bjakinist. : Виктор Пелевин как цукерблин

(Пелевин В. О. Любовь к трем цукербринам. — М.: Эксмо, 2014. — 448 с. — (Единственный и неповторимый. Виктор Пелевин).

Полтора года назад по нуждам службы я перечитал пелевинский «Generation П» и подумал: а че я его не читаю-то, ни одного романа после «GП»? Надо! Тут и «Цукербрины» как раз подоспели. Три дня я честно потратил на книжку. А по истечении их встали надо мной два ангела. Первый, черный, гнусно скалился и страшно шипел: «Напиши! Напиши, как ты на заднице его романчика в сердцах накатал: этот мудель отбывает текст!» Белый же ангел гладил меня пером (надеюсь, не из хвоста) и канючил: «Но ведь что-то запало же, и ты улыбался порой — не злись!..»

Чуть о сюжете, как полагается. Некто Киклоп получает дар всеви(е)дения, дабы сохранять равновесие мира. Этажом ниже располагается офис оппозиционного сайта «Contra.ru», где трудится сис. админ (или кто он там) некий Кеша. Это типичный, по мненью автора, хипстер, для которого работа скучняк и в радость только троллить в сетях всех подряд да дрочить под порнушку. Вдруг в офис является известный террорист Бату Караев, он же Семен Паламарчук, и взрывает на фиг всё. Но в этом «всём на фиг» следует видеть и хорошую сторону. Этажом выше Киклоп падает со стула и лишается дара всеви(е)дения, который итак его мучил, а экспедитор «Контры» Надя, существо природы совершенно ангельской, незамутненной, отправляется в рай вместе, правда, с разными прочими.

Параллельно, но не всегда в такт идет история о древних птицах, которые охотятся за зеленой свиньей — творцом вселенной. Кроме того, Кеша в каком-то еще разрезе будущего оказывается как бы в реанимации, сохраняя сознание и репродуктивную функцию, и трахает парализованного бедолагу Караева — впрочем, чур, Милонов, герой принимает престарелого фундаменталиста то за свою жену Мэрилин, то за всегда вожделенную японскую школьницу.

Цукербрины же — это кремнийорганическая инопланетная цивилизация, которая посредством компьютерных технологий то ли вытесняет людей с планеты Земля, то ли питается сексуальной энергией таких, как Кеша, виртуальщиков-онанистов.

Бред? Нет: сон! Чуя, что концы с концами не слишком-то логически сходятся, «единственный и неповторимый» автор милостиво признается под занавес, что это был сон. А что вы хотите: бог — не только шутник, он сам шутка. Симпатант Пелевина Дм. Быков (выведенный, кстати, в романе как бочкообразный куплетист Гугин) уверяет нас, что «единственный и неповторимый» пишет «сказки» — конечно, Милонов, для взрослых.

Отлично усвоив, что наш современник — сочетание инстинктов, суеверий и технологий, Пелевин то залихватски умело, то скучливо эксплуатирует эти три клавиши, которые, собственно, и определяют его «поэтику». Кто-то ученый заголосит тотчас про постмодернизм и припомнит В. Сорокина. Господа, успокойтесь! У них разная природа, у этих постмодернюг. Сорокин весь в тексте живет, как глист, и избывает опыт русской и советской якобы уже «мертвой» классики именно через текст.

Язык Пелевина везде «свой», всегда одинаков, с легкой иногда стилизацией. Он сух, ироничен, часто антихудожественен (самолюбивые технари это любят). При всей виртуальной миражливости Пелевин не показчик, он, прежде всего, рассказчик, а для своих ежегодных подневольных творений использует старинную колодку философских повестей эпохи Просвещения — да не запутают вас при этом реалии и сленг современности! Да-да: Вольтер, Дидро и Монтескье — литературные предтечи его. Расхожие идеи эпохи, витиеватый (не скажу «занимательный») сюжет, картонные маски-герои, пряноватый эротизм, немножко фельетон на злобу дня, немножко памфлет про «вечное». Полная формула этого аромата злостно проста: сказка + притча + «шутка». Нет, не полная у Пелевина: + договорные обязательства перед издательством. Et voila!

Кто-то совсем с дерева простодушный видит в Пелевине ажник гуру. Но свои премудрые коаны он выдает, как сибирская красавица лепит пельмени: машинально, да и конструктивно они (что коаны, что пельмени) одинаковы. Мне порой кажется, он издевается над своим записным читателем, выдавая ему, не сильно продвинутому, чужие премудрости за свои. Чего ж вы хотите: и читатель его — в лучшем случае, знает Славоя Жижека (эссеист такой левого толка, в романе он проходит как Ян Гузка) да Фуко с Бодрийяром, в худшем — «Дом 2» эпохи Ксюши Собчак. (Она кстати, тоже отчасти в романе имеется как источник мудрости — подзабытая Ксю Баба одна такая на всю Россию).

«Единственный и неповторимый» мило глумится — но тешится ли, сам составляющая нынешних цукербринов? Натужность в этом «романе» ощущается часто, ах, слишком часто! «То бурлАки идут бечевой»… Правда, кто-то сказал, что «Цукербрины» — это новый взлет пелевинского таланта. Уберегся, значит, я от предыдущих его романов…

Так, бишь, про что эта книжка-то? Отвечу словами одного проницательного читателя, чтобы белый ангел отстал от меня, наконец, со своим пером:

«Собственно, Пелевин даёт очень убедительный ответ, во что превращается сознание человека, существующего в абсолютной информационной прозрачности. Это либо трусливое двоемыслие под маской лояльности к системе; либо бесплодные попытки изменить систему (сделать её более человечной), моментально превращающиеся в терроризм. Причём всех протестующих система моментально утилизирует ради собственных целей :((.»
(http://www.livelib.ru/reader/sergei_kalinin)

Подправлю лишь: не «убедительный ответ», а цветистый и занудный парафраз чужого ответа, ставшего расхожей уж истиной.

7.10.2014