Крис11 : Мелодия M

«Так проходит вся жизнь
В угаре пьяном,
В сигаретном дыму,
по ресторанам…»
(Р. Набимов)

По тёмным улицам, по мокрым лужам, возле окрашенных скамеек, старых деревьев, опавших желтых листьев, у красного фонаря, на побегах собственной души, глубоко-глубоко, красиво и непонятно, интересно и страшно, до слёз, до боли, одиноко, иногда противно, но удар прямой. В темечко.
Не стыдно быть богатым, стыдно быть бесталанным. Простите меня. Я туп. Я бесталанен и поэтому бесстыж. Я так завидовал, тем, кому дано смотреть за стенку, тем, кто несется скоростным поездом по рельсам этого невидимого мира и где-то там, внутри чего-то там счастливят себя невероятными приключениями, приезжают на том же поезде обратно и дарят, нам, обделенным, бедным, трясущимися руками крохи удивительных впечатлений и мировоззрений.
А потому и трясущимися руками, что на таких как я творец смотрит с пренебрежением, отводя глаза куда-то вниз, в уголок, аккуратненько протягивая руку помощи тонувшему в пучине существу. А я всё равно говорю спасибо! Я всё равно безумно счастлив. Меня коснулась вселенная, а я коснулся её. Мы общались, игрались, ругались. Это как маленькая жизнь, с маленькими людьми и их титаническими отростками духовных малахитов. Они пели мне, они играли на музыкальных инструментах, рисуя в моём сознании, но без моей воли, картины собственных чувств. Мозг взрывался, негодовал, тело покрывала моросящая дрожь, пальцы немели в такт, по нотам, ноги скручивались в кудри, живот бурлил и что-то невообразимое, я помню, происходило в области паха. Мокрые ладони мгновенно прилипали к прикасавшимся предметам, лицо менялось, непроизвольно тряслись уголки губ, а кадык и вовсе хотелось проглотить. Ушные раковины напрягались и расслаблялись, напрягались и расслаблялись, глаза терлись, а лоб расходился тысячью, нет, миллионами морщин, как маленькие холмики покрывавших, не до конца постаревшее лицо слушателя.
Музыка ворвалась в мою жизнь еще в детстве. Были пластинки, потом кассеты, позже появились диски. Не знаю почему, но скорее всего ещё в прошлой жизни мы полюбили друг другу и слились, теперь день с неработающими наушниками для меня подобен дню скорби или как минимум испорченному настроению до вечера. Я обожаю музыку, чуть меньше пою. Ну… Не люблю особо петь при людях, если не дрябну конечно же, тогда меня не остановить, тогда меня слышат все. И без особой скрытности зачастую я критикую таких же, отдавших волю собственного разума, и не дай Бог голоса, в руки наалкоголенных, примитивных инстинктов. Ведь это очень опасно, сегодня они спели, завтра им похлопали, а послезавтра их уже показывают по телевизору, или какой-нибудь молодой коллега на корпоротивке заснял, да и слил невнятные потуги товарища в Интернет. « Красава, от души, вот такого не хватает нашей эстраде», - услышим мы из уст профессионально -, нравственно - и патриотически-настроенных комментаторов под видеороликом, где пьяный в дрободан мужик, четыре раза упав, произнеся тост за гениального начальника, исполняет не одну, а целый топ-ряд композиций, так любимых трактористами и водителями такси. Браво, овации, бис, нам мало, подкиньте корму еще.
Хочется жить не сейчас, хочется наслаждаться тонкой линией мелодии, звучащей в согласии душевного терзания. Дайте список, и я вычеркну из него весь современный шлак, я обсмею, освисчу и оплюю безумный суррогат дешевых нот и поросячьих визгов, вместо голоса. Я. Маленькая инфузория большой планеты под названием музыка.
Это было десять лет назад. Я помню вечер, темно-темно, но по всей бордюрной прямой робкими попытками пытались осветить пространство уличные фонари. И где-то впереди маячил сигаретный киоск. Я подошел. Сидит мальчишка. Лет десять. Не русский. Ужасно засаленный вид, волосы, грязные руки, старый поношенный свитер, весь дырявый, в катышках, давно изношенные ботинки, брючки чуть больше чем надо, нет, скорее это были, джинсы. Да, пожалуй джинсы. Сидит, сопит, на грудь приятно и уютно оделась гармонь, опоясывающая с двух сторон маленькие, но длинные руки парнишки. Увидев моё приближение, он тут же встал, уверенно сжал гармонь, поправил плечи и запел. В бой пошли звуковые раскаты его чудесного инструмента, ещё пышнее и звонче заиграл его голос. Такое ведь бывает не часто, когда сводит мускулы до боли, до глубины. Он ударил меня, в самое сердце, я не мог произнести и слова. Такая скорбь, такая жизнь в его глазах.
Меня сложно растрогать рассказами и фотографиями об умирающих детях, сложных положений обанкротившихся и нищих людей, безногих или безруких офицеров и прочим, а ему это удалось. Мальчишка. Это была обычная, простая, сермяжная кафешечная песня, без особого смысла, без особых застенок, про какую-нибудь глупость, типа отношений между людьми, просто голос, просто игра, просто мальчишка. На сколько был беден этот малыш, на сколько глуп и обижен судьбой, на столько и я в этот момент почувствовал себя беспомощным, не способным оценить величие его фигуры.
Я туп. Я бесталанен и поэтому бесстыж.
Я протянул ему крупную купюру, отблагодарил, обнял и ушел, даже не став спрашивать о нём, о его жизни и трудностях. Пальцы до сих пор немые, отказывались слушаться и играли свой такт, свою мелодию. Засосало под ложечкой. Очень хотелось кушать.