Щелкунова Мила : Порядок Нового Века

« ...Россия и Америка не обойдутся друг без друга в борьбе с новой угрозой. Мы сидим в одной лодке, поскольку мы хотим защитить одно и то же: мы хотим сохранить здоровье и безопасность для наших граждан, мы хотим обеспечить открытую демократию и права человека. И поэтому я твердо убежден в том, что достойно ответить на новые вызовы мы сможем только совместно. Это также означает, однако, что мы должны договориться о том, как нам реагировать на эту угрозу - причем в качестве равноправных партнеров...»

Резковатый тенор федерального министра Внешних Отношений раздражал до тошноты. Покосившись на сидящего рядом сына, Андрей вздохнул и, вяло пережевывая подсушенный хлеб (пост ведь!), отвернулся к окну.

- Па-ап?

- (опять двадцать пять!) Что, сынок?

- Ты смотришь?

- Да, конечно (как же все это достало!)

- Может, переключить на Второй?

- Как хочешь, сынок.

До школьного автобуса осталось минут пятнадцать. Пережить бы. Не поворачиваясь к сыну, Андрей чувствовал буравящий взгляд светло-голубых глаз Павлика. Изучает.

Щелчок. На кухонном мониторе возникла картинка: несколько рядов мужского хора, бородатые певцы, облаченные в белые хламиды, старательно поют очередную кантату, посвященную...как же это... праздник-то их... а, ну да ладно - очередному голоданию, из-за которого можно нормально поесть только когда сын уезжает в школу.

Павлик прибавил звук: «Ангеле-Бооожий, хранителю-мой-свяяятый, живот-мой-соблюдиии во страсе Христааа-Бога, ум-мой-утвердиии-во-истиннем-путиии...»

- Нет, сынок, давай уж дослушаем новости, - поспешно, едва не поперхнувшись остывшим сбитнем, попросил Андрей.

Щелчок.

Благообразный молодой мужчина с небольшой светлой бородкой елейно частил с экрана: «Ныне наши совместные молитвы с многострадальным народом Америки, претерпевающим невиданные ранее испытания. Беда, пришедшая в мирную доселе страну, не щадит ни стариков, ни детей. Нет сердца, оставшегося равнодушным...»

Болтовня все же лучше, чем песни.



Наконец, режимный таймер затренькал: пора. Андрей подчеркнуто внимательно пялился в экран монитора, стараясь не обращать внимания на деловитые сборы сына. Разговаривать им явно не хотелось. Но, как обычно, перед уходом Павлик, выглянув из двери прихожей с немым укором на розовощеком лице, поинтересовался: «Благословишь?» «Щас» - Андрей, стараясь выглядеть невозмутимым, неуклюже обмахнул Павлика крест-накрест и поцеловал в лоб: «Давай, до вечера» Дверь за сыном он закрыл почти трясущимися руками.



До появления работных приставов оставалось не меньше получаса. В прихожей Андрей не мешкая раздвинул двери одежного шкафа и, приподнявшись на цыпочках, запустил руку вглубь верхней полки — там, за коробками с обувью, он прятал баночки мясных и рыбных консервов — на случай. Но сейчас рука его ничего не нащупала. Обувные коробки стояли как и вчера, но последние четыре баночки, оставшиеся из заначенных, отсутствовали. Павлик! Его работа. То-то он сегодня изучал отцово настроение.

Черт! Черт! Черт! Андрей со злостью пару раз пнул дверь шкафа, она треснула, покачнулась и неожиданно вывалилась из паза. Падая вперед, дверь зацепила краем икону, висевшую в углу, та с грохотом упала на пол, стекло с нее слетело и разбилось на мелкие кусочки. «Черт! Черт! Черт бы побрал всю эту канитель!»

Пока Андрей убирал осколки, пока наспех погрыз еще пару сухарей, запивая холодным сбитнем, полчаса промелькнули. Звонок. Приставы. Черт!



Ирина умерла четыре года назад. И кажется, что весь мир умер с ней. По крайней мере, для Андрея. Все изменилось почти в одночасье: старшую дочь пришлось отдать в кадетский корпус-интернат с круглосуточным содержанием. С тех пор отношения у них разладились. Теперь она в армии и уже год от нее ни весточки. Павлика социальная служба настоятельно рекомендовала определить в гимназию с новой госпрограммой. А вскоре Андрея без объяснения причин уволили со службы. Так без работы он и мыкается до сего дня.

По недавно принятому закону о тунеядстве государство всех безработных принуждает к общественному труду. А чтобы никто не уклонялся без причины, была организована служба работных приставов - забирать утром из квартир и домов тунеядцев, чтобы сопроводить до спецтранспорта. Считай, конвой. Если безработный не открывал дверь, ее взламывали, уклониста сажали в тюрьму, где он все равно работал, но уже в менее комфортных условиях. Сбежать из дома можно, но результат всегда получался тот же — поимка, тюрьма, тяжелый труд. Особо буйных определяли в клинику для бесноватых. Но попасть туда было ужасом почище тюрьмы. Толик, сосед Андрея, спустя полгода лечения в этой клинике вернулся роботом. Глаза в кучку, слюна изо рта, вместо речи — мычит. Но тихий, правда.

Бабам проще — они, если не работают, рожают по госпрограмме, получают зарплату и вроде при деле.



- Закурить найдется, мужики? - Один из напарников Андрея, высокий, в джинсовой бейсболке, оглянувшись на стоящих вдалеке надзирателей, запустил руку за пазуху, извлек оттуда залапанный портсигар. Щелкнула крышечка, парень аккуратно вытащил из-под резинки самокрутку и протянул Андрею, - на вот. Только как ты курить собрался, братюнь, друзья человека - тут он мотнул головой в сторону надзирателей, - не дадут ведь.

- Да я вон за ту стеночку зайду и там подымлю. Если что, скажите - отлить пошел.

С этими словами Андрей, похлопывая себя по карманам пыльной куртки в поисках коробка спичек, натыкаясь на еще неубранный строительный мусор, завернул за угол недавно сооруженного пастырского странноприимного дома, а попросту - гостиницы.

Он уже пару минут с наслаждением глотал терпкий дым, стараясь растянуть удовольствие, наполняя, как казалось ему, теплом урчащий от голода живот, когда с площадки перед гостиницей послышался возмущенный бас одного из надзирателей, пожилого дядьки с выпирающим из форменной куртки пузом. Осторожно выглянув из-за угла, Андрей увидел, как парень в бейсболке махал рукой в его сторону, что-то объясняя надзирателю. "Вот, сука, неужто сдал?"



Осознанного решения убежать не было. Просто он побежал. Не оглядываясь, не думая. Бежал куда глядят глаза: за гостиницу, через проем в заборе, огораживающем стройку, через дорогу, замирая перед проносящимися автомобилями, мимо магазинов с витринами, затянутыми баннерами с призывами поститься и библейскими цитатами на старославянском. Он бежал от пузатого надзирателя, от бессмысленного перетаскивания строительного мусора за грошовые трудодни в карте безработного, от настырного и ставшего чужим сына с его сдвигом на порядке исполнения религиозных уставов и требующего того же от отца, от одиночества и горечи, сопровождавших его все эти тяжелые годы.

Городской кросс закончился быстро. Под транспортным мостом, где Андрей остановился отдышаться, взвизгнув тормозами, остановился полицейский "пирожок". Выскочившие оттуда два мордатых мента заломили беглецу руки и тычками затолкали его в машину. Плюхнувшись на сиденье в кабине, один из них повернулся к зарешеченному окошку и, ухмыляясь, сказал арестанту:

- Слышь, ты. Твое щастье, шо не рыпался. А то б вместо камеры попал в "бесовку", а оттуда знаешь, какие возвращаются. Гыы...



Перед вращающейся стеклянной дверью Павел остановился, , чтобы еще раз обтереть рот рукавом форменной куртки. Покосился на позолоченные буквы на мраморной табличке - "Государственная гимназия "Новый век" № 47" и вздохнул, вспомнив нетерпение отца перед уходом в школу. Будет искать консервы, вечером жди скандала.



- Согрешил ли ты, сын мой?

- Да, отче.

- Каешься?

- Каюсь, отче.

Облаченный в серую шелковую рясу пухлый отец Варсонофий, дежурный на входе в школу, протянул Павлу планшет:

- Укажи, сын мой, в чем грешен.

Павел привычно листал список, отмечая нужные пункты - "осуждение", "обида", "чревоугодие" (юноша со вздохом вспомнил найденные и съеденные отцовские консервы), "нарушение поста" и - чуть зависшим над экраном планшета пальцем - "рукоблудие".

- Бог простит, сын мой. Отпускаю тебе ныне, - сдерживая зевок, Варсонофий перекрестил юношу, - ступай на занятия. Следующий...



- Приготовились, достали тетради. - Мария Серегеевна, учительница русского языка, поправила громоздкие очки на носу, делавшие ее похожей на сову. - Сегодня у нас обязательное ежемесячное сочинение. Тему вы знаете - "Благонадежен ли я и мои родители для Святой Церкви". Помните, что лгать грешно.