Чувак в пилотке : Джоник Апельсин (на конкурс)

- Хааа, Мартэээн! - протянул Джоник Апельсин. И вышло у него так, будто он совершенно не удивлён.

Мы не были друзьями. Скорее коллегами. Но давно. Потом Джоник "сел на хмурый" и много чего проколол. Мне в ту пору жилось куда проще. Я снимал дешёвую однушку без шкафа и холодильника, и уезжая в очередную командировку с лёгким сердцем оставлял ключи ему.

- Торопишься?
Я не торопился. Апельсин обзавёлся золотым зубом и фордом, благоухающим изнутри мятной жвачкой. Открыв бардачок он извлёк беломорину, неестественно длинную и тщательно запечатанную с одного конца.
- Ха, будешь?
Отказываться было нетактично.

Я возвращался и Джоник исчезал из моего жилища. Иногда вместе с каким-то барахлом. Если он посягал на телевизор - следовал разговор, после которого обугленные от кайфа личности приносили новый. Апельсин шуровал по венам всякую дрянь, но его было жаль. Где он обитал всё остальное время я не знал. Иногда он заходил "на чай". Худой и почти без зрачков, Джоник усаживался за стол. Но сразу млел и быстро умолкал. Веки у него залипали, а сигарета истлевала сама по себе. На любой вопрос в такие моменты он сдавленным голосом многозначительно отвечал "Ха". Через какое-то время Апельсин уходил и остывший чай выливался в унитаз, потому что умывальника у меня тоже не было.

- Сигареты теперь не курю, - вместе с дымом выдохнул из себя Джоник. И тут же стал набирать в лёгкие новую серию коротеньких напасиков, успевая вставлять между ними словечки: "И... не... пью... ха"
- Какая "непьюха?", - спросил я и приступ накуренного смеха окончательно обрушил неловкость ситуации.

Последний раз мы виделись в августе. Не скажу какого года, но в августе точно. Помню, потому что день десантника был, вернее ночь. Джоник заявился ко мне побитым и босым. Крепко поддатые ребята заставляли его орать "Слава ВДВ", а он не стал. Не потому что на флоте служил - упёртый просто. А кроссовки оказывается на дозу обменял ещё за день до этого. Был он тогда против обыкновения трезв. С лицом мученика истязаемого ломкой, Апельсин отмылся от крови и попросил какую-нибудь обувь. Нашлись только стоптанные берцы, оказавшиеся ему почти в пору. Ещё он захотел чаю, но когда чайник засвистел - передумал.
- Прогары ведь не отдам, ха. В самый раз они мне.
И ушёл, а я долго поёживался вспоминая его замогильный вид и голос. Но наконец уснул, и лишь утром обнаружил, что Джоник украл у меня деньги. Те которые я получил по контракту, за три месяца войны. Все.

Не бывает ничего тупее и мучительнее неловкости, возникающей в компании накуренных людей. Я бы мог осадить любого кайфолома, но Апельсин был загадочной тенью из прошлого и хотелось блюсти с ним некоторую деликатность. Сам Апельсин комплексом вины не страдал. Это меня поначалу задело, а потом умиротворило и обрадовало. Мы накурились, весело потрепались, попили холодного лимонада и нас стало отпускать. Из заветного бардачка была извлечена ещё одна папироса, на этот раз обычная. Джоник выпотрошил её и стал фаршировать новой начинкой.
- Трава-убийство, - приговаривал он.
- Нет, - возразил я, - "убийство" это если курить её "париками", а дуть напасами - чистый суицид.
Джоник вздрогнул, и плохо утрамбованная травка просыпалась из беломорины на ладонь. Моя укуренная хохма оказалась верхом неделикатности.

Нет, я не мстительный. Мне вовсе не хотелось сворачивать Джонику шею или пересчитывать ему рёбра. Сам виноват - нечего привечать нарколыгу. Но не дарить же ему наличные. Пришлось изрядно побегать по всем этим притонам, подвалам, подъездам. Цеплять подвернувшихся первыми доходяг, путая наркоманов с синеболами. Сулить им расправу и награду. Где-то через неделю я узнал его адрес. Апельсин жил на другом конце города, за деревянной дверью с большими чёрными подпалинами. Я вошёл туда злой и огнедышащий, как дракон. Но там было тихо и уютно. Бедно? Ну не богаче, чем у меня, это точно. И там жил его кот - толстый и воспитанный, и его дочка - ей был год, а ещё, его женщина - молоденькая и в худом халате. Она решила, что я мент и выложила всё. Что Джоник оплатил долги и купил им с дочурой много вкусного и нужного. А потом исчез, оставив деньги и записку. И что ей тревожно читать эту страшную записку. Там написано, что он их любит и поэтому никогда уже не вернётся. А теперь ей всё понятно. И она даже рада, что он у нас. И будет его ждать сколько надо. Деньги я могу пересчитать и забрать, она мало из них тратила... Тут у меня стало муторно в голове. Денег я считать не стал и забирать тоже не стал. Извинился и ушёл. Матеря себя за безволие самыми низкими словами.

- Я тогда к обрыву пошёл. Думаешь топиться? Ха! - сказал Апельсин, прикурив вкусно затрещавшую беломорину, - просто ночь была красивая.
- Решил золотой укол поставить. И отьехать на великом приходе, при луне. Как назло, героина не нашёл, а от метадона тошнило меня, какая с ним романтика. Всех цыган пришлось обойти, "ханка-манка".
Джоник замолкал, чтобы подержать напас, аккуратно передавая мне папиросу.
- Два часа её до кондиции уваривал. И спокойный был, как китаец во время чайной церемонии. Наварил полную десятку, ха. И бахнулся. Половину прогнал и накрыло. Остановилось всё. И речка, и ветер, и даже лунный свет замер. Тела не чувствую, мысли ни одной, но всё вокруг ощущаю и... Ха! Я кажется увлёкся! - он замолчал, но я попросил продолжать.
- Да чего там продолжать. Прогары твои меня с того света выручили.
- Как это?
- А приехал там вояка один с шалавой. Из понтонщиков, с той стороны. Красиво время провести хотели, а тут я, ха. Он сначала свалить думал, а потом берцы заметил и решил, что солдатик я, в "самоходе", ну скорую и вызвал.
- Это он тебе рассказал?
Джоник щелчком отправил остаток беломорины в окошко.
- А мне теперь объяснений не надо. Я после того укола любой ход событий угадать могу. И даже изменить.
Мне стало неуютно. Хотелось пошутить, но Апельсин был серьёзен.
- В дурке сказали я не псих. Мной специалисты занимались.
Я посоветовал Апельсину завязывать с куревасом, и мы простились.

А через день я уехал в новую командировку. Она была жаркой. Те кого приходилось убивать на этот раз, действовали отчаянно. И умело. И я остался один. По крайней мере из взвода. А они всё садили из миномётов, будто нас сотня. И осколком меня клюнуло в броник, а дальше они перестали стрелять и поднялись, чтобы зачистить позиции. Сдаваться не хотелось, с пленными наёмниками поступали дурно. У меня была граната и я решил подорвать её прямо в окопе. Когда они будут рядом. Я разогнул усики и вытянул чеку. Наверху зашуршало. Я отпустил рычаг, раздался громкий хлопок, это ударник воспламенил капсюль запала. Теоретически у меня осталось чуть больше трёх секунд. Но время умерло вперёд меня. Всё остановилось: струйка песка лившаяся на дно окопа, капля пота бежавшая из-под каски за ворот, мысль о смерти метавшаяся в голове. А потом в окоп спрыгнул Апельсин.
- Совсем я с тобой головорезом сделаюсь, - сказал он вытирая кровь со штык-ножа. Потом снял с моей лодони не разорвавшуюся Ф-1 и отбросил её куда-то в сторону.
- Ха! Есть чего и получше взорвать. - И он бережно достал из кармана длинную беломорину, тщательно запечатанную с одного конца.