рапана : Серафим

Лёжа в степи, на промерзшей земле, на сухих колючках , он разговаривал вслух с самим собой.
Старик шестидесяти лет. Старик ли? Лёжа в степи, он охлаждал больные косточки, не сомневаясь, что родная земля хворь людскую себе забирает. Да, заодно и к земле уже себя примерял.
А может, и другие были причины. Может быть, устал на завалинке сидеть, попрощаться пришёл с любимым пустырем. Сын давеча хотел на иглоукалывание отца-старика свозить в город. Старик отказался. Только и спросил: «Чем колючки хуже? Зачем деньги на ветер выбрасывать?».
А ведь сына редко видит. Мог бы и согласиться. Внуков повидать. Ан нет. Что задумал, верно, и сам не знает. Сын, правда, не настаивал на своём.
Поди, знай что там, на уме у этих стариков, что на душе?!

Что он там шепчет? «Конец года – самое время помирать». Вздохнул, открыл глаза, нашёл взглядом солнце, слева, улыбнулся: «Снежинки бесплатные, да?». Опять улыбнулся. «А я ещё дешевле». Глаза заслезились. Видать, отвыкли от яркого солнца. Закрылись. «Во тьме, оно, видишь как…спокойнее, мягше… и не страшно вовсе».

Ему казалось, вот-вот и налетит ветерок, подхватит его и отнесёт домой. Та куда там?! Над телом, близко, порхала маленькая белая бабочка. Привлеченная сияющими каплями пота на лбу, она шелестела крылышками, как тот ангелочек и охлаждала и убаюкивала. Морщины разглаживались. Лицо старика преображалось. Тут же появилась, прилетела ещё одна и ещё две. Легчайшие что те приведения и такие же ласковые.

Но вдруг, как на грех, залаяла собака. Старик по голосу узнал - Серафим, его пёс. Тоже старый. А следом за ним, все деревенские псины галдёж несусветный подняли.

Старик нехотя поднялся и хромая, поковылял к дому. И, наливая воды в миску собачью, поделился новостью, но как-то сердито: « Ангелы то, знай, ну, чисто девы все молоденьки… А ты, негодник, брехать дурниной удумал… всех распугал. Кто ты после эого? Скатина ты, Серафим, как есть скатина!».
Пёс равнодушно глянул на воду и радостно, с чувством выполненного долга, завилял хвостом.