Игорь Шанин : Ева

Дождь лил мерно и неуверенно, свежий и едва ощутимый, даже лужи почти не отзывались рябью на его осторожные прикосновения. Я меланхолично размахивал сложенным зонтом, быстрым шагом лавируя в потоке прохожих. Работы сегодня выдалось непривычно много, поэтому я катастрофически задержался, и теперь как никогда переживал за Митеньку, моего десятилетнего племянника, оставленного дома одного. Он был слеп после аварии, в которой погибла моя сестра, и потому нуждался в усиленном присмотре, которого я обеспечить ему никак не мог. Мне нужна была работа, а оставить племянника было не с кем, поэтому ежедневно он оставался один в пустой квартире, и после работы мне приходилось бежать домой со всех ног, глотая дурные предчувствия и изо всех сил надеясь, что за день не случилось ничего плохого. Это сводило меня с ума.
Я увидел ее случайно, повернув голову и зацепившись взглядом за что-то, не вписывающееся в рамки привычного. Темноволосая девушка лет двадцати, совершенно нагая, сидела прямо на тротуаре, прижавшись спиной к фонарному столбу. Длинные волосы, мокрые от дождя, извивались прядями по белой коже груди, а тонкие изящные руки беззащитно обнимали плечи. Несмотря на более чем незавидное положение, она осматривалась с абсолютным спокойствием, словно каждый день гуляла под дождем голой.
Замешкавшись на долю секунды (Митенька, Митенька, Митенька), я глубоко вздохнул и все же свернул к странной незнакомке, присев рядом с ней на корточки. Она подняла на меня кофейного цвета глаза, и я не прочитал в них ни удивления, ни непонимания, лишь вежливый интерес, каким встречает старшеклассник-отличник подошедшую к нему на улице старушку.
- Что ты здесь делаешь? – спросил я.
- Не знаю. – Тихий, приятный голос, идеально вязавшийся с ее естественной природной красотой.
- Не знаешь? – удивился я. – Ты сидишь на улице под дождем, да еще и без одежды! А тут сентябрь!
Она легко повела плечами, показывая, что ответить ей нечего. Я нахмурился. Быть может, с ней произошло что-то плохое, и она потеряла память? Я бегло осмотрел ее – ни ран, ни синяков, ни ушибов. Что же это такое?
- Где ты живешь?
- Я не знаю.
Ситуация радовала все меньше и меньше.
- Имя-то свое ты знаешь?
- Ева.
Я смерил ее удивленно-восхищенным взглядом. Имя подходило ей как никакое другое.
- Так звали первую женщину, - негромко произнес я.
- Она была второй.
Я вздохнул. Рассуждать на такие размытые темы сейчас совершенно не хотелось. Сняв свою куртку, я протянул ее Еве.
- Накинь на себя и пойдем.
- Куда?
- Ко мне. Я не могу оставить тебя так.
Она неуверенно взяла куртку и просунула руки в рукава, поглядывая на меня с непонимающим недоверием. Я помог ей подняться на ноги, хоть в помощи она и не нуждалась. Прохожие посматривали на нас с легким недоумением, однако никто так и не подошел, чтобы выяснить, по каким причинам молодая девушка оказалась на улице без одежды.
Когда мы пришли, Митенька сидел в своей комнате и смотрел в стену закрытыми глазами. После аварии он почти никогда не открывал их, утверждая, что теперь в этом не было смысла. Когда мы встали на пороге комнаты, он едва заметно повернул голову.
- Все в порядке? – немного виновато спросил я. Последние полгода я постоянно ощущал себя виноватым, потому что не мог обеспечить достойный уход больному племяннику.
- Да, - отозвался Митенька. – Я уже поел, не дождался тебя.
- Я задержался. Так получилось.
- Я понимаю.
Митенька повернул голову еще немного, и я почти почувствовал, как его слепые глаза, закрытые веками, уперлись в Еву, наблюдающую за нами из-за моей спины.
- Что-то изменилось?
- Да, - отозвался я. – К нам пришла Ева. Я нашел ее на улице, она была раздета и не помнила, где живет и что с ней случилось. Я решил помочь ей.
Митенька кивнул и отвернулся.
- Добро пожаловать, Ева.
Я показал ей, где душ, а потом дал свитер и джинсы своей сестры. Надев их, Ева немного покрутилась перед зеркалом и заметила:
- Они мне великоваты.
- Сестра немного поправилась после родов, а потом так и не смогла вернуться к прежней форме, - пояснил я, усаживаясь в свое кресло. Митенька уже спал в своей комнате, поэтому мы разговаривали полушепотом.
Ева обернулась.
- Что с ней случилось?
- Авария. Не справилась с управлением, когда везла Митеньку в школу.
Ева указала на свои глаза.
- Это произошло с ним тогда же?
- Да. Ожоги лишили его зрения и полноценной жизни. С тех пор он ни разу не выходил из дома, отказывается даже ходить в школу для слепых детей, поэтому я воспитываю его сам.
- Таким детям нужен постоянный присмотр.
Я пожал плечами, стараясь как можно более беззаботно изобразить свое бессилие перед превратностями судьбы.
- Если я буду постоянно сидеть с ним, нам будет не на что жить.
Ева села на край кровати, не сводя с меня заинтересованно-сочувствующего взгляда.
- Значит, ты живешь только им и своей работой?
- Наверное, можно сказать и так.
- Это ужасно.
Я посмотрел на нее с удивлением.
- Нет. Все в порядке. Это абсолютно...
- Ты молод. Сколько тебе? Я уверена, что еще нет и двадцати пяти. Это расцвет, самый центр жизни. А ты тратишь ее на больного ребенка, лишенного будущего и каких-либо перспектив.
- Прекрати, - немного резко бросил я. – Нельзя так говорить.
- Почему? – искренне удивилась она.
- Потому что это неправильно.
Несколько минут мы просидели в глубокой тишине, молча глядя друг на друга.
- А что насчет тебя? – наконец спросил я.
- Насчет меня?
- Да. Что с тобой произошло? Ты действительно ничего не помнишь?
- Я помню, как ты подошел ко мне на улице.
- А до этого?
- До этого ничего не было.
- Что ты имеешь в виду?
Ева провела рукой по волосам, и на ее лице смутно отразилось тревожное беспокойство.
- Только темнота. В ней ничего нет.
- Наверное, ты чем-то больна. Раньше у тебя случались проблемы с потерей памяти?
- Я не знаю.
- Да, точно, - растерянно пробормотал я. – Только темнота.
Она кивнула.
Я поднялся с кресла.
- Я попробую тебе помочь. Поищу информацию или людей, которые смогут что-то подсказать. Возможно, нужно обратиться в полицию, но...
«Но здесь что-то не так, и я хочу разобраться в этом сам» мог бы сказать я, но не стал.
- Ты можешь лечь здесь, я постелю себе на диване в гостиной.
- Хорошо, - согласилась она.
- И... – Я неуверенно запнулся. – Ты ведь сможешь посидеть с Митенькой, пока я буду на работе?
Ева вскинула на меня взгляд, в котором я прочитал испуг, недоверие и что-то едва уловимое, смесь жалости и отвращения, совершенно мне непонятных.
- Да, - наконец протянула она. – Я посижу.
***
Следующий день выдался таким же пасмурным и дождливым, как и предыдущий. Я смотрел на бесконечную серость, развернувшуюся за окном моего кабинета, и она вязко и липко принимала меня в свои сонные объятия. Мысли совершенно не концентрировались на работе, раз за разом возвращаясь к Еве, к тонким волнистым прядям ее волос и невинно-незапятнанному воспоминаниями взгляду. Она была совершенной, и это не входило в мои рамки, выпирало за грани естественного и не давало покоя. Ева словно ежеминутно не отходила от меня ни на шаг, безмолвно прося разгадать ее тайну. Только вот с какого края нужно было подступить к разгадке?
- О чем призадумался? – лениво поинтересовалась Катя, сидевшая за соседним столом и тоже, по всей видимости, думавшая совсем не о работе.
- Да так, - протянул я. – Скажи мне, бывает такое, что человек не может вспомнить, что с ним происходило до определенного момента? Когда он просто обнаруживает себя посреди улицы и никак не может сказать, как он здесь оказался?
- Частичная амнезия, вроде бы, - задумчиво откликнулась Катя, неохотно перебирая лежавшие перед ней документы. – Случается после травмы.
- А если нет никаких травм?
- Ну, их необязательно видно. Человека ударили по голове, например, и внутри что-то сместилось, а так и не скажешь.
Я вздохнул. Слова Кати совершенно ничего не прояснили.
- Это проходит?
- Должно проходить. Воспоминания рано или поздно возвращаются, - без особой уверенности отозвалась она и философски добавила: - Все проходит, если просто подождать.
***
Когда я вернулся домой, квартира встретила меня неуютной тишиной. Такая бывает, когда в доме собрались дальние родственники, очень долго друг друга не видевшие и не видевшие бы еще дольше.
Митенька сидел в своей комнате, меланхолично перебирая пальцами старые бусы из фальшивого жемчуга, принадлежавшие когда-то моей сестре.
- Привет, - сказал я, проходя в комнату и усаживаясь на стул. – Все в порядке?
- Да. Как всегда.
- Сегодня было не так скучно, правда? – Я попытался улыбнуться, но улыбка вышла натянутой и неприятной, и я смутно порадовался, что Митенька ее не видит.
- Сегодня было также, как всегда.
- А Ева? – удивился я. – Я думал, тебе будет веселее с ней.
Бусы едва не выскользнули из рук Митеньки, но он успел подхватить их.
- Ева со мной не разговаривала даже.
- Почему?
- Я не знаю. Один раз мне показалось, что она зашла сюда, но, видимо, только показалось. Потом я попросил воды, но она не ответила. Пришлось идти на кухню самому.
Я нахмурился.
- Не переживай, - пробормотал Митенька. – Я привык. Тебе не нужно так бояться оставлять меня одного.
- Я не могу не бояться.
- Я для тебя будто замедленная бомба в кармане, которая неизвестно когда рванет. Я понимаю. Но твой страх совершенно бесполезен, от него ни тебе, ни кому-либо еще не будет лучше.
Медленным осторожным движением он поднес руку к столу и разжал ее. Со стуком бусы упали на столешницу.
Еще до аварии Митенька был развит не по годам и понимал гораздо больше, чем должен был. Я разговаривал с ним почти на равных, порой совершенно забывая о том, что передо мной всего лишь ребенок.
- Я надеюсь, что однажды все станет хорошо, - прошептал я. – Все станет по-другому.
- Я тоже надеюсь. Только этой надеждой мы и живем.
Ева была в спальне, сидела в кресле, поджав под себя ноги, и читала старый журнал. Когда я вошел, она подняла голову и улыбнулась.
- Ты вернулся.
- Я просил тебя посидеть с Митенькой.
- Я и сидела. Следила, чтобы ничего не произошло. Он тихий мальчик, весь день почти не выходил из комнаты. Как ящерка в террариуме, даже не требует особого ухода.
- Не говори так.
- Опять? Что на этот раз? – удивилась Ева.
Я прислонился спиной к стене и устало потер переносицу.
- Ты даже не разговаривала с ним.
- Не представляю, о чем с ним разговаривать. Я не люблю детей.
- Я тоже, - вздохнул я.
Она отложила журнал в сторону и с интересом посмотрела на меня.
- Даже так? Мне все больше и больше жаль тебя.
- Не нужно меня жалеть, - бросил я. Усталость перемешалась с напряжением и выплеснулась наружу нервной злобой. – Себя пожалей – оказалась на улице в холод в чем мать родила, да еще и ничего не помнишь! Не тебе нас жалеть!
Ева не обиделась. Тонкие губы тронула едва заметная улыбка, а взгляд стал по-лисьи игривым, заискрившись насмешливой хитрецой.
- Мне нечего вспоминать. Я пришла, чтобы помочь тебе.
Я поджал губы. Сказать хотелось очень много, но я не привык оскорблять людей, поэтому предпочитал молчание ссорам.
- Мне не нужна твоя помощь, Ева. Завтра выходной. Я отведу тебя в полицию, как мне следовало сделать с самого начала. Там примут правильные меры.
- Смотри не опоздай, - улыбнулась она, ни капли не смутившись.
***
Утро следующего дня застало меня врасплох тошнотой и головной болью. Весь мир перед глазами будто бы крошился множеством острых осколков, собственное дыхание стояло в ушах бесконечным хриплым шумом. Со стоном я сел в кровати и сдавил виски ладонями. Просидев так несколько минут, я нашел в себе силы подняться с кровати.
Выпив на кухне стакан воды, я направился в ванную, где сунул свою раскалывающуюся голову под холодную струю и простоял так, казалось, целую вечность. Лучше не становилось. С непонятным животным страхом я начал понимать, что со мной происходит что-то ужасное. Болела не голова – болело сознание, словно у самой души появились нервные окончания, которые отзывались теперь резкой болью на каждое движение тела.
Когда я вышел из ванной, я увидел Митеньку, стоявшего в дверях своей комнаты. Он медленно водил головой из стороны в сторону, привычно не открывая глаз, словно собака, принюхивавшаяся к незнакомым запахам.
- Митенька? – прохрипел я. – Зачем ты встал так рано?
Он сделал неуверенный шаг на мой голос.
- С тобой что-то не так, - сказал он. – Ты болен.
- С чего ты взял? – я присел на колено, оказавшись с Митенькой на одном уровне. Так он чувствовал себя уютнее. – Все в порядке.
- Нет. – Он упрямо покачал головой. – Это все из-за нее.
- Ты про Еву? Она не нравится тебе? Не переживай, я предупредил ее вчера, что сегодня ей придется уйти.
- Я слышал.
На секунду он замолчал, и эта секунда почему-то показалась мне нестерпимо долгой и жуткой.
- Я слышал, как ты говорил с ней. Но я не слышал, как она отвечала.
Отвлекшись на какое-то движение, я поднял голову. Ева появилась из кухни, совершенно нагая, как в нашу первую встречу. Растрепавшиеся со сна волосы закрывали лицо хаотичными штрихами, а в худой руке поблескивал нож.
- Что ты...
Я не успел договорить.
Широко размахнувшись, Ева вогнала нож в шею Митеньки по самую рукоятку. Туго брызнула темная кровь, и мальчик закричал от боли. Я поднялся на ноги и отшатнулся, парализованный ужасом и совершенно ничего не понимающий.
Ева замахнулась снова. Второй удар пришелся в плечо Митеньки, и он упал на колени, продолжая кричать. Его глаза широко распахнулись, и слепые зрачки уперлись прямо в мое лицо испуганным взглядом, непонимающим и... упрекающим.
Третий удар пришелся под лопатку. Все вокруг было в крови, ее было до нереального много, как в старых дешевых фильмах ужасов, неспособных напугать даже маленького ребенка. Митенька лежал на полу совершенно неподвижно и уже не кричал.
Ева выпрямилась, глядя на меня с улыбкой, будто только что попала в самую трудную цель в тире и ожидала теперь заслуженной похвалы.
- Что ты натворила? – прошептал я.
- Убила твоего Митеньку. Ты же так давно задумывался об этом, но не признавался даже себе, ведь это «неправильно».
Она перешагнула через тело и медленно приблизилась ко мне. Я смотрел на нее, будто наблюдая со стороны испорченное видео, где кадры накладывались друг на друга, перескакивали, менялись местами, то ускоряя повествование, то вовсе его останавливая.
- Ну же, расслабься.
Ее руки обвились вокруг моей шеи, и жаркое дыхание обожгло щеку, когда она прошептала мне на ухо:
- Хочешь, я покажу самое интересное?
Осторожно, но настойчиво она развернула меня к старому трюмо с большим зеркалом. Я увидел себя, трясущегося и взъерошенного будто голодный воробей в зимнюю стужу. Прокушенные до крови губы дрожали от страха, а правая рука до побелевших костяшек сжимала окровавленный кухонный нож. Евы в зеркале не было.
- Я помогла тебе, как и должна была.
Я перевел взгляд на нее. С губ не сходила все та же улыбка, а вот взгляд теперь стал жестким и холодным.
- И мне действительно нечего было вспоминать. Ты придумал меня, но не придумал мне воспоминаний. Я обижена. Но я тебя прощаю.
- Что... что мне теперь делать? – Слова складывались с трудом, словно я пытался пережевать острые камни.
- Все очень просто. Пошли.
И она потянула меня за руку на кухню. Мы перешагнули через Митеньку, сделали еще несколько шагов и оказались у окна.
- Открой. Мне так жарко.
Я повиновался. Внутрь ворвался прохладный осенний воздух, пропитанный запахом дождя и мокрых листьев.
Ева забралась на подоконник и снова повела меня за руку, притягивая к себе. Мы встали на краю девятиэтажной бездны, оказавшейся намного страшнее и намного притягательнее кофейных глаз Евы. Она обняла меня, прижавшись своим разгоряченным телом к моему. Улыбка наконец сошла с ее лица как старые акварели сходят с детского рисунка, забытого под дождем на скамейке.
- «Все проходит, если просто подождать». Так?
- Именно так, - прошептал я.
- Давай не будем ждать.
Ева наклонилась спиной в открытое окно, и я подался за ней. Ветер ударил в лицо холодной сухой ладонью, дыхание перехватило, складки футболки отчаянно захлопали на ветру словно птицы в силках, а сердце бешено колотилось где-то в горле, готовое вот-вот разорваться в клочья. Перед моим взором стояло лишь лицо Евы, спокойное и умиротворенное, а в ее глазах стремительно мелькали окна пролетающих мимо этажей.
Затем последовал глухой удар, и мне даже показалось, что я успел услышать, как негромко звякнул по асфальту выпавший из моей разжавшейся руки нож.