Борзова : Человек и Кошка.

По четвергам Человек грустил.
Он тоскливо взирал на изломанные, небрежно набросанные углем по мокрой бумаге, силуэты зданий за стеной осеннего дождя и многозначительно вздыхал. Мерил шагами маленькую, пропахшую старыми носками и сожалениями, холостяцкую квартирку и мотал головой, как грустный пони, брошенный всеми в старом парке. Много курил, размазывая окурки о край хрустальной, пожелтевшей от времени пепельницы, тер кончиками пальцев воспаленные глаза, откашливался, наполняя тесную кухню отголосками старых, недолеченных простуд.

Кошке нравилось, когда Человека неумолимо настигала эта обычная сезонная хандра. Она почти любила его в эти долгие, скучные дни сожалений о бесцельно прожитой жизни.
В это время Человек становился совсем безвольным, податливым, послушным. Кошке нравилось ощущать свою полную, безоговорочную власть над этим нелепым, безобидным существом. Человек в такие дни становился особенно заботлив, позволял есть из его тарелки и не гнал, когда Кошка ложилась пушистой задницей на его любимую подушку, оставляя на ней клоки вылинявшей шерсти.
А еще она любила слушать его долгие, наполненные глубоким смыслом для него, но абсолютно бессмысленные и нелепые в ее глазах монологи с самим собой.


- Почему я так одинок? – все обычно начиналось именно с этого вопроса, и Кошка, предчувствуя обязательное продолжение, укладывалась поудобнее на его коленях, выгибалась дугой, приглашая почесать розовую плоть живота, скрывающуюся под тонким нежным пухом.

- Почему я так безнадежно одинок? – Человек закуривал вонючую сигарету, от которой у Кошки чесалось в носу, и печально качал плешивой, в рваных клочках седых волос головой. – Да, я некрасив, но бывают и страшнее. В конце концов, у меня масса других достоинств, которые могли бы компенсировать недостаток мужественности и этой... как ее – мускулистости? Говорят же – женщина любит ушами, а я читал много книг о любви и знаю, как говорить долго, красиво, чувственно. Так почему же?...

Кошка знала, что эти тоскливые причитания могут длиться часами и заранее предвкушала долгий, спокойный вечер, полный неги на фоне монотонного, убаюкивающего бубнежа Человека и холодного дождя за окном. Человек мог разговаривать со сгущавшимися в тесной комнате сумерками часами. Наконец, Кошка, устав и соскучившись, приоткрывала узкие глаза. Морщилась, как будто невзначай лизнула лимон, и скрипящим голосом задолбанного тупыми учениками учителя начинала:


- А зачем тебе вообще с кем-то жить? Неужели ты не видишь очевидных преимуществ одиночества? – Человек удивленно сводил брови домиком, как будто слышал это впервые и, готовясь спорить, поджимал губы куриной жопкой.

- Ты начисто лишен необходимости страдать, наблюдая страдания твоих близких. Тебе не нужно жить в мучительном ожидании, что твои дети не оправдают твоих надежд и родительских амбиций, рванув автостопом от Владивостока до Москвы, вместо того, чтобы прилично учиться на слесарей первого разряда в ближайшей фазанке.

Человек на мгновение уловил тень мысли о том, что, возможно, Кошка в чем-то права, но это потребовало бы признания его собственной неправоты, поэтому он еще плотнее сжал губы и упрямо уставился на пожухлый фикус на окне.

- А еще тебе не придется мучиться тревогой за своих близких, надеясь лишь на то, что мирозданье будет столь благосклонно, что позволит тебе уйти раньше них.

Кошка прекрасно знала все болевые точки Человека, и ей было доподлинно известно, что после этого разговора Человек запьет и надолго. Прекратит поддерживать видимый порядок в квартире и все пространство тесной каморки вновь наполнится запахами протухшей еды и страданий. Но это была вынужденная мера. Двум хозяйкам на кухне не место, а в квартире с шумными, эгоистичными и жестокими животными по прозванию дети ей точно не ужиться – это Кошка знала так же хорошо, как и то, что из положенных ей девяти жизней истрачено всего три, и ей надо позаботиться о своем будущем заранее, иначе кто это сделает, если не она сама.

Кошка удовлетворенно вздохнула, улеглась задницей на любимую подушку Человека, не боясь быть прогнанной, и спокойно задремала.