Евгений Балинский : Вознесение 5/5

Часть 3
1.
Иван Андреевич медленно поднял веки, и, посмотрев вокруг, обнаружил, что его койка стоит уже не в больничной палате, а в конце какого-то длинного, совершенно пустого и чёрного душного, глухого коридора. Мужчина осторожно поднялся, удивившись обнаруженным рядом с ним шахматам, зачем-то, не понимая, для чего взял их и пошёл на свет в другом конце. Идти было довольно далеко, и Иван Андреевич неспешно поворачивал голову из стороны в сторону, пытаясь хоть что-нибудь увидеть сквозь непроглядную чернь. По крайней мере, в тех сторонах, где должны были быть стены: мужчина не мог уверенно сказать, были они там на самом деле или нет, есть ли там двери, окна, и вообще хоть что-нибудь. Однако, несмотря на любопытство и тянущее живот неведение, сворачивать со световой дорожки на полу, которую составляли блики от света проёма впереди, и углубляться в бок совсем не хотелось.
Отчаявшись высмотреть хоть что-нибудь, Иван Андреевич просто шёл вперёд, где яркий квадрат выхода, несомненно, увеличивался, а значит, приближался. Ещё мужчина заметил, что каждый его шаг отзывается глухим, но сильным стуком, похожим на тот, который бывает тогда, когда идёшь по полу с деревянным покрытием.
Иван Андреевич дошёл до конца так и неизведанного, толком непонятого коридора, и ступил на хорошо освещённую площадку, которая сильно напоминала обыкновенный подъезд любой «хрущёвки»: одна лестница, как и положено, уходила куда-то вверх, а другая – вниз. Бросив взгляд на тот пролёт, что вёл вниз, Иван Андреевич с удивлением отметил, что тот настолько длинный, что его конец, находящийся где-то далеко внизу невозможно даже рассмотреть. Там, где возможно должны были находиться последние ступени, всё застилал густой, тёмно-бордовый, почти чёрный свет, больше походивший на туман или пар. То ли от того, что, казалось, за этой мягкой стеной проглядываются окрашивающие всё вокруг в красный блики языков какого-то пламени, то ли это проникавшие невесть откуда лучи закатывающегося солнца, проходя сквозь какие-то диковинные призмы, давали такой причудливый эффект. То ли площадка внизу этого пролёта всего лишь была освещена красным фонарём на стене, который и источал это свечение. Тяжёлого выбора перед мужчиной не стояло: он был спокоен и уверен, и, бросив быстрый взгляд туда и подумав всё это, Иван Андреевич понял, что спускаться вниз ему не хочется, да и, чувствовалось, незачем: мужчина пошёл вверх.
Однако дорога наверх оказалась не такой короткой, как увенчивающийся, очевидно, концом движения один пролёт вниз; по крайней мере, поднимаясь всё выше и выше, Иван Андреевич не обнаруживал ничего, кроме того, что знакомый каждому подъезд пятиэтажки сильно изменился. Но ничего удивительного тоже не было, кроме высоких белоснежных стен без окон, красивой, замысловатой лепнины на них, и узкой площадки между пролётами. Ивану Андреевичу подумалось, что, наверное, стоило бы поторопиться, и он увеличил темп движения. Но подниматься вверх всегда сложнее, чем спускаться вниз, и уже немолодой Иван Андреевич почувствовал, что биение его сердца учащается, дыхание становится тяжелее, но быстро идти мужчина не прекращал.
Наконец, лестница кончилась. С трудом буквально вскарабкавшись на последние ступени, Иван Андреевич с облегчением обнаружил, что его непростой, такой длинный, но в то же время скоротечный путь закончен, и вверх лестничных пролётов больше нет.
Мужчина так устал, быстро поднимаясь наверх по нескончаемым ступеням, что, казалось, уже вся лестничная клетка, всё это здание (или что это всё-таки было) тяжело и грузно стучало в унисон с его сердцем, отдавалась жарким дуновением вместе с его дыханием. Иван Андреевич, несколько секунд отдышавшись, увидел единственную на площадке, но очень красивую, нежно-кремового цвета дверь с массивной золотой ручкой: мужчина нажал на неё, замок негромко щёлкнул, и дверь мягко подалась вперёд. Иван Андреевич осторожно заглянул за неё.
Переступив довольно высокий дверной порог, Иван Андреевич вошёл, и его удивлённые глаза тут же разбежались, мечась по разным сторонам. Это был невероятно огромных размеров зал, с высоченными стенами, на которых были гигантские, от пола до потолка окна: сквозь них внутрь проникал солнечный свет, неяркий и неназойливый, который очень мягко распределялся, растекался по этому залу. Потолок подпирали величественные колонны, украшенные золотистыми и серебристыми фигурами животных, растений, людей, а также разных причудливых существ, словно только-только сошедших со страниц какой-нибудь страшно интересной книжки древнегреческих мифов. Посередине зала, так далеко вперёд, что невозможно было увидеть конца, тянулись сочно-зелёные кусты и деревья, растущие в узорчатых исполинских горшках. Растения были очень ухожены: задержав свой беглый, мечущийся, стремящийся охватить и впитать всё и сразу взгляд на них, Иван Андреевич оценил то, что ни одной лишней веточки на деревьях не торчало в стороны, ни одного сорняка не виднелось под кустами. По обе стороны зала были цветники: в выточенных из светлого мрамора длинных выемках росли цветы, совершенно разных цветов, сортов и размеров, а между мраморных платформ находились фонтаны, вода в которых искрилась и сияла от попадающих на неё солнечных лучей. В центре же зала стояло великое множество столиков, кресел и диванов, где, как подумалось Ивану Андреевичу, очень удобно расположившись, сидели люди. занимались совершенно разными делами: какие-то мужчины и женщины увлечённо читали самые интересные книги, другие – общались между собой, потягивая разноцветные жидкости из высоких хрустальных стаканов, некоторые женщины сидели со спицами и крючками в руках, занятые любимым вязанием или вышиванием, а горстка мужчин неподалёку о чём-то громко спорили, поочерёдно указывая в разные места разложенной на столе какой-то то ли схемы, то ли карты. Были в этом зале и дети: одни из них то и дело бегали между деревьев, другие – копались в большой песочнице меж цветников.
Всё это была лишь малая часть того интересного и удивительного, что успел увидеть Иван Андреевич за то непродолжительное время, пока находился на пороге двери, в которую вошёл.
В этом зале были перемешаны множество насыщенных красок, ярких бликов и замысловатых отражений. Бесчисленное количество различных звуков: весёлого детского смеха, резких всплесков и негромких журчаний фонтанов, шелест кустов, деревьев, а также тысяч книжных страниц, то и дело переворачиваемых, тихие диалоги и жаркие споры – но странным образом ничто никому не мешало, был уверен Иван Андреевич, не досаждало, не раздражало. Никто из читающих не шикал на забывавшихся спорщиков. Ни один из мирно беседующих не косил озлобленных взглядов на порой шумных детей, ни одна вязальщица не прикрывала глаза от солнца. Казалось, каждый из людей, собранных воедино в этом зале, существовал в каком-то своём мирке, поэтому все вместе они обретались в блаженстве и гармонии, читавшейся на их спокойных и умиротворённых лицах.
Вдруг Иван Андреевич вспомнил о своём друге, дорогом Василии Васильевиче. «Интересно, как он там? Знал бы, куда я попал – ни за что не поверил бы. Удивительное место. Сказочное. Много чего здесь происходит, но очень спокойное… - думал Иван Андреевич про себя, а перед глазами стоял Василий Васильевич с шахматами под мышкой, и мысли продолжали находить, одна за другой, словно волны, - но пусть не переживает дружок, всё хорошо здесь, всё нормально. Хороший он человек, добрый, интересный, даже забавный… На Леонова чем-то похож… Смешной… Но смешной по-доброму… Хотя и не повезло ему в жизни… А он ведь сам в больницу лечь договорился… Детей не было, жена давно умерла, однокомнатная квартира на окраине… Решил, что в больнице будет лучше и договорился с кем-то… Товарищи к нему изредка приходят, и он радуется… Помнит ли ещё, что может так же, как и сначала договориться, и обратно на волю?... Вряд ли помнит… Разъела эти воспоминания больнице… Выжгла… Много лет мы с тобой в этой больнице выживали…Всё хорошо, Василич ,всё хорошо…»
2.
Когда-то где-то там, далеко, на железной ободранной кровати беспокойно спал Василий Васильевич, словно задавая, посылая во сне какие-то вопросы неведомо кому, бессознательно бормоча, из чего что-то понять было невозможно. Затем постепенно его напряжённое лицо расслабилось, «мыслительные» продольные морщинки на лбу разгладились, а руки перестали беспорядочно подёргиваться. Василий Васильевич нашёл все ответы, и спокойно продолжил спать.
На часах было четыре утра, поэтому спать было наиболее уютно и приятно – знаете, всегда так, в раннее утро спится куда лучше, чем днём, вечером или ночью. Неизвестно почему.
3.
Увлёкшись своими мыслями и зрелищем перед собой, Иван Андреевич не заметил, как биение, перетёкшее и в этот зал, сначала ослабло, а затем и вовсе прекратилось, горячие сгустки воздуха, регулярно овевавшие его тело, тоже исчезли – всё стало совсем спокойно и тихо, не смотря на оживлённую жизнь зала. Не заметил Иван Андреевич ещё и того факта, что дверь, которую он толкал, закрылась за его спиной, всё так же, как и ранее, с мягким и приятным, но чуть другим, иным шуршанием. И замок вновь защёлкнулся, звякнув, войдя в пазы. И что на этой, совершенно гладкой со стороны зала двери не было никаких ручек, и дёрнуть на себя бы не получилось. Хотя, это было уже не так важно.
Заметив то, что он совсем успокоился и, наконец, хорошенько отдышался, Иван Андреевич прислушался, и услышал ту робкую и совсем тихую мелодию, которая разливалась по залу. Её нежные, мелодичные и приятные сердцу звуки словно мягко увлекали куда-то за собой. «На Кин-дза-дза похоже, что ли… » - проплыло в обволоченном чудесной музыкой сознании Ивана Андреевича.
Его блуждающий взгляд остановился на столике, недалеко от ступеней, что вели от площадки, где находился Иван Андреевич к основному уровню зала. За этим столиком сидел немолодой мужчина в светлом выглаженном костюме и явно дорогих очках, другой стул напротив него был пуст. Подошедшая прекрасная девушка, одетая в изысканный, не вызывающий, но приятный глазу наряд, название которому Иван Андреевич дать затруднился, взяла его руку в свою, которая оказалась мягкой и тёплой, и увлекла за собой. Вместе они спустились по ступеням, и подошли к тому столику, после чего она отпустила руку Ивана Андреевича, и удалилась.
Мужчина сел за столик, и представился. Сидевший напротив него, скучающим тоном уставшего человека ответил, что его зовут Михаил.
Иван Андреевич положил на стол свои шахматы, раскрыл их, высыпал фигуры на стол, и, перевернув доску, стал расставлять их в необходимом для начала игры порядке. Он знал, что делает, и уже через секунду убедился в своей правоте: Михаил, до этого блуждавший тусклыми глазами от фонтана к фонтану, оживился, его глаза блеснули из-под очков азартным, озорным огоньком, ведь он, наконец, дождался.
Когда шахматные фигуры были расставлены на изрядно потёртой игральной доске, они начали играть. Умиротворённые, спокойные и упокоенные души двух мужчин в атмосфере приятной, не давящей абсолютной тишины и гармонии зачали самую интересную и увлекательную, бесконечно долгую партию.