорит: - идет Спесь, видит: на небе радуга; повернул голову Спесь во другую сторону: не пригоже-де мне нагибаться!» Узнаешь себя, Цезарь, в сем сказе? – ехидно уточнил богатырь – «твое «коллективное» руководство» - жупел для дураков. Читай Монтескье, Ульяныч, и еще «императив Канта», с отзывом спесивых депутатов, руководствуясь во всем настольной книгой председателя Совнаркома «Материализм и эмпирикритицизм». Только в этом случае «запад гаснет в дали бледно-розовой… Больше свобод своему народу. Сколько об этом можно краснобайничать? Пример ушкуйников-новгородцев, которые, на заре раннего средневековья бросили клич на Вече: - свобода, равенство, братство! Весь мир был поражен сим лозунгом. Вся братия ганзейская дивилась новгородцами, которые на практике использовали сей призыв. Занимаясь негоцианством, ушкуйник брал в дорогу лодку и перегар. Приплывает Севрюк и говорит лопарю Пиволайнену: - «оставим спор, давай закусим?» Лопарь в восторге. Первый тост – говорит Севрюк за тебя, Пиволайнен, второй тост за меня, третий за торговлю. У тебя гусли есть, Пиволайнен? Нет, только кантеле! – Давай! Принимая четвертую косушку вина, интернациональный дуэт мецца-воче, мягко запевает: - по диким степям Забайкалья!» Прощаются. Ушкуйник собирается отплывать, Пиволайнен в ноги: - Забери всю рухлядь, оставь мамуровку! Севрюк с товаром, нос в табаке! Как тебе все удается? – интересуется купец из Любека, отсчитывая ефимки за товар. «Свобода, равенство, братство! – гордо заявляет Севрюк. Купцам, негоциантам, басурманам потребовались века, чтобы уяснить сей лозунг. Что же сделал наш спесивый царь, с завистливыми суздальцами? - поставил вопрос Михайло, и сам же отвечал: - вместо распространения свободной торговли, или элементов ее эффективности, напустил опричников, ликвидировал вече, разогнал новгородских негоциантов, еще крепче затянул узду крепостничества. Вот другой спесивый отрок – царь Борис, сбивавший пушки-подушки у шестой жены Царя – Мелентьевой Василисы. Мальчик был опрятен, чист, благоразумен. Однажды мимо Борюсика, прошмыгнула дочурка Скуратова Малюты, в коротком сарафане с прелестными ножками. Борис стал Лелем у Снегурочки. Старый Вельзевул Малюта мужу дочке благоволил. Сидя за столом у Григория Лукьяновича, после обильного возлияния медовухи, вдыхая сатанинский дух, вдруг заорал: - «хочу быть Годуновым на престоле!» « За кем дело стало???» - вопросил Лукьяныч. « В наследнике – мальчонке!» - шумел Борис. «Уберем, не таковых ломали!» - подбадривал опричник Спесь. Уже бояре, дьяки, огнищане кричат: «На царство Годунова!» Народ молчит. Вытащили бочки медовухи. Народ молчит. «По пяткам бить!» - ревет осатанелая охрана. Народ молчит. «Скверное дело!» - задумался Малюта – брехали б лучше: - молчание – предвестник многих бед!» «Будем пытку с пиром совмещать» - предложил неожиданно Щелкан. С побитой пяткой и хмельной, пензан кричал: «На царство Годунова!» Чем же спесь Бориса обернулась для Руси»» - спросил Поток – «полнейшей разрухой! Господь карает вся глаголящую лжу!» заметил патриарх Иов. Смута, развал страны, междусобье, тати, воровство, братоубийство, поляки, лжедмитрии, радзивиллы, мнишеки, козлевичи, казимировичи, гоги и магоги» - заключил Поток. «Что касется Петра Романова – содрогнувшись, говорил Поток – «то самое точное определение для него дал «матерый человечище» - «осатанелый» зверь. Четверть населения потеряла Русь за время правления реформатора. Охабень, малахай сменился западным париком и панталонами, добавив вшей, простаты, геморрою, уставшему от горя, мужику. Стоило только ослабить узду абсолютизма, как расцвело творчество русского народа: - пример культурного расцвета при Царе-освободителе и космическая эпопея» - заключил Поток. «Земля наша велика и обильна». «Природные богатства Руси» - говоря об интересах зарубежья, продолжал Михайло – «главная цель Запада: - здесь его кредо, здесь его вечный двигатель, как говорят латины: перпетуум-мобиле. Чем слабее Русь, тем лучше негоциантам Веста. Сырьевые богатства Восточной Европы, смысл существования Западной, в основном. Еще Вергилий говорил: - «боюсь данайцев, даже приносящих дары». Заигрывание с Западом – преступление. Зачем Вы, Цезарь Ульянович, подписали Хельсинские соглашения, особенно «ОБСЕ»? Подписали, чтобы не выполнять! По принципу Людовика ХIV: «после нас хоть потоп!» Думаете время все спишет. Нет, Цезарь, не спишет! Все наши поступки, хорошие ли, плохие – оценивает Фемида, Ваши лицемерны, поскольку подписали ради медали «миротворца» Все ради спеси, батенька, все ради её. Лучше бы войска из Афгана вывел, миротворец хренов – выразился Поток и продолжал: - Пока на Руси есть ресурсы они любят нас, пока есть ракетные комплексы они уважают, ненавидя нас, истощая нас провокациями и гонкой вооружений. Сидит в каком - нибудь Брюсселе злыдень писюковый в погонах генерала о четырех больших звездах, попивая виски с кока-колой. На коленях мадам Моника де Лемон, фламандка, французского происхождения. Вот жмет генерал де Лемон и спрашивает ее: любишь своего Била, «фру-фру?» «Да!» - томно отвечает мадам. «Тогда, открой ротик – раз ей вишенку». Целуются. Теперь, мадам де Лемон: - «Билл, ты любишь свою Монику «фру-фру»? «Ес!» - говорит писюк. Мадам в рот ему абрикосинку. Целуются. По секретной связи Биллу звонит дядя Сэм. Генерал бросает на пол Монику де Лемон. Дисциплина превыше всего, ибо может потерять все, а это все, не то, что у нас. Билл перед звонком стоит на вытяжку, позабыв «амур» в неподтянутых бриджах почти в одних плавках. «Чем занимаешься, Билл?» Как там наш восточный сосед? Билл докладывает: - как показывает рекогносцировка, сосед пашет, сеет, ловит рыбицу, страна строится, дыбится!». «Слушай, Билл, неделя сроку тебе, чтобы наш сосед прекратил «строиться, дыбиться! Понял!» Конец связи. Билл поправляет форму, вызывает всех генералов, вплоть до однозвездного, который и предлагает следующее: - « у восточного соседа ракеты пятнадцать метров. Предлагаю из тиса, дуба, граба, эвкалипта, баобаба или из другой древесины, изготовить макет двадцатиметровый ракеты, чтобы даже эксперт Попандопуло не отличал от настоящей. Погрузить этот макет на десятитонный грузовик с прицепом и дефилировать с ним по границе с восточным соседом». Так, как со времен Рихарда и Вилли разведчикам не верите, а сержанту Бормотухину, то в Политбюро паника – пояснил Поток, - Броня Пороховщиков на пленуме просит увеличить военный бюджет с 60 до 80 процентов. В поддержку выступили от пензанов рабочий и колхозница. От огнищан бывший опричник Малюта Дрипенкин. Довольны все, кроме пензанов: - нет мяса, молочных продуктов, детских садов, нехватка жилья, холщевых штанов и другого товара. «Вот, такие невеселые мысли пришли на ум, Цезарь Ульянович, на твою просьбу совета – закончил Вече Поток-богатырь – решай теперь сам! Зацепив вожжами прам, усилиями четырех богатырей: Михайлы, Попялова, Саула Ванидовича и Малафея, государственная лодка была вытянута из трясины Светлояра и причалена к заросшим берегам озера. Экспедиция аргонавтов была завершена, и лодке предстоял большой ремонт. Богатыри попрощались и резвая пролетка понесла их в Берендеево. «Аргонавты поневоле» еще долго любовались на приветственно сжатый кулак Потока-богатыря, Михайло. Сказка на болоте подходила к концу.
21. Вытащив понтон из плавней, собрали коллоквиум экономистов-мировых светил: Адама Смита, Джона Хикса, двух Карлов – Маркса и Мюрдаля, двух русских: Канторовича Леонида и Василия Леонтьева, в компании Уильяма Льюиса. Звучали слова: - деньги, товар, налоги, мобилизация средств, брокеры, биржа, бюджет, дотация, спонсор, кризис, внешняя торговля, валюта. Цезарю Ульяновичу из всех экономических словословий понравился термин: - кредит и спонсор. Когда у берега перевернули лодку, все удивились тому, как она еще до этого держалась на зыбуне. Три прибалта с перкой, сразу спрятались в кустах краснотала. Само днище плавсредства было покрыто плотным мхом, на котором устроились прилипалы, бюджетные сосальщики, водные змеи и хомячки, подводные миллионеры, контрабандисты и даже валютные паразиты, оппортунисты. Когда эксперты экономической комиссии изъявили желание более предметно ознакомиться с субъектом, то есть прамом, вся прилипшая братия дружно стала экспертов обливать грязью, болотной тиной, помоями, выбрасывать ядовитые вещества, а некий хамелеон замарал честь Ханана Сафаровича Мыслищева. Святила экономики решили временно отложить исследования, полагая, что через некоторое время обстановка рассосется, днище освободится от паразитов, под влиянием солнечных лучей. Всем раздали вопросник: - почему шаланда попала в трясину? Почему дала течь? Как все исправить? Пока готовили экономическую конференцию, этнос «советский народ» стал терять очертания монолита. К тем, кто остался с перкой в болоте, устремился еще один. Постепенно, извиваясь, пролетарский, марксистский дух, стал как бы улетучиваться из души народа, и, в первую, из партийной элиты. За ними начали разлагаться партийные огнищане, в очередь встал массовый пензан. Вместо духа партийного, вселялся дух стяжательства и меркантилизма. Партийная элита, которой полагалось приглядывать за огнищанами и пензанами, сама нуждалась в строгом клиническом надзоре коллег-врачей Франца Месмера, поскольку все их силы были отданы, самому прекрасному в мире «борьбе за освобождение человечества». Хотя партийные боссы знали от И.Ф.Федорова о преодолении смерти по его труду «Философия общего дела», Атропос его не читала, и обходя поочередно «кремлевских старцев» грозилась, в любой момент, перерезать ножницами их боевую жизнь. Партийная строгость падала. Хуже того, их чада, дети чад, избалованные частыми поездками за границу, еще более разлагали своих предков – упрашивая «папа» или «дедушка-папа» устроить им синекуру за рубежом. Иногда, правда, князья партии брюзжали: - «не этично! Что подумает когорта большевиков?! Да, и Запад нас не поймет!» - как обезвоженный таракашка, прыгал старый партбосс вокруг стола с валидолом, размахивая сухонькими ручонками. «Полно, старый болван!» - холодным душем успокаивала старого курушу его беспартийная супруга: - «кровиночке моему, умному Митрофанчику старый тиран не желает помочь пострелять слоников, в какой-то там, Африке! Привык ползать в своем сером охабне и в малахае, по полям и лабазникам, старый Нерон-Калигула!» После семейного скандала, Митрофанчик, за счет госбюджета лупил из нарезного трофейного подарка ветерана: - львов, носорогов, и прочее шакалье, а вождь племени Хумба-Юмба: - Мобье-Чембе получал современные военные игрушки. Высший партаппарат хирел. В упадок приходило государство рабочих и крестьян. Подпирающие огнищане, будущая надежда партии, не дремала. Среди них появились активные мейстерзингеры загнивающего капитализма. Особенно много этих певцов стало много «кучковаться» около посольств и внешней торговли. «Хотим жить, как Запад!» - женским сопрано в бунгалах звучали песни оппортунистов. «Нужны мы Весту, как коту собака!» - моцца-вече, возражал Фома. «Да, как сказать?» - трубил посланник финикийцев Хорьков Азарий Анкундиныч; - о чем Писатель Нестор говорил; или забыли?; - «земля…. Велика и обильна, и только порядка в ней нет!» «Запад должен помочь» - подытожил Яков Мойхер Агафонов. Плутос сорвал тормоза у Мамоны, чем воспользовалась Лаверна, взяв под крыло всех бюджетных воров, контрабанду, торговцев - офень. Коллаборационисты, оппортунисты и предатели составили когорту внутренних иуд, запрашивая Запад: - валюта нам желательна у Вас?!» Пришел запрос в ассортименте: - желательно от восточного соседа получить: - 1. Шедевры кисти художников: - Айвазовского, Грабаря, Кандинского, Малевича, Поленова, Серова, Дейнеки, Кустодиева, Серебряковой и других. 2. Драгоценные металлы: - платина, золото, серебро. Художественные изделия из благородных металлов и драгоценных камней. Ордена. 3. Древнерусскую живопись: - все иконы до девятнадцатого века, в первую очередь, Новгородской, Псковской, Суздальской, Вологодской, Строгановской школ, Палеха и Мстер. Евангельские оклады. 4. Мастерская Фаберже, пасхальные яйца, оклады, украшения. 5. Фарфор и изделия из него Ломоносовского, Гарднера и Кузнецова – заводов. 6. Черная и красная икра (неограниченно), крабы, гребешки (то же). P.S. С аппетитом, список будет уточняться, ассортимент расширяться через коррумпированную таможню, водным, воздушным, воздушно-капельным путем, и даже кишечник, вышеназванные ценности стали перемещаться с востока на запад. Общественность забила тревогу. Чтобы успокоить встревоженные массы заинтересованных лиц, корреспондент шестого канала телевидения Мафусаил Козлобородник взял интервью у пресс -атташе кабинета Ордын - Осокина гутаперчивого Шедворки Турну -Северина. Вопрос Козлобородника Шедворке: - Товарищ Северин, чем объяснить массовое хищение антиквариата из нашей страны?» Шедворка, склоняясь к микрофону: - это свидетельство большой духовной ценности исскуства которого добился советский народ под мудрым руководством Цезаря Ульяновича и партии, претворившей в практику идеи марксизма. Вопрос Мафусаила Козлобородника: - «есть ли подвижки в расследовании хищения антиквариата?» «Да, и довольно серьезные» - молотил пресс -атташе, Сам Цезарь Ульянович держит нить расследования значимых хищений в собственном досье». «Все под контролем». Как отметил старший оперуполномоченный отдела ОБХСС, полковник МВД Христофор Богданович Беккендорф, при активном участии оперативных работников, лейтенантов юстиции Минкиной и Аракчеевой, можно говорить об организованной международной банде, уголовников-рецидивистов в количестве пяти человек. Под видом грабителей сельских магазинов, эта банда совершала внезапные налеты на музеи и культовые учреждения по городам и весям, не пропуская и наши главные сокровища и их запасники. Связь с заграницей шла по линии: - «доцент» - «профессор», сбывавшие товар на лондонский аукцион. Известны счета в Щвейцарии от неустановленных лиц. Все это дело удалось раскрыть засекреченному агенту – дворнику. «Слава советским чекистам! Слава народу победителю! Слава партии!» - завершил свое коммюнике Шедворка, сморкая мимо урны, утер пот случайной газетой, похищенной в студии.
22. Теперь о вотчинах, районах. Здесь всем заправлял партийно-хозяйственный актив в составе: - первый секретарь Шавкин Агафон Адамович, председатель райисполкома Анисий Андронович Ермолаев, аграрное управление Суховей Мартынович Свинопас, председатель колхоза имени Розы Люксембург – Соловейчик Борис Львович, директор совхоза «Коммунар» - Ртищев Кирилл Поливанович, председатель колхоза имени Клары Цеткин – Чувилин Никанор Никитович, директор ПМК «Сельские дороги» - Алексей Акбашевич Жуликов, - это было политбюро района. Был здесь, свой материально –финансовый ресурс, рычаг обогащения: - «ПМК «Сельские дороги», и ПМК министерства мелиорации и водного хозяйства Крутеня Чудилковича Похитонова, о котором уже упоминалось. Вот, пример, хищения бюджетных средств: - в совхоз «Коммунар» приезжает главный инженер ПМК «Водная стихия» - Утробин Иона Захарович и сообщает директору Ртищеву Кириллу Поливановичу, что его хозяйство включено по заявке Минсельхоза в план улучшения лугов и пастбищ, как молочное и овощное хозяйство на рекультивацию. Предстоит двойное регулирование поймы на площади ста двадцати гектар, с режимом двойного регулирования: - много дождей – осушение, мало дождей – оводнение. Выделенная сумма государственных средств – сто пятьдесят тысяч рублей (сравнительная цена автомобиля «Волга» -ГАЗ-24- новая – четыре тысячи пятьсот рублей.
Главный инженер ПМК «Водная стихия» подписывает заявку и исчезает на полгода. Кредит банка ПМК тратит на строительство персональных дач местных партийно-советским лидерам в живописных местах района, в окружении экологически чистой природной лагуны. Мелиоративный кредит иссяк, Утробин на пороге «Коммунара». Завозят гончарные трубки, мох, роет траншею экскаватор. Три дня на пойме 5 человек распивают перегар, «травят» анекдоты. Через три дня все исчезает, даже зеленый мох. С расходной сметой инженер ПМК Утробин у Ртищева: - «Подпиши расход!» Кирилл Паливанович тертый калач, как говорят «человек от сохи». «Подпишу» - говорит Ртищев – «если главный агроном подпишет». Агроном, знающий свое дело, говорит: - «где проведенная рекультивация?» Ее я не вижу.» - Перед этим шел сильный дождь, и вся пойма на метр в воде, на что агроном Ефим Егорович Ионе Захаровичу, ехидно: - «здесь не овощи сажать, не коров пасти, а разводить водоплавающую птицу, ну там гусей, утей, пингвинов….». «Не подпишешь?» - кричит Утробин. «Нет!» - твердо заявляет агроном. «Завтра на ковре у Шавкина поговорим!» - расходится Иона Захарович, хлопает дверью машины и исчезает. Звонок Ртищеву из райкома партии: «Главного агронома уволить!» В совхозе еще два агронома – агрохимик и семеновод, инженер-гидротехник, два бригадира и управляющий. Должность главного агронома не желает никто. Директор звонит Шавкину: - «Агафон Адамович прошу меня уволить!» Надвигается гроза. Директор совхоза – должность двойного подчинения: - обкому и райкому. Сие опасно для райкома, лично Шавкину. Немая сцена. Звонок от Шавкина: - «Ефима восстановить, к обеду будет совещание в «Коммунаре». В назначенное время персональные авто Шавкина, Ермолаева, Свинопаса, Жуликова, Водопьянова и его инженера Утробина. Выступает Свинопас: - «допущена иммобилизация оборотных средств – курчавит Суховей Мартынович – «не досмотрел финансовый контроль и мой заместитель Кирилл Сафроныч. Исправим ошибку поскольку добились нового кредита на сто сорок тысяч рублей. «Итак, Кирилл Паливанович, вопрос исчерпан! Расходы по прошлой смете подпиши!» «Не подпишу!» - настаивает Ртищев. «Как понимать такое?» - вопрошает Агафон Адамович. «Где выгода для нас?» - спрашивает Ртищев.: - «в два раза увеличили себестоимость зерна и овощей, которые и так не берут!». «Знал, что так скажешь!» - осклабился первый секретарь - учел твою дорожную болезнь трехкилометровую дорогу от Никольской фермы». «Два молоковоза угробили на ней за сезон» - уточняет Кирилл Паливанович. «Слышишь Алексей Акбашевич боль села – обращается Шавкин к директору ПМК «Сельские дороги» Жуликову и продолжает: - «завтра приступайте к строительству этой дороги, а, ты, Кирилл мелиоративный расходник подпиши.» «Это другое дело!» - довольный говорит директор и утверждает смету расходов рекультивации. Это пример прямого хищения бюджетных средств. Теперь хищение внутрихозяйственных средств: - председатель колхоза имени Розы Люксембург Соловейчик Борис Львович звонит председателю колхоза имени Клары Цеткин Чувилину Никону Никитичу: - «Никитыч, посылаю свою строительную бригаду возводить тебе коровник. Не обижай строителей, по высшему тарифу, особенно на земляных работах». «Само собой» - отвечает Никон Никитич, добавляя: - «своих посылаю возводить тебе телятник». Разница в приписках делится прорабами согласно устных договоренностей. Нетрудовые доходы приводят к возникновению ранчо, бунгало, терема с банями, бассейнами и джакути. Промышленники двигаются на село: - «помощь селу, наш священный долг! Большие тягачи везут железобетонные конструкции создавать молочные комплексы, откормочные площадки, перерабатывающие цеха, зерноочистительные сооружения, мельницы по переработке грубых кормов, витаминных цехов, силосных башен, сенажных траншей и прочее. На берегах рек, ручьев, водоемов, родников, словно остров Буян, возникает сказочный Китеж, с многочисленными цинковыми крышами. Желает прожить сверх зарплаты и бюджетный люд. Старались попасть в заветный партийный список подшефных работ на селе. Заезд сопровождался песнями, плясками, танцами, в предвкушении любовных коллизий, временно освободившихся от своих жен и мужей. Как говорил Ибн аль - Араби: - «моя вера – любовь! Куда бы не сворачивали ее верблюды, любовь остается моей религией и верой.» Подшефные шефы жертвовали, порой, всем ради этой любви: - с утра прополка овощных культур, обед и снова овощные до пяти, а дальше пляж у водоема, сбор лесного разнотравья, ягод и грибов, поэзия и поцелуи. Свежий хлеб, молочные продукты, воздушный шашлычок гоняет нежные гормоны по артериям любви. «Папусик, почему не звонишь из деревни, где скучал Евгений, твой мамусик ждет» - по заказному интересуется завэкспертиз Глафира Уржумская. «Даю рекорды на зарплату минсельхоза» - дезинформирует супруг. Многие не выдерживают и бегут к парторгу с заявлением. Парторг подшефного министерства, организации, предприятия не выдерживает, заказывает микроавтобус на отлов влюбленных: а труженики села? Эти милые пензанки и пензаны! Панегирики поэта здесь неуместны. Вот мозг села – инженеры, агрономы, гидротехники, автомеханики, электрики, прорабы, зоотехники и ветврачи. Все эти – Севастьян Семеновичи, Савелии Сидоровичи, Станиславы Степановичи, Сысои Силантьевич, Паисии Макаровичи, которые организовав производственный процесс и проводив простых пензанов трудится и, убедившись, что все в порядке, созваниваются. «Не ударить ли нам по кумышке, мамуровке и перегару» - по-византийски тихо, озванивает Паисий Макарович, послав банщика организовать парную. – «Если что, я в районной сельхозтехнике», - бросает Паисий учетчице Наталье. К бане с бассейном и джакути, совершая обходные пути, передвигаются баулы с закуской и спиртным. А, наши конторские дебет - кредиты: - Альбины, Антонины, Алевтины, Агрипины, Апельсины, Мандарины? Жертвы Меркурия и Плутоса? Это они, через банки, активы, амортизацию, авизо, инкассо, дефицит, депозит и деньги берегут наш бюджет, и раз в месяц, а то и два раза заставляют нас стоят у денежных касс. Они, которые час в час, минута в минуту приходят на свое насиженное место и, одевая нарукавники, равнодушно вынимают из стола папки бухгалтерских счетов: - дебет, кредит, красное сторно, постепенно вникая в сухость цифр, с улыбкой вспоминая вчерашний плутовской роман, вдруг слышат от подруги: - «вчера в районный магазин, «картавый поликашка» выделен импортный товар – джинсы, кофточки, косметика, духи и пеньюары, халаты и прочее «шмотье». Магазин в районе улиц: Советской и 26 бакинских комиссаров, для колхоза имени Розы Люксембург: «Паликашка» - по названию сухого продавца. «Завоз товара!» - это сигнал корнет-а-пистона. Главный бухгалтер Роза Федоровна Балансова, подходит к водителю колхозного автобуса Емельяну Епифановичу Бушлатову, который развозит животноводов по деревням, приказывает: - «Емельян, на в район, коллоквиум по бухучету, заберешь нас вечером, часикам к семи!» Бухгалтер Лариса Кумаровна Чечеткина забрала всю кассовую наличность, сундучок взаимопомощи. В поход была взята и профсоюзная наличность. В этом радостном, приподнятом настроении, на передних сидениях, уже расположились, случайно, председатель профкома колхоза Скрипичная Оксана Прокоповна, заведующая Никольской молочной фермой Виола Бруновна Полторацкая, бригадир полеводческой бригады Несмеянова Вера Лукьяновна, управляющая центральной контрой Извекова Людмила Александровна. Все вышеуказанные сотрудник проводили коллоквиум в магазине у «Паликашки», выбирая товар, который после обмывали в районном ресторанчике «Одуванчик». До позднего вечера Бушлатов развозил расшалившихся багровых менад по домашним адресам. Не отставали от непосредственных руководителей и простые пензаны, так сказать, рабочая кость, основа колхоза. Еще темновато, когда Гаврилов Иван Иванович идет на работу. Место его работы сейчас – ремонтные мастерские. Его «МТЗ» требует замены коробки передач. Ее пока нет. Значит снова в помещении табачный дым, шум пробных двигателей, трепатня, «козлодуй», игра в карты запрещена изначально. Идет Иван Иванович дорогой неторопливо и соображает: - неплохого бы пропустить с утра стаканчик самогона, или что-то в этом роде. Не доходя до мастерской метров триста, по тропинке от своего дома видит Иван Никифоровича Челкашова, водителя ГАЗ-66, не спеша идущего. Челкашов также на ремонте, нет сцепления, старое полностью пришло в негодность. Гараж рядом с мастерской: дым, домино, анекдоты. «Каково настроение?» - дипломатично спрашивает Иван Иванович, как разведчик. «Жуть!» - признается Иван Никифорович. «Что будем делать?!» - оптимистично вопрошает Иван Иванович. «Эврика!» - восклицает Челкашов – «вчера бабка Глафира заходила, просила зарезать поросеночка! Намекала, что для встречи все готово. Хочешь, Иван, печенки с перегаром?!» «Только дурак откажется от такого подарка» - возбужденно говорит Гаврилов. Через несколько часов, механизатор и шофер объяснялись в симпатиях, дружбе на век, дружить семьями, женить сопливого отпрыска Гаврилова на красавице – дочке Челкашова. Более слабый здоровьем Иван Никифорович не мог сопротивляться Гавриловскому: - меня уважаешь?» Домой приятели от Глафиры возвращались вечером, на бровях. Обратимся к нашим милым пензанкам. Этим бутончикам, розочкам, цветочкам! Этим – Виоллетам, Владам, Галинам, Глашам, Наташам, Гликериям, Грациям, Ассоциациям! Почему наши доярки, телятницы должны лишатся покровительства богини Лаверны?! Нет не должны! Наши животноводы все больны от холодных сквозняков, загазованности аммиаком, от ежеминутного страха за жизнь своих буренок. Доярок от всех напастей спасет только грелка! Да, простая медицинская! Горячая вода размягчает тело, улучшая кровообращение. Кровь поступает в мозг: - и грелка становиться орудием хищения. Что такое молоко: - это масло, сметана, сыр, сливки, сбитень, кефир, ряженка, обрат, пахта, сыворотка, две ягоды и йогурт. Каждая медицинская грелка вмешает полтора, два литра молока четырехпроцентной жирности, порой и выше. В день – шесть килограмм свежего бальзама, а не германский геморройный порошок, пригодный лишь для пудры. Начинающая доярка ходит с одной грелкой, со стажем – две, с большим – три. Только орденоносица Парамонова Дарья Якимовна умудрялась носить четыре, как цветочек в лепестках грелок, пока ей не помог парторг. Цицерон Тихон Тимофеевич проводил политурок в красном уголке животноводческого комплекса. Взяв за локоток орденоносца, полушутя: - «нельзя так! Вы наш лидер по надоям!» Как бы стыдясь своих же слов, сконфуженно, прошел в колхозную столовую, с черного хода, годе под шкварки и коньячок стал обсуждать с Борисом Львовичем Соловейчиком, совершенно случайно оказавшимся здесь, состояние производственного коллектива. Состояние было прекрасное! Это был зрелый социализм. Даже телятницы умудрялись уменьшить будущим буренкам рацион комбикорма («посыпка», по-народному), заботясь о развитии жвачного аппарата телочек за счет целлюлозы березовых веников. Белковый продукт «посыпку» в наволочках-мешочках, привязанных к талии, переподал хрюнам, расположенных в частных сарайчиках неподалеку. Да!- это был зрелый социализм! А, как пелось?! Как звучала канцона: - широка страна моя родная, много в ней лесов, полей и рек; я другой такой страны не знаю где так вольно дышит человек?!» Это был настоящая правда. Нам завидовали все - эти подлые агенты: - империалисты, коллаборационисты, оппортунисты, анархо-синдикалисты, ревизионисты, монархисты, всякие ренегаты - каутские и, просто, предатели мармонисты; и плели против нас политические интриги. Песня же наша продолжала звучать, тем больше задыхались злобой акулы продажного запада. Да, это было реальное счастье, которое выстрадал наш народ-богатырь в царских застенках, трех революций, гражданской войны, разрухи, коллективизации, индустриализации, военизации, окопах Сталинграда, восстановлениизации, освоенизации, милитаризации, оводненизации, укрупненизации, кукурузонизации, волюнтаризации, абсолюторизации и прочее, прочее, прочее. Короче: - через тернии к звездам!» Довольны были все! Куруш в медалях упакованный, партийные целовальники, подпиравшие их, оппортунисты-огнищане, доволен был пензан. Скрепу обеспечивала компартия и этический кодекс протекавшего плашкота. Были недовольные? Конечно были – эти демоны – враги социализма! На селе их было меньше. Были правда инвалиды-пенсионеры с малой корзиной минимума. Недовольны они были своим здоровьем, мешавшим пристроиться к потоку клептоманов. Они брюзжали: «Доколе!» Старик - персоналий Рыкулин Шевкун Ятвягович, в потертых васильковых галифе и темном облинявшем кожане, выходил на сельский перекресток ненавидеть сельчан-клептоманов. Была бы воля – всех бы расстрелял самолично. Но воли не было! Поэтому, он только ненавидел. Свирепым взглядом провожал он несунов, запоминая. Был ласковый, приятный летний день, стоял под солнышком Шевкун Ятвягович и застаревшие кости чувствовали тепло. С ним рядом оказался мальчик. «Ты кто?» - очнувшись от приятного забвения спросил Шевкун Ятвягович. В ответ: - «я сын – Гаврилова!» «а-а-а» - протянул Шевкун, по привычке приготовив подзатыльник, но передумал. Рыкулин стал шарить в карманах васильковых галифе, отыскивая конфету. «Мишка на севере», напоминавшая о торжественном собрании ветеранов. «Держи пострел!» - сказал Шевкун, с конфетой расставаясь, как с памятным шевроном, - «и помни деда Шевкуна!» Отпрыск Иоанна Ивановича Гаврилова, будущий сопливый Ромео челкашовской Джульетте нежно припал щекой к грубоватой, жилистой, с огрубевшими, как кастет, руке Рыкулина. Долго односельчане лицезрели две неравнозначные фигуры на фоне ясного и голубого неба: - «вкушая, вкусих маломеда и се аз умираю1» Только один человек на селе был несчастен всегда со дня ранения при брусиловском прорыве. Этим человеком был русский солдат Ждан Иокимович Дронов. Он умирал, всеми забытый в большой нищете, на которую обрекла его социалистическая родина. Отечество лишило Ждана всех льгот и поддержки, вписав в документ, как строжайший указ Совнаркома: - «Быть Дронову Ждану во всей его жизни «инвалидом империалистической войны», лишить всех льгот и привилегий», пострадавшего от Керенского и прочих дармоедов – буржуев. Ну, что нам один человек, даже если очень важный, «не поднимет один бревно, тем более, дом пятиэтажный». Зрелый социализм Цезаря Ульяновича Ордын -Оскокина вызывал музыку и фейерверк. Посещали нас и зарубежные гости. Миннезингер Вальтер фон дер Фогельвейде развлекал пирующий бомонд любовной лирикой и шпрулами сатирикона. В антрактах, на кремлевской сцене, заливались соловьи-соловушки: - «нашей силе молодецкой, нет ей края и конца. Богатырь-герой, народ советский, хвалит Цезаря-отца! Светит солнышко на небе ясное: - цветут сады, шумят поля, Россия-вольная, страна прекрасная, советский край, моя земля!» Голоса соловушек, что-то напомнили. Поинтересовался у постановщика Хазана. Вот, что мне рассказал Кантор, импресарио соловьев: - «этих мальчиков-соловьев рекомендовал идеолог Мисюрь Шумилкович Борзой и академик РАН Аполлон Аполлинарович Астматищев, которые сослались на сагу посещения Цезарем озера Светлояр, написанную придворным Шедворкой Турну - Северином. В присутствии Мисюря, Аполлон Астматищев рассказал импресарио, что вовремя этого визита, он потерял пенсне. Однажды Аполлон получил заказное письмо и малую бандероль. В мемории, подписанного парторгом Кверкус робуром говорилось: - Мы, краеведы – былинники в составе: Кверкуса робура-дуба Могучего (руководитель) Соловья Ильича Муромского, его супруга Одноглазка и Рябина кудрявая, приветствуем дорого светоча науки, истинного патриота родины, следим за большими вашими успехами в оздоровлении экологии пролетарского государства. Замечены перемены у нас на Светлояре. Благодаря вашим рекомендациям (как нам представляется), закрылись многие горнообогатительные заводы, сбросы отходов упали и Светлояр стал самоочищаться. Появились первые отпрыски осетровых, стерляди, бычков и головля. Полоний распался. Мутация Рыкуна - Клика прекратилась. Из рассосанных ног, появились проростки. Индрик - звень водит его по пляжу. Голова приняла прежнюю форму. Успехи очевидны. Вместе с тем, отмечаем, некоторые из планктона, из-за своих старых привычек, не приняли катарсиса Светлояра и сдохли. Среди последних - ратан и варан, которые похитили ваше золотое пенсне. Это обнаружилось при разложении их трупов. Историческую ценность – ваше пенсне обнаружили, обтерли, очистили и оно загорелось! Перед лицом лучезарной реликвии, дорогой Аполлон Аполинариевич, наш сотрудник и член партии Соловей Ильич Муромский предложил: - в честь вашего приезда и посещения организовать паноптикум, посвященный этому событию, с соответствующим штатом и денежной сметой. На партсобрании член партии Одноглазка предложила усилить монументальность события, организовать на базе краеведческого музея «Светлояр», биосферный заповедник с правом международного мониторинга. Это даст нашим сотрудникам проводить контрольные наблюдения схожих «геобиоценозов» в других государствах, скажем, в той же Великобритании. Как последователю учения академика Вернадского о биосфере, Вам дорогой Аполлон Аполинариевич, идея должна понравиться. Голосование прошло демократическим путем с элементами плюрализма и партийной дисциплины. Решение сие было принято единогласно! Далее, товарищ Астматищев, учитывая вашу любовь «к отечественным гробам» кроме штата заповедника, утвердите археологическую группу в количестве 4-х человек: Потока – богатыря – Михайло - Ивановича (руководитель проекта), богатырей – Леванидовича (ученый секретарь), Попялова и Малафея – младших научных сотрудников. Благодаря случайной находке, богатыри проездом в Карачарово, организовав маленький фуршет на берегу Светлояра, обнаружили меч ионита и косарь из Каракарума в зарослях карагача. Этот факт, а также показания старшего партийного товарища Кверкуса, партийный псевдоним «дуб могучий», дадут историкам ответ: - кто Русь закабалил? Более того, дорогой академик, мы познали всю глубину ваших знаний. Вы были абсолютно правы, когда в споре с Менделе Шолом - Сфорим, предположили, что Светлояр – это гринпинская трясина. Да, это так! Многовековой опыт Потока-Ивановича, медиума «Михайло» и показания нашего Соловья Ильича Муромского, доказывают, что неолитический человек Среднего Девоншира и аборигены Светлояра находились в одинаковых тектонических сдвигах пермского периода мезозоя. Разница была в одном: - наш Светлояр стал хиреть интенсивно, став жертвой индустриализации Турухаммона и Вавилы Кузькина. Средний Девоншир стал жертвой водных землероек, которые в условиях обильных осадков, размножались. Эта Кутора, пожирала только мозг рыб, трупами последних были завалены все патерны, скважины и подземные стоки вод. Брюхоногие моллюски завершили преступление. Отсюда и орхидеи не созревают! Это все установил наш русский патриот и исследователь, богатырь Леванидович Саул Ванидович. Под прикрытием наших силовых структур, разведчик Леванидович, под псевдонимом «Джек -потрошитель», установил, что так называемый, литературный критик Менделе Шолом - Сфорим, не литературный критик, он даже совсем не критик, а бывший уездный исправник царской Польши, завербованный там же еще Лаврентием. Менделе, оказался двойным агентом. Фамилия его даже не Сфорим, а Мойхер Милото-Здирод, тюремщик пенсильванского пенитенциарина, что за океаном. Его главная задача: - скомпрометировать Вас, дорой наш товарищ, Астматищев, перед самим Цезарем Ульяновичем, чтобы ваши исследования «геобиоценоза» достались англичанам, которые и прославились только тем, что «загребали все чужими руками». Когда враг разоблачен, он не страшен! Дорогой Аполлон Аполинариевич шепните Егору Скуратовичу о тюремном надзирателе Менделе и о наших заслугах. В диспуте с вами он почти раскололся, стал юлить, предлагая взятку, в виде фенкеля. Вы его съели, но родину не продали. Достойная позиция советского ученного! Дорогой академик РАН, разрешите через ЮНЕСКО, приобщить гринпинскую трясину к нашему биосферному заповеднику. Почему так ставим вопрос? Только советская научная школа, наши методики, оплодотворенные учением марксизма, а также углеродный метод, позволят в конце концов, разобраться в «геобиоцинозе» Среднего Девоншира. Это просим не ради валюты для нас (хотя, многочисленная семья товарища Соловья Ильича в большой пребывает нужде), но и для бюджета родины. К тому же «геобиоценозом» Англии как наукой занимался всего один исследователь – энтомолог Джек Стэплтон, ошибочно обвиненный следователем Холмсом в преступлении, которого он не совершал. Джека можно обвинить в педофилии, кровосмешении, содомском грехе, но только не в убийстве Чарльза. Джек был настоящий ученный и друг! Эти два выпивохи – сэр Генри и доктор Уотсон, уничтожая хмельные запасы Чарльза, спаивали и Джека, «намолотив» Холмсу про Стэплтона «черт - ти что». Тот, давай копать! Виной всему была Бэрил. Узнав о смерти Чарльза, о его фунтах стерлингов, решила, на правах дальней родственницы прибрать Баскервиль - холл, дублоны и чету Берриморов, себе, ради Селдена. Последний сбежал из принстаунской тюрьмы за убийство какого-то барыги в Ноттинг-хилле ради Бэрил. Селден и Бэрил – школьная любовь! Ромео и Джульетта! Иван да Марья! Ах, первая любовь! Бэрил была готова отдать все ради Селдона, а Селден ради Бэрил. По этой причине, Бэрил «отшила» сэра Генри и просила, чтобы он немедленно уехал в Лондон. Она не хотела, чтобы он видел ее в объятиях Селдена. Но, как говорят ромеи: - «горрибиледикту», страшно сказать! К несчастью Бэрил, в тюрьме Селден стал голубым. Женщины его уже не пленили. Он наблюдал мучения Бэрил, блуждая по трясине, плача и рыдая над орхидеями, немного картавя причитала: - «О, Селден, мой! Но Селдена не беспокоили и другие женщины, которых, сколько угодно могла привести старшая сестра Элиза Берримор, в девичестве Элиза Селден, вместе с супом из мяса и корешков. Да, женщин-мессалин на болотах много, как ведьм на лысой горе Киева! Но, Селден мечтал о «кореше», который вот-вот, должен сбежать из принстаунской тюрьмы, чтобы предаться греху содомскому. Бедная Бэрил не хотела такой судьбы и стала присматриваться к Лоре Лайонс из Кумб-треси. Лора была одна! Бэрил и Лора сближались! Тем более, что Лорин папа, старик-астроном Френкленд недолюбливал свою суррогатную дочь, занимаясь в своем Лефтер-холле слежкой за ученым-энтомологом дарвинистом Джеком Степлтоном. Слежка Френкленда, Уотсона и Холмса, заставили натуралиста Джека заглядываться на утопающих в трясине, животных. Всех превзошел Хьюго! Садист, мазохист, злыдень писюковый! Во время пирушки выкрал девушку, скромную и тихую, у соседа-фермера. Привез в свой Баскервиль - холл, затащил к смотровому окошку с видом на болота и сбежал… напиваться мамуровки! Оставив девушку одну! Вообще?! Говорит только об одном: - о страшной болезни Захера -Мазоха! Украл, привез и бросил! Кого бросил, подлюка, дочь соседа, красавицу Розу! Теперь представим: - замок-охабень, нетопленое, сырое помещение, хотя бы циновку под ногами, лишил и этого паскуда Хьюго! Приведения! Шорох: - крысы, мыши, хомячки. Сам Мефистофель наложил, а тут дочь фермера? Писк хомячка, о ужас! Звон битого стекла, и рама с жертвой на болоте. А вот и Хьюго прискакал, мгновенно трезвость наступила. «Вышка, светит Хьюго тебе!» - сказал личный доктор Мортимер, пращур Джеймса. Хьюго вытащил семейную шкатулку и все уладилось. Остался апокриф, в анналах памяти эскулапов. Вот - эта гнида: - «Мортимер Джеймс, член хирургического общества, куратор Чарлинг-Кросской лечебницы, член-корреспондент Шведского патологического общества. Все рассчитал до мелочей! Знал о слабом сердце друга Чарльза, о его деньгах, о мутациях живых в загрязненных водоемах, как случилось в Светлояре с водяным Рыкуня - Кликом, напугавшим Цезаря и все политбюро. Этот подлец купил маленького кокер - спаниеля, и всем показывал малютку, как говорят по-русски «пудрил мозг». Пустит собачку Хуппи от старичка Френкленда, а у Меррилит - Хауса становиться с зубастого теленка. По несколько раз так дрессирует. Вот, что делает Мамона, с, вроде бы, порядочными людьми. Джеймс претворялся. Джек Степлтон был оговорен. Его повесили! Были приличные свидетели невиновности ученого-натуралиста, последнего менестреля девонширского «геобиоценоза». Чета Бэрриморов честно свидетельствовала. «А, кто их слушал?!» Это был не наш, советский суд, и Джека повесили. Дорогой Аполлон Аполинарьевич, учитывая, что спецов по проблеме заболачивания у британцев нет, есть предложение включить нашу светлоярскую группу в международный мониторинг по изучению болото Среднего Девоншира. Учтите коллега: командировочные в валюте! Каждому! Вас и нас, академик РАН, товарищ Асматищев тешим надеждой, что при содействии Мисюря Шумилковича и самого Цезаря, смета на биосферный заповедник «Светлояр» и трясину Среднего Девоншира будет утверждена на международном коллоквиуме. Сейчас наша парторганизация готовит экспонаты к годовщине посещения Светлояра правительственным понтоном, под девизом: - О, Цезарь! Вы посетили нас»! Рябина Кудрявая готовит дорожную карту будущих экскурсий: На месте, где остановился плот, насыпали горку и поставили памятник, и слова: - «Путник, сними свой малахай, се место свято! И люди уже идут, плывут, летят на самолетах, вертолетах. Рабочих голоса: - «О, Цезарь! Просили мясо мы, ты дал нам колбасу! Захребеников восторг: - «хотели зрелищ мы, ты дал нам олимпийцев! Сердцу милая аграрная община: - «хотели «пити» мы, ты дал нам пивные дрожжи!». Отдельный стенд посвященный отечественной науке: - влияние «техносферы» на степень мутации живых организмов сходных «геобиоценозов» России и Англии. «Дорогой Аполлон Аполинарьевич, высылаем Вам заказной бандеролью Ваше золотое пенсне. Ждем Ваших основополагающих указаний. И еще. Наша первичная парторганизация создавалась в условиях жесточайшего сопротивления наших классовых врагов: - кабанов, хищников капитализма – серых волков и продажных лис. Особенно они ожесточились против нашего партийного товарища Соловья, вышедшего из самых люмпенов народной гущи - «Се, человек!» – сказал бы нам философ. До гражданской войны у товарища –середняка было не все гладко с биографией. Он был замешен в левом и правом уклонах, но он раскаялся, поскольку имел мелкобуржуазный взгляд на историю национально-освободительного движения народов империалистической России. Его колебания между линией Батухана - Чингисхана и Григория IX и Болдуина II, в пользу первых объясняется расположением его родового гнезда – дупла, расположенного на дубе в сторону востока, и как все суеверные, думал, что свет идет из степей. Он, лучезарный свет Авроры, исходящий от Северной Пальмиры, просто не заметил. Его можно журить, но не объявлять «врагом восставшего народа». Благодаря его крестному отцу из Карачарово, товарищу Соловью удалось преодолеть все уклоны, приняв марксистскую партийную платформу. Однако, враги трудового авангарда партии, не унимались, избрав мишенью нашего Соловья. Кабаны нарыли компромат от Мизгиря, караван - паши, который наплел «сикофант» на Соловушку: - будто бы последний был завербован белыми, и как двойной агент служил Петлюре и Павлу Петровичу Скоропадскому. Как секретарь парторганизации, я – Кверкус робур, твердо стоял за нашего партийного товарища, отбрасывая все наветы, своими могучими ветвями. Враги шипели, корчились в злобе, показывая свое змеиное происхождение. Племя ехидное! Как обличенный классовым чутьем, и положить конец злопыхательствам врагов, предложил нашему Соловушке заменить отчество «разбойник» на имя крестного отца. Сразу пошло как по маслу. Стоило только нашему товарищу показать молоткастый, серпастый советский паспорт на имя Соловья Ильича Муромского, как прошибал понос этих гидр империализма, которые рвали на себе волосы. Вот, что делает одно лишь слово «Ильич!». Один кабанчик было попробовал «капнуть» на «Ильича», и оказался сразу в Магадане, где Козин ему спел: - ты смеешься дорогая, ты смеешься, ангел мой, смейся милое создание. Для тебя веселый смех, для меня – страдания. Еле успели бедолагу из петли вынуть. Вот оно слово – Ильич! Наш товарищ Ильич Муромский, Аполлон Аполинарьевич, очень пострадал за партию и ее чистоту! Многочисленная семья, малогабаритная дупло-квартира, небольшая зарплата. Дети его очень талантливы, когда они поют, замирает вся природа, даже Рыкуня-Клик и Индрик - звень выходят из Светлояра, чтобы послушать этих Карузо. Наша партия требует расти национальные кадры! Куда смотрит Мисюрь Борзой? Какой-то плюгавый миннезингер, немчура проклятая, а наши соловушки –соловьи пропадают. Вот, как поют наши патриоты-птенчики: - люблю подмосковные рощи… люблю свою Красную площадь и веселых курсантов бой! Будьте добры напомнить Мисюрю пристроить деток Ильича Муромского в Большой! Иначе буду жаловаться самому! С уважением к Вам, Аполлон Аполинарьевич, секретарь Светлоярской парторганизации, член РСДРП (б) со дня основания Кверкус робур, партийная кличка «Дуб Могучий». «Вот такова история этих соловьев» - закончил свой рассказ импресарио Кантор-Хазан. Но, Цезарю Ульяновичу уже было все равно. «Мэмэнто мори» - помни о смерти! Ордын - Осокин ожидал. Ренегат Шедворка Турну - Северин, чтобы огорчить больного Цезаря за разнос его на Светоляре, принес стакан мутной, из озера, воды. «Божественный Август» приподнялся, поблагодарив своего адъютанта: - «Спасибо, Шедворка, за светлую воду, где провел самый счастливый свой день, среди счастливого, простого народа!» К нему подошла Атропос: - Цезарь, пора! Аид - Тухулка ждет тебя, прислав Анубиса. Он ждет! «Минута есть?» - спросил Цезарь. «Да, но только…» Август Цезарь привстал со смертного одра и народу и миру сказал по-латыни: - «Адьё, господа! Второй раз другу: - Лебен зи воль геноссе! Вдохнув третий раз, произнес: - прощайте, товарищи! В глазах потемнело и Цезарь заснул. Его не стало. Имеющий уши да слышит!
23. Желание осветить правление Егора Скуратовича Нимисидима широкой кистью импрессиониста, натолкнулось на короткий срок данного события, словно метеорит. Это было яркое, удивительное небесное явление – образование кометы от столкновения двух звезд-планет, которые на космической скорости: лоб в лоб, рассыпавшись, породили звезду кинетически яркого характера. Сия звезда горела пламенем социализма, а может и его второй стадией, но, войдя в плотные слои народных масс дефицита свежего воздуха, задохнулась, сгорев без остатка, как горьковский Данко. Здесь необходимо сделать некоторое отступление. Руководящая партия в своей работе с кадрами руководствовалась «Повестью временных лет» Нестора Летописца. Как зеницу ока, ВКП (б) берегла честь племени полян, что у Киева. На должности в политбюро, секретарей крайкомов, обкомов, райкомов ставили выходцев только из полян. Будем объективны: кое-что доставалось другим племенам, но в «захолустье», и то: - кривичи, северяне -черниговцы, мурома - рязанцы, отпочковавшиеся от суздальцев, москали, даже ятвяги и финское племя меря и мордва могли курушами сидеть в обкомах. Только не древляне! Которые, согласно Нестора: убили князя-полянина Игоря Олеговича. Они были людьми невежественными, грубыми, питались также потажом из мяса и корешков, многоженцы, к тому же, живущих рядом с цивилизованными полянами. Во избежения просачивания древлян в партийно-хозяйственные органы, вокруг племени устроен был кордон опричников их ОГПУ НКВД. Старший комиссар второго ранга полянин Хома Дорош Брут регулярно, лично проверял охрану, особенно местечко Искороть, Овружского уезда, Волынской губернии, где по показаниям летописца древлянский князь Мал убил Игоря Олеговича. Это злачное место стало пристанищем всех мавок, ведьм с лысой горы Киева, посланников Петлюры, Бендеры, однажды, по показаниям агента ОГПУ НКВД Мазепы Калединского, данное место посетили партайгеноссе Борман и рейхсфюрер СС Генрих Гимлер. Сие место сосредоточения зла, сил Вельзевула! Вот почему агенты Хомы Дороша Брута «шныряют» по ярмаркам и хуторам вблизи Искороть - Коростеня. Сам Лаврентий доверяет Хоме, а Хома - Лаврентию! НО «лихо» пришло не от злобных древлян, а от новгородцев! Лаврентий «прохлопал» многовековые связи ушкуйников с агентами Ганзейского союза. Вождь был взбешен. Лаверна ликовала. Как «Ржа» ползла вся воровская рать. Не Грозный -Годунов, не Петр Первый не сломили эту страсть. Все воровали !!! Была лишь разница в хищениях. Воришка – означал низшую ступень. Вор – переходная ступень к большому. Ворюгой, хищником вплотную занимался сыск и ОБХСС. Олигархами – сам Цезарь. Последний, одряхлев, коррупцию пустил на самотек. Полезли хищники, ворюги, как Свинопас, Чувилин, Соловейчик, но, олигархом стал лишь Шавкин Агафон! Партийный плут, стараясь напустить тумана активностью и рвеньем угодить новому конунгу, решил районный пленум провести на тему: «Коммунист – духовный хранитель материальных богатств нашей родины!» «Поскудник! Махровый вор, и снова на коне! – шушукались участники и гости. Районный ресторан «Одуванчик» светился чистотой, столы накрыты, снег скатертей покрывал рельефно оттенял коньяк, столичная и бренди. На блюдах балыки, салями, шпроты, соус. Перерыв. Все за столом. Сам Шавкин угощает! Аккредитованный фуршет за счет фальшивых смет! Везде грузинское «Боржоми». За первым праздничным столом сам олигарх – Агафон Адамович, с ним рядом за столом: - второй секретарь райкома Сидорков Марат Калистратыч, третий, идеолог – Фимкин Лазарь Никодимыч, предрик – Ермалаев Анисий Андронович. За вторым столом: - Жуликов, Ртищев, Водопьянов и Утробин. Третий стол – работников райсельхоза: - Свинопаса, Одышкина, Колобродова, Хмельнова. Следующий заняли два председателя с прорабами. Всего собравшихся девяносто. Все ждут торжественного тоста! Корнет-а-пистон! Входят двое, сытых, молодых, в плащах, со жвачкой в зубах. Рука на плече олигарха: - «Вы, Шавкин?!» «Да» - меняясь в лице, промолвил Шавкин. «Слово и дело государева» - услышали в ответ – «пройдемте». Немая сцена в ресторане. Адамыч, сник, весь разрыхлился, ноги колесом, хотел упасть, но крепко поддержали хлопцы. «В одиночку этого, Осия!» - сказали двое в пенитенциаре. Сотрудники секретных служб препроводили в келейную систему заточения двух деятелей «Водная стихия», в общей камере на двадцать человек, три из «сельхоза» оказались. Когда шел Свинопас, то по дороге один сказал: тебе не стыдно! Ведь ты из племени полян? Так опуститься! Суховей Мартынович вдруг задрожал, рыдая: - «Мамона, бес попутал…» Таким пугающим фильмом завершался этот день. Ужасно! Дни Цезаря, светлые праздничные денечки, курчавость листьев, теплота. Все вдруг исчезло. Плачь русская земля! Калигула пришел! – шептались мелкие воришки. Район гудел, как улей. «Однако, какого? Сам Шавкин за решеткой! И это всеми обсуждалось! В зарослях сирени дом в голубых наличниках, два престарелых пенсионера – колхозника ведут степенный разговор под самогон. Один – Нестор Грибанович Журин, другой Сильвестр Алтухович Кузюрин. Друзьям по сто, история, как говорят «пастью гроба» Помнят Троцкого, Махно, Василия Ивановича, Щорса и всех вождей, начиная с Керенского и Богданова, Малиновского и так далее. Утверждают соседи, если бы не революция, то царское правительство их чтило, как ветеранов наполеоновских войн. Оба входили в раскольническую секту беспоповцев, так называемых «новоженов», - Ивана Алексеевича. Помнили, даже, по слухам, графа Людвига Нассау - Дилленбурга, брата Вильгельма Оранского, одного из вождей борцов за независимость Нидерландов от испанского ига. Были осведомлены о жестокостях правления персидского шаха Наср - Эддина, сына бывшего султана. Как говорил наш уважаемый литератор протоиерей Аввакум Петров: - «пошто в персы ходить, когда дома – Вавилон! Немного еще о старой парочке? Нестора Грибановича и Сильверста Алтуховича интересуют древнеславянские нови, посланные Анубисом для препровождения последних к царю Аида Тухулке, где уже отчитывается, за проделанную работу Цезарь Ульянович Ордын - Осокин. Двух ветеранов колхоза имени Розы Люксембург председатель хозяйства Соловейчик Борис Львович наградил похвальными листами, хотя мог наградить грамотами. Он, Львович, из своих лабазников, мог дать что-нибудь более существенное, скажем, мешок ржи обыкновенной для кумышки, поскольку оба пенсионера любят ее, или посоветовал завмедпунктом Марусичевой поспособствовать Журину и Кузюрину приобрести удостоверение хотя бы, инвалида третьей группы. Инвалидность они объективно заслужили давно, обрабатывая родные палестины, а болезнь Паркинсона, как агент влияния империализма, мучила наших славных хлеборобов. Марусичева тянула с этим зная, как председатель колхоза имени Розы Люксембург день и ночь бережет колхозные кущи. И не он один! Как учит партия! Друг Бориса Львовича, председатель колхоза имени Клары Цеткин Чувилин Никонор Никитович, как кощей бессмертный дрожит над колхозным добром. Эта, два орла, не позволят каким-то? – Журину и Кузюрину утянуть хотя бы зернышка. Сегодня – он инвалид третьей группы, а завтра…., что останется от колхоза, района, области, рес… страшно подумать…. «Экономика должна быть экономной!» - это слова мужа, отца этноса «советский народ», очень любил цитировать Борис Львович, Никонор Никитович, особенно Шавкин Агафон Адамович, выходя на трибуну, осмотрев орлиным взглядом говорил: - как сказал Цезарь…, и приводил знаменитую цитату, в громе аплодисментов, Шавкин мысленно входил в кабинет вождя… Власть! Она развращает. Но, как говорят ромеи: - «финита ля комедия! Пришла финита и к Шавкину и его камарилье. Прибегает к Нестору Грибановичу его племяш, монтер ресторана «Одуванчик» - Сидорка Нилович Журин возбужденно рассказывает о народной молве: - наш партийный олигарх Шавкин устроил торжественный обед в нашем ресторане. Столы ломятся от коньяков, столичных, всяких балыков, салями, паюсной икры, даже вобла для пива. Только женский хор интерната-пансионата хотел затянуть канцону: - партия наш рулевой! На сцене появились три эсесовца, все в черном.
24. Главный – весь седой, в чине оберштурмбанфюрера СС, с наградами и значком НДСДАП. Всех участников пленума хватил шок. Неужели снова оккупация! Дома одно, а здесь куда партбилет спрячешь? Белибердец! Оберштурмбанфюрер «Михайло», а это был наш медиум, брошенный Егор Скуратовичем Нимисидиным на борьбу с хищниками и ворюгами. Михайло-Поток в правой руке держал «вальтер», левой придерживал на поводке кокер - спаниеля Хуппи, размером полугодовалого бычка, нарочито громко шавкинскому коллоквиуму: - «Спокойно граждане! Облава!». Старушки, желавшие исполнить кантилену, обмочились, как одна. Затем оберштурмбанфюрер подошел к Агафону Адамовичу и говорит: - Ты древлянин – олигарх Шавкин, или, как тебя там, Мал, Бендера, пан Грушевский, своим лихоимством замарал честь партии, взятками понизил оборонную мощь российского государства. На что надеялся? Подделку документов? Тебя, белый гад, выследил наш агент Мазепа Колединский. Спесь тебя погубила, Агафон! Политику и бизнес соединил воедино, такое не позволял даже Бирон. Видна древлянская закваска! Видно, Шавкин, Монтескье ты не читал, как Цезарь, а жаль… Шарль дело говорил «о разделении властей» «По делам и заслугам Адамыч! Есть шанс, Мамона - Шавкин, быть не повешенным: - «сотрудничество с нами». Нас интересуют валютные счета и связь с агентом внедрения. Все будет учтено. Висеть не будешь! Получишь пулю в лоб, в переносицу с контролем! Обершарфюрер, роттенфюрер! В острог эту мразь, бить долго и больно! Малафей и Попялов волочили оцепеневшего Адамыча в пенитенциарин пенсильванской системы с надзирателем старлеем Осей Куропятником. Бросив, в одиночную камеру бывшего секретаря, Малафей сплюнул и сказал: - какой вонючка! Выпив стакан мамуровки, обершарфюрер и ротенфюрер направились к оставшемуся районному бомонду, что в «Одуванчике». Оберштурмбанфюрер СС Михайло по-прежнему стоял перед столами, расставив ноги на ширине плеч и смотрел на партактив без лидера, как удав на бандерлогов, переставших вкушать и дрожавших «Мене, текел, перес» - сказал Поток, намекая на Вальтасарев пир, начав внушать своими шпрухами: - Наш конунг Нимисидин отучит вас воровать, даже, если это ему будет стоить жизни. Научит вас любить Кузькину мать таких, как Шавкин, Свинопас, Соловейчик и Чувилин. Наш шеф, дай Бог ему здоровья, однажды сказал в узком кругу на совещании, цитируя Калигулу: «пусть ненавидят, лишь бы боялись нас?!» Начальник «райсельхоза» вдруг покрылся бледностью, стал оседать под стол, запел, как беби: - мама, милая мама…» Не обращая внимание на детский плач Суховея Мартыновича, Михайло-Поток продолжал: - вам, Соловейчик Борис Львович светит пролив «Маточкин Шар», а вам Чувилин Никонор Никитович вместе с прорабом придется осваивать землю Франца Иосифа или Новую Землю, куда хотят переселиться аляскинские колоши в поисках духовности. Будете строить деревянные чумы, как у малых народов. Свинопас, Водопьянов, Утробин и Колобородов будут осваивать двадцать лет острова Курильской гряды – Итуруп, Кунашир, Хабами. «Меркурий Моисеевич – спросил оберштурмбанфюрер Колобородова: - Моисеевич, знаешь где Хабами? В кампании у вас будеут и другие мамоны «гуличи - вогуличи». Поток возвысил голос и с пафосом: - спрашиваю вас, бандерлоги, поняли что воровать нельзя?! Вы, несуны, мошенники, казнокрады подрываете мощь первого в мире «зрелого социализма», как утверждал Ульянович. Спрашиваю, еще раз, поняли? – Михайло поиград поводком кокер - спаниеля. Мощный, как на военном параде, бомонд закричал: - да, да, да! «Теперь – успокаиваясь, продолжал Поток – «вас, воришкам, ворам и хищникам даю минуту, одну минуту, чтобы очистили сие помещение. Хуппи, приготовься!». Толпа партийного актива ломанулась к единственной двери «Одуванчика», косяк застонал, образовалась пробка. Бомонд задыхался. Урчало в животах, иммунитет не срабатывал, не выдержал тесноты. Женщина на сносях, передовик по овощам, разрешилась шустрым ребенком, который прополз между ног и оказался на площади. За столами оставались трое. Старший инженер по технике безопасности Одышкин Касьян Сафронович, выпивоха, случайно приглашенный на пленум, вместо больного главного инженера «райсельхоза», уминал последний дармовой балык, запивая последней дозой «Столичной». Два члена ревизионной комиссии уткнулись на стол. Один от инсульта, другой от инфаркта. Пробка в двери просила помощи извне. Она пришла. Большого размера, сапог правой ноги оберштурмбанфюрера, в шашечках и стальных подковах, напряглась. Новый сапог из пакгауза не подвел, молниеносный удар пришелся по центру, косяк двери не выдержал, лопнул, и весь бомонд, районная элита, как горох высыпался на центральную площадь. По райцентру летела толпа активистов сбивая все на своем пути. Только бег мог спасти этих людей от Хуппи. Люди старались. Пробив потемкинский забор Центральной площади предместий, толпа проскочив два магазина, выскочила на бурлящую барахолку. Заметив грозную опасность, в спринтерскую гонку бросилась старушка на костылях у входа, с протянутой рукой. Скорость ее была такова, что кандидат в мастера спорта по бегу Станислав Быстрикин, не мог несчастную догнать, чтобы вручить костыли, оброненные при входе. Два инвалида второй группы, торговавшие голубями, молниеносно взобрались на высокий карагач. Взбешенный бычок на продажу, привязанный к ограде, уволок часть ее. Сивая кобыла сразу ожеребилась и вместе с приплодом проломила вторую часть ограды. Бродячие собаки сожрали сациви из кошек. Гиви Гогичкория пожилой продавец корнишонов подавился капустой. Оказались в беспорядке и хаосе привезенные от сел и деревень фляги с молоком, бидоны с битнем, обратом, разбавленным медом, мешки с ворованной перловкой, пшеном и гречкой, селитрой, молочным порошком и шмотками, якобы известных фирм. Сразу барахолка опустела. Обнюхав все, кокер - спаниель пошел искать Потока. По пути осмотрел Одышкина Касьяна, который не найдя выхода из «Одуванчика». Он лежал в позе «нирваны» поперек развороченной толпой двери ресторана, шириной десяти метров. Хуппи нашел оберштурмбанфюрера в тюрьме. Михайло знакомился с порядками районного острога. Пояснение давал старлей Ося Куропятник. «Наш пенитенциарин, пенсильванской системы», - начал было пудрить Ося. «Короче Склифосовский» - оборвал краснобая Поток – «вот, здесь, кто сидит в меннотах?» Куропятник, удивленно? – «Ваш протеже, Шавкин Агафон» – засуетился Ося. «Уже в меннотах, Браво!» - согласился богатырь. «Хлеб не зря жуем» - заметил Куропятник: - Адамыч сидит в отдельной камере по обурнской системе, без права переписки, изоляцией, общением с людьми как высшей категории преступник – он олигарх!» «Хорошо, Ося Куропятник!» - сказал Поток – пойдем в твой кабинет, что-то расскажу по строгому секрету: - по матушке Руси проходит операция под кодовым названием «наш светлый путь!». Участники и мы: - Поток, Попялов, Леванидович и Малафей. Скуратович верит нам и надеется также, когда мы прам к берегу на вожжах подгоняли. Нимисидин начал чинить финансовый бюджет, контроль за которым возложил на Леванидовича, поднаторевшего в таких делах, посещая финикийцев и куманов. «Фарватер» был поручен нам. Все днища рек, морей, озер, сел, деревень, поселков, городов отмыть от нечести: воров, воришек, прилипал, ворюг, хапуг и олигархов. Операция успешно началась, Пензан опешен. Огнищане в шоке. Форма СС, только на день, как напоминание. Страна на грани гибели от воровства! Решается вопрос: быть или не быть?! Все в центре вспомнили Малюту! Был общий приговор: - вор должен, а следовательно, и будет жить в тюрьме. «Твой острог мусором забит, Ося Куропятник!» «Что за публика гундит в трех камерах прогрессивной системы? Покажи!» В первой общей камере полуголые, обросшие крестьяне. «В чем их вина?» - строго спросил Поток. «В самогоноварении» - ответил Ося. «Гнать отсюда и построить на плацу перед тюрьмой» - приказал Михайло. Открыв вторую: - табор из цыган. «За что сидим?» - продолжал Поток. «За всяческий кунштюк, карты и обман» - ответили цыгане. «Гнать! Построй их тоже на плацу, роттенфюрер Попялов!». В третьей камере тюремщик показал нищих – профессионалов. Поток токвилю Осе: больше нет? «Нет, все остальные в кельях! – отрапортовал Ося Куропятник. «Добро!» Слушай, Куропятник, чем тут занимаешься? Тюрьма переполнена шпаной, а места для хищников, ворюг, где будем брать? «Виноват!» - признался Ося. «Осия! Пришли времена для хищников в тюрьме, а ты все бисер сыпешь перед свиньями». Оберштурмбанфюрер вышел на плац перед острогом, где стояли три колонны: - самогонщиков, цыган и нищих. Михайло взял поводок кокер - спаниеля и произнес историческую речь: - «алкоголики, мошенники и тунеядцы! Если вы думаете, что ваши пакости, родина спишет – ошибаетесь! Вы такая же мразь, что и хищники, ворюги, потому что, что в них, что в вас сидит один сатана- дух наживы! Вы, питательная среда, бульон, древлянский суп из корешков, вы классовый враг зрелому социализму, оборотни, хищники, блюдолизы, - Поток разошелся – вы ренегаты, даже, не читали пьесу Лиллиан Хелман «Лисички» о губительной страсти к деньгам, которые вы свиньи, считаете мерилом жизненного успеха. Читайте госпожу Лиллиан Хелман! Мелкие воришки, алкоголики, наркоманы, тунеядцы, гоняясь за малым общество теряет устойчивость, расточает силы на вас паразитов, а все силы должны быть направлены на борьбу с большими хищниками и олигархами. Когда ловим и вешаем их, вы: мыши, крысы, полевки, хомячки кричите еще о правах человека. О каких правах идет речь? Право воровать, шельмовать, мошенничать, грабить, убивать – это вы, вонючие тати, считаете справедливо? Партия Вас родила, вскормила, учила, поставила на ноги, и Вы, вместо благодарности партии, еще ворчите, брюзжите, воротите нос! Вас надо воспитывать кнутом, но Шавкиных, Свинопасов, Соловейчиков, Чувилиных кнутом не исправить! Мы их будем, безжалостно вешать на фонарях, как когда-то в Париже. Мы заставим вас читать Монтескье и его «Персидские письма!» А сейчас, отрыжки капитализма, вам дается одна минута, чтобы покинули этот пенитенциарин и его токвиля Осю Куропятника, быстро к своим сопливым деткам, и забудьте уголовщину, как кошмарный сон в биографии каждого, здесь стоящего», - и строго посмотрел на Хуппи. Не успел Михайло убрать с ресницы легкую тополиную пушинку с левого глаза, а когда ее смахнул и осмотрел площадку: - на ней никого не было. Площадка, где в два ряда, стояли три колонны заключенных, более девяноста человек,, была пуста и узкая калитка в железной ограде даже не дрогнула. «Однако?!» - удивился Поток – ребята шустрые! Вот, что делает священное слово чекиста! - подхалимничал Куропятник. «Скажешь еще в этом роде - зашибу» - пригрозил Осе оберштурмбанфюрер Михайло. Бывшие зеки, как осы, летели от районного околотка со скоростью тунгусского метеорита, вот они на площади, «зачистили» барахолку под асфальт, только дрогнула дорога, да вскрикнул испуганный пешеход, и вот они понеслись по полям и весям, растворяясь в родных деревнях, селах и семьях. Сидорка закончил рассказ. «Слушай Нестор – сказал Кузюрин, - я украл в потребсоюзе бочку соленных огурцов, может придти с повинной? «Ты, Сильвестр совсем плохой, раз так решил». Монтер нам говорил про разведчиков, а не «ментов». Знаешь в ОБХСС тебе сперва морду набьют, обшарят и протокол составят на сумму, от которой сразу помрешь. Сожрут все твои корнишоны. «Тогда знаешь что» - отвечает Сильвестр Алтухович – «будем пить и закусывать корнишонами, утром опохмеляться огуречным рассолом и снова пить!» «Ну, слава Богу, молодец! – обрадовался Нестор Грибанович, - «а то, было, подумал, совсем плох стал, мой друг, дорогой Сильвестр!» Приятели принялись за старое, подливая в стаканы, новые порции бодрящего самогона…. О происшествии в ресторане «Одуванчик» гудел весь район. «Пойди как обернулось!» «Пути господни, что будет завтра! Какого! Самого Шавкина!» Да, это был шок. Тунгусский метеорит. Разговор только об этом. На селе двое: - Амбон Максимович и Парамон Коврижкин и говорят. Бывший акушер Амбон Максимович потомок пращура Амбодика-Максимовича Нестора Максимовича внушает бывшему кузнецу Парамону Коврижкину: Мисидин, Парамон, это голова, это тебе не мелочь тырить у благоверной на самогон. Ишь, как скрутил хапугу Шавкина! Говорят, свой последний резерв бросил – богатырей! По выверенным спискам, по факту, не то что Лаврентий, шкура англицкая! Егор Скуратович познал все тяготы сурового климата Пявьозера, Пейпуса, живя среди самоедов, лопарей, чуди, зырян, земгалов и нашего брата, заключенных. Да, Парамон, Скуратович – голова! Это тебе не Вавила Кузькин, даже сидалище свое не уберег. Да и не Цезарь Ульянович, под старость совсем вожжи распустил… Егор-Бонапарт! Даже – Македонский! Даже больше, чем эти, два – Егор – Аменхотеп»! Да, Парамон, наш Нимисидин – Аменхотеп! «Согласен!» - пожимая угосавшую руку бывшего акушера, соглашался бывший кузнец Коврижкин – «конечно Аменхотеп!», не представлявший «кого» и «что» - это слово означает. В то время, когда Аменхотеп - Нимисидин развернул по всем фронтам борьбу с ворюгами, хищниками коррупционерами и прочей буржуазной отрыжкой капитализма, с помощью своих чудо-богатырей, сельская интеллигенция, в виде автомеханика Сысоя Селантьевича и компании, продолжали посещать колхозную баню с бассейном и джакути, спаивая банщика Понтия Доносова. Вот и сейчас, собрав всю братию специалистов, в рабочее время, Сысой Селантьевич, подняв стакан раствора химика Менделеева и держа на готове болгарский пряный пикуль, с подъемом произнес: - «за духовность!». Даже в предбаннике было душновато, поскольку, из парной шел приятный душок конопляного масла, увлажнившего горячие камни, рукой Доносова. Дружеская атмосфера способствовала также, и Сысоя Силантьевича понесло: - «чем наш человек отличается от остальных? Отвечаю – широтой души! Да, мы пока не можем догнать или перегнать, каких-то там америк! Материально! Но, по духовности: Давид и Голиаф! Наш Давид великий, как страна, помните: - «широка страна моя родная, много в ней лесов, полей и рек, я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек». Даже их человек Поль Робсон – это признавал. Вольность! – это у нас еще со времен Киевской Руси. Степь да степь кругом… Сидят эти «немцы–американцы» на своей работе день и ночь, гнут спины на империалистов. Бояться в туалет сходить, вдруг им босс замечание сделает. Сявки забазарные! Так и умрут от страха! Начитались Монтескье и императивов Канта, а надо было изучать марксизм! Начитались и дрожат! Да, у нас абсолютизм, что при Грозном, Годунове, Петре, Елизавете, Царе-завоевателе, Царе-освободителе, Керенском, Шушенском, Турухаммоне, Кузькине, Цезаре, да и при Егоре Скуратовиче тут Сысой Силантьевич выдохнул, сделал паузу, прислушался, вспомнил, что ключ изнутри вставлен в замочную скважину, успокоился, глотнув приличную дозу воздуха продолжал: - нам, русским, бояться нечего, не острого кола, не дыбы, не колесования, все в прошлом, но даже все это воскресло бы хо-хо! Русского человека не сломить! Наша культура, наша нравственность, наш патриотизм и духовность! Наша душа открыта всему миру, гостеприимность наша глобальна! Если пью чай-приходи: будем пить чай вместе; если ем брандохлыст – приходи, будем есть вместе; если пью самогон – приходи, будем пить вместе». Конечно, если кто-то хочет, скажем бифштекс или какое-нибудь сациви, а его у меня нет, то извините! Вот какой мы, открытый народ!» Сысой Силантьевич посмотрел на голых своих соратников по трапезе, в слегка наброшенных простынях на срамные их местах, и как Цезарь произнес: - «даже колоши аляскинские к нам устремились духовно! Мы готовы предоставить духовную пустынь для них на земле Франца-Иосифа! Мы дети природы! Голыми пришли в этот мир – голыми и уйдем! Эти «немцы-американцы», даже в банях в плавках моются! Представляешь, Понтий, обратился Сысой к банщику: - «в бане твоей в плавках ходят, они бы еще в охабне мылись! Хуже еще. Они трусы меняют каждый день. Во-о-бще! «Это они у Бонапарта научились» – заметил агроном Савелий и продолжал: - после Ватерлоо сидит с Лавалеттом и своим биографом Ласказом, вдруг, как ударит по столу кулаком, и гневно: где маршал Груши? Блюхер пришел, а эта «шваль» заблудилась! Император остыл, принюхался и говорит: это ты, Лаваллет? Или ты, историк-пачкун? Понюхал подмышки: ба, у него самого! Вызвал мамлюка и приказал: - «каждый день мне чистую пеняву, будешь строго блюсти, мамлюк, получишь орден почетного легиона». Только Савелий Сидорович закончил о Бонапарте, к двери парной подошли два товарища, в строгих серых костюмах, накаченные, спортивные и молодые. Один из них сунул мизинец в замочную скважину, и Малафей и Попялов оказались перед голой душевной компанией. От неожиданности у автомеханика сползла на пол простынь. Немая сцена! Поскольку автомеханик был гол, в своих кудряшках представлял грешника перед Аидом - Тухулкой. Это был перл, желанный пленэр для импрессионистов, типа Моне, Ренуара, Сислея и Тулуз-Лотрека. Понимая всю трагичность положения, но комедийность живописной фигуры Сысоя Силантьевича была столь очевидна, что банный бомонд не сдержался и грохнул. Хохот сотрясал воздушные ванны парилки. Когда восторг прекратился, Сысой заметил резонно: - «чему смеетесь?» «Смеется хорошо тот, кто смеется последним» - заметил Малафей, остановив взгляд на банщике: - ты, Понтий, баню превратил в вертеп, гнездо разврата, устаивал оргии расхитителям народного добра: - Шавкину, Свинопасу, Соловейчику и еже с ними». Ты, Понтий, Иуда Искариот!» – добавил Попялов, и продолжал: - ублажаешь за стакан самогона вот этих, богатырь обвел рукой сидящих в простынях, которые потеряли все чувства стыда и зачатки духовности, пропивают честь советского человека. Этим оборотням, тунеядцам, и прилипалам чуждо понятие «совесть». Всех ждет Вас, товарищ Поток в районном остроге, где освободились кельи обурнской системы пенитенциарина. Поток Иванович –Михайло просил всю душевную компанию привести в тюрьму, на освободившиеся места. Начнем с Понтия Доносова. Составим протокол. «Может не надо?» - умоляюще, просил Искариот: - «Я, Вам пригожусь!» Попялов кивнул Малафею. Аника - воин, Малафей объявил духовным братьям: - штраф придет, за повтор – срок за халатность. На сбор пять минут. Духоборцы растворились раньше. Доносов плакал. «Слушай, Понтий, запоминай!» - несмотря на мокроту банщика внушал Малафей: - «доносы каждый месяц Потоку-Михайло; где, когда, что воруют, ищут, копают на селе. Присмотрись к старому чекисту Шевкуну Ятвяговичу, хотим привлечь, но очень стар, болезнь Меньера мучила его. Заведи с ним о сельчанах разговор, не путается ли в речи». Инструкции по ходу встреч. «Неисполнение, напоминаю» - Малафей поднял указательный палец на Понтия – «грозит тебе какой-нибудь остров Курильской гряды». Серые пиджаки разведчиков исчезли внезапно, как и появились. Активность нимисидинских богатырей обернулась бессонной тревогой Гаврилову Ивану Ивановичу. Полет фантазии на почве алкоголя довел механизатора до нервного истощения, но по порядку. Гаврилов был покладист. Купив в сельском магазине «агдам» направился навестить Челкашова. Встречал гостя сам Челкашов, весь в примочках, больной, нездоровый. Гаврилов вытащил хмель. Челкашов застонал: - Прости, друг, смотреть не могу. Голова, что чугун!» «Голова не задница, выпьем и лежи сколько влезет!» - пошутил Иван. «Умоляю» - протестовал Иван Никифорович. «Ты, меня уважаешь?» - упорствовал Иван Иваныч. «Ты,для меня, Щорс! - взмолился Иван Никифорович. «Это кто?» - насторожился Иван Иванович. «Ну, дает!» - развел руками Челкашов: - помнишь песню: «Щорс идет под знаменем, красный командир…» «Ну?» - спросил Иван Иванович – а с кем он воевал? Как с кем? – стал возмущеться Иван Никифорович – с врагами народа!» «Давай тогда выпьем за Щорса!» - предложил Гаврилов. «Сказал же тебе, не могу! Еле на ногах стою, перебрал у Глафиры, крепкий у бабки самогон!» - стараясь разжалобить Ивана Ивановича, жаловался Иван Никифорович, и добавил: - уволь, дорогой Иван!» «Значит не будешь? – Не буду!» - твердо сказал Челкашев, готовый заплакать. «Так, так! Значит, не уважаешь меня! Для тебя «агдама» не пожалел» - стоял на своем Гаврилов. «Оставь его, всю ночь рвало, нажрался на дармовщину у Глафиры» - заступилась супруга за Челкашова. «Хорошо. Будьте здоровы господа хорошие! Вот так встречают близких гостей, даже родственников!» - резко сказал Гаврилов, захлопнув дверь, при открытых ртах супругов Челкашевых. «Так, т-а-к», - шевеля мозгами, шел Гаврилов рассуждая: - что-то вчера ляпнул по пьянке. Даже со мной пить не стал. А, эта, выдра, жена его – оставь его! Дружить семьями!! Я-то хорош! Сама простота! Выдра его – оставь Ваню! Хороша парочка! «Что-то, болтнул вчера, точно!» - мысленно напрягался Гаврилов. «Щорса вдруг вспомнил, почему Щорс, а не Василий Иванович, ба – Щорс – чекист! Как сразу не догадался! Иван же, стукач. Вчера пили – был Ордын-Осокин, сегодня Скуратович, и, он – не могу пить! Что болтнул вчера? Хлестал самогон, как собака, хозяин пришел, сразу «голова болит!» Наверно донос составляют, суки! Вот и дружба семьями, любовь до гроба». Гаврилов рассуждал: - если больной, света не будет!, а если, то …о-о-о» - застонал тракторист. Набросив замусоленный охабень, нацепив на голову такой же малахай, весь в большом волнении, Иван Иванович, поджимая полы зипуна, преодолевая дрожь в ногах, подбирался к дому Ивана Никифоровича. Во всех окнах полыхало пламя света. «Гадюка, змея подколодная, донос пишет Скуратычу на меня, ну и гад! Какие слова говорил у Глафиры: дружба, любовь, сопляка моего хотел поженить на своей обезьянке с кривыми ножками. Я-то простота деревенская, распустил сопли, а он-агент Нимисидина. «То-то, смотрю на полке «Монтескье», императив Канта, материализм и эмпирио..эмпирио…эмпирио». Иван Иванович сплюнул, махнул равнодушно, сплакнул, подходя к дому, вытер нос малахаем и на тревожный немой кивок супруги, меланхолично сказал: - «готовь, мать, сухарей». «Говорила тебе не вяжись ни с кем» - завопила жена, - «всегда в какое-нибудь дерьмо вляпаешься! Разве это впервой? Нажрешься водки, как свинья. Давай молотить черти-что. Пойду сушить сухари, дурак, о семье бы лучше подумал!». «Каков подлец» - положив локти на стол, сжимая виски руками – думал Иван Иванович, смотря в темную ночь, бессмысленными глазами. «Украл бы, как Борис Львович, что-то ляпнул о партии, я даже Цицерона на хрен не посылал, как другие. Так, на тебе! Н-е-т! что-то ляпнул этому «эс-эс»». Хрен тебе фриц! Слез не увидишь от Ивана. Просто им не дамся! Знаю, забирают по ночам. У них так принято. Тепленьких, с постели! Днем буду спать, бодрствовать ночью. Гаврилов еще постоит за себя! Стоп! Станут бить по пяткам! Не выдержу! Что же, все-таки наболтал по-пьяни, этой паскуде? Гад ползучий, еще ехидничает: Щорс, дружить семьями, Иуда Искариот! Иван Иванович вдруг затих, склонил голову на стол и захрапел от всяческих тревог. В это время Иван Никифорович думал о Гаврилове: - «Смотри-ка, не поверил, что я больной. Почему? Что насторожило Ивана Ивановича. Что-то наплел вчера по-пьяни у Глафиры. Эти слова – ты, меня уважаешь! На, что намекает? – насторожился Челкашов: - точно, на шесть мешков комбикорма со склада. Как узнал? Что спрашиваю: - нажрался до упора? «А, вдруг он «мент», точно «мент»! Вчера болтнул, сегодня уточнить хотел! Точно «мент», для вида ходит в охабене и малахае, как бы пролетарий! Живет на селе не давно. По району идет операция «Чистый фарватер», говорят даже гестапо подключили. Ой, дурак! А, я-Щорс, дружить семьями Агент! Точно, агент Нимисидина! Белибердец! Что Шавкин-голова! Где сейчас Шавкин? В одиночке, в меноттах, у Оси Куропятника, и Львович наш там же! Шишкари, а меня размажут по стенке! Раскаленным шилом да в зад! Не выдержу!» – застонал Челкашов. – «Как спаивал подлец, а эти слова: - Ты меня уважешь? Да, он и пьянку специально организовал у Глафиры? Точно! Стоп! Нет, у Глафиры инициатива моя. Глафира сама попросила. «Отвезти комбикорм обратно? Засмеют. Надо подождать: - что будет дальше. Над селом было лето. Как, при Цезаре курчавилась природа. Было тепло. Пели птицы. Прилегли стада. Золотые лучи солнца согревали большую, великую и замечательную старну. И как-то все потускнело! Нет, по данным метеорологической лаборатории профессора Михельсона Владимира Александровича, с климатом было все в порядке. Просто, народ почувствовал себя некомфортно. «Вот» - говорят свирепые односельчане, был Цезарь, и все было прекрасно! «Ягодки, цветочки», - подтверждает телятница Бобрикова Авдотья Лукинична, продолжая: – «пришел этот бусурман Нимисидин, стало все плохо, он ущемляет наши права». «Какие права ущемляет, Авдотья Лукинична? Работать, как полагается, восемь часов и не воровать у телят комбикорм?» – разъяснял Цицеронов. «Ты, Цицеронов, прохвост, такой же как, Борис Львович. По тебе давно плачет Ося Куропятник. «Оставь мои мозги в покое! Лучше проведай нашего председателя!» «Авдотья говорит правду! – заступилась за подругу Гликерия Донатовна Невмержицкая – подумаешь, украли чуток, телята не в обиде, соломки пожуют для профилактики. Нимисидин-эскулап завернул, как Турухаммон – не унималась Невмержицкая. «Неправда, это» - мусолил Цицеронов – Егор Скуратович, настоящий коммунист, и выполняет наказ Нестора Летописца, чтобы на Руси был порядок!» «Не таким образом, чтобы народ обижать!» - не унималась Авдотья Лукинична: - «вот Шавкин, Свинопас, наш Соловейчик – это правильно!» Хребет страны – доярки, пастухи, механизаторы, овощеводы! Нехорошо все это! «Государство нам не доплачивает!» - горячилась Гликерия Невмержицкая – приходиться заниматься мелким воровством». «Все, там на верху, и ты, в том числе, Цицеронов, хамы! – только о своем кармане думаете. О нас, секретарь, ты подумал? Только баб лапать, да водку жрать с Борис Львовичем в колхозной столовой, думаешь не знаем? Все знаем!» Гликерию Донатовну понесло: - «Хорошо, что, наконец, пришел приличный человек. Всех вас за «химо» возьмет, ворюги! Это вам не Цезарь, всю страну распустил. Егор Скуратович – Аменхотеп, дай Бог ему здоровья! Мнения разошлись. Жившие ближе к району, организовали «Северное тайное общество», жившие ближе к погосту, создали «Южный тайный союз». Северяне стояли за Нимисидина, заявляя: - «Этот Егор - наш человек, хотя и выдвиженец Турухаммона. Чист, как зеркало. Его первая жена, Клеопатра, мешала ему работать на холодном севере у зырян и самоедов. Клеопатрп гудела ему в уши: - «здесь плохой народ и ходят в панявах и малицах». «Нет», - говорил Егор – «розочка Клепа, здесь холодные воды Пейпуса и Пявьозера, тонизируют мышцы, поддерживают спортивную форму, а тебе – фигуру» Посмотри, милая Клепочка, какие здесь плавни, планктон, плакун-трава, морошка – это Карелия! Хочу, дорогая Клеопа, чтобы она тебе долго снилась». «Мой дорогой – хомельонила эта мезантропка, эта мизандрия, говоря: - здесь, Егор, морок, мга, помох и мгла, мне надоел твой пекшуй, очень холодно» Он ей: - «сиди дома, Клеопочка, читай Монтескье и прочее». Шкура скрылась и объявилась у фюрера. Это была – Ева Браун! «Егор Скуратович, тогда сильно переживал» - подтвердил механизатор Патрикий Севко. – Нимисидин – твердый марксист, не чета палачу Лаврентию, все тяготы жизни перенес на своих могучих плечах, все вынес и знает: – А-М-Е-Н-Х-О-Т-Е-П - ОН! Южане придерживались другого мнения. «Нимисидин – это Чингисхан» - уверял всех овощевод Журба Жодоба – может даже древлянский князь Мал, убивший Игоря Олеговича. «Факт один» - продолжал Жодоба – он может быть Батыем, Малом, Папаханом девятым, джае Болдуином вторым, но только не из наших, не из полян. «Ушкуйник-он, посадник новгородский» – кричал, пьянчуга Бурнаш Похмелкин – «они, офени, все мутят воду: - свобода, равенство, братство! Жития не стало, плошку муки нельзя стянуть родному поросеночку! А, на всех углах кричат: - все наше! все мое! Даже Шавкина посадили! Не какой он- Аменхотеп! Опричник –он! Малюта Скуратов – он, Григорий Лукьянович!». Дружно сказали: - «точно, Скуратов!». «Пол-пот - он!» вдруг тявкнул банщик Понтий Доносов – «друг кхмеров». Подручный его «опер» Малафей, так прямо мне сказал: - «не будешь сотрудничать с нами, сошлем к Пол-путу в Хабамаи». Старец Бойко-Борисов из бывших, случайно зашедший по дороге на кладбище, подняв усохшую руку: - Егор Скуратович, спаситель социалистического отечества, он Аменхотеп! Все на селе уважали старца Борисова, согласились и затихли. Доярки забросили свои медицинские грелки, телятницы наволочки, контора стала больше вникать в бухучет, водители стали ездить по расписанию с путевым листом, механизаторы, как пчелы, у своих стальных коней, специалисты обходят стороной баню с бассейном и джакути. Пошла нормальная рабочая жизнь! Бесшабашная вольница, всеобщие застолья уступили трезвым будням. Неожиданно разбух Рыкулин Шевкун Ятвягович. Что-то щелкнуло у него в голове, косточка открыла слуховой проход, ушла Меньерова болезнь. Шевкун вспомнил первую любовь, продразверстку, и решил: - Пора! Надел свой малахай, кожаный охабень, протер от моли васильковой галифе, натер дегтярным бальзамом хромачи, поискал луговую собачку и держа ее на поводке, вышел на сельский перекресток. С работы шли уставшие доярки без грелок. «Как живете?» - ехидно спросил Рыкулин. «Да, пошел ты…» - сплюнув, сказали животноводы. «Ха-ха-ха!» - смеялся Шевкун над рабочим классом, добавляя: - «то-то еще покажет Вам руководящая РСДРП (б)!» В эту минуту Шевкуну казалось, что он есть тот орган, или член его, которому поручено за всеми присматривать, лично от Егора Скуратовича! Он готов! Поручат всех отдать Куропятнику - он - отдаст! Поручат составить список на «врагов народа». Составит! На всех! Включая молодого Гаврилова, опрометчиво, когда-то, потерявшего классовое чутье, к школьнику. С работы идут механизаторы, трезвые и злые. «Как трудиться?» - вопрошает Шевкун. «Пшел, гад ползучий» - отвечают. «Ха-ха-ха!» - расходится Ятвягович. – Вот, что делает непобедимая РСДРП (б)!».Жалел Рыкунин Шевкун Ятвягович об одном, что не встретил на перекрестке Бориса Львовича Соловейчика, а потому подощел к Цицеронову. Подошли двое в сером и строгом сказали: «Шевкун Ятвягович, как клиенту психушки, хотим предупредить, подобное еще раз повториться, будешь читать Монтескье и Харри Стэна Салливана за чашкой дешевого чая с ржаными сухарями». Цицеронову предложили больше женщин не лапать, заняться настоящим делом, и не пить за казенный счет. Шевкун Ятвягович бросил луговую собачку, пришел домой, сбросил все «причиндалы», уперся руками о стол и горько заплакал…»
24. Отметим: - Егор Скуратович был ближе всех из Конунгов к осуществлению национальной идеи – равенству! К этому стремился Нестор Летописец, упоминая о беспорядках Руси! Идеи раннего средневековья и зрелого социализма сближались! Один лишь миг, разделял эту встречу. Союз Союза и Киевской Руси! - Только болезнь Нимисидина помешала осуществить эту идею. Аменхотеп нуждался в живой воде. И она нашлась! В родных краях где верховодил Михей Сарыч Репчуков. Как, вы не знаете Репчукова? Не знаете Репчукова? О нем будет говорить весь мир! Но, по порядку. С болезнью Егора Скуратовича, все звонче и звонче на партийном олимпе зазвучал голос сего мужа. В краях Прометея, Репчуков возглавлял регион, где мучился атлант, текла вода необходимая Егору. Михей Сарыч Репчуков напряг все мышцы тела и ума, чтобы Аменхотепу стало лучше. Живая вода и живое слово Репчукова, как бальзам на раны. Вот, как-то так! Нимисидин очарован. Стал поправляться. Михей Сарыч повествовал о достижениях края, уборке урожая, ипатьевских методах, о императивах Канта, Монтескье, Руссо, Вальтера, Бонапарта, Робеспьера, и о надоях молока. Цель достигнута была: - Михей Сарыч очаровал Аменхотепа! Перефразируя великого поэта: - «больной Егор его заметил, и в гроб сходя благословил!» Как-то, сидя на завалинке особнячка, прореженной ореховой рощи Михей и Егор воркуют. Перед ними Мамврийский дубок на котором два горных орла дерутся, не поделили между собой две вершины Эльбруса. Молодой старого забивает. Как бы намек! Михей Сарыч не выдержал, и палкой запустил в молодого нахала. Старый орел улетел, а молодой расправив крылья, укусил Репчукова в голову и улетел, осваивать Эльбрус. Аменхотеп зашагал в туалет. Из куста барбариса как джин, выскочил опричник, времен Лаврентия, но крепок и кряжист. Шептун промолвил: - «быть тебе конунгом, дорогой Михей» и скрылся, тихо за кустом. «Ну, что Вы, что Вы!» - сотрясая свежий воздух, возражал Репчуков. И точно. Вскорости Михея Сарыча увидела столица. Репчуков вошел в политбюро. Присмотрелся. Естественная убыль сделала прополку. Революции, коллективизации, индустриализации, оборонизации, восстановленизации, целинизации подорвали его отряд. Кое-кто еще существовал, но Атропос к ним подобралась. Ее Анубис торопил. Не желая покидать партийной синекуры, ворчали старики: - «что же, мы на зимние квартиры?!» «Мы молоды и дух наш молод!» Нам еще далеко до Тухулки! Конечно, были ошибки, старившие нас, но, целлинизация – шедевр партийного искусства. Я молодею от одного воспоминания об этом», - признается член политбюро Дрёмин Патрикий Родионович. Он запел концону в духе мецца-воче: - «едут новоселы по земле целиной, песня молодая далеко звучит..» «Ах! Какой героизм, даже сейчас будоражит» - ожил Патрикий, испуганно глядя на ножницы Атропос. «Хочет избежать свидания с Тухулкой?» - обратилась дочь Зевса и Фемиды к Потоку-медиуму – «хочет убедить Гадеса, Плутона, Тухулку, что намного помолодел от славной целиной эпопеи. Отсрочки ждет он от Аида!! «О чем здесь говорить» - заметил богатырь – «такие, как Патрикий, старичек-сморчек, целинную программу загубили». Вот пассаж о целине студента Бориса Сундукова: - «год тысяча девятьсот пятьдесят восьмой. Мы, студенты агрофака в феврале заканчивали зимнюю сессию, чтобы проходить производственную практику в учхозе, что в Мичуринске (Козлове). Вызываны к декану в кабинет. По приказу из минсельхоза, в течении месяца подготовить бурсаков и направить на освоение целины. И вот в вагоне Москва-Кустанай. Разгрузили нас на станции Койбагор. Меня определили в одиннадцатую бригаду совхоза «Амангельдинский» Карасусского района Кустанайской области. Наш совхоз - пятьдесят тысяч гектар земли. Сосед-совхоз «Кушмурунский», в ста километрах от нас. Сколько бригад в совхозе? – не знаю, но, минимум, одиннадцать, в которой оказался. Климат здесь континентальный резко! Его резкость ощутили сразу, по прибытию. Место уделили в стареньком вагончике на десять человек. Но там нас уже пятнадцать! Днем очень жарко! В вагончике еще и душно! Вечером холодно, в вагончике тоже. Когда заснул почувствовал большую почесуху. Сосед, механизатор Павлик – белорус, как оказалось их здесь большинство, и все прекрасные ребята. Павлик пояснил, что бичом хорошего сна являются кровожадные клопы, которые как вампиры, набрасываются на спящего человека. Несколько укрощает их аппетит порошковый дуст, осыпая им вокруг спящего. Но, согласно учения основоположника зоопсихологии Жана Батиста Ламарка, в союзе с Тревиранусом о приспособлении видов, эти твари научились обходить дустовые ловушки, заползая на потолок, и падая вниз на жертву. Поэтому здесь дуст малоэффективен, но он помогает механизаторам получить удовольствие при добавлении его в малоградусную кумышку, которая поставляется целинникам, по сходной цене, дружелюбными животноводами – кочевниками, несмотря на прокурорский «сухой» закон на весь вегетационный период, вплоть до буранов. Питьевой воды нет совсем. В балках наблюдается влага, но использовать ее категорически запрещено, даже для омовения ног, поскольку она соленая, заражена пестицидами, гербицидами и кишащая потомками Змея Тугарина. Воду полагается пить из котлована, где таял снег. Везде красный плакат – пить талую воду – только кипиченой! Находились смельчаки, запивали такой водой кумышку, и прямо оказывались у Тухулки, без проводника Анубиса. Если посмотреть на стакан такой воды, становиться страшно! Верх стакана – мутная вода, низ – живые клопы, блохи, перитрихи, кивсяки, многоножки, куколки, личинки, скорпионы и водные вши. В рационе целинника в меню «ныне, присно и во веки» - лапша с бараньим жиром. Жир моментально застывает во рту. Немного увлекся – порция застывает вместе с ложкой! Мой комбайн «РСМ» за номером семьдесят четыре. Мой ведущий, трактор «МТЗ», руководимый Ибрагимом Дахтильговым, верным сыном репрессивного народа. Ремонт «РСМ» завершен. Уборка началась. Пшеница прекрасна! Первый проход по загону. Стонет и бьется от жары мотор. Ломаем голову. Подъезжает открытый газик. Узнаю бригадира Симона Лакринчика. С ним военный с револьвером на поясе. Представляется: - инструктор обкома Коба Пацация: - «Бастуем?!» Бригадир объясняет: - «Это студент!». Коба меняет лицо, жмет мне руку, спросив: - «не обижает?» – бросая злой взгляд на ведущего. Что-то долго не клеилось с молотилкой. Однажды, после жаркого дня, под вечер, надев телогрейки, и встав за штурвал «МТЗ» - Ибрагим, я – за «РСМ», начался рекорд! Луна освещала пшеничное поле, мотор «РСМ» работает как швейцарские часы, мотовило ритмично укладывает на полотно стопудовый урожай – тринадцать тонн зерна! Уставшие, под утро ушли в холодный вагончик, заснули, не чувствуя клопов. Утро началось с торжеств. Откуда-то появился автобус с молодыми людьми. Они улыбались. Улыбался и весь вагон. Поздравлял бригадир Симон Лакринчик. Поздравляю – сказал инструктор обкома Коба Пацация и вручил нам с Ибрагимом по бутылке «Боржоми». Молодой чингизхан сказал: - полагается комбайнеру областная грамота, но поскольку не комсомолец!, - вручил мне похвальный лист, а Дахтильгову выразил устную благодарность. И автобус исчез в степи. Подходил октябрь. Ночью стало совсем холодно. Однажды выпал великолепный день. Завершена уборка. На площадку «РСМ» поднялся Ибрагим. Светило теплое, ласковое, осеннее солнце. Внизу, перед нами лежала бесконечная степь, на горизонте, в сиреневой дымке, соединяясь с голубым небом. Золотилась стерня, припорошенная срезанными стеблями пшеницы. Степь переходила от светлых золотых тонов к малахитовой дымке, все более теряя свои резкие очертания. Одинокая юрта кочевника, достойная кисти Евгения Адольфовича Кибрика, дополняла картину казахской степи. Сто восемьдесят дней не снимали одежду, наши руки и ноги достигли керамзито-кератозного состояния. Скинув с себя рубашки и майки предоставили тела степному солнцу. Как детей, оно согревало нас. Говорят- мужчина, немного симпатичней обезьяны – красавец. Стояли двое в степи, на комбайне под солнцем отечества – красивые и молодые! Гордились тем, что наш труд вливался в труд нашего государства. Терриконы красно-золотой пшеницы, твердых сортов украшали бесконечный простор целины. Да, мы знали цену хлеба! Дети войны, впервые, в достатке почувствовали его только к пятидесятому году. Хлеб был ржаной с примесью. А этот – пшеничный, высоких сортов! Осмотрели одежду. В колониях вшей, была вся наша одежда. Скинув с себя всю нашу робу в этиловый бензин родного «РСМ»». Мы освободились с пережитками прошлого вместе с их приплодом. Свежие, загорелые лица, с бородами черномора, улыбались казахскому солнцу. Потом был буран в степи, описанный великим поэтом. Поезд вез нас на Запад. Встречала нас «Альма матер». Каждый день ходил в баню, пересыпаясь пиретрумом, когда на двенадцатый день, окончательно освободился от паразитов, и вошел в студенческую аудиторию под аплодисменты сокурсников. P.S. Наша пшеница пропала. Партия приказала поднять целину – комсомол ответил: - «Есть!» Партия приказала посеять пшеницу – комсомол ответил: «Есть!». Партия приказала убрать урожай – есть! Сказал комсомол. Ведущая и руководящая забыла простроить хранилища для зерна, и все погибло! «Не знаю, не знаю» - возразил Патрикий, несколько озадаченный – «а в газетах писали: буд-то бы все очень хорошо!» «В газетах писали, что враги народа Якир, Блюхер, Тухачевский, Егоров, Постышев» - возразил Поток Иванович. Продажный Шедворка Северин пудрит мозги, а вы рады слушать. Он вам и Светлояр по картине Левитана экскурсию проводил, все под контролем! Хочешь, Патрикий, из этого озера принесу фекального осетра или Рыкуню-Клика». «Что ты, что ты, только не Клика, я сам видел, как он Цезаря душил в болоте. Не надо! Согласен к Тухулке, даже без проводника Анубиса. Только не надо Рыкуню», - и он благодарно посмотрел на Атропос.
25. Атропос удивилась. Подняв брови и обротясь к Потоку удивлено произнесла: - «что-то новое вижу в поведении этих властных стариков. Как дети, наслаждаются властью как игрушкой. Даже смерть хотят перехитрить. Приходим к ним с Анубисом-шакалом и говорим: - Пора, закончен жизни бал, покуролесил! В ответ грозит: - «вот покажу Вам! Плевал я на Тартар! Вместо Гадеса-Тухулки бежит к профессору фон Фогелю или Аврааму Милот-Блюменталю. Вставит мотор от сенокосилки и смеется над силами Аида. Сидит себе на престоле, лицемеря: ох, тяжела ты, шапка Мономаха! Тяжела, так брось! Как бы не так! Ради любимой власти, забывают все на свете, напрочь забывая сверхпрестарелый возвраст. Атропос продолжала: - Грозный, Турухаммон прямо заявили, что будут оставаться на престоле, вплоть до трех инсультов. Грозный создал ЦОПЦБ (о) центральное охранное предприятие царя-батюшки (опричники). С помощью Лукьяныча, царь загрыз изменников – бояр. К Турухамонну даже мертвому, боялись подходить. Вот что делает животворящий ОГПУ НКВД, тройной Лаврентий! Властолюбивый Вавила Кузькин стал напускать туман. Родную партию винил в консерватизме. Взял и разделил на ВКПП (б) и ВКСП (м). Первая – всесоюзная коммунистическая промышленная партия (большевиков), вторая – всесоюзная коммунистическая сельская партия (меньшевиков). Первая книга говорит: - не может устоять то царство, где служат двум господам. Волюнтарист был снят. Цезарь оказался самым хитрым: - он, шапку Мономаха навесил на коллективное политбюро. Всем стало легче. Сидит такая синекура, страдая Виттовой болезнью, и что с него возмешь? Кто замазал целину? Да, дед Пихто! Кто не построил коммунизм? Да, дед Пихто! Кто в помойку превратил наш Светлояр? Да, дед Пихто! Ищите! Мы будем сидеть и после смерти! И, вдруг, Рыкуня! Кто он такой? Почему так боятся старики? Поток Атропос отвечал: - Да, Рыкуня-Клик, для них страшнее, чем вавилонский бык Хумбаба! Это старички-властовички сами вырастили монстра Светлояра. Рыкуня-Клик был пастушком, водяным, гулявшим по чистой глади Светлояра. Старички мутили воду коллективизацией, индустриализацией, химизацией, мелиорацией, а получилась мутация. Ноги у Рыкуни рассосались, и голова, что дом! Теперь дрожат от одного его упоминания. Готовы к Тухулке, только бы не видеть Клика» - закончил богатырь. Атропос его благодарила, направляясь к старикам. Но, не будем о грустном…. Нестор твердит «земля велика и обильна, порядка лишь нет». Профессор Владимир Александрович Михельсон утверждал, что на порядок в нашей стране влияет климат и ветры. Буйные и теплые ветры подчинены двум – Богам: Эолу ромеев и Стрибогу славян. Грек гонит эфир из Туниса, Стрибог разбавляет его холодом. В России царь всем ветрам – Борей! Тундра ему не преграда! До самых костей пробирает, а если вы дома, в тепле, то за окном бушует он и злиться вьюгой, смеется громко и рыдает. Только, когда эвр-афганец страну душит суховеем, Борей освежает народ. Южный эфир не подарок! Заручившись поддержкой Перуна: - грозу, зной и водный поток посылает Буй-Нот на равнину. Пробки зимой, потоп летом устраивает нам и Зефир. Что говорить о Востоке. Однажды Сет устроил нам «иго», не то Батухана, не то Болдуина? Что ждать нам с востока? Хонсю, Кюсю, Сикоку династии Цынь: Четыре ветра – четыре на стыках! Никто, нам не люб! Полгода плохая погода, полгода совсем никуда! Приходит, уставший с работы, скажем слесарь-интеллигент, Остап Спиридонович Хованец – Хорив, лет тридцати пяти, холост изначально или разведен. Живущих под эгидой Велеса и Весты не берем. Концерт им дают «спиногрызы». Днем у предков, так их называют детки, милые, сопливые «спиногрызы», забота одна – заработать! Вечером – прокормить! – И так, перпетуум-мобиле! Поклонники Бахуса тоже не в счет: режим у них такой: - утром похмелье, днем сбор тары, вечером ритуал, утром похмелье и так далее. Перпетуум-мобиле! Аполлоны-Мнемозины – эти воздушные психеи и паны. Днем спектакль в голове, вечером на сцене, бессонная ночь и духовность. Кто-то сказал из античных: - Ах, эта духовность! Хованец-Хорив не был обременен. Поев брандохлыст, посмотрел в окно: а там, ревет буря, дождь шумит, во мраке молнии блистают и беспрерывно гром гремит, и в дебрях ветры завывают. «Хорошо! – говорит Остап – у меня есть телевизор «Радуга», семьдесят пять килограммов веса, от которого приятели Хорива, чуть не заработали геморрой, когда его тащили. «Что он будет простаивать?» - правильно подумал Остап, и посмотрел программу. «Ба, - да «Свадьба в Малиновке!» - «Посмотрим Гапусю, Чечеля Яшу-артилериста!» - просиял Остап. Подошел к телевизору. Первая программа – щелк! Что такое? Там пилят палками что-то грустное. Мужики, лет сорока. Лысые и полулысые, с кудряшками по бокам, мандалинят что-то грустное. Диктор: - «Слушайте реквием Амадея Моцарта». Снова полилась очень печальная, прекрасная, меланхоличная музыка. Еще бы, он для себя написал экспромтом, когда его в гости пригласил Сальери, от которого живым никто не уходил. Хорив слушает прекрасную музыку, но грустную. Думает: - что там на второй – щелк! О, ужас! Рыкуня Клик! Хумбаба! Цербер! Тартар, так сказать! На экране беззубые старушки в светлых париках и красных хитонах, мавки, так сказать. Глаза маленькие, злые, на головах черный плюмаж. За ними четыре богатыря: - Леванидович, Поток, Попялов и Малафей, все орут: - вы, жертвую пали в борьбе роковой… «А-а-а» - догадывается Хованец, - сегодня Атропос какому-то партийному дервишу-пролууру жизненную нить обрезала… Шалишь! – решает Остап и подходит к радиоприемнику. Щелк! Идет разборка лучших сочинений, присланных на конкурс, учащимися средних школ. Зачитывается сочинение Эсхила Дрипенкина: - «Герасим, весь в слезах, топит в реке маленьких собачек, они визжат, требуют воздуха, но, Герасим опускает на них весло, поскольку выполняет приказ гнусной помещицы. Герасим плачет и топит маленьких собачек. С берега на эту подлость, вся в слезах, смотрит му-му; она любит своих собачек, она любит и Герасима, который в слезах, и проклянает Салтычиху. Му-му знает, что помещица Салтычиха сама бы утопила этих собачек, но за одно, она утопила бы и собачек, и му-му, и Герасима. По этой причине Герасим, весь в слезах, выбрал меньшее зло. Совершив подлость, Герасим, весь в слезах, сошел на берег и подошел к му-му, весь в слезах. Мокрые глаза му-му и мокрые глаза Герасима встретились. Они решили покончить с Салтычихой». Остап Хованец – Хорив, как говорят, «упился» спиртного. Грозя Рыкуней, Атропос заслужила похвальный лист от Аида Тухулки, могла получить и грамоту, но не была комсомолкой. Панихида за панихидой, сорвавших с амвона партийных курушей. Увеличились проценты алкоголизма всей страны. Когда закончилась эта «хрень», то появился Михей Репчуков! Все были рады! Реквием в холодной стране всех достал! Сказали бы – вот Вам студент биофака – Даешь биофак! Сказали бы – вот вам студент физматфака – Даешь матфиз!
«Хоть вшивая команда,
Один лишь разговор.
Попробуем однако и
Съедем за кордон!»

Ю. Н. Лавренов

Глава 3. Оппортунист
Правление марксиста, анархо-синдикалиста, социалиста, демократа, оппортуниста Михея Репчукова.
26. Пришел в партийный офис Репчуков, пред ним «пуп Земли» - священный и сакральный камень Алатырь, наделенный целебными свойствами медицинского андеграунда. На камне трещины. Рядом нет француженки Ленорман Марии и фламандской гадалки Эрны Друсбеки. Нет Ванды, а цезаревским Репчуков не доверял. Решил Михей Сарыч, как Мурин-волхв, проблему разрешить по трещинам, отбросив единственно правильное учение апологетов. Просмотрев до конца первую трещину, которая вела к Турухаммону отказался. Вторая привела к правлению Вавилы Кузькина, волюнтариста – отказался. Третья трещина вела к застою Цезаря Ульяновича – тоже отказался. «Пойдем другим путем» - твердо решил Михей. Вызвал к себе Даниила-пророка. Пустынник был странен. Вместо хитона – костюм. Вместо посоха – имперские обереги. Говорил о мире, готовясь к войне. При сладком имени жил горько. Растекался мыслью по древу, но больше писал. Писал на кириллице, Михей говорил на глаголице. Новое мышление Репчукова взялись выполнять три демона: Старый Лис, Лука-Сума переметная и Змей Тугарин. Змей Тугарин мог превращаться в миг: - в коммуниста-империалиста. Где бы Змей, не выступал, как зов предков, звучало заклинание Катона страшего: - кроме того, я считаю, что Карфаген должен быть разрушен!» Намекая на родину, что его породила, на радость «немцам-американцам». Репчуков же говорит: - Тугарин, главная опора, становый хребет в новом мышлении, подготовь ново-огаревскую ремонтную мастерскую для починки государственного баркаса. Не спешите, обдумайте хорошо». Старый Лис был хитрее Тугарина на сто очков, поскольку знал: - «где и что». Тогда стало модно мечтать, а лучше иметь конвертируемые тугрики, и Старый Лис стал пристальнее взирать на остров Хабамаи. При этом Лис вещал: - «Царь подарил Аляску, и колоши и пензаны вдохнули миг свободы. Отдадим Курилы и все коряки и нанайцы будут вкушать мермузу. «Народ нас не поймет!» - вдруг, застеснялся Сарыч и стал опять мыслью растекаться. А вот дружок его Лука-Сума переметная. Тут появился медиум - Поток Иванович «Михайло» и сказал: - «на сего мужа есть мемория одна», - и зачитал: - «Я, Глеб Борисович Рябушкин, преподаватель аграрного колледжа повышения квалификации механиков, электриков, бухгалтеров и фермеров внушал сим людям предметы: - энтомологию, агрохимию, растениеводство – животноводство, земледелие и пчеловодство, и экологию. Наша «альма матер» занимала культовый объект, который решили передать отцу Терентию, что из-за границы. Звонок Луки-Сумы готовьтесь! Стоят на вытяжку: - директор колледжа, достойный человек; директорша реставрационных мастерских, заслуженный деятель искусств; директор краеведческого клио, студенты, методисты, архивисты. День в день, час в час, минута в минуту: - на сцене «альма матер» - Лука-Сума переметная. Вылезая из «Чайки», сей государственный муж видит директоров, студентов и прочее. Подойди «Лука переметный» и поблагодари директора колледжа за сохранение в образцовом порядке объекта: - также поблагодари директоров реставрационных мастерских и музея. Но, беда их, по мнению Луки, в пустом финансовом кошельке. Соколиный взор Луки-Сума устремлен на отца Терентия, который, весь в хоругвях старых ополченцев, появился, как из исторических былин. Лука-Сумы впивается в бородатое лицо Терентия. Отец Терентий впивается в лицо Луки. И снова поцелуи! Где-то, что-то было! НО – это не все! «Лука переметный» просит корреспондентов Кюсю(!), приехавших с ним, с дерна, через мусорные студенческие ящики, на фото запечатлеть золотые купола сей цитадели, чтобы каждый посмотрел в гламуре: - сие злодейство коммунистов. Снова поцелуи и объятия. Крепче это делает Лука, потому что моложе, поглаживая золотые одежды иерарха с панагией, как бы убеждаясь: - а тут ли еще тугрики.. Снова поцелуи! У них сегодня праздник. Директоры, студенты, преподаватели, методисты, архивисты, всяческие специалисты, и прочие, чужие на этом празднике жизни. Вдруг из основной башни цитадели выскочила Совесть-Справедливость в виде мутационного Рыкуни-Клика, пробежала несколько шагов и превратилась в вавилонского Хумбабу, затем собаку Баскервилей, затем кокер-спаниеля, луговую собачку, рыжего кота, хорька, мышонка и … исчезла! Исчезла духовная скрепа, как справедливость! Поток-богатырь отложил меморию Глеба Борисовича, сказав: - «вот такие они – демократы-социалисты!» Михей Сарыч охвачен новым мышлением. «Много пьют!» - пробасил Змей Тугарин – «надо под корень лозу, секиру уже приготовил!». Началась компания словословия. Репчуков говорит. Лоза поет. Речь Михей Сарыча состоит из песен и слов. Лоза ему вторит. На полках меньше продовольственных продуктов. Выручают белорусские колбасы с повышенной радиацией. Диктатурскую власть народ предлагает ему в виде скрепы и улучшения своего экономического положения, но, он «на коленях, спустив с плеч тогу и обнажив грудь», умолял его избавить от этого». Репчуков запретил называть себя коммунистом, поскольку все, вдруг, стали социал-демократами или анархо-синдикалистами. По отношению к неимущей части граждан, к массе плебеев, Михей Сарыч проводил политику, направленную на удовлетворение их жажды «хлеба и зрелищ». Вывел войска из Афганистана и организовал плебесцит. Простой народ хотел пить, просил отменить кампанию. Репчуков же сказал: - «При Ордын-Оскине и Кузькине было построено много водопроводов, к тому же, мы мировая водная держава. Не забывайте!». И он продолжал говорить. «Ишь, ты», - говорил Гаврилов Челкашову. Снова подруживших, и угощая друг друга мамуровкой – «как наш Цицеронов». «Пожалуй поболее» - возражал Челкашов Гаврилову. «Иван Никифорович» - добивался у друга Гаврилов - «а, вот о чем говорит Репчуков, понимаешь?». «Как, ты тоже?!» - восклицает Челкашов – «я свосем не понимаю!». «Беда в чем» – решает Гаврилов – «народ говорит на кириллице, а он на глаголице» «На латинице, он говорит – этот «немец-американец» - твердо заявляет Челкашов, добавляя: – «одного не пойму, как такому рулить разрешили». Друзья обнялись и выпили, затем выпили и закусили.
27. В офисе Репчукова совет. Змей Тугарин вешает: - Михей, речи товои плебсу обрыдли. Сворачивай шарманку. Вот три тезиса: гласность, плюрализм и перестройка. Телевизоры, приемники, транзисторы, заграница: - гласность, плюрализм, перестройка. Русь - это супер! Иван Иваныч, опуская очередную порцию самогона в пищевод: - это нам по нутру его гласность: - «девчата голосистые пропели все страдания..» Какая гласность была при Цезаре – вздохнул Челкашов – эти дни металлурга, строителя, рыбака, химика, артиллериста, танкиста, десантника, учителя, пропагандиста, ракетчика и моряка. «Да, такое жаль не повториться – чуть не заплакал Челкашов. Иван Иванович обнял друга и запел: - «не повториться встреча, но, как мне хочется сказать, вам дорогой, я вас любил….» «Гласность понятна – сказал Иван Никифорович, закусывая корнишоном. – Что такое плюрализм? «Деревня ты, Челкашов – усмехнулся Гаврилов – помнишь, как доярка Домна Ивановна просила Соловейчика помочь ей стройматериалом на сарайчик. Что он ответил? «Что-то, не помню!». «Я хорошо помню, что сказал ей Борис Львович. Он сказал: - «плевал я на тебя Домна и на твою просьбу. У меня, говорит, голова раскалывается от дум: - что и сколько привезти на дачи Шавкина мяса, и перечислить деньги голодающим детям Тринидада и Табаго. «А, перестройка?!» - задался Иван Иванович. «Перестройка,дело серьезное. Смотря, что перестраивать – задумчиво отвечал Иван Челкашов. «Скажем, крышу!» - допытывался Гаврилов. «Крышу, это не страшно» - убеждено промолвил Иван Никифорович: – «что зрелый социализм Цезаря, что строящийся коммунизм Кузькина, один хрен. Если стены начнут разбирать – это НЭП, а если до фундамента дойдут, пиши пропало. Это уже Керенский-Шушенский: «до основания, а затем…». «Вообще затевать перестройку, старые люди говорили – это последняя хрень. Про такого человека говорили «без царя в голове», «у него крыша поехала», или «у него не все дома». «Знаешь, знаешь! – горячился Челкашов – иностранный агент этот Репчуков, оппортунист!» «Оппортунист!» - воскликнул Иван Иванович, недоумевая: - «что это слово означает?» «Это те люди – разъяснял Иван Никифорович – кто много читает Монтескье, Вольтера, принципы Канта, «материализм и эмпирио… эмпирио...». Челкашов плюнул и закурил. «Иван Никифорович» – не унимался Гаврилов: – «как же допустили Репчукова к власти, если он оппортунист». «Целая история с этим» – со значением важности, произнес Иван Никифорович» – «привезли его на Лубянку, взяли шмотки на анализ… Оп-па! На них пальчики Нимисидина-Аменхотепа! «Выходит и Репчуков – Аменхотеп! И сразу: - извините, извините, Михей Сарыч! Тот давай дуться – знаете кто я – я - Второй интернационал, Карл Каутский. С Лубянки запросили в СЕПГ. Отвечают: - был у нас такой, его ваш вождь… обозвал. Челкашов что-то прошептал на ухо Гаврилову. «Не может быть, Шушенский культурный человек, к тому же этот Карл все же мужчина» - удивился Иван Иванович. «Карла этого он обозвал в политическом смысле, при том на немецком языке» - уточнил Иван Иванович, продолжая: - как услышали «немцы-американцы», что Репчуков – это Каутский, давай его обхаживать со всех сторон. То, да сё. Тугриков у нас завались, но кредиты дадим под чемоданчик с красной кнопкой от ракет. Деньги нужны по-горло, Цезарь все размотал. Репчукову заложить бы СЕПГ вместе с председателем, не подсказали. Обиделся. Уехал, совещаться со своими демонами.
28. Тем временем, из одиночных камер обурнской системы пенитенциарина были выпущены, из-за недостаточности улик: - Шавкин Агафон Адамович, первый секретарь; Свинопас Суховей Мартынович – начальник «райсельхоза», Колобородов Меркурий Моисеевич – финансист, Соловейчик Борис Львович, председатель колхоза имени Розы Люксембург, Водопьянов с Утробиным, - ПМК «Водная стихия», Чувилин, председатель колхоза имени Клары Цеткин и многие, многие другие. Шавкин запросил политической реабилитации. Цицеронов с Соловейчиком стали снова пить за казенный счет, как говорят, «все вернулось на круги своя». Доярки открыто стали таскать молоко бидонами, телятницы комбикорм мешками, механизаторы пьянствовать и воровать. Шевкун Ятвягович умер. Когда Савраска вез домовину с опричником на сельский погост в сопровождении двух колхозников с лопатами, по наряду, за печальной процессией шла луговая собачка, держа в зубах, изрешеченный молью васильковый картуз Шевкуна. Продолжали расслабляться и наши парильщики. «Почему нет порядка со времен Руси Нестора? – позируя в простыне, вдохновенно вопрошал автомеханик Сысой Силантьевич, держа в правой руке стакан самогона, а в левой болгарский пикуль – во всем виноват злобный климат. Профессор Михельсон так и сказал: - «полгода плохая погода, полгода совсем никуда!» «Не только он так сказал» – заметил агроном Савелий Сидорович, – «нам вредит» – говорил Миткевич Виконт Витальевич: - «атмосферный фронт, особенно, полярный и арктический». «Кто таков? Почему, не знаю?! – удивился Сысой Силантьевич. «Миткевич – это голова!» - задумчиво повторил Савелий, - «жаль, получив три инфаркта, покинул кафедру Мнемосины». «На первый инсульт сам напросился – продолжал агроном, - спесь одолела. Раз Турухаммон заметил: - Хорошо бы Первомай без дождя провести! Холопы: - Миткевич все знает.» К Виконту обратились; - он без страховки: - «Будет ясно!» Красная площадь. Первомай. Ягодки, цветочки! Турухаммон ручкой народу помахивает. Тут арктический фронт. Дождичек! Лаврентий Турухаммону ехидно: – «Миткевич сказал – будет ясно! «Шарлатан!» – сказал Турухаммон. Витальевича грохнул первый инсульт. Второй получил от студентки Валюши, зазнобы Виконта. «Женюсь!» - в азарте крикнул Миткевич, схватив её за коленку. Валюша ударила профессора в лоб, а удар получился достаточно сильным. Третий устроила наша тридцатая группа. Идет экзамен Сдает Саша Абрамов. Виконт: - скажи, что такое «фронт акклюзии». Саша без запинки: - это фронт без фронта. Виконт побледнел и сказал: - Вон отсюда! Входит Василь Момотенко. «Что такое «фронт акклюзии» - пытает Миткевич. Василь: - это фронт за линией фронта». «Вон» - краснеет Виконт. И тут вхожу я. Виконт Витальевич, ехидно, весь багровый: - может вы нам все же скажете про «фронт акклюзии?». Как простой советский студент, говорю: - это кодовое название операции Советской Армии по поимке фюрера в Берлине». Наступила гнетущая тишина. Прозвенела муха и села на зачетку. У Миткевича в глазах потемнело.. Краски на лице, как проблесковый маячок. Он застонал. Охватил большую голову руками и начал раскачиваться над столом: - «Боже мой! Боже мой! Кого мы учим… обезьяна, горилла, даже вавилонский Хумбаба, и то умней». Так его горемычного и увезли на скорой помощи…» Если бы не инсульт,, стал бы наш Миткевич наровне с Михельсоном!» - закончил рассказ Савелий Сидорович. «Да, суров наш климат, отсюда все беды. Не там Петруха рубил!» - как приговор, заключил инженер Севастьян Семенович, опрыскивая конопляным маслом раскаленные камни туманной парилки. Меня беспокоят последние слова старика Бойко-Борисова: - «берегите Нимисидина-Аменхотепа – вещал сей старец чадам своим: - он есть спаситель социалистического отечества!» «Эти слова, как набат» - признался инженер-гидротехник Один. – его с нами нет! Социалистическое отечество в опасности! Эти змеи: - Тугарин, Старый Лис и Лука-Сума, говорят, весь Дальний Восток продали. Одно вранье! Репчуков: - ах,ах! Обманываться рад! Бойко-Борисов – это Нестор, это наше «все», - начал заводиться Савелий. – он «песня песней», он наш оберег, как кивот Завета. Он так прямо и сказал: - «берегитесь «немцев-американцев». «Вы думаете, кто сбил самолет над Хабами. Мы?! Черто-с-два! Это дело рук американцев, стремящихся натравить на нас династию Цинь! Янки хотят, что бы эти «гоги-магоги» захватили нашу землю до Урала, мол «азия для азиатов». С другой тевтоны, ионниты, тамплиеры, иезуиты, ливоны, меченосцы, миннезингеры и миннестрели поют нам – «европа для европейцев». «Куда же нам?» - забеспокоился колхозный зоотехник Алтын Данилович Кульмагамбетов. «Вот здесь и зарыта наша национальная идея. «Ружье должно выстрелить» – восклицал агроном, отправляя в рот кильку-закуску, - «будем умны, терпеливы». «С востока вооруженные до зубов японцы-американцы Циньхана, а на западе немцы-тевтоны, ионниты, меченосцы, тамплиеры, иезуиты, мальтийцы, ливоны, крестоносцы, миннезингеры, миннестрели, ромеи Болдуина. Встреча войск Болдуина с войсками Циньхана у гор. Мешать им, нам нет резона: - нас на востоке сожгут в топке паровоза, на западе в крематории. У них так принято! Перед лицом катаклизма, впервые все двести народов и народностей проникнуться настоящим единством, без пропаганды, что славянин, что коряк – мы евроазы! Оставив Данилу, с воззванием к потомкам, у хозяйки медной горы – мы уйдем! Уйдем в индо-малайскую область, где много обезьян и других млекопитающих. Наши духовые старцы, отшельники, монахи, святые отцы и кудесники, будут молиться о нас. Когда последний тевтон заколет самурая Цинь, Данила даст знать. Этнос «евроазы» услышали, они там нужны и закрепимся на веки. Данила первый летописец нового этноса – «евроазы». Это – замечатльно – Савелий, - сказал Алтын Кульмагамбетов, жалуясь, что родившись в России, везде требуют от меня паспорт. Выпьем за новый этнос! – предложил ветврач Амвросий Петрович Козочкин. «Выпьем!» - и все дружно запели: - как хорошо на свете жить.. «Мне полагается медаль» - заводил банщик Понтий – «и по бутылке с носа». «За что?» - поинтересовался Алтын Данилович. «За мужество, что проявил я в остроге!» - с достоинством заявил Доносов, - «помните, при Егоре, меня взяли под руки, и к Оси Куропятнику.» Там эсэсовец «морда-мордоворот», весь в регалиях. Как зыркнет на меня. Кулаки: - арбуз-кастеты. Дрожь пробежала по телу, собрался как Сергей Полянин. Фриц открыл пасть: - тридцать три зуба, все золотые, высшей пробы, говорит мне: - что, где, когда и с кем? «Я молчу. Он присмотрелся к моей переносице, как шваркнет кулаком-арбузом промеж глаз. Доннер-веттер! Искры, «электролит в голове», «зашумели, заиграли провода… Сорвали с меня штаны. Распяли на скамье. Один из них раскаленным шилом в правую ягодицу как ширнет! Несколько омочился, но молчу. Оберштурмбанфюрер говорит: - «молодец Понтий Доносов, настоящий русский патриот, люблю, говорит молчунов, неважно, свой или нет! Давай выпьем! Наливает мне и себе коньяку: - за что пьем Понтий? Люблю ваши песни «катюшка», «марусишька»! Собрался с духом, призвал Полигимнию, в правой стакан, левая на сердце: - «выпьем за тех, кто командовал ротами, кто замерзал на снегу, кто в Ленинград пробирался болотами, кости ломая врагу». Фриц выпучил белесые глаза, как ударит кулаком-кастетом в переносицу: - кровь, брызги, вонь. Потерял сознание. Кувырк. Поднимают. Мордоворот смотрит на мое разбитое лицо и орет в истерике: - говори, сука, скольким нашим костей наломал., а сам большую швейную иглу на огне держит. Взял ее и всадил по самое ушко в мое предплечье. Запах горелого мяса, снова вонь, от зубов только мочки остались. Оберштурмбанфюрер СС говорит: - второй раз наблюдаю Понтий Аршакович такое мужество, первое до революции было: - тоже молчал! «Иди, говорит Понтий Аршакович Доносов домой и всем, на селе, скажи, что «немцы-американцы» тоже мужество уважают» - закончил банщик Доносов. «Что ты плетешь?» - возмутился агроном Савелий Сидорович.Как ты вел себя в остроге, мне рассказал Ося Куропятник, выписывая счет на капусту Амагер для заключенных. Сам явился с доносом Потоку «Михайле» о сельчанах с подробностями как в «Войне и мире». На меня, ветврача Амвросия и зоотехника Алтына, особо. Мол, эти три подонка, захватили все материальные блага в колхозе. Борис Львович не знает, что с ними делать. Голова у него трещит от этой троицы. Каждый день пьют, гуляют с бабами. В руках у них все растениеводство и животноводство, в районном ресторанчике у них, даже, свой кабинет, рядом с Шавкинским. Каждую неделю забивают сочных бычков на шашлык с луком, остатки сдают в «Одуванчик», и делят маржу на троих. «Ну, и гад же ты, Понтий» - возмутился Алтын Данилович. «А, я, этому скоту, отдавал мошонки от кастрации, жалел!» - не выдержал и ветврач Амвросий Петрович. «Это еще не все!» - продолжал Савелий – эта скотина убеждал Потока в том, что эти мордовороты, работать не хотят, мнут женщин, которых у них по десятку, и от каждой по два, по три ребеночка. Мол, полсела детищек от них. Цицеронов с Борисом Львовичем, мол, голубые младенцы перед этими педофилами. «Ну, ты и тварь, Понтий!» - взорвались специалисты, готовясь бить банщика долго и больно. На селе погас свет. Отключили воду. Село погрузилось в темь! Надвигались темные тучи. Тяжелые воздушные массы наэлектризовались.
29. Пока Репчуков обивал пороги запада «немцев-американцев», беседуя с леди, худой как велосипед, умоляя получить, хотя бы, плохенький кредит, демоны не спали. Старый хитрый Лис отдал по лизингу Беренгов пролив, и готовил уступить море Лаптевых. «Как сбегу» – увещевал Лис «немцев-американцев» - «отдам все Хабамаи и Маточкин Шар. Бумаги мол, заготовил». Змей Тугарин уже не стеснялся, не мучил громадную тыкву словами: «в свете решений партии», или «исходя из мудрых слов нашего Михея Сарыча, а сразу! – «Карфаген должен быть разрушен!» Лука-Сума переметная затаился, как гагара перед бурей». Создалась революционная ситуация: - верхи, потомки Цезаря Ордын-Осокина захотели жить хорошо, даже богато, а пензаны – низы хотели, как верхи, а верхи, как Запад. Когда Репчуков собрал совещание в Ново-огаревской мастерской, то оказалось, что государственный понтон реставрации не подлежит. Хуже того: - скрепа, руководящая и направляющая, настолько прогнила, что рассыпалась в рученьке Пизандра Карповича Наливайко. Ремонтники сказали: не страшно! Есть местные скрепы! Варяги плывут на своих стругах, ушкуйники в ладье, рыбаки на шаландах, казаки на челнах, геноцвали на плашкотах, желающие на плотах. Мистиков-духовников направлявшихся к Тухулке, ждет лодочник Харон. По поручению всех выступил Пизандр: - «понимаешь, друг Михей, для реформации нужна программа, не слова! Для этого нужна братва отважная, не маменькины сынки!» «Прошу, Репчуков, мне чемоданчик с алой кнопочкой!». Отдал и сказал, смахнув слезу: «этнос «советский народ», хотел я реформировать эту систему, оказалось, что она не реформируется, хотел реконструировать, а, она не реконструируется… структурировал… структст..» Плюнул и улетел к Папе-хану! Нестор и тут: - велика и обильна, порядка в ней – нет. Запел и ушкуйник, посадник Гостомысл, паки конюча: - «Перун уж очень гадок! Когда его спихнем, увидите, порядок какой мы заведем! Пизандр Карпович Наливайко взошел на имперский престол.

«Нет повести печальней: - отгадай-ка?
Чем повесть о правлении – Наливайко!»
Автор.
«И много Понтийских Пилатов,
И много лукавых Иуд
Отчизну свою распинают,
Христа своего продают»
А.К. Толстой

Глава 4. Правление Пизандра Карповича Наливайко
29. «Россияне! Обращаюсь к Вам, прямо с крышки танка «Т-34» конструкции Кошкина, что подо мной. То, о чем постоянно твердили демократы - свершилось! Мы прочитали «Персидские письма» Шарля Луи Монтескье, и поняли, что это не простые письма. Они – альфа и омега нашей демократической программы: - мы разделяем власть на три равных части – президентскую, парламентскую и судейскую. Четвертой власти – журналистской прессе – все и ничего! Пятой же власти «не бывати». Пизандр Карпович, промочив горло, с воодушевлением продолжал: - демократы, услышали голоса пращуров из глубины раннего средневековья, этих несторов и гостомыслов. Их вопросительным тезам отвечаем восклицательным противотезом: - «Страна велика и обильна, порядка лишь нет». Спрашиваю Вас, россияне, о каком порядке можно говорить, если, страна «велика и обильна» Разгадка феноменально проста, как все гениальное. Убрать два определения: - «велика и обильна», и в стране воцариться порядок. Противники Петра Столыпина не правы: - сперва умиротворение, потом реформы, наоборот, реформы, потом умиротворение. «Надо уметь отличать кровь на руках палача от крови на руках врача». Вот мои чудо-реформаторы: - Солонец Поташ Олегович, он меньше меня, но больше чем Фридмен Милтон и Хикс Джон; Рыжулис Люцифер Земгалович, он меньше меня, но больше Адама Смита, Уильяма Шарпа, Самуэльсона Пола, и даже химика – экономиста Менделеева Дмитрия Ивановича; Внучков Гур Эмирович, философ-экономист, он тоже меньше меня, но больше, чем Эрроу Кеннет и Мертон Миллер. Говорю Вам, действуйте! Как говорят ромеи: - «разделяй и властвуй!». С первым определением «велика» разберусь лично. Слушайте все, вплоть до аулов, кишлаков, юрт и чумов: - говорю Вам! – берите суверенитета, сколько хотите!» и слез с крышки танка «Т-34». Президентский офис Наливайко. Сделав рукой «загогулину», Карпович экономической троице изрёк: - господа, реформаторы, приступая к социальным преобразованиям, руководствуясь главной демократической формулой, подсказанной нам одним поэтом-экономистом: - кому бублик, а кому дырка от бублика! Отделите мух от котлет. Мне и моей большой семье – котлеты, заводы, фабрики и прочее; народу бумагу, побольше туалетной, расписки, фантики и прочее. Ох, что-то устал! На две недельки со Скубарисом отлучусь на теннисные корты. Пока! Стоп! Не так сидите! Рыжулис, сядь левее Солонца! А ты, Внучков, посередине! Все, я пошел со Скубарисом…». Триумвират светил от экономки взялся за колхозы, забив общественных коров ради «немцев-американцев», конкурентов молока и мяса. Наши пращуры считали нашу «Зорьку» священным животным, оберегая от злого люциферного сглаза. Коровушке слагали гимны, скульпторы – «мироны» ваяли в мраморе и бронзе зорькин силуэт. Катон Цезарь Марк Порций, ведущий политик и полководец Рима, посвятил панигирик, сему священному животному. А, Индия?! Фабрика живого молока спасала жизнь военным и послевоенным детям. До недавнего времени из девяти центральных областей в столицу шло вечернее и утреннее молоко на площади и магазины. Экономисты имели отличное здоровье от употребления натурального продукта. «Отъелись, а теперь под нож кормилицу народа?!» Тут появился медиум Михайло: – «есть оппонент демонам- злодеям». «Кто таков?» - встревожились Поташ и Люцифер. «Тот, кто молотил пшеницу в Кустанае?!» - уточнил Внучков. «Да, это он, Борис Петрович Сундуков!» - сказал Михайло. Ну, что же, послушаем мы эту мелюзгу!» – пренебрежительно сказали Люциферы. Борис начал: - «милую буренушку можно лишить жизни исключительно заболевшую сибирской язвой, бруцеллезом и частично тимпанией. Подчеркиваю, частично. Это говорю я, - Сундуков друг Мильтимора и Мак-Микена, поддержавших мои исследования на тему: - «Использование орошаемых люцерно-злаковых культурных пастбищ в условия сухой степи». При защите диссертации, вместо реферата приложил стихотворную увертюру с фабулой и репризой, спев: -
«Из столицы в «Волго-Дон»
Меня институт прислал,
Чтобы живой водой
Люцерну – поливал!»
Припев:
Жизнь аспирантская
Одни мучения, не сострадания,
Не просветления!
«Я буренок изучал
Троакаром пробивал
Вместо литров молока
Много мяса получал»
Припев:
Ой, тимпанит – мой барабан!
Болезнь ты старая
Коровы подают, люцерны давлены!
«Пожурил меня шеф,
Шеф с управляющим,
Такие факты нам
Да не желающи!»
Припев:
Ой, дни учения, жизнь одинокая
Каналом падает
В реку широкую!
«Тут взялся я за ум,
Но дело прошлое,
Коров уж нет в живых
Все – запорошено»
Припев:
Ой славный Тихий Дон, каналом связанный,
Ты, Волге – Матушке, да сужен ряженным!
Ой, да гармонь моя, да, с гармончиком,
а слезы капают, да ручеечком!»

«Ой, да-да, гармонь моя, да с гармончиком, а слезы капают, да с ручеёчиком!». Защита прошла успешно. Даже академик, член-корреспондент ВАСХНИЛ Андреев Памфилий Пахомович, приготовивший против меня черный шар, проглотил его от удивления. Он даже простил меня, потрепав за ушко, как Бонапарт польского маршалка, забыв критику мою о его статье, по поводу моей статьи. Правда, ученый секретарь Совета Бонч-Симеонов, задержал отсылку диссертации в ВАК, требуя справку о моем душевном здоровии. Моя мемория, из психо-неврологического диспансера успокоила Бонч-Симеонова и диссертация оказалась в ВАКе, где в скорости, была утверждена. Считаю, что только в очной аспирантуре проводятся настоящие исследования. Про заочную говорят: - принимают «липу», выпускают «дубы». Если диссертация прошла, минуя аспирантуру; сей труд в туалет, автора на «дыбу». К сему: - кандидат с-х наук, Борис Петрович Сундуков». «Он нам не указ» - заорали в лицо Потоку демоны. Зарезав на колбасу буренку, продажные офени уничтожили и село. Безработные доярки пошли на панель магистральных дорог, мужики на отхожие промыслы, торговать барахлом, покидая семью, упиваясь от неурядиц, суррогатом. Старики и старушки, перебиваясь с хлеба на квас, собирали пожитки к Тухулке. Зарастали поля, без окон и дверей, красовались колхозные монстры. За это одно – люциферов-врагов, завязать всех узлом и отправить в Катманду, самолетом. Чтобы там, в Гималаях, втащили их шерпы на вершину Джомолунгму (Эверест), оградив горбылем и оставив, наедине с колбасой-антрацитом. «Дети гор!» - удивлялись бы на них экскурсанты. «Это не все! С подачи Володи Панфило, злыдни Плутоса, устроив залоговый аукцион, ограбили все государство, когда банки кредитовали государство государственными же деньгами, под присмотром Адольфа Туберкулёзова. Народу вешали лапшу на уши. Внучков, не вмешаясь в экран, лепетал: - «Обесценились деньги…» «Врет, как сивый мерин» - признался преподаватель Глеб Борисович Рябушкин. – «мой студент Елизар Пенчуков: - сообщил: - по низкой цене, по партийному списку технику распродают, если есть пять тысяч рублей, завтра будет вам КРАЗ!. Рябушкин: - я в Сбербанк. Там примадонна. На голове вавилонский башмак. На лице пудра – Тутанхамон. Маниловы губы. Стучу о стекло: - кто там? – спрашивает милое лицо, стараясь раскрыть склеивающиеся, наставные ресницы. «Рябушкин – я. Дайте мои десять тысяч». Ответ: - «строжайше нельзя. Сам президент. Управляющий Сбербанком». Буря-Рябушкин: - «это мои деньги! Прошу мне отдать». Ответ: - «строжайше нельзя. Сам Президент. Управляющий..». «Понимаете - эти деньги мои» - не унимается Глеб Борисович. Ответ: - «строжайше нельзя. Сам Пре…». Рябушкин со злостью, бьет о стекло: «Кто там?» – спрашивает пани Зося. «Это я – почтальон Печкин» хлопает дверью и плюется. «Да» – признается Рыжулис – «в то время я не вполне понимал, какую цену нам придется заплатить. Я недооценил то глубокое чувство несправледивости, которое зародилось в людях». «А, каково!» Племя ехидное, продажное, фарисейское?!» Он, Рыжулис, видите ли, не знал, что делал?! Брать гонорар за неписанное литературное произведение под залог госсобственности за рубежом, тоже не понимал? Не понимал, а хапал, брал. «Что Вы хотите написать» - спрашивает его тоже хапуга «немец-американец». «Что-то в духе Гончарова» - говорит Иуда-Люцифер – «эпопею в трех частях: Облом социализма, обрыв стабильной жизни, обыкновенная клептомания». «Немцу-американцу» государственный особняк союза, Люциферу – валюта. Что же Пизандр? Возвращается с теннисных кортов «со товарищем». На Красной площади батальоны Всеобуча. В первых шеренгах, в бекешах, красных шароварах и малахаях – Василий Иванович, Щорс, Григорий Иванович, Петька и Нестор Махно. Все поют: - «на Дону и в Замостье, тлеют белые кости, над костями шумят ветерки. Помнят псы-атаманы, помнят польские паны, конармейские наши клинки». «Что такое?» - пузырясь от страха, вопрощает Пизандр – «неужели империалистическая война?». «Хуже» – отвечает генерал Пауль Оловянович Мерседесов – «война перешла в гражданскую, согласно вашему лозунгу о суверинитетах. Косоги во главе с Редедей подошли к городу Ростов-на-Дону». «Как с Редедей? Согласно истории, Редедея каким-то Мстиславом был зарезан. По другой, вроде Редедя зарезал Мстислава» - оправдывался Оловяныч. «Совсем плохой стал, Пауль Мерседесов! У нас должна и есть только одна история». «Она так и есть! При Владимире писал Нестор, она была единая для всей Киевской Руси. При Грозном писал старец Филофей – игумен Псковского Елезарова монастрыря., и это история была единой для третьего Рима. Историю Годунова писал сам поэт, помнишь Карпович: - «да здравствует царь Борис! А народ молчит». «Почему он молчит, Мерседесов?» – спросил Наливайко. «Наплодил олигархов Борис, вот и молчат!» - отвечал Пауль Оловянович. «Скоро твою историю Карпович, обрисует какой-нибудь Козлобородник» - заключил генерал, – «тяжело писать историю России» - добавил военный. «Почему?» - удивился Пизандр. Мерседесов вытащил из кармана бекеши, сложенный вдвое листок. «Вот, что пишет мне друг, полковник – краевед; - читает письмо: - село наше – Мирфилиши, дворов считай до триста, главная улица до революции называлась - Дворянской, при Керенском - Свободной, в октябре – Пролетарской, в гражданскую – «имени Щорса», при НЭПе – «имени Клары Цеткин», перед войной – имени Карацупы», после войны – «Социалистической», при Кузькине – «Кукурузной», при Ордын-Осокине – «Новороссийской», при Репчукове – «имени Карла Каутского», а при Вас уже «Демократическая». О какой истории здесь говорить? Это только в одном селе!» – подчеркнул Мерседесов. «Как с этим у летописцев» - спросил Наливайко. «Тот же прием! Вот смотрите» - сказал Мерседесов, листая учебник. «Был исторический факт: - киевский князь Игорь Олегович взял дань у древлян. Показалось мало, вернулся и его разорвали между берез. Прошел век. Летопись повествует: - киевский князь Игорь Олегович решил объединить все славянские земли перед угрозой извне. Какой-то сепаратист – древлянин Мал убил Игоря Олеговича. «Где убил, как убил», неизвестно. Еще через век читаем: - злобный националист Мал убил у села Коростень, нашего Игоря Олеговича. В пятнадцатый век узнаем, что убийство свершилось в местечке Искорость Овручского уезда. Шестнадцатый век показал, что убийство произошло в местечке Коростень-Искорость Овручского уезда. В восемнадцатом веке – Житомирской области, а недавно в государстве «Украина». Получается, пока разберешься с топонимом, тебе уже сорок, а там не до историй» - заключил генерал. «Ладно, не плачь» - успокоил Пизандр – отгонишь косогов, звание маршала дам! «Да, мы их шапками закидаем!» - обрадовался Мерседесов. «Не шапками, а малахаями» - поправил его Наливайко – надо быть ближе к народу и говорить на его языке». «Чуть не забыл!» - прокричал Мерседесов – «тут твои бывшие дружки «бузят», говорят, что по Монтескье – уговору, власти – процент отщипнул ты у них. «Импичмент» - готовят». «А загогулину не хотели?! – возмутился Пизандр, показав жест неприличный. «Вот что, Мерседесов, считай ты уже маршал, разгони этих «луи-мотескье»-путчистов, замахнувшихся на «Монтескье». Можно устроить канцону из танков: - артиллеристам, Карпыч дал приказ…». «Что подумают о нас «американцы-немцы?» - сконфузился Пауль Мерседесов. «Постое!» Нам все простят, ведь мы коллобороционисты» - сказал Пизандр, и продолжал: - «для эстетической завесы в один из танков посади певицу преклонных лет, её мне сам Ян Гус рекомендовал!»
28. Вошел Наливайко в правительственный офис. Там почесуха. Пилят ножовкой бюджет Солонец и Рыжулис. «Нашли где пилить? У меня в кабинете!» - вскипел Наливайко. Рыжулис тогда говорит: - «если бы не пилили, то коммунисты выиграли бы выборы, и это были бы последние свободные выборы, ибо эти ребята так просто власть не отдадут». «Да, знаю» – ответил Пизандр, - «извини, прием у меня – позови мне Парасю». Входят двенадцать разбойников-финикийцев. «Папа, папуля, отец наш родной» - пропели голосистые ребята – «наконец нашли мы тебя!» «Какой я Вам папа, тунеядцы, панталоне-лицедеи!» - возмутился Пизандр Карпович. «Да, папочка, это сынки твои названные» - пропела Парася. «Слава Богу, что «названные», за одного «кровного» партбилета лишали бы, а за двенадцать, минимум Хабамаи». «Но, где они были до моего восхождения?» - вопрошал Пизандр Карпович. «Папуля, - гудели финикийцы – угрюмой толпой мы бродили по Валдайской возвышенности, хотели кушать, не дали; хотели пить, не дали; хотели крыши, не дали; плакали и голосили, но глас наш глушили «гоги и магоги», и имя им легион». «Что хотите от меня?» - спросил Пизандр. «По бублику, а «магогам» дырку от бублика!» - ответили офени. «Надо подумать» - решил Наливайко, - кто этот наглого взгляда? «Это Борюсик – сказала Парася – современный Лаплас, Брахмагупта, Чебышев Пафнутий Львович – он «арифметик!». А как любит Маркса, особенно его формулу: - деньги-товар-деньги. Борюсик в грустную минуту, когда какой-нибудь гребанный Жупел Жупан –схоластик, напоминает, что он негоциант, берет соколовскую гитару и начинает свою кантелену: - «всюду деньги, деньги, деньги; всюду деньги без конца, а без денег, жизнь плохая, не годиться никуда!» «Какой кавалер, Борюсик?!» - вздыхает Парася, - мимо не пройдет, чтобы не подарить жемчужную ниточку, платиновый кулончик или финифтьевый медальон». «Чего же он хочет твой Борюсик?» - задумался Наливайко. «Наш папочка, наш!» - поправила отца Парася. «Ладно, чего хочет этот, наш Борюсик?» - недовольно сказал Пизандр. «Об этом заявит он сам!» - сказала Парася нежно глядя на офеню. «Мне летать охота, мне бы и лимузин и негоциант скромно опустил глаза. «Бери свой бублик, воздушный флот и Самару-Городок! Знаешь Мизгирь, Самару-плясовую?» - и Карпович взялся за ложки. «Дай, дочка ему шаманский барабан от вочулов, подаренный мне в честь признания их суверенитета. «Папа, тю-тю, кто-то «сбондил», остались свистки, цевницы, кувиклы, свирели, рожки» - заметила дочка. «Дай Боре кувикл и начнем: - ах, Самара–городок, не спокойная, я не спокойная – я, успокой ты меня!» - отдышавшись, Наливайко заметил: - «молодец Борюсик, поёшь, как Роза Багланова, может подарить тебе и театр оперетты? «Иди, подумай», и «арифметик» ушел. «Что за Фидель? – спросил Пизандр, указывая на очередного финикийца. Это папа, Ромусик из античного Рима. Как он поет: - борода мая бородка, до чего ж ты отрасла… Ромусик-философ-антик: - галеры, гладиаторы, олимпийские игры, динарии. Он так и говорит: - «кесарю кесарево..» и духовность. «Какая духовность» – всплеснула Парася – «об этой духовности поют колоши и чукчи по обе стороны пролива». «Что он хочет, Ромусик?» - очарованный бородатым негоциантом, спросил Пизандр. «Ромусь хочет всего и много» - с поклоном ответил Ромусь. «Хорошо, все получишь!» - твердо заверил Пизандр, с удивлением рассматривая лысого старика в лаптях и бекеше. «Кто этот могучий старик, кто пропустил его в Кремль?» - заорал Наливайко. «Крестный я твой, друг отца твоего – Пеняйко Мамушкин» - сказал старичок. «Ой, Пеня, не узнал, что хотел от меня?» - улыбаясь спросил Наливайко. «Околоток бы мне, да с паями земли, чтоб приказчиком над местным народом..» - поклонился Пеняйко. «О каком пустяке, сейчас выпишу чек, ой прости, позвоню воеводе!» Подхватив земляка, Карпыч вышел к пресс-аташе: - «о чем пишут и говорят?» Ястребок-секретарь отвечал: - «о разрухе и суверенитетах». «А косоги?» - спросил наливайко. «Взяли Ростов, к Туле подходят!» - уточнил пресс-аташе. «Эх, Пауль, панамами закидаем!» В сельском районе. Бывший секретарь ВКП (б), Агафон Адамович Шавкин поговорив «тэт-а-тэт» с заведующим коммерческим банком Бальтазаром Сомоковым, купил ресторан «Одуванчик». Распустили совхозы и колхозы. Свинопас Суховей, Соловейчик Борис и Чувилин, скупив земельные паи, организовали строительный холдинг «коттеджная балка». Куда вошли приватизированные ПМК «Сельские дороги» и «Водная стихия» вместе с Жуликовым Алексеем, Водопьяновым и инженером Утробиным. Лишившись работы, бывшие колхозники устроились на станциях железной дороги и в центр областной. Правую сторону путей захватили сельчане бывшего колхоза имени Клары Цеткин. Левую бывшие Розы Люксембург. Первые две станции, близкие к селу, облюбовали старички-пенсионеры; на выходе, торгуя мясом, картошкой и зеленью. Автомеханик Сысой Силантьевич вместе с инженером Севастьяном Семеновичем организовали «шиноремонт», торгуя старыми запчастями. «Сладкая» троица – агроном, зоотехник, ветврач занялись благородным искусством. Профит-барыш им идет от картин, что готовит, рисуя зоотехник и врач. Последний мазок кладет агроном и везет на областной вернисаж. Там, как последний шедевр Марка Шагала, брошенный, отступающим врагом, продается уже за валюту тем же «немцам-американцам». Когда кто-то сомневается в подлинности, агроном уверенным языком повторяет: - ненконформизм, модернизм, импрессионизм, абстракционизм, андеграунд и прочие «измы». Касьян Одышкин – старший инженер «сельхознадзора» обивал пороги облсобеса. Он достал меморию о том, что является, через Самойловича дальним родственником Петра Столыпина, и что он страдал. Страдал при Шушенском, Турухаммоне, Кузькине, Осокине и особенно при Нимисидине, и ему положена компенсация. Как утверждал Касьян, морально страдал он, а его печень физически. Ему поверили. Многоие на селе спились от импортного и своего суррогата. Многих сельчан не стало. Цицеронов - певун в электричке. Больше всего падают при канцоне: - «пара гнедых..» особенно при словах: «были и мы рысаками когда-то, и кучеров мы имели лихих..» На площади, перед рестораном «Одуванчик» играли на кувиклах совсем молодые – сын Гаврилова и дочь Челкашова: - «родина слышит, родина знает, где в облаках ее сын пролетает..» Их родители состарились раньше времени. Когда убедились в твердом намерении Пизандра Карповича навести порядок за счет резкого уменьшения богатств и размеров страны, его начали журить. Когда же Наливайко в очередной раз сказал: - «берите суверенитета, сколько хотите», и отдельно взятый аул «Чабанмахи», стал отходить от Руси своей конституцией, гербом и гимном, его попросили чемоданчик с кнопочкой передать другому реформатору. Пизандр Карпович Наливайко-Окаянный очень обиделся, но черную шкатулку с красной кнопкой отдал. Смахнул слезу и приказал: - «уголовных дел не заводить, поскольку демократия, как сказал Черчилль…». Затем он попросил микрофон и произнес слова: «Даже когда страна не велика, и не обильна, порядка все равно – нет! Что Шарль Монтескье, что Нестор-монах, а на выходе Нестор-Махно и Лжедмитрий!» Сел в черный кадиллак и поехал домой пить чай с пирожками. Однажды спросили вдову правозащитника: «Почему так нехорошо вышло у демократов?» Она отвечала: - «когда демократы увидели, какие богатства в руках, они потеряли голову!»
30. По питерской дороге из столицы на Пегасе ехал Сергей Есенин. Навстречу ему из Северной Пальмиры на Савраске правил поэт Некрасов. В ресторане города Торжок поклонники Евтерпы встретились. «Далеко путь держим, дорогой Сергей Александрович?» - поинтересовался Николай Алексеевич. «В Питер, устал от первопрестольной. Только про деньги и слышишь вокруг. Ни какой духовности! Встретил прекрасную девушку – спортсменку, красавицу, а отец – барыга! Не по себе стало. Хочу Питер посмотреть, Исакий Англетер…». «Не советую» – возразил Некрасов – «в Питере та же картина. Беспредел, банды шныряют. «Корпоратив» на их языке». Предлагаю вместе со мной отдохнуть в Сорочинцах» – предложил Николай Алексеевич, продолжая: – «отведаем сало, горилки, на хуторе Хому послушаем. Вернулся он с Лысой горы города Киева, цел и невредим. Сам старик обещал подъехать. По дороге в Красный Рог к Толстому заедем». Есенин предложение с благодарностью принял. Почти у самого Клина, поэтов кто-то окликнул. На Анчутке, прижав фалды шинели, сам Гоголь, как перед Рождеством. «Не видели промчавшуюся тройку» - спросил Николай Васильевич. «Увлеклись разговором, не заметили» - извиняясь, ответил Есенин. «Вижу тройка несется. Ба! Сам Чичиков! Попросил остановиться! Он мне кулак с угрозой – смеяться не позволю, я теперь – олигарх!» - сказал опечаленный сатирик. «Не печалься дорогой тезка» – беря за руку Гоголя, ответил Некрасов – «что при феодализме, что при капитализме, империализме, анархо-синдикализме, социализме, а на выходе один результат: - наглый, циничный, взяточник-коррупционер, махровый чиновник». «Глубоко копает поэт! Выпить бы!» - предложил Есенин. Появился трактир. На привязи Ильюшин Чубарый. У входа сам Алексей Толстой: - «Рад дорогим друзьям!» Двери перед литератороми распахнулись.

20.06.2013 г.