Шева : Письмо другу

Привет, дружище!
Сколько это мы не виделись? Десять?
Нет, пожалуй, девять. Да, девять лет. Что я тебе скажу - вроде бы и не изменился ты, и всё как и прежде.
И Железный гвоздь, и Чёрная дура, и белые купола базилики, и остров посреди неширокой реки, и твой любимый османский стиль.
Но в то же время не надо даже надевать очки, пенсне или монокль, чтобы увидеть изменения.
Причем, нет, не неуловимые. А буквально брутально выпирающие, бьющие по глазам и ушам. Что меня расстроило.
Ты и раньше не был чистюлей. Но сейчас…
Не только окраины, но и центр, что утром, что днём, что вечером - в мусоре.
Порывы ветра носят эти бумажные и целлофановые пакеты, прочий срач, бросают их под ноги прохожих…
Знаешь, что я тебе скажу - ни хера это не романтично. Да, и как бы это помягче сказать, чтобы не обидеть - нецивилизованно, что ли.
Зашкаливает количество бомжей. Их и раньше-то было немало, но сейчас…
И от того, что их называют изящным словом «клошар», ровным счётом ничего не меняется. Насчёт словообразования вы, конечно, мастаки.
Придумали, например, цвет - маренго. Звучит-то как!
А на самом-то деле - тёмно-серый, мышиный цвет.
В центре, в местах скоплениях народа невозможно протолкнуться, чтобы не нарваться на румынских цыган, нагло что-то выспрашивающих, или сующих под нос на твоих глазах только что найденное возле твоих ног толстое золотое кольцо.
Конечно же, уроненное якобы тобой.
Приставания в этих же местах по жизни чёрных ребят с их цацками, побрякушками, сувенирами - детская забава в сравнении с наглым грабежом теми же черными и арабами одиноких пацанов школьного возраста в сквере возле карусели под базиликой.
Отдельная тема, отдельная жизнь - в метро.
Ну, то, что в переходах воняет понятно чем - это было всегда.
Визитная карточка, так сказать. Но некоторые новые сценки удивили.
Беспардонностью.
Девчонка, зашедшая в переполненный вагон в туфлях-балетках, затем доставшая из сумки лакированные туфли на шпильке и тут же, без стеснения, скача на одной ноге, начавшая переобуваться.
Ну, играющих на каких-то музыкальных инструментах и что-то гнусаво поющих и у нас полно.
Удивила другая тема. На тележке с колёсиками заносится в вагон колонка с усилком. Врубается музычка, как правило - рэп. И один, а то и два смуглых курчавых пацана с заломленными назад козырьками бейсболок, держась за вертикальные поручни по центру вагона, как стриптизёрша за руру, начинают под этот самый рэп танцевать.
Ну, а потом, ясное дело, обход зрителей со стаканчиком в руке.
Современный вариант Кисы у фонтана в Пятигорске.
Охеренно зажигательно. Для остальных пассажиров.
Ага.
Или - в вагон заходит мать с малым ребёнком на руках. Глазами ищет свободное место.
А нету его.
Сидят мужики, сидит молодёжь, сидят ссыкухи малолетние. Которые когда-то тоже станут такими же матерями.
Никто не видит.
Твои проблемы, мол.
Возле Пантеона, прослушав пафосный рассказ о великих, там лежащих, выйдя на на бульвар Сен-Мишель, застываешь.
Ибо видишь перед собой жопу.
Огромную чёрную жопу.
Ну, если сама фигура ростом метров пять, можете представить себе, каких размеров жопа.
Голая, ясное дело.
Впереди фигуры, уткнувшись головами в то место, что аккурат напротив жопы, только спереди, да нет, нет там никакого фигового листка, стоит группка пожилых туристок.
Изучают.
И что, интересно, тётушки там нового увидели?
Ну, я еще понимаю - чернокнижие.
Но черножопие…
Не, ну понятно, конечно, что европейские ценности, что жопа - наше всё.
Но - увольте.
Про живых, скажем политкорректно, афроевропейцев, норовящих подсунуть то же самое только а ля-натюрэль детишкам в Диснейленде, и вспоминать не хочется.

Но.
Я смотрю, ты надулся.
И уже готов бросить мне - Fuck off!
Что же, имеешь право. Потому что несмотря на всё то, что я в сердцах написал тебе выше, ты - это Ты.
С большой буквы.
Был, есть и будешь.
С мрачной средневековой красотой воспетого Гюго готического Великого собора, с удивительной, поражающей воображение и вызывающей восхищение мозаикой витражей Сен-Шапель, блеском и богатством Лувра, флёром былой неги и похоти Версаля, прудами и лебедями замка Шантийи, задумчивым, и от времени уже зелёным, как Аватар, Мыслителем Родена, идеальными в своей непорочной красоте белыми куполами парящего над городом Сакре-Кёр, захватывающими дух видами на город с Эйфелевой и Монпарнаса, брусчаткой и зазывными витринами кафешек Монмартра, поэтикой Латинского квартала с моей любимой улочкой-щелью имени Кота ловящего рыбу, грандиозностью и величием Триумфальной арки, самой площадью Этуаль, с такой щемящей любовью возвеличенной Ремарком, самой знаменитой в мире порочной краснокрылой мельницей рядом с площадью Пигаль, вечерними зазывалами возле известных заведений этого места, столбиками фигурок живых зайцев, стоящих будто суррикаты вдоль дороги в Булонском лесу.
И, конечно же, - скромной, тихой, такой уютной церковью Святой Женевьевы.
Которая - как островок чего-то родного в круговороте чужой столичной жизни.
Где так остро и печально осознаешь себя русским.
Красиво и метко сказал о тебе Генрих IV.
В далеком тысяча пятьсот девяносто третьем.
Ты стоишь мессы.