Илья ХУ4 : прививки от бессмертия

"Все люди - рыбы",- процитировал какой-то вычитанный психотезис Брюлик. Дело было в метро: "Ты только погляди на них!" И действительно - рожи удивительно отвратительные. Отстраненные, каждое в прострации личного аквариума. Завершенность пейзажу предавал начертанный черным маркером рисунок, изображающий почти что канонический лик Христа, правда с пузырящимся изо рта текстом, как в комиксах:
"lama lama sabachtani!"
Под картинкой, другой рукой еще более неформального путника-шутника, и уже зеленым фломастером подписано:"yo Jeez save me plz"

На остановке, воспользовавшись относительным затишьем наш друг Леонард... хотя, конечно, на самом деле просто Ярик, что впрочем не столь важно теперь, во весь голос прокричал из другого конца вагона донимавший его видимо всю дорогу вопросец: "Брюлик, что такое фекалИи?", - да, с ударением на предпоследнюю букву последнего слова. "Фекалии, Ярик", - без тени сомнения проорал в ответ Брюлик с правильной установкой ударения; я же добавил: "Это говно, братуха"
Рыбы не сговариваясь одновременно повернули кабины, и с коллективной укоризною в блестящих пустотой очах, уставились на нас.
Я смачно сплюнул под ноги.
Брюлик наклонил голову, и потирая лоб искоса рассматривал неоикону.
Ярик сам себе о чем-то усмехался.

А поезд пошел в темноту...

Эх, если бы ты был еще живой, братишка, я бы конечно просвятил тебя: "Все люди - жабы. Масс ква"

...

Той сказочной ночью мне некуда было идти и негде скрыться, как это частенько случается с вашим покорным слугой. Поэтому я пришлепал сюда.

Обычно Филимонова квартира являла собой типичную, извиняюсь, блатхату, с приличествующим месту декором: пустые консервные банки, бутылки и холодильник, грязь-вонь повсюду, шприцы, остатки химреактивов, закопченые кружки и миски, тараканы, клопы и прочие прелести. Словом, характерный притон.
Но сегодня... сегодня была зима! Всенародно и повсеместно любимый праздник смены лет.

Явился я без предупреждения, чтоб так же и уйти. И мне здесь явно не рады, что разумеется никакая не новость; но я приятно поражен в самый центр подгнившей души чудесной трансформацией помещения, а вместе с тем и позитивной личностной мутацией средь населения хаверы.
На пороге, сползающей улыбкой встретил сам Филя, свежевыбритый, причесанный на пробор и с плохо скрываемой неохотою поздравил:"С новым годом! Заходи..." Я зашел.

Сразу взору моему смущенно предстал прекрасно сервированый изрядный стол, по периметру облепленный нарядными гостями.
И каких только яств с разносолами тут только не было! Первым делом в глаза кинулись яичные полушария, фаршированные красными и черными рыбьими яичками, следом разноцветная мозаика салатов, за ними чинно выплыла печеная утка, дальше строем водки, вина, кокаколы... Не хватало наверное лишь порционных судачков а-натюрель.
Аккомпанировала перезвону бокалов и ритмичному постукиванию вилок полька-бабочка из нежнейших голосков незнакомых девочек, веселая басовня и смех ребятишек.
Весь этот джаз скатился в крещендо и было примолк, когда я вошел. Про меня знали, или хотя бы слышали.
"Спразником, чуваки!",- обронил я в неловко подвисшую тишинку, и неприятно улыбаясь, сходу опрокинул в пасть чью-то рюмку водки, зажевав отщипнутым кусочком утятины.
Почуяв источаемую мною дружелюбность, все они опять зашевелились; даже загоготали. Понеслись тосты, на зубах залопались икринки, посыпались шутки...

...царь тех грустных времен что-то промычал по тв...

Часам к трем все, включая меня, несколько осоловели от выпитого и бестолково съеденного, притихли, размазанные зомбирующими вибрациями телеящика.
И тут, о, чудо! кто-то вдруг переключил канал. Нас ждал сюрприз. Транслировали караоке. Сию же секунду алкаши, гопники, нарки и их шмары стройным хором, без распевки, грянули:
"...ты ж мене ты ж мене пидманула,
ты ж мене ты ж мене пидвела,
ты ж мене ты ж мене молодого
с ума разума свела-а-а!
и-и-и-у-уух!!."
От начала и до конца. Весь шлягер народного хохлотворчества.
Вместо ухода на коду дружным хохотом разорвали и похоронили пять минут ткани наставшего года.

Так жемчужно и феерично продолжалась жисть.

...

Краса красот сломала член
И интересней вдвое стала,
И вдвое сделался влюблен
Влюбленный уж не мало.
(с) Лебядкин

Чушь собачья конечно, только в городе пустых окон нет места говорящим кошкам. Именно поэтому свою мы везли в коробке из под обуви. Она пушисто и грустно выглядывала из импровизированного своего убежища, и молчала. Вплоть до того момента, когда пришлось ее зарыть вместе с коробочкой посреди кучи отбросов в мусорном контейнере, во избежание конфликтной ситуации с легавыми на очередном блокпосту. Тогда, чуть высунув милую мордашку из коробки, пытливо заглянув в глаза, она и произнесла свою единственную сакраментальную реплику:" Приходите скорее, друзья"
И крышка контейнера глухим хлопком затворилась.

Простите, сползло изображение, размылось, как во снах...

...на самом деле, было так. Я привел ее с манежной площади. И имя ей...пусть Инга, - точно не припомню сейчас. Еще с нами Карнаж, тот что несколько лет погодя вздернулся на собачьем поводке в собственной прихожей, тогда был еще, не слава богу, жив, и по всей видимости тоже хотел ее.
Она же все непринужденно чего-то лепетала на никудышном русском, с акцентом; делала сердечком губки, хихикала, - тоже как-то по-иностранному; широко раскрывала глаза, чему-то вроде удивляясь... Колокольчиковая. Забугорная малышка.

Карнаша я выжал из комнаты, и запер за собой дверь. Инге объявил - она никуда не денется, пока мы не предадимся почти уж расплавившей меня страсти, и без промедления не совокупимся.

Она походила всем своим видом, одеждой, ужимками и манерами на старшеклассницу. Опять смеялась, ахала, пучила глазешки, и только поняв, что шутки кончились и легче дать, чем объяснить почему не хочется, - ловко разоблачилась, бросив черные трусишки на письменный стол... Долго и утомительно по-французски силилась выдавить с моего уда хоть каплю жидкости цвета слоновой кости. У нее не получалось... с утра я жрал обезболивающие...

Карнаж скребся за дверью и шепотом кричал: "Впусти! Я тоже, тоже ей всажу!"
Естественно безответно.

Я повалил ее на диван и согнул крендельком.
"I'm hurt",- she said , -"Мне больно. And I was just a girl, you know... but now..."
Сказочно сексуально врала.

У нас так и не вышло ничего путного за часы отчаянной возни в партере. Не знаю как она, но я так и не приплыл.

Свалила Инга еще затемно. По-английски. Мечта любого мужчины. Карнаж наверное проводил ее, ибо больше их я никогда не видел.

Несколько часов провалялся без сна, но с закрытыми глазами; и когда солнышко стало пышно и ярко восходить, щекоча своими теплыми, пыльными лапками мои веки и ноздри, я начал, с нотками истерики в процессе, иступленно рукоблудить, воскрешая в памяти ее грудки-вишенки, и особенно небрежно брошенные на оргстекло, покрывающее стол, черненькие трусики. Пред мысленным взором плыли потные миражи:
как в сказе сладостном, лубочном,
танцуют в круг -
лобки, лобусики, лобочки...
косичками сплетенья рук...

Дрочил я часа два. Пока не онемела рука.

И дни мелькали, как видеоклипы по mtv.

...

От универсама, вниз по тропинке к детской площадке со сваренными из железных трубок горок, качелей и зонтиков-грибов,- "диснейлэнду" на местном арго, неуклюже переваливаясь с бока на бок, улепетывал от ватаги резвой детворы огромный и жолтый надувной цыпленок. Иногда кто-нибудь из деток нагонял его, и пинал под бесчувственное резиновое гузно. Чикен тогда бежал чуть быстрее, - вприпрыжечку.
Мы с Джексоном улыбались зрелищу, прихлебывая сладкой газировкой.

Утро выдалось солнечное необычайно.

Изумрудно зеленели кусты и плешивые газоны. Вдруг Джексон сорвался с места и побежал. Я за ним. Он первым догнал цыпленка и в прыжке, ударом ноги прямо в пухлое пузо уронил монстра на бок. Я с наскока пнул его, уже лежащего на боку.
Цыпа покатился.
Ребятня радостно крича и улюлюкая, подражая старшим товарищам, - т.е. нам, - пинала его и пинала, а цыпленок катился, перекатывался, переворачивался, покамест не уперся надувной хвостовиной в одну из железных конструкций детской площадки.

Немного полежав и поприкидываясь мертвецом, он ни с того ни с сего сел и оторвал себе голову.

Из разверзнутого нутра выползла одетая в черный облегающий костюм, наподобие водолазного, взрослая и очень усталая женщина. Критически оглядев толпу детей, затем нас с Женькой, отстраненно, по-рыбьи, как бы обращаясь к небу проговорила: "Зачем так жить?"

Никто из присутствующих не знал ответа.

Я дружелюбно протянул ей бутылочку, и в знак примирения предложил: "Выпейте газировки, холодная"
Она отвернулась, и молча поплелась в сторону универсама, волоча за гребень голову своего издохшего симбионта...

Все кроме нас двоих разошлись. Только цыплячий труп, печаля прохожих, одиноко остывал в пыльном диснейлэнде.

Мы с Джексоном стали медленно пробираться вглубь знакомой территории, ведя на ходу неспешный диалог:
"Чудесное начало дня!"
"Согласен..."
"Зачем ты ударил цыпленка?"
"Просто не стал дожидаться пока он нападет на детей и растерзает их..."
"Достойно."

Мы опять улыбались.
Далекий космический красный карлик пёк наши небритые рожи.
Будущее виделось чем-то безмятежным и бесконечно веселым.

...

В камере само-собой сыро, вонько и накурено.
Хоть топор вешай, хоть сам вешайся.
Но! уж занималось утро, брезжил свет. С иконостаса на стене многоглазо поглядывали святые угодники и угодницы. Кто сурово, кто любя.
А в немигающем очкастом взоре рассказчика играли в догонялки веселые солнечные зайчики, неизвестно как прискакавшие в это тухлое место.

- ...так вот. Каждая молекула, после впрыскивания лекарства, плясала, радовалась и улыбаясь благодарила. Понимаешь?
- Ну да...
- Кстати, во времена старины Ломоносова они назывались "корпускулы". В курсе?
- Кто они?!
- Молекулы!
- Да я их на хую видал эти корпускулы!!
- Вплотную приблизился, такскзть, к созерцанию... эээ.. сути вопроса...
- Тебе, походу, давно очки с ноги не снимали...
- Хе-хе, давненько, да. Я в том смысле, что как под микроскопом.
- Ага.
- Кстати, знаешь кто изобрел?
- Микроскопов?
- Точно. Карл Евграфыч.
- А кино?
- А кино кончилось, братуха.

Осталось эхо.
Образы, отзвуки и почти цветные негативы.

...

Это болезнь. Все, с кем соприкасаюсь, умирают раньше. Особенно те кто любит, единицы искренно моих людей.

Часто поминаю вас, ребятки.