Шева : Аз воздам

Звонок в дверь прозвучал неожиданно.
Поздно уже, полдесятого вечера, кто бы это мог быть?
Супруги переглянулись.
Иван Семёнович после затянувшегося ужина допивал вторую кружку чая. По его довольному, умиротворённому виду сытого кота было понятно, что вставать с табуретки из-за какого-то глупого звонка он не намерен.
Анна Сергеевна бросила полотенце, которым насухо вытирала тарелки, и, для виду чертыхнувшись - кого это, мол, несёт нелегкая, переваливаясь, пошла к входной двери.
Посмотрела в глазок - время-то позднее, неровен час.
Искаженный глазком, но - сосед, из квартиры напротив.
Неприятный тип. Очень неприятный.
У них в подъезде говорили, что у него с головой явно не всё в порядке. И фамилия у него странная - Довнюк. Мужик лет сорока пяти, вечно угрюмый, неразговорчивый. Взгляд какой-то…Как волчий. Обозлённый на весь мир. Будто все ему должны.
За что?
Но - мало ли что? Может, случилось что у человека?
Анна Сергеевна отодвинула задвижку замка и открыла входную дверь.
Она только и успела удивиться, каким обозлённым, напрягшимся от вздутых вен было лицо соседа.
Нож она даже не заметила.

Сосед же первым, резким движением видно хотел полоснуть её по лицу.
Анна Сергеевна инстинктивно успела поднять вверх руку, что и спасло её.
Нож своим острым лезвием со страшной силой распанахал ей руку. Когда сосед замахнулся для второго удара, Анна Сергеевна только и успела сдавленным голосом крикнуть - Ваня! Ва…!
И подставила вторую руку. Потому что первую, залитую кровью и вдруг ставшую неожиданно тяжёлой, она поднять уже не могла…
Иван Семёнович, услышав испуганный крик жены, несмотря на возраст, в несколько прыжков одолел расстояние от кухни до входной двери. Он понял, что случилось что-то неожиданное, но очень страшное.
Увидев залитую кровью жену, у которой уже подкашивались ноги, и было понятно, что грузное тело через секунду опустится, а вернее, упадёт на пол, он бросился вперед, чтобы перехватить руку с занесенным вверх кровавым лезвием ножа.
Но не успел.
Он только и успел увидеть, как острие ножа, не как в масло, нет, а как будто в совсем легкую жировую субстанцию, в голове ещё зачем-то успел мелькнуть кадр из «Парфюмера», вошло в левую щёку жены, и как, в предсмертном ужасе, беззвучно закричали её широко раскрытые глаза.
В следующее мгновение Иван Семёнович схватил руку с ножом.
За запястье. Но схватил неудачно.
Неловко как-то. Да еще и левой рукой. А может, просто соперник был сильнее.
Сорок пять - это ж не под семьдесят.
Левой рукой соперник быстро оторвал пальцы Ивана Семёновича от своей правой руки, и через секунду Иван Семёнович вдруг почувствовал, как что-то холодное, жёсткое, совсем ненужное вошло в его тело под рёбра.
Последнее, что он запомнил - руки жены, тянущиеся к нему с пола и, опять, беззвучный крик в её глазах…

Они выжили. Оба.
Хотя их и очень долго зашивали от полученных остро-колотых ран.
У Анны Сергеевны их было меньше, у Ивана Семёновича - аж двадцать семь.
Но - слава Богу.
Если можно так сказать.
Выписались они из больницы через четыре недели.
Похудевшие, осунувшиеся. Неузнаваемые.
Если бы не сын, бросивший хорошую работу в другом городе, и сразу же примчавшийся к ним, когда узнал о беде, неизвестно вообще, выжили ли бы.
Ведь сколько денег на лекарства ушло, а врачам…
А так - слава Богу.
Одно обидно – а соседу-то дали всего три года. И справки у него какие-то нашлись, что действительно, с психикой не в порядке, да и мотивировка в суде была уж больно незамысловатая – «на почве бытовой неприязни».
Хотя, какая же неприязнь, если в жизни они соседу не то что плохого ничего не сделали, но и слова худого не сказали.
Да ладно, всё-бы ничего, лучше всё-таки, хоть больным и каличным, но жить, чем уж совсем…
Но через полгода по подъезду слух прошёл – а Довнюк-то вот-вот вернутся должен.
Под амнистию попадает. А дружки, приятели его, что «там» навещали, говорят, что он ещё и хвастает - вот вернусь, мол, так рассчитаюсь с соседями сполна. Мало, мол, не покажется.
Слухи, они как анекдоты - непонятно откуда берутся, но, как раньше писали на казначейских билетах - имеют хождение наравне с.
С правдой, в данном случае.
И опять жизни не стало.
И не спалось, и не елось. Плакать только хотелось.

В колонию Сергей, сын Анны Сергеевны и Ивана Семёновича, поехал не сам. Поехали вдвоём с Витькой, племянником. Вдвоём как-то сподручней.
Да и племяш вроде одно время вращался в «той» среде, вдруг что подскажет.
Не сразу, но попали к гражданину начальнику. То бишь - начальнику колонии.
Вопрос - как сделать, чтобы Довнюк задержался, да как можно подольше, на удивление решился быстро.
Во власти начальника колонии было направить Довнюка в спецбольничку.
Беззвучно на вырванном листке настольного перекидного календаря была нарисована цифра.
В уе, ясное дело.
Цифра немалая, но, решил про себя Сергей, подъёмная.
- Хорошо, - сказал Сергей, - послезавтра подвезём.
Уже в дверях, на выходе из кабинета, гражданин начальник ласково так, добавил - Да, ребята, вы же и на бензин привезите - это же за шестьдесят километров мне казённую машину гнать, а у нас с обеспечением, сами понимаете…
Такое жлобство Сергея возмутило, но сдержав себя, он ответил – Ладно. Но вопрос закрываем окончательно?
Ответ его поразил - Ну, как окончательно? Месяца на три.
- А потом?
- Ну, а потом… - мордатый начальник многозначительно посмотрел на то место на его столе, где только что лежал вырванный календарный листок.
С цифрой.

Сергей с Виктором вышли за ворота колонии. Возле машины остановились. Закурили.
На душе у Серёги было гадко. Чувство безнадёги и беспросветности, как тот библейский змий вокруг яблони, опутало и сжало его сердце.
Почему-то вдруг Сергею вспомнилась надрывная женская фраза из так любимого родителями фильма «Калина красная» - Стива! Ты же не убьешь его?!

Серёга вдруг посмотрел на Витька. Необычно как-то посмотрел.
Было в этом взгляде нечто такое…и одновременно жуткое, страшное.
И тот его понял.
Понял ещё до того, как Сергей задумчиво протянул - А может…
Витёк, ухмыльнувшись, ответил сразу - Да и дешевле будет.