Припадок спокойствия : Картонкин и любовь

Город затих. Ночь накрыла Чернигов, и люди как сонные мухи поползли к своим постелям, смотреть сны. Сны ведь всем нужны. Во сне жизнь иная. Полная, яркая, сказочная.

Картонкин сидел, и смотрел, как из неплотно закрытого кухонного крана, падает очередная набежавшая капля, и больно ударяясь о железное тело раковины, гулко возвещает кухню о своей кончине. "Это всё равно когда-то должно было кончиться", - думал Картонкин.

Четыре часа назад, он своими руками нафаршировал чемодан Лили шмотками, и вышвырнул его на лестничную площадку. Кричал, топал, захлебывался, и рвал на куски своим громким рыком её робкие попытки с ним объясниться.

Она ушла, а впрочем этого он уже не видел, хлопнув за ней дверью. Да плевать ему, что будет с этой стервой. Она всё время портила ему жизнь. Он постоянно о ней думал, особенно на работе. Представлял как она, в его отсутствие принимает в их квартире любовников. Скажем Васнецова, с его довольной ухмылкой. Понятно, идиоту столько платят, что самое время посмеяться над теми, кто вкалывает за гроши. Или Никифорова, с его похожим на хроническую болезнь педантизмом, позволившим стать известным в городе "доктором по родинкам"-дерматологом. Эти картины изматывали его к концу дня. Приходя с работы, он первым делом, бросался искать признаки измены. Проверял не помята ли в спальне постель, искал в пепельнице чужие окурки, контролировал сколько осталось вина за скрипучей дверцей серванта. В то время, как сердце его прыгало в груди как сумасшедшая белка, голова оставалась ясной и деятельной. Сегодня ему наконец повезло. Окурок был той же марки, что предпочитает Васнецов. И не надо ему говорить, что это окурок водопроводчика из ЖЕКа. В первую секунду у него даже отнялась речь, но потом спохватившись, он сграбастал чемодан, и принялся набивать его одеждой. Ярость прорвалась потоком безобразных, обидных, неприличных выражений. Вытолкав любимую, он там же, в прихожей, сразу сел на стул и закурил. Затяжка. Кольцо. Выдох. Ах, он никогда не чувствовал себя более живым. Он победил. Мир был полным, ярким, сказочным.

Капли с тяжелым стуком падали и падали, отмеряя секунды новой реальности.
В ЖЕКе подтвердили, что направляли сантехника по адресу - улица Гоголя 22, квартира 3.
Картонкин не хотел идти спать. Он пытался избегнуть боли в груди, которая возникала теперь от всего полного, яркого, сказочного. Он боялся видеть сны.

***

Прошёл год.

***

Картонкин полюбил гулять. С того момента, как выгнал Лилю, он чувствовал пустоту внутри, и теперь надеялся, рассчитывал и верил, что в во время одной из своих прогулок он обязательно наткнется на неожиданно интересную особу, с которой у него завяжутся красивые и романтичные отношения, и что новое чувство заполнит образовавшуюся в его груди щемящую полость. Поэтому каждый раз, отправляясь на променад, он тщательно причесывал волосы смоченной водой из-под крана расческой, стоя перед сверкающим зеркалом в залитой светом ванной, и тщательно чистил на лестничной площадке ботинки черным кремом. Он хотел быть во всеоружии.

Гулять одному ему казалось неудобным. "Будто ты вышел с кем-то познакомиться, и всем это сразу видно". А Картонкин не хотел выглядеть жалким, поэтому он звонил своему приятелю Горчицкому, и если тот бывал свободен, они вместе шли наматывать километры, сначала по дорожкам городского парка, затем проходили перед вереницей маленьких кафешек в центре города, и наконец дойдя до крупного торгового центра, сворачивали на неприметную малолюдную улочку, по которой им обоим удобно было добираться домой.

Сегодня с Горчицким они договорились встретиться в парке, и Картонкин придя на двадцать минут раньше, сел на лавочку, неподалеку от раскладывающим инструменты уличных музыкантов. Задумался. Они уже год с Горчицким делали этот путь, но ни одного раза Картонкин не смог познакомиться с женщинами, которые им встречались. И дело тут было не только в Горчицком. Тот конечно был обузой, и каждый раз когда Картонкин говорил ему "Ну давай, подойдем к вон тем двоим" - делал стеклянные глаза, и говорил "Да нет, они какие-то уж слишком ..."- и дальше называл причину, по которой они его не устраивали. Причин были сотни: то они были простыми, то заносчивыми, то недостаточно симпатичными, то у Горчицкого на них не хватит денег, то ему сегодня не хотелось. В общем Картонкин понимал, что Горчицкий уже смирился с тем, что будет одинок, и не хочет нарушать сложившегося душевного баланса. Но себе то он желал другого, и в тоже время что-то его сдерживало.

Слева оглушающе грянула музыка. Музыканты влили в поток субботнего вечера свою интерпретацию "Yesterday", и Картонкин отключился. Он больше не видел ни лиц музыкантов, один из которых, с полоской темного чуба забавно топал ногой в ритм мелодии, выдувая соло на тромбоне, ни маленькую девочку кружившуюся под умилительную улыбку бабушки, перед футляром от скрипки бликующим мелочью, ни семейных пар, выгуливающих своих чад в колясках, за руку или просто строгим взглядом. Он слышал лишь как худенький невысокий солист тянул:

Yesterday,
All my troubles seemed so far away
Now it looks as though they're here to stay
Oh, I believe in yesterday

С этими вибрациями все его мысли переплавились в это - "Лиля. К черту Горчицкого." Он встал, и пошел прочь из парка.