Илья ХУ4 : План Б

Если можно было бы сначала
жить начать одним прекрасным днем
я б хотел, чтоб иволга кричала,
чтобы набухал простор дождем.
Чтобы плакал мир его слезами,
и от слез мне было бы светло.
Жить с сухими, жесткими глазами
слишком, слишком, слишком тяжело.

Н. Ушаков

Все-все с самого раннего детства хотят кем-то быть. Космонавтом, пожарным, доктором, инженером, или те кто поглупее, - менеджером. На худой конец милицонэром. Не поймут никак болезные, что есть уже они.

Я никогда не хотел стать никем.

Бацилла я. И всю свою жизнь, с младых ногтей, что-то крал. Первое что скрал - был игрушечный ключ от сказочного города, у счастливчика Алеши Королева, в детском садике. Зарыл, значится, ключик в песочнице, вечером тиснул и утащил домой. Припрятамши у бабушки под комодом, порой тихонько доставал и наслаждался созерцанием щастья.
Противоправное деяние это до сих пор не раскрыто, в опровержение догмы про "вьющуюся веревочку с кончиком". Но речь не о том.
Дальше-больше: стырил две рубашки и, зачем-то галстук бабочку, в "ирландском доме" на Новом Арбате, крал автомагнитолы и сами автомобили, на улицах попроще, воровал барсетки, плащи, чемоданы, счета в банках и заначки в бачках унитазов, даже домашние животные заскакивали в сети. Привело всё это к тому, что украл я человека. То был плохой человек, гадкий. Но мы с ним долго беседовали о смыслах жизни, боге, о наших нишах средь плебса... правда, - не бил его, слово даю, хотя очень хотелось назидательно утромбовать подонка. Просто разговаривал; а он взял и выпрыгнул в окно. Однако, к сожалению, остался жив.
Потому-то я на много лет и прилип. Вернее, припарковали меня. Одним словом - загремел.

Долгие годы за решеткой, дрейфуя аки буй колокольный средь гиперболических волн настроения - от скулящего "ох-хо-хо..." до бодрячковых "э-ге-гей!"; иссекался в страданьях, выворачивал наружу нутро диким медикаментозным хохотом; опять тонул в чернильной пучине смрадного депресняка, и сызнова выплевывал с кашлевой мокротой смех юноши годов непреклонных.
Короче говоря, много думал. На то она и тюрьма-старушка, чтобы дать кликушку, и насыпать времени поразмыслить.

Признаться, да и нечего скрывать, был я, пользуясь слогом классиков, - фраппирован, точнее того хуже - раздроблен странною пьеской, в которую превратилось мое бытование на момент писания этих чудных записок.
Всё вокруг - внутри и за стеной, - кипело невообразимым шумом, кишело снующими туда-сюда, ни на секунду не затыкающимися болванами, что вываливают в без того переполненную помойку захворавшего моего сознания больше и больше никчемных наборов звуков, движений, форм, и тонн прочей бесполезной информации. Где-то рос опарой и лопался мыльным пузырем фантомный биткоин; бездарно проигрывались гениальные партии в шахматы и внефортунно выигрывались карточные баталии; затевались, конечно на деньги медиакорпораций, локальные конфликты, да и сами собой утихали, иногда разгораясь полнокровными войнами. Толпы идиотически настроеных кретинов, под руководством индивидов отягощенных комплексами не то бога, не то догнивающего в своем зиккурате дедушки Ленина, напополам с пидаразами и говноедами, завоёвывали мир. Брал за шиворот сотканную из противоречий цивилизацию, восставший из пепла туземных костров черный властелин, сеющий плевелы фашизма, под взрывы хлопушек, заряженных конфетти цветных революций, в плодородную почву страны борщей и взращивая новый халифат, путем отмены харама на сало.
Я смотрел и молчал.
А где-то расчленяли жирафов и доедали людей. Будто бы совсем далеко тяжко ныла сирена. Под неусыпными прицелами цифровых камер, политое иогуртным мутагеном, выросло тощее поколение толерантных киборгов - на позитиве, с которыми ни украсть, не покараулить. Я снова молчал. И буду молчать! мне чужого не надо. Хватит и краденого.

Так я захлебывался и тонул в болотистой жиже бинарных фракций 1100111000111000110000001010101011100001001001100111010 sh1t 0101110010101011100101001001010101010011110
Как, впрочем, и всю недвоичную жизнь до того. Нынче только явно прочувствовал всю неумолимость процесса.

Волею судеб очередной раз отстранившись от сует, окунулся наконец в утрешнюю свежесть спонтанного одиночества. Поблуждав здесь по бесконечным лабиринтам пыльных изгибов поместилища духа, осознал таки весь ужас чудовищной фиксации каждого на себе.
Впал, как полагается, в апатию, мерно перетекшую в депрессию, слегка помолил, по своему обычаю Господа о смерти... И, подводя черту, вообразил себя вдрызг благоговейным аскетом и затворником, но...
- Ты говно! - звонкой пощечиной констатировал чей-то бодрый голос. И добавил чуть тише: Успокойся.

Вещала судьба.
Разное случается на путях реальности.

Тут-то я и решил: откинусь - забомжую. Только не на трёх чортовых вокзалах, с воробышком в вихрах всклоченной бородищи, резво доклевывающим останки выблеванного намедни чебурека с сыром и грибами. Не спящим маргиналом, что печальной нотой ля-минора выпердывает протест всему живому, и просыпается с хриплым ревом меж потрескавщихся губёх: "Зинка, проблядь, где опохмелка?!" Нет!
Солидным ойровагабондом, с полбурито на кармане, напомаженными усами а-ля Пуаро, забычкованным джоинтом за ухом, жк планшетом и велосипедом; с гитарой через плечо и лохматой собакой на поводке со стразами.
Лабать буду на шестиструнке под вой пса, швырнув в ноги соломенную шляпу, к примеру на одной из бесконечных римских площадей, усраных голубями. И не замшелое "Тико-тико" или в мясо запиленный "Кубинский народный танец" - такое каждому пятому андалузцу по силам, а наш, русский тыц-тыц-паба-дуба:
"Граждане, послушайте меня!
гоп со смыком это буду я-а-а-а!"
Во всю глотку горланить. Прямо в чопорно лосняшиеся рыльники белофутболочным интуристам, в белых же бермудах... тьфу шайтаны! свят, свят, свят.
Платить мне станет свободная европа. Перво наперво как дессиденту, столько лет отстрадавшему в сырых казематах матушки-России. На второе - пособие по безработице, тут всё по Конфуцию: "кто себя нашел, тот ни дня не будет работать". И третьим коном главное - дотация любимой собачатине на жратву. Само-собой харчеваться animal friend of mine будет огрызками чизбургеров из упавшей, от нечаянного пинка рваной кеды, урны пред очередным гандональсом. Да и сам я, чего греха таить, - не дурак загулять по недоеденным сандвичам. "Хуле там, углеводы, белки, аминокислоты, клетчатка опять же", - всегда рассуждал я, - "еще не такой шлак трепать приходилось"

Этак по тихой грусти, вперемежку с хрюкающей радостью, распевая песняки и распивая пивко, в режиме ленивого путешествия надеюсь достигнуть мерзостной Омерики, и подорвать на пластидной шашке начиненной болтами, себя, плюс тыщу пендосов, в канун нового года на таймсквер. Шутка! Собаку взорву. Ладно-ладно, только теперь ирония, если вам знаком смысл этого слова.
На самом деле добраться охота до вшивой Индии. Альмаматери индусов, цыган и разномастных бедняков с бродягами, олдскульных богов - Вишны и многорукого Ганеши, - покровителя всех воришек; и поселиться тут на время. Среди наших.
Подсобрать уже в пучок все свои кайфовые и не очень статьи, подшить в рукопись крепкой современной прозы; разродиться во грехе - издать трехтомник. Да и заполучить, прости боже, жырный гонорарище.

И... затянет лопнувшей струной...в порочный круг...совсем невдруг...червь искушения слепой...на миг немой... не мой недуг...
Не-не! Не проторчу! не пропою, и не умоляйте. Не прохаваю даже, хотя прожорлив зело.

Я исправился.

На бабулеты вырученные с фикшена нетленного своего, понимаете ли, устрою ферму-бассейн с дельфинами. И прочими добрыми рыбами всякими.
Не за бугром где-нибудь.
На Родине! В Крыму.
Займусь дельфинотерапией.
Души стану врачевать людям хорошим... и немножечко себе.

p.s.
Был План А, кстати сказать, - просто дожить до смерти.