Владимир Павлов : Повелитель снов

Началось все с внезапной вспышки: мне ясно вспомнилось, что все события дня уже "были" ночью, во сне. Я вдруг понял, что кипящая на плите кастрюля сейчас сбросит с себя крышку – и крышка слетела, что мама вернется с работы на полчаса раньше – и так и случилось. Повторялось не все; что-то "продолжало" тянуться оттуда, начатое "там"; что-то преломлялось, искажалось; чего-то там не было вовсе, так же как здесь существовало далеко не все из "мира сна". Я решил проверить одно "озарение", и, если оно подтвердиться, поступать согласно логике сна.
– Мама, – начал я, набравшись решимости, – а отец действительно работал на заводе инженером, а не начальником, как ты мне говорила?
Уперев внушительные кулаки в свои дебелые бока, Татьяна Львовна грозно нахмурилась.
– Главным инженером, – буркнула она сердито. – А ты-то кто, сын его? Тебе бы хоть полмесяца на работе удержаться, хоть бы грузчиком ты работал, у матери на шее не сидел! Куда я только тебя не устраивала: стыдно знакомым на глаза казаться! Позор! Хорошо, что отец не дожил.
Вдохновленный тем, что "озарение" подтвердилось, я осмелел и полетел в пропасть:
– Мама, мне нужны деньги. Я поеду на другую окраину города и там начну жизнь заново. Мне необходима перемена обстановки...
– Что ты мелешь! – угрожающе надвинулась она на меня. – На наркотики, небось, нужны, или пробухать! Опять сошелся с Толстопятовым, с его дегенеративными дружками...
– Мама, честно...
– Они же тебя и тянут в это болото! У, сволочи, я бы их всех пересажала!
– Мама, клянусь...
– Сколько раз тебя в психушке откапывали, сколько раз в реанимации с того света доставали, а толку-то... В гроб ты мать сведешь, вот так ты мне уже сидишь, дорогой сынуля, в печенках!..
– Ну, тогда я без денег поеду.

И я в самом деле пошел собирать вещи, сам поражаясь откуда-то взявшемуся хладнокровию.
Мама долго крепилась, но под конец, когда я уже стоял на пороге, стала уговаривать меня поесть.
– На, хоть пирожок себе купишь, – протянула она из кошелька несколько сотен, – да на обратную дорогу останется. Чем мать в расходы вводить, лучше бы столик починил... Ну, вот тебе, Андрюша, с Богом, только смотри, дотемна возвращайся...
– Мам, ты не переживай, со мной все будет в порядке. Да не в лес же я еду...
Я махнул рукой, чтобы не поддаться жалости, и шагнул из привычного уюта в хаос незнакомого мира.

Доехав до "приснившейся" остановки, я перешел проезжую часть и с уверенностью идиота двинулся вглубь микрорайона. Затхлые хрущевки с растительностью на козырьках, широкие дворы, утопающие в какой-то излишне жирной, могильной зелени, непременные гаражи возле двухэтажных бараков, – все это мало понравилось бы нормальному человеку, но в том моем состоянии глупой радости казалось просто райским оазисом, заповедником минувшей эпохи. Многочисленные дети резвились на глазах тут же сидящих компаниями родителей, и какая-нибудь мамаша в тапочках и в халате шла вызволять орущего малыша из-под упавшей на него качели. Идиллия... Может, и водка где-то была, и картишки, и кто-то кого-то спьяну прирезал, но в своем экстазе я этого не замечал.

Вот он, пятиэтажный дом. Тот самый подъезд. Дверь, как во сне. Или нет? Звонить, нечего трусить.
– Кто там? – отозвался "поломанный" старушечий голос.
– Хозяина, пожалуйста, позовите.
– Кого-кого? Хозяин умер давно. Нет у меня хозяина.
– Перестаньте, пожалуйста. Здесь живет директор завода.
Второй звонок.
– Я сейчас полицию вызову!
Решимость моя вдруг отхлынула. Может, этажом выше?
Но ни выше, ни ниже, ни в смежных подъездах никакой директор не проживал.

Я уныло брел вдоль проезжей части к торговому павильону, проклиная себя за то, что не поужинал. Возвращаться нельзя, – хоть одно дело нужно довести до конца, – а деньги еще понадобятся на ночлег. Пусть даже вся эта «теория снов» – бред, думал я, впившись взглядом в полновесные бедра выходившей из магазина молодой женщины, пусть бред, но это единственный шанс начать жизнь заново. Устроюсь завтра грузчиком, попрошу аванс…
Мои размышления были прерваны сигналом автомобиля, куда села обладательница внушительных бедер. Я остановился перед дверью, не веря своей догадке. Сигнал повторился. Она подъехала к крыльцу и равнодушно бросила:
– Садись.

Так я познакомился с Соней. Ее крохотная квартирка давила роскошью и порядком. После двух суток наслаждения изысканным – со стройным «верхом» и тяжелым «низом» – телом, меня осчастливили предупреждением:
– Сейчас придет мой муж. Тебе лучше убраться через окно.
– Что… у тебя есть муж?! Какое окно, тут третий этаж…
– Не бойся, тут местами кирпичи выступают, есть за что ухватиться. Ну, не упадешь: ты мужик или кто! Впрочем, он все равно тебя сбросит.
В дверь бурно позвонили. Она ядовито улыбнулась:
– Ладно, не дергайся, может, это не он.
А ведь ей прекрасно было известно, что пришла соседка!
Через пять минут мы примирительно пили крепкий, как чернила, чай.
– И ты вот так живешь, не любишь его и живешь? – начал я, глядя в окно. Тополя от сумерек будто напитались электричеством.
– «Любишь-не любишь», ты как сопливая школьница. – Соня поморщила свой аккуратный носик. – Да он прибьет меня скорее, чем отпустит.
– Ну, я вмешаюсь, – вставил я робко и тут же напоролся на ее презрительный смешок. – Может, ты от него зависишь в материальном смысле?
– Кто: я от него? – изумилась она. – Да это он от меня, точнее мы – от моего папаши. Мой отец – шишка, а Рафик его шестерка по всяким там мутным делишкам.
Я насторожился.
– Уж не директор ли металлургического завода твой папа?
– А ты откуда знаешь? – глянула она на меня подозрительно.
– Ну… А что здесь еще «шишечного», в вашем районе? Я догадался…
– А, ну, действительно, – поверила Соня. – Кстати, мне нужно завтра сводить Гошу, братца, на эти, как их… развивающие курсы. Ты сможешь меня выручить, отведешь его? А то мне нужно по работе съездить, никак не успеваю…
– А что, у тебя есть маленький брат?
– Ммм… почти. Он умственно отсталый. Дебил.

Сны привели меня к цели! У меня дыхание захватило. Ее отец – негодяй из моего сна, подстроивший несчастный случай, в результате которого погиб мой отец, и занявший его должность.

На следующий день я был представлен Ивану Никандровичу:
– Папа, это друг Гоши из школы для дебилов. Он отлично знает дорогу и сможет отвести Гошанчика.
Соня бросила меня в гостиной и тут же уехала.
Глава семейства расхаживал по апартаментам в одних трусах, истово хлебал кофе и буровил глазами «Известия» за прошлый месяц, обращая на меня внимание не более чем на комнатное растение. Это был флегматичный господин, довольно полный, седой, с крупным, пористым как губка лицом. Наконец, его угрюмый, пристальный взгляд удостоил меня вниманием.
– Гоша спит пока, – сказал он мне с большими паузами, очевидно, поверив Соне, что я умственно неполноценный. – Ты можешь заварить себе чай? В холодильнике все бери. Эээ… там мой кофейник, не перепутай с заварником.

Я кивнул и послушно побрел на кухню. В шкафу над кофейником, на верхней полке, лежал крысиный яд. Вполне сгодится для мести. Что-то заставило меня отдернуть руку и обернуться. В дверях стояла гора теста, одетая в огромные шорты и футболку тинейджера-переростка с надписью «Гоша».

Гоша, несмотря на свой устрашающий вид, был добрейшим существом. Когда мы шли в школу, этот гигант всем встречным раздавал конфеты и радостно мычал, когда его благодарили. Конфет было много, так что получилось немного опоздать. Психолог, невысокий астеник с льдистыми глазами, рисовал на доске какие-то кружочки и треугольнички и спрашивал, сколько тех, сколько других, и какие выше, а какие ниже. Я поздоровался, мы тихо сели с краю. Не удостоив нас взглядом, он своим сочным, оранжерейным голосом вызвал некую Машу. Из-за парты встала худенькая девушка и послушно отправилась к доске. Она никак не могла понять, почему треугольнички надо закрасить розовым, а кружочки – белым, и виновато смотрела на преподавателя своими детскими глазами. В конце урока по желанию рассказывали истории. Я вдруг поднял руку. Психолог кивнул, не ожидая подвоха и, очевидно, принимая меня за нового дурачка.
Выйдя перед классом, я начал запинающимся голосом:
– Всю свою жизнь я пил, курил, употреблял наркотики…и меня общество считает нормальным… Так вот. Я хочу сказать, что ничем не лучше и не умнее вас, так называемых олигофренов, даунов и слабоумных.
Психолог нахмурился и стал громко шуршать пакетом, складывая свои конспекты и диаграммы. Меня учащиеся слушали не в пример внимательнее. Они не понимали всех моих слов, но чувствовали их эмоциональную составляющую, и это отражалось в их взгляде, сосредоточенном и грустном.
– Я будто знаю вас всех давно, – заканчивал я свою исповедь. – Пусть это звучит глупо, но вы мне как семья.
Никто не проронил ни слова. Прозвенел звонок, и все тихо стали собираться. Психолог усмехнулся:
– Вы думаете, они вас понимают?
– Думаю, да, – сказал я запальчиво. – Лучше, чем некоторые образованные. По-своему, конечно, понимают.
– В том-то и дело, что по-своему, – заметил он с добродушной улыбкой. – Вот сейчас кто-нибудь из них выйдет и бросится под машину, или другого толкнет. Много уже было таких экспериментаторов.
Спорить с ним у меня не было никакого желания. Что я мог доказать этой умной медицинской машине?

Вернув Гошу домой, я отправился к Соне. Перед ее подъездом стоял джип с горящими фарами. Меня окликнули:
– Эй, братан! Не подскажешь кое-что?
Из кабины вышел худой кавказец с очень широкими плечами. На его мускулистой шее красовалась золотая цепь.
– Меня Рафик зовут. Не к Соне ты идешь?
Передо мной стоял муж Сони. Я окончательно струсил, глядя в его расширенные от наркотиков зрачки, и отрицательно помотал головой.
– Ты врешь. И за это ты сдохнешь, как собака. Знаешь, кто я? Если бы знал, духу твоего уже не было бы в этом городе.
Я кишками почувствовал, что сейчас будет. В машине заиграла музыка. Рафик торопливо обернулся, взял с сиденья телефон и, не спуская с меня глаз, стал отвечать кому-то с приторной улыбочкой:
– Да, шеф. Да, он здесь. Хорошо, шеф, через пять минут будем.
Повинуясь его приказу, я сел вперед, и мы полетели по каким-то сомнамбулическим закоулкам.
– Тебя ждут, – процедил Рафик, остановившись во дворе знакомого дома.
Причиной моего неожиданного спасения было неудержимое рвение Гоши на улицу. Иван Никандрович хотел, чтобы я с ним погулял.

Гоша от радости высовывал язык и норовил поднять меня на руки. За домом волновалось настоящее море зелени, обступавшее его, как айсберг. Мы поднялись по склону и оказались перед бесконечным сетчатым забором. До самого горизонта простиралось огромное поле. В прошлом, наверное, оно служило питомником, поскольку из бурых камышей то тут, то там выглядывали яблони и сливы. Гоша стоял, не шевелясь, и смотрел в густеющую тьму. Сжавшаяся перспектива вдруг снова вытянулась на вспыхнувших повсюду синих огоньках. Светлячки раскачивали пространство: казалось, небо и земля поменялись местами, и мимо пролетали не крошечные жучки, а звезды.
– Каптанблэк, – дернул меня за рукав Гоша. – Каптанблэкдетуди.
– Капитан Блэк? – спросил я, оглядываясь. – Кто это такой?
Гоша замотал головой и стал тянуть меня от забора. Он, очевидно, очень боялся какого-нибудь страшилы из комиксов.
– Ладно, ладно, пойдем, – улыбнулся я снисходительно. – Ты мне скажешь, кто такой этот Блэк? Может, застрелим его из бластера.
– Каптанблэкдет.

Это не был бессвязный набор слов. Гоша говорил на своем языке, я даже научился понимать его, к немалому удивлению Сони.
– Кроме покойной мамы, его никто не понимал, – грустно вздохнула она. – Тебе заказать еще чего-нибудь?
Мы сидели на веранде «лучшей здешней кафешки», за пропахшим рыбой столиком.
– Он вовсе не глуп, как вы все думаете, – стал я развивать свою мысль. – Просто его мышление – иное, как у существа из другого мира. Тебе кажется, что его речевой поток – бессмысленный бубнеж. На самом деле он просто очень быстро проговаривает обрывки слов, склеивая их между собой и повторяя то, что задевает его эмоции. Вот пример, как звучало бы у него предложение «Я сегодня ходил в школу и видел там красивую девочку»: «Ясдилшкол-ивилтдев-красивдеввил-вилкрасдев»
– Да ты гений. Я никогда бы ничего не разобрала в этом бормотании. Слушай, – у нее вдруг заблестели глаза, – хочешь, устроим тебя психологом в нашу школу? Разработаешь свой метод, прославишься.
– В какую школу? – не понял я.
– В той, куда ты водишь Гошу. Это ведь частная школа, и принадлежит она папе. Я там числюсь директором, если что. Дадим тебе группу для психически дефективных, все равно она убыточная. Две группы: одна для детей, другая – для таких, как Гоша. Хочешь? Я завтра же уволю этого тупицу-психолога, все равно его программы никому не помогают.

Так я стал вести занятия у «психически дефективных». Чтением приснившихся мне текстов, состоящих в основном из неологизмов, присутствующие погружались в глубокий сон, затем я сам засыпал, и мы встречались уже в мире сновидений. Болезни, в том числе и психические, возникают из-за искажений нашего «связующего моста» между явью и сном. Это нечто почти нематериальное, но страдает из-за его нарушений именно физическое тело. В сновидческой реальности мои подопечные были вполне нормальными людьми, без всякого намека на слабоумие. Что мешало им наладить связь со своими больными телами? Оказывается, многие просто не хотели выздоравливать, испытывая отвращение к себе или к своим родственникам. Я убеждал их, что так будет лучше. Уже после нескольких занятий появились результаты. Прирожденные, с точки зрения медицины, идиоты научились одеваться, мыться и даже готовить. Дебилы освоили чтение и арифметику. А двое с синдромом Дауна «проснулись» в конце одного урока вполне здоровыми, с нормальным интеллектом. Родственники больных считали меня чуть не мессией, и мне едва удавалось отделываться от подарков и денег. О мести я будто забыл. Пока...

Пока однажды Соня не растолкала меня посреди ночи, чтобы я вышел к Рафику.
– Он ждет тебя, – сообщила она с убийственным равнодушием.
– Зачем? – спросил я, от испуга надев футболку наизнанку.
– Ну, не знаю. Только свет в коридоре выключи, когда будешь уходить, а то спать мешает.
Удивительная женщина!
Возле крыльца стоял знакомый джип. Резкий голос из салона скомандовал:
– Садись быстрее.
Рафик куда-то меня повез, не говоря ни слова и не глядя в мою сторону.
Со времени первой нашей встречи ничего не изменилось: я жил у Сони, втайне надеясь на заступничество Ивана Никандровича, но поминутно ожидая расплаты, то есть Рафика. И вот расплата явилась...
– Ты, главное, Соню не трогай, – проблеял я, хотя прекрасно знал, что ей ничего не грозит, – это моя вина.
Он осклабился и хлопнул меня по плечу:
– Не бойся, друг. Я тебе желаю только добра. Видишь, я не мешаю вам. Ну, любите друг друга, ну, что теперь. В жизни всякое бывает. Ты ведь поможешь мне в одном деле?
Я машинально кивнул.
Мы остановились возле канализационного колодца. К моему удивлению, Рафик бодро спустился вниз. Поколебавшись, я последовал его примеру. Затопленный коллектор привел нас к решетке, преграждавшей путь в квадратную шахту. Рафик старался перекричать рев низвергающейся воды:
– Здесь есть кодовая панель! – Он показал на устройство в стене. – Код знает только Иван Никандрович! Ты можешь его определить?! После неправильного набора сработает сигнализация, и нам конец!
На меня нахлынуло состояние, будто все уже происходило во сне. Кстати, не тем ли, что наша реальность – отражение снов, объясняется дежавю? Я сразу набрал первые две цифры – они вспыхнули в моей памяти. Третья – то ли «пять», то ли «семь». «Семь» – подсказал ненавязчивый голос в голове. Четвертой цифрой он называл «пять», но в самый последний момент рука, как самостоятельное существо, нажала «четыре». Решетка с лязгом поднялась. В центре помещения из воды торчал огромный механизм, состоявший из гудящих насосов, кипящих цилиндров, бесчисленного количества медных труб, из которых в охлаждающие резервуары поступала паста различного цвета и вязкости.
– Вот он – главный источник дохода шефа, – сказал Рафик. – Потом все это разливается по банкам пюре, пачкам соков, идет на изготовление колбас, сосисок и деликатесов. Выкладывается на прилавках магазинов. Шеф кормит народ собственным дерьмом. Я хочу показать это серьезным людям, очень серьезным. Но шеф хитер, он каждый раз меняет код. Ты же сделаешь еще раз доброе дело? Любой порядочный человек был бы этим возмущен.
Я утвердительно наклонил голову, не в силах оторвать взгляда от адской машины, перерабатывающей канализационные отходы в пищевые продукты. Естественно, прохвост Рафик собирался творить добро отнюдь не бескорыстно. Но меня это мало волновало.

Пренебрежительное отношение ко мне Ивана Никандровича сменилось дружески-покровительственным. Без моего присутствия не проходило ни одного банкета. Как-то на рыбалке, когда его друзья-бизнесмены уже храпели пьяным сном, он задумчиво произнес:
– У меня на душе никогда не было покойно. Случись со мной беда, кто за моим делом присмотрит? Сын у меня сам знаешь, какой, сына у меня, можно сказать, нет. Дочери на все плевать. А где сейчас честные люди, которые их не обокрадут, когда я в ящик сыграю? Вот ты – честный человек, я тебя за это уважаю. Мне нужен толковый управляющий… Не головорез вроде Рафика, а человек с мозгами и с сердцем.
Я решил, что момент созрел.
– А зачем вам Рафик в качестве зятя? – проговорил я дрожащим от волнения голосом. – Соня его не любит, и…она…она бы не прочь развестись с ним.
Иван Никандрович добродушно рассмеялся.
– Ты не знаешь мою дочь, – он махнул рукой. – В семнадцать лет врачи ей сказали, что забеременеть она не сможет. Бог знает, какой там переворот произошел у нее в голове, но только она стала дарить любовь чуть не каждому бомжу нашего района, альтруизма ради. Так вот, Рафик – единственный, кто смог пресечь этот позор.

Я уныло глядел на чернильную пасту реки. Перистая рябь почти складывалась в одно великое, главное слово. Но самый последний момент рушил волшебную каллиграфию. Миллионы лет усилий прошли напрасно.

Как-то Соня попросила меня рассказать о моей первой любви.
– У тебя все было романтично, – вздохнула она, выслушав. – А моя история…
– Можешь не рассказывать, – оборвал я хмуро.
Она пристально на меня поглядела.
– Почему это? Тебе что-нибудь наговорили? Папа? – Соня вдруг засмеялась стеклянным, русалочьим смехом:
– Вранье старого дурака. Он все берег меня для какого-то принца с миллионами в банке, а я назло спуталась с дворовым парнишкой из неблагополучной семьи. Этого он мне до сих пор не простил.
У меня вырвался вздох облегчения.
– А зачем тогда этот чертов Рафик?
Ее лицо снова омрачилось.
– Разве не понимаешь? Чтобы меня контролировать. Кроме того, он не теряет надежды на принца с миллионами.
– Что, Рафик послушается и отдаст тебя принцу?
– Как верный пес. По первой команде.
– Соня, – я набрал побольше воздуха, как перед прыжком в бездну. – Соня, я хочу тебе открыть свою тайну. Знаешь, зачем я здесь?
– Ну? Хотя, нет, не хочу знать. Лучше молчи. Я тебя и с тайной люблю.
– Нет, я не буду молчать. Моя цель – месть твоему отцу.
И я все рассказал. Соня выслушала с полным равнодушием. Вот это отсутствие у нее всяких эмоциональных клише меня и покоряло. Она лишь заметила в конце:
– Ну и не глупо ли мстить, когда прошло столько времени? Преступление совершил один, а накажешь ты другого... Я имею ввиду, что человек совершенно изменился.

Да, это было глупо. Но, каких бы глупостей я ни совершал, мои поступки не противоречили указаниям из мира снов. До того дня, когда Иван Никандрович обратился ко мне с просьбой:
– Слушай, Андрей... – Он замялся. – Даже не знаю, как о таком просить. У тебя есть определенные, ну, скажем, необычные способности. Мне сегодня начальник милиции сообщил об одном ЧП. Помнишь, с неделю назад к тебе на занятия перестали ходить две ученицы? Эээ... Так вот, их нашли задушенными... Еще одно преступление, и делом заинтересуется Центр. Поднимется шорох... ну, сам понимаешь, это никому не нужно. Если ты найдешь маньяка, я в долгу не останусь.

Уж не о Соне ли я подумал, когда соглашался? Разумеется, самооправдание тут же облекло все в красивую оболочку борьбы со злом. Хотя давешний сон и предупреждал меня о роковой ошибке, но домой в тот вечер я вернулся с твердой решимостью.

Не было почти никаких сомнений, что убийца – Рафик, но мне хотелось точно во всем убедиться. Как назло, на ночь глядя у Сони разыгрался приступ нежности.
– Не засыпай, пожалуйста, – она робко взяла мою ладонь и прижала к своему лбу, – мне что-то нездоровится! Наверное, у меня температура.
– Нет у тебя никакой температуры! – заявил я, нетерпеливо освобождаясь от ее объятий. – Схожу в аптеку, когда немного посплю, если тебе приспичило именно в такое время испытать мои чувства!

Я проснулся от телефонного звонка. Сони не было дома, хотя за окном едва брезжил рассвет. Звонил Рафик. Он с заученной скорбью сообщил, что Соню нашли задушенной рядом с ее машиной. Видимо, она не дождалась меня и решила сама съездить в аптеку.
– Рафик, я не буду ни в чем участвовать... – сказал я напоследок. – Я про канализацию, ты понимаешь... После похорон я уезжаю.
– Конечно, друг, понимаю! – начал он тараторить, но я сбросил.

Целый день я провел в безумных поисках. Что, если все ошиблись, опознали не ту, а Соня жива? Наверное, маньяк, который ее убил, искренне считает, что он сделал добро. Истин столько, сколько сознаний. Существуют ли вообще незыблемые моральные понятия, если единой реальности нет?
Подобные мысли сопровождали мой хаотический путь. Когда показался Гошин дом, мне вдруг ясно вспомнились ночные «приключения». Именно здесь, во сне, собрались все мои ученики старшей группы. Гоша сказал нам, что поиск убийцы надо начинать с брошенного питомника.
– Это капитан Блэк? – спросил я.
Он кивнул.
Мы разбились по двое и разбрелись в разные стороны. Моим напарником был Гоша.
– Я часто видел под балконом, в кустах, черную фигуру, – объяснил он, пролезая через брешь в заборе. – Вы теперь понимаете, кто наводил на меня ужас.
За камышами в человеческий рост открылись ряды яблонь и слив, сильно заросшие.
– У меня есть подозреваемый, – сообщил я ему. – Рафик. Этот недоразвитый крайне жестоко относится к женщинам. Он настоящий садист. Помню, как он смотрел на девочек из вашей группы. Это было как раз накануне их гибели.

Я увлекся и не заметил, как Гоша пропал. Солнце давно зашло, и древесные коридоры набухали сумерками. «Гоша!» – кричал я, блуждая по живому лабиринту. Сжавшаяся перспектива вдруг снова вытянулась на вспыхнувших повсюду синих огоньках. Светлячки раскачивали пространство: казалось, небо и земля поменялись местами, и мимо пролетали не крошечные жучки, а звезды.
Справа хрустнула ветка. Я достал из кармана удавку.
Издали до меня дошел шум скорых шагов. Я повернулся на звук. Кусты березняка в конце аллеи задрожали. И тут что-то налетело на меня сзади, сбило с ног и стало душить. Пытаясь расцепить стальные пальцы, я выронил петлю. Душитель, прижав мою голову одной рукой, другой подтянулся за моим оружием. Это дало мне возможность вырваться. Капитан Блэк, – а это был он, – превосходя меня в силе, росте и массе, явно уступал мне в скорости, так что тяжелое дыхание за моей спиной скоро стало отставать. До изгороди оставалось небольшое пространство, покрытое камышами. Вдруг моя нога куда-то провалилась, и я рухнул, разрубив лицом кочку. Ловушкой оказался старый канализационный колодец. Нащупав лестницу, я бесшумно сполз вниз и оказался по пояс в воде. Кроме падающих иногда капель и полого хрипа кузнечиков ничего не было слышно. Капля странного вкуса попала мне на лицо. Кровь! – обожгла догадка. Я поднял голову и отпрянул к стене. Кровь сочилась изо рта черной головы, наблюдавшей за мной сверху. Капитан Блэк стал торопливо спускаться.

Мои воспоминания прервал чей-то оклик. Я оглянулся и увидел Сонину подругу. Она сказала, что Иван Никандрович меня искал и просил, чтобы я срочно ему позвонил. Мой телефон почему-то оказался выключен. Иван Никандрович почти сразу взял трубку.
– Здравствуй, Андрей, – проговорил он с несвойственным ему раньше старческим дребезжанием. – Ты куда пропал?
– Я знаю того, кого мы ловим, – сказал я, переглотнув.
– Приходи, потолкуем.

Гоша смотрел на меня и на отца кротким ягненком, искренне не понимая своей вины. С каждым моим вопросом и с каждым его ответом старик все более утрачивал свою важность и словно погружался в мертвую, бессознательную апатию.
– Зачем ты убивал? – спросил я, наконец, то, что больше всего меня мучило.
– Снзалтилютнедидить-люнедидить.
– Сны сказали, что эти люди не должны жить, – перевел я Ивану Никандровичу.
Когда мы вышли, Гоша вернулся к раскрашиванию детского альбома.
– Все-таки я не понимаю, как такой тупица мог стать маньяком, – пожал плечами Иван Никандрович. – Изощряться, продумывать тактику...
– Он вовсе не тупица, – попытался я объяснить, – просто его сознание работает на полную мощность лишь во сне. Капитан Блэк был его истинной духовной сущностью, и я, не предугадав последствий, своим методом помог ему с ней соединиться. В его вселенной убийство было добром, и он праведно следовал своему предназначению. Виноват во всем я.
Иван Никандрович вдруг усмехнулся:
– Ты думаешь, я поверю во всю эту чушь? Ты убил Соню и тех двух девчонок. Думаешь, свалил на слабоумного и вышел сухим из воды? Рафик, – крикнул он в дверь, – забери его.
Я хотел выйти, но меня схватили трое крепких азербайджанцев и стали молотить, как боксерскую грушу. Рафик сказал им что-то про пустырь или про поле – я плохо слышал: разбитая голова гудела, как улей.

Не помню, что было дальше. Откуда-то из черного провала появилась мама с тарелкой каши:
– Поешь, Андрюша, поешь немного.
Наша квартира. Едкий запах медикаментов. Я лежу на кровати, укрытый потным одеялом. Рядом – капельница.
– Мам, что они со мной сделали? – я испуганно поднял голову, но тут же уронил в ватном бессилии. – У меня все части тела на месте?
– Доктора тебя еле вытащили с того света, – сказала она спокойно, но в глазах заискрились слезинки. – Это же надо, до такого состояния себя довел! Врач сказал, что еще одна такая доза димедрола, и откажет сердце.
– Какой димедрол, мам, о чем ты говоришь… Я ведь поехал в М-ский район, искать…ну, не важно, кого.
– Ты поехал, а потом вернулся какой-то мутный. День спишь, потом снова едешь туда и ночью бродишь по тем руинам.
– По каким руинам, мама? – спросил я, холодея.
– Там давно никто не живет, одни заброшенные дома стоят. Ты ездил на кладбище. Потом Сан Саныч, наш сосед – дай ему Бог здоровья! – проследил за тобой и рассказал, как ты блуждал без памяти по заброшенным улицам и пустырям. Тайник сделал в заброшенной школе, там прятал свои колеса. Проглотишь горсть, пивом запьешь и ходишь с оловянными глазами, никого не видишь. Хорошо, там никто не живет, а так бы и убили тебя. Мы тайник ликвидировали, да поздно: у тебя уже спазмы начались. Сынок, ну, пожалей ты себя, пусть тебе на мать плевать. Ну, ты ведь молодой, тебе жить да жить! Ну, хоть просто не пей этой наркоты, не колись, больше ж ничего не прошу!.. Обещаешь? – Ее лицо вдруг искривилось судорогой плача. – Ты обещаешь мне?
– Я постараюсь, мама.