arc : Эволюция гордости.

Капля в океане - так они себя называли, молодые люди, в большинстве своём – студенты, что стояли в Киеве, на площади Независимости, возле стелы, согреваясь плясками и пением в морозный день. Радовались, как дети, флажкам с эмблемой Евросоюза, всё размахивали ими, да кричали: «Европа – наше будущее!». Громко кричали, с надрывом, а потом гимн петь стали. Эти ребятки перешагнули барьер, разделяющий всех на своих и чужих, создав угрозу всеобщей бойни.
Трудно сказать, когда всё вышло из-под контроля, наверно в тот день, когда была пролита первая кровь. Человек двести, молодых людей, легко одетых для той поры года, стояли возле стелы, наивно крича: «Милиция - с народом». Их толкали, били и гнали в живой коридор, образованный парнями в форме. Коридор, из этих бойцов, был длинный, волнистый, как лабиринт. Их загоняли палками, как скот на скотобойню, крича: "Быстрее!!!". Бедолаги бежали, под градом ударов, с ужасом в глазах, не разбирая дороги, совершенно не понимая куда бежать, зачем, постоянно натыкаясь на щиты и дубинки. Это была настоящая травля, дичь загоняли в угол и добивали. Сезон охоты был официально открыт.
Через несколько дней, одного из этих парней я застрелил на улице Грушевского, сам выследил, и сам выстрелил… Я ездил туда два или три раза, всё-таки три, последний раз - в день казни, по другому это назвать нельзя, не обязан был, но поехал. Очень не хотелось мне ехать, и без меня снайперов хватало, но всё же поехал. Я, как-то, сразу приметил его. Он, там, бегал по площади, флажком размахивал. Наивный такой. Всё стихи читал:
«…І вам слава, сині гори,
Кригою окуті.
І вам, лицарі великі,
Богом не забуті.
Борітеся – поборете,
Вам бог помагає!
За вас правда, за вас сила
І воля святая!..»
(Т.Г. Шевченко, «Кавказ»).
Видел его несколько раз по телевизору, совсем ещё зелёный. Ему лет двадцать было. Интересным он парнем был, говорил с, таким, южным акцентом: «Я люблю свою страну! Я хочу быть свободным от рабского гнёта! Если мне суждено умереть, здесь, на этой баррикаде, я не о чём не жалею. Я знаю, быть мне в раю!». Сам сказал, никто за язык его не тянул. Вроде армянин, на кой чёрт сдалась ему эта Украина, не знаю, что и думать. Много там было таких. Песни пели, стихи читали, радовались, как юродивые. Никогда таких не видел, да и не было у меня большого желания видеть их, шли бы они домой.
В газетах писали, что это была революция гордости, а нам сказали, что гордость здесь не при чём. Сказали, что это оголтелая фашистская хунта, что они убьют всех: и женщин, и детей. Я тогда ещё удивился, как может совсем юная девочка, с жёлто-голубым шарфиком, кого-то убить. Бросает в меня снежки, улыбается, у неё ещё ямочки на щёчках были, такие смешные, светлые. Красную гвоздику мне на плечо положила, стишок прочитала:
«…Минають дні, минає літо,
А Україна, знай, горить;
По селах голі плачуть діти –
Батьків немає. Шелестить
Пожовкле листя по діброві;
Гуляють хмари; сонце спить;
Нігде не чуть людської мови;
Тілько звір виє по селу,
Гризучи трупи. Не ховали,
Вовків ляхами годували,
Аж поки снігом занесло
Огризки вовчі…»
(Т.Г. Шевченко, «Гайдамаки»).
Я ещё тогда подумал, разве снежком можно убить человека? Конечно нет. А вот снайперской винтовкой…
Я смотрел, как он ползёт на баррикаду, по ледяному склону, держа в руке палку с жёлто-голубой тряпкой. Вид у него был немного нервный, только и всего. Уверен, он понимал, что через пять минут окажется в раю. Ничуть не сомневаюсь. Но это был его выбор, осознанный…
Я много об этом думал. Жаль, что мне не удалось с ним поговорить. Да я и не знаю, о чём говорить, что скажешь человеку у которого есть гордость? Да и зачем? Говорят, глаза - окна души. Что было в его глазах, трудно сказать. Я так и не понял, да и вряд ли когда пойму…
После всего, что произошло, для многих из нас, всё изменилось. Не думал, что доживу до такого. Где-то там, на востоке, живёт настоящий демон - пожиратель человеческой плоти. Я видел творение его рук: хаос, разрушения, смерь - во всём её многообразии. Я видел много… и больше не желаю этого видеть. Мне плевать, что обо мне подумают люди. Я не хочу строить из себя героя, и не хочу связываться с ним.

Бабай оставил Киндера стоять в углу, со связанными за спиной руками, а сам уселся во вращающееся кресло, закинул ноги на стол и позвонил по мобильнику Квазимодо.
- Только что вошёл. Интересный тип, у него на руке забавная наколка - трезубец на фоне жёлто-голубого флага. Когда приедешь, увидишь сам. Да, чуть не забыл. Нужно, что бы ты подписал протокол допроса.
Долго ждать не пришлось. Квазимодо ввалился в комнату, как пьяный бурый медведь, громко рыча и фыркая, сотрясая пол своей тяжёлой походкой. Запах чеснока и ядрёного самогона ударил в нос, всей своей лютью, разбудив задремавшего адъютанта.
- Где он?
- Здесь, стоит в углу.
Бабай встал и, ключом из связки на поясе, открыл ящик стола. Склонился, чтобы достать чистые листы бумаги из новой, только что открытой им пачки. В этот момент, Квазимодо присел на корточки и быстро выпрямился, достав широкий, относительно толстый клинок, острие которого находилось в центре полотна – на оси приложения силы. Он сделал всё так быстро и ловко, как будто делал это много раз. Его не интересовали бумаги, его интересовала татуировка. Он схватил Киндера за волосы, высоко подпрыгнул и ударил коленом в шею, вонзив нож в плечо.
Они рухнули на пол. Киндер пытался освободить свои руки, но не мог. Верёвка впилась ему в кожу до самой кости. Квазимодо упирался коленями ему в грудь и резал. Резал, медленно, именно то плечо, с татуировкой. Резал всё глубже и глубже, пытаясь добраться до плечевого сустава. Киндер отчаянно сопротивлялся: бил ногами, крутясь по полу, опрокинул мусорную корзину, далеко отшвырнул кресло, сломал ножку стола, кричал, давясь собственной слюной. Кость хрустнула, разорвав артерию: струя крови ударила в лицо Квазимодо и потекла по куртке. Киндер постепенно затих, перестав дёргать ногами. Он лежал неподвижно, на залитом кровью кафеле, с отрезанной рукой, и только судороги, изредка, пробегали по его телу, как будто, кто-то там, на верху, пытался его реанимировать, прогоняя через тело, раз за разом, электрические разряды. До тех пор, пока окончательно не угасли мышечные рефлексы.
Квазимодо встал, отбросил в угол отрезанную руку и отправился в туалет. Там он пустил холодную воду и стал смывать кровь.
Бабай стоял у стены, словно в него вбили гвозди. Он не мог пошевелиться. На белых штанах выросло мокрое пятно. Журчащий фонтанчик брызгал из под брюк, разливаясь по полу жёлтой лужицей, смешиваясь с кровью.
Закончив, Квазимодо поднял руку, посмотрел на татуировку и положил её на стол.
- Я подписал все бумаги?
- Да. – с дрожью в голосе ответил Бабай.
- Здесь не скотобойня. Убери всё.
Он взял ключи, вышел, сел в машину, развернулся, проехал весь посёлок и выехал на трассу. Пометив впереди «форд» последней модели, он передёрнул затвор и, через открытый проём передней дверцы, выстрелил в воздух, короткой очередью. Машина съехала на обочину и остановилась. Квазимодо вышел из машины, держа в руке автомат. Водитель смотрел через стекло, нервно покашливая.
- В чём дело?
- Где ваша георгиевская ленточка?
- Простите, я забыл её дома.
- Вам известно, что без неё вы не имеете права выходить на улицу.
- Да, но у меня срочное дело.
- Выйдите из машины.
Тот открыл дверцу и вышел.
- А что случилось?
- Отойдите от машины.
Человек отошёл от машины. Квазимодо понял, что у водителя возникло подозрение. Он глядел на забрызганную кровью куртку, бедолагу лихорадило. Квазимодо приставил к его лбу холодный ствол и нажал на курок. Резкий звук выстрела напугал одичавших собак, прокатившись громким эхом по всей округе. Человек падал на землю с дыркой в голове. Из круглого отверстия шла кровь, заливая глаза, в которых угасала жизнь.
- Не хочу, чтобы ты забрызгал кровью мою машину. – сказал Квазимодо.
Он сел в свой новый, трофейный автомобиль и поехал в сторону Стаханова.

Ястреб, утонув подошвой в чёрном шлаковом песке, сидел на корточках, на гребне террикона, осматривая округу в двенадцатикратный бинокль. Бандана закрывала лоб, локти упёрты в колени, через плечо, на ремне, снайперская винтовка Драгунова под патрон 7,62x54R, с оптическим прицелом ПСО-1. Солнце взошло меньше часа назад, но уже успело забросить тень, от гребня террикона, далеко, по неровному полю, через разрушенные дома до самого дальнего хутора, что прятался за низким леском. Там же спряталась и тень Ястреба.
Винтовка давала разброс в две угловые минуты. То есть двадцать пять сантиметров с расстояния в один километр. Точка, которую он выбрал для стрельбы, находилась в самом конце длинной каменистой осыпи и до цели, оттуда, было явно меньше километра. Хорошо, хотя бы ветра нет, подумал он, детально изучая ландшафт склона.
Спустившись, ниже, он осторожно высунул голову и посмотрел на край дороги.
- Вот чёрт, казаки.
Вояки, в синих мундирах, с красными лампасами, не спеша, устанавливали 82-мм миномёт 2Б14-1 «Поднос». Они были совсем рядом, но все равно, до них оставалось добрых пятьсот метров. Он снова приложил к глазам бинокль. Плотный, мутный, дрожащий, горячий воздух искажал фигуры, что растворялись в сизой дымке мерцающей пыли, идущей от горящей серы. Но ближе и незаметно подойти к ним не было никакой возможности.
Барахтаясь в щебне осыпающейся породы, он снял один сапог и положил на камни, умяв в него цевье винтовки, снял с предохранителя, прильнув к окуляру прицела.
Казаки замерли, подняв головы, посмотрев на вершину террикона, пытаясь понять, исходит от него угроза или нет.
Ястреб неслышно чертыхнулся. Солнце светило из-за спины и вряд ли они смогли заметить легкий блик прицела. Солнечный зайчик сыграл с ними в злую игру, обманув глазной хрусталик. Они его не заметили.
Спусковой механизм был установлен на небольшое усилие. Осторожно подтянув к себе винтовку и сапог, он снова прицелился, поймав, в перекрестие, кубанку хорунжего, жирного борова, с казацкой саблей, стоявшего к нему спиной, подгонявшего пьяный сброд матом и нагайкой. Он знал с точностью до сантиметра, насколько пулю уводит вниз каждые сто метров. А вот в расстоянии уверенности не было. Он положил палец на спусковой крючок, винтовку дернуло. Когда он снова поймал хорунжего в прицел, тот стоял, как прежде, лениво топчась на одном месте. Девяти граммовой пуле требовалась почти секунда, чтобы покрыть такое расстояние, а звуку вдвое больше. Казаки застыли на месте, словно парализованные, глядя на фонтанчик крови, что бил из груди хорунжего, с того самого места, куда ударила пуля, а потом побежали к машине, сорвавшись с места. Сорвались почти мгновенно и помчались на предельной скорости, прочь, а долгое эхо выстрела катилось за ними вслед, по утренней безмолвной равнине.
Он выпрямился, поднес к глазам бинокль. Жирный боров отстал, еле волочила ноги, потом вытянулся в полный рост и рухнул, лицом вниз, в жёлтую высохшую траву.
- Ещё один.
Ястреб смотрел, как чёрный внедорожник, с флагом донецкой республики, исчезает за холмистым выступом. Серая пыль, повисшая в свете безветренного утра, постепенно оседала и вскоре улеглась окончательно. Залитая солнцем морщинистая равнина вновь был пустынна и тиха. Как будто, ничего не произошло. Он сел, надел сапог, подобрал винтовку, извлек стреляную гильзу, сунул ее в карман рубахи и закрыл затвор. Потом, перекинув винтовку через плечо, пошёл вслед за скрывшимся автомобилем. Нужно найти новое место для засады. Завтра казачки сюда приедут, постараются забрать миномёт.
Пройдя около двух километров, он сел на камень, уперся локтями в колени и поднес к глазам бинокль. Монотонность пейзажа нагоняла дремоту и раннюю усталость, глаза начинали слезиться. Ястреб опустил бинокль, упругими пальцами растёр височную часть головы, надбровные дуги, протер глаза и оглянулся вокруг. Вроде всё спокойно. Он снова поднял бинокль и посмотрел в поле. Присмотревшись внимательно, за мелким леском, он разглядел три машины зелёного цвета, едва различимые на жёлто-зелёном фоне. Возле них лежали люди, трудно поверить в то, что они загорают на солнышке. Он покрепче уперся ногами в камень и отрегулировал фокус. Машины полноприводные, кажется, «тойота - тундра»: с шинами повышенной проходимости, с лебедками и дополнительными фарами на крышах кабин. Судя по всему, люди мертвы. Он опустил бинокль. Никакого движения. Да, мертвы.
Приближаясь к машинам, тихим не быстрым шагом, он снял винтовку с предохранителя, держа ее наготове, остановился, присел, огляделся вокруг. Судя по расположению пулевых отверстий на металле, стреляли явно из автоматов. Стёкла выбиты, шины спущены. Стреляли хаотично, на поражение, явно не профессионалы. Он постоял, прислушался. Тишина.
Рядом, в сухой жёлтой траве, под роем мух, создававших невыносимый гул, лежали два трупа, с явными признаками раннего разложения. Ястреб заглянул в окно машины; а вот и третий мертвец. Пуля попала водителю в голову, забрызгав всю кабину серым веществом перемешанным кровью. Он посмотрел на вторую машину, она была пуста. В траве валялось ружье: со спиленным стволом и револьверной рукояткой. Третья «тойота» была с увеличенным дорожным просветом и тонированными стеклами. Открыв дверцу со стороны водителя, он опешил.

продолжение....