Шева : Времена года

Её любимыми временами года были, как ни странно, осень и весна.
Осень - потому что тогда спадала жара, и наступал тот удивительный период, когда было уже не душно-жарко, но ещё и не тревожно зябко-холодно.
Лишь отдельными редкими ночами давали себя знать грядущие холода. Но будто специально для таких ночей благодаря дворникам во всей округе вырастали высокие аккуратные кучи жёлтых, коричневых и багряных листьев.
Которые, сопревая, будто вбирали в себя остатки былого тепла.

Ну, весна понятно почему. Когда всё вокруг дышит свежестью, вся природа будто возрождается заново, когда так и хочется зажить новой жизнью.
С каждым днём холодные тёмные ночи становятся короче. В ласковые солнечные деньки даже бывает, кажется, что солнышко уже и припекает.
Да, тает снег, да, много воды, слякоти, но все изменения, что происходят вокруг, будто шепчут, подсказывают тебе - впереди будет что-то хорошее.
Только дождись.

Казалось бы, летом лучше всего - тепло, комфортно.
А вот нет, не нравилось ей лето. Жарко, мухи, мошка всякая. Пить всё время хочется. Будто солёного наелся. А напьёшься - так потом обязательно хочется прилечь. Медленной, сонной становишься.
А ведь даже летом надо работать - ходить, искать.
Опять же, летом и продукты портятся быстрее, чем обычно. Ещё и травонуться можно.

Зимой, да, зимой холодно. Но не всё же время. Бывают ведь и погожие деньки. Когда в солнечных лучах искрится снег, воздух чистый, морозно-свежий. Тогда и саму себя чувствуешь энергичной, сильной, молодой.
Жить хочется.

Бомжевала Лайма давно. Настолько давно, что уже очень редко она вспоминала дом, в котором раньше жила в далёкой уже молодости.
Детей своих она тоже помнила смутно. Помнит, что было трое. Повзрослев, как-то незаметно они куда-то пропали. Разбежались по свету.
Два мальчика и девочка.
Где они сейчас, что с ними? Хотя, если быть честным, этими вопросами Лайма обычно не заморачивалась.
Своих проблем хватало. Причем проблемы были одни и те же, дни вот только менялись.
А проблемы были известные - как не остаться голодным да где переночевать.
Как в той песне - и нету других забот.
Лайма очень гордилась тем, как грамотно и умно она выбрала место обитания, благодаря которому ежедневно решала свои проблемы.
Ключевыми, или, если бы Лайма была судо- или авиастроителем, то непременно бы сказала это слово, - реперными точками её местопребывания были - высокий жилой дом, как раньше говорили - точечная шестнадцатиэтажка, автобусная остановка рядом с домом и ларёк на ней.
Каждый из этих объектов по-своему был очень важен для Лаймы.
Дом чем был хорош - среди прочих, то есть обычных, угрюмых, неулыбчивых обитателей, в нём жили и людские люди.
Которые Лайму знали, привечали, жалели.
А многие сердобольные тётушки и бабульки, идя куда-то по своим делам, часто выносили ей какой-нибудь гостинец.
Многих из них Лайма знала в лицо, и завидев знакомую тётушку, уже шестым чувством догадывалась, что та ей принесла.
На остановке тоже узнавали её, кто подобрей - утром едучи на работу, приносили с собой что-то вкусненькое, тёплое и давали Лайме.
Когда начинало холодать - несли старую одежду, зная, что Лайма секонд-хэнда не чурается. Опять же - всё всегда было ей впору.
А ей что - лишь бы тепло.
Чем был удобен ларёк - за ним можно было укрыться от злого колючего ветра, дождя, снега. Зимой из ларька выносили картонные упаковки, на которых, бывало, Лайма и ночевала. Заботливо укрытая одеждой или одеялами, что ей приносили.
Что ж - у каждого своя судьба.
Но кто знает - кому по итогу лучше?
Может кто-то сейчас сидит в своей тёплой квартире, и пытаясь изо всех сил сдержаться, всё равно не может удержать слёз.
Потому что - бросили, потому что - горе, потому что - всё, никогда больше не вернёшь ту, былую жизнь.
И как теперь жить?
Когда жить не хочется?
А вот она, Лайма, пережила это всё уже давным-давно.
И как засохло.
И не болит.
Вот разве что мороз за нос пощипывает.

И действительно, в студёные ночи, наверное, из-за возраста, уже бывало, лапы и хвост подмерзали. Но Лайма только сильнее сворачивалась клубком, пряча морду в свой по-прежнему по-молодому пушистый хвост.
И сторожко дремля, думала, - всё лучше, чем лето.
С его кусючими блохами.

А Пётр Ильич-то, наш музыкальный классик, похоже, хорошо знал подноготную собачей жизни.
Ведь если внимательно вслушаться в его «Времена года», а именно, в седьмую, июльскую часть с названием «Песнь косаря», в тот фрагмент, где стаккато струнно-смычковых, сопровождающих бравурный пассаж на фортепьяно, звучит пугающе болезненно-тревожно, так и всплывает в голове - Кусают, кусают, кусают!