ZAYATS : БАБОЧКИ ТАНКА

- На осеннем лугу / меня красотою пленили / те «девицы-цветы», / но увы, цветы, как девицы, / лишь играют с моею любовью.

Официант сошел со сцены, и пошел к барной стойке. Зал, все три занятых позиции, зааплодировал ему вслед. Две девушки заулыбались, поглядывая друг на друга, затем на сцену. На их столе уже второй раз появлялся обновленный токкури с саке. На расстоянии двух яростных плевков, сидели парень с девушкой, их стол украшала лишь неприлично простая винная бутылка в центре. Фаллическая, из плотного зеленого стекла, бутылка всасывала в себя окружающую пустоту стола.
- Жаль, в зале нельзя курить. Я бы закурила сейчас. – сказала блондинка в жёлтой, нарочито небрежной водолазке с высоким горлом. – Это было бы очень кстати.
- Мы можем выйти. – сказал парень в чёрном пиджаке неестественно узкого кроя. – На улице сейчас уже достаточно свежо, чтобы дым входил глубже.
- Нет-нет, это не тот случай. – прикладывая пальцы левой руки к губам, и что-то будто бы наигрывая. – Закурить нужно было бы здесь. В зале.
Парень в чёрном пиджаке немного смялся и улыбнулся, сделав вид, что ему нечто стало понятно.
Девушки за соседним столом перестали смеяться, начали что-то активно обсуждать.
- Знаешь, мне очень нравится этот стих. Он мой любимый.
- Да, мне тоже очень нравится, я люблю этот стих. И этого поэта люблю. Автора.
- Хёндзё. – будто бы стараясь выстрелить первой ответила 1-ая девушка.
- Да, Хёндзё. Он был такой классный, знаешь?
- Конечно знаю. – учуяв оскорбление, вспыхнула 1-ая.
- Нет. Ты определенно не знаешь, что он сын Сосэя был.
- Не сын, а отец. – чувствуя невиданного контраста превосходство.
- Да, да, отец, я так и хотела сказать. Сосэй сын Хёндзё. Просто перепутала. – попыталась выкрутиться 2-ая.
- Ты смотрела сериал про Сосэя?
- Шутишь! – иронично прижимая подбородок к ключице. – Конечно смотрела! Я онлайн уже третий сезон посмотрела, между прочим. Там развязочка будет, знаешь ли, ещё та.
- Я только по телевизору смотрела. Очень интересный. Там такой красавец его играет. Ужас. Не помнишь, как его? Актера.
- Не помню. Название помню – «Сосэй у дверей», и кто там кого целует.
- У дверей?
- Нет, в сериале в целом. А актеров нет, не помню.
- Ну да, главное ведь, – преждевременно покачивая головой вверх-вниз, будто бы усиливая уверенность в своих словах. – главное это сюжет, достоверность там, вся херня.
- Да-да. Сосэй, всё-таки, мой любимый, наверное, поэт.
К столику девушек подошел официант.
- Что-нибудь ещё, дамы? – спросил.
- Дайте нам ещё, пожалуйста, одну бутылочку сакэ, о-кей?
- И всё, дамы?
- Да.
Официант тут же, довольно грубо настроив свой голос, закричал куда-то в сторону бара «Нихонсю!», и в его суровой дикции было почти уничтожено любое смягчение согласных. Так уверенно звучал его голос.
- Нет, нам – сакэ.
- Хорошо, дамы. – улыбнулся он им.
- И только чтобы потеплее, мы же знаем, что оно должно быть тёплым.
- Хорошо, дамы, дадим вам тот, который обычно подогревают сильнее всего.
Официант развернулся и ушел. Очень резко, хотя и плавно. Словно взмах опытного ниндзя катаной. Официант не переставал улыбаться. Он никак не мог взять в толк, почему здесь все заказывают только плохое саке. Почему все просят его подогревать. «Идиоты». Хороший саке пьют комнатной температуры; идеальный – пятиградусной, чтобы нагревание не выжгло букет ароматов и вкуса. «Идиоты». Официант продолжал улыбаться. «Подогрейте им мочу до 70 градусов» – довольно громко и чётко произнёс он на кухне. Девушки в зале даже услышали эту фразу, однако сочли за некоторое своеобразие терминологии японской кухни, а 70 градусов – за высшее почтении к их персонам.
- Хотели нас налошить. – обратилась 1-ая девушка ко 2-ой. – Типа мы не шарим что и как. – голос девушки сделался неприятно высоким, будто бы от возмущения у неё растянулись голосовые связки.
- Да я тоже думала сказать, но постеснялась. – ответила ей 2-ая. – Видимо, к ним одни дураки ходят, да?
- Ага.
- Думали, что можно нам подсунуть фуфло. Давай, за нас, таких умных. – подняла 2-ая девушка свой масу. – Чтобы меньше обманщиков на нашу нелегкую женскую долю выпадало.
- Чтобы погорячее были!
Девушки дожали остатки саке из донышек своих масу. 1-ая девушка тут же выдохнула, пытаясь освободить в своём рту как можно больше места для вдоха.
- Надо было суши заказать, а то закусывать совсем нечем. – сказала ей 2-ая.
1-ая девушка кивнула.

На сцену вышел бритоголовый парень в широком чёрном свитере.
- Привет, братва! – поприветствовал он, очевидно, публику, и тут же начал: – Сосэй сосал Хосю/ мой брат Алёша / их в лесу / увидел / отвечаю.
Ему громко зааплодировала компания из углу зала. Видимо, это и было упомянутое близкое чтецу духовное «братство». Мужчина вознес над головой две руки, сделал в воздухе рукопожатие с самим собой, разок встряхнул им, и ушел со сцены.

Девушки этот момент упустили из виду, парень с девушкой вышли покурить, и вот уже возвращались:
- Нет, ну вот скажи, почему это здесь не сделать этих их бумажных стен, а? Расписать их как надо иероглифами, чтобы сидел, и понимал где ты находишься. Стулья сделать в японском стиле, большие такие, в виде домиков с бровоподобными сидушками. Знаешь, как у этих их, у замков китайских?
- Да. – кивнул парень. – У японских.
- А то сидят тут все, как бомжи какие-то на вокзале, на полу. Ещё и позы такие неудобные придумали для себя, хорошо хоть не заставляют сидеть как им надо. Идиотизм. Бабла им, что ли, не хватает? Ещё пусть, – подходя к своему столику. – возьмут, тут панд своих вонючих завезут. Или коал. Совсем аутентично будет.
- Коалы у австралийцев. – неуверенно поправил парень, когда уже сел с собеседницей за стол. – Но интерьер надо бы подправить, да.
- Ну а я о чём. Даже суши было бы неприятно кушать. Стихи – это они хорошо придумали, официанты узкоглазые – тоже хорошо, всё нормально, как надо. Но вот не хватает чего-то, понимаешь?
- Понимаю.
Голос девушки звучал довольно шатко. Звуки глотались и расплывались при произношении, будто бы у неё был забит рот или пробито горло. Или уставшие рот и горло.
- Хорошо, что в центре. Не надо особо искать. Вот я когда на йогу ходила, всё думала, – расшибая воздух тонкими пальцами с крашенными черным лаком ногтями, и как бы пытаясь подтвердить, что «думала». – куда мне пойти покушать. Бывает, позанимаешься этими приветствиями, порадуешься Солнцу, поваляешься собачкой, а потом и покушать негде.
- Да, я представляю.
- А тут, оп, и в центре уже есть кабак японский. И физкультура тебе, понимаешь ли, и потом покушать можно чего здорового.
- Только йога, знаешь, это же индийцы придумали.
- Да? Ну а чего они тогда радуются Солнцу, а? Я знаю, нам говорят, что мы с Солнцем здороваемся. Знаешь, как называется?
- Сурья намаскар?
- Да. Типа того. Там точно, вот как ты сказал, про Мадагаскар что-то. – засмеялась, прикрывая ладошкой рот и гогоча. – Сама не помню. – продолжая громко хохотать. – Япония – страна восходящего Солнца. Это я точно знаю. Слышала где-то.
- Наверное. – парень отвернул от неё взгляд, наблюдал за двумя постепенно пьянеющими девушками за соседним столом. – А стихи тебе, чего, нравятся?
- Да. Я, знаешь, ценительница стихов. Вот, знаешь, я же не просто так сюда пришла. – покачиваясь под волнами наплывающего в мозг алкоголя, распуская вверх ручку, словно морскую водоросль, плавно и безобразно неуместно. – У меня, между прочим, есть книга Оно-но Комати. Она моя любимая поэтесса. Такая вся интересная. – подытоживая своё восприятие поэзии.
- Догадываюсь.
- Она такие вещи, знаешь, писала, которые читаешь, и вот прям ощущаешь в себе.
- Догадываюсь. Но мужчины редко в себе вещи какие-то ощущают. Как правило, это осуждается. Вещи в мужчине.
- Ещё там... – икнула.
- Где?
- ...в сборнике стихов, который я купила. Ну, в книге. Есть много разных картин, написанных в её честь. Там она старая обычно, но такая, знаешь, женственная вся. На одном изображении, оно мне особо запомнилось, она седая-седая такая, сидит на гробу, и смотрит куда-то в верхний правый угол.
- Цукиока Ёситоси написал, если не ошибаюсь. Я тоже видел.
Парень действительно видел. Репродукция этого изображения, с подписью автора и названием, висела при входе в уборную – вполне европейскую, к слову, уборную, без говорящих японских унитазов то есть, – и сидящая на гробу Комати как бы взывала к размышлениям о месте посетителя в мире (глобально, и в конкретный момент); взывала к раздумьям вокруг того, на могилах чьего труда ты сидишь; и, что каким бы бессмертным поэтом ты не был, твой портрет всегда могут повесить при входе в сортир.
- Не важно. Там главное КАК она смотрит. Вот, знаешь, смотришь на неё, такую старенькую, но красивую, изысканную, вглядываешься в щелочки её японских глаз, и видишь надежду в ней, что она не перестаёт куда-то смотреть, на что-то как бы надеяться.
- Да. Представляю. Но надеется она на что-то сидя на гробе. Такие надежды, как я догадываюсь, не из оптимистичных. – парень достал небольшой блокнотик, и сделал запись в разделе на букву «Г»: лучшее хранилище твоих достижений – гроб. Выбор раздела «Г» был оправдан не столько словом «гроб», сколько метафоричностью унитаза, и естественному твердому содержимому керамического хранилища.

Бритоголовый мужчина вернулся на эстраду, на этот раз держа в руке классический толстостекольный рокс с угадываемым мягко коричневым содержимым, в котором плавали два полупрозрачных кубика льда.
- Комати, Комати / Нестабильна любовь моя, как ртуть! / Целовал тебя в кровати, / сжимая сквозь лифчик / белую грудь!
Компания в углу вновь зааплодировала. Мужчина начал в славянской артистичной традиции середины ХХ века низко кланяться, по-птичьи раскидывая руки в стороны, и выплескивая таким образом из стакана остатки бурбона.

Девушкам принесли очередную порцию саке. Они вновь разговорились.
- Нет, не представляешь. – говорит 1-ая. – Там в конце сказали, что, мол, может Сосэй вовсе и не умер, и что он до сих пор сидит в одном монастыре где-то в Азии.
- Да ну! – возмутилась 2-ая. – Зачем ты мне рассказала! Я теперь и смотреть не буду. Даже ради этого красавчика-актера. Как там его зовут?
- Не знаю.
- А, ну да. – вспомнив об общем для обеих незнании. – И что, как это он, столько уже лет сидит в монастыре там? Как это, он что, бессмертный что ли?
- Позвольте вмешаться в разговор. – опережая своё обращение, вмешался парень. – Но хотелось бы уточнить, что он – Сосэй то есть, вовсе не бессмертный. Возможно, вы говорите о Фунъя-но Ясухидэ? По поводу его смерти существуют большие сомнения, вы правы.
- Возможно. – игриво мямля, пододвинулась чуть ближе к столику парня 2-ая девушка. Её голова неустойчиво опиралась на ладонь. Тонкая линия руки свидетельствовала о небольшой возложенной на руку тяжести головы. Хотя женские мысли имеют исключительно воздушный характер. – А как Вас зовут?
- Вы знаетесь на японскй поэзия? – не менее игриво, но менее предсказуемо глотая звуки и правила склонения, вопросила 1-ая девушка.
- Меня зовут Саша. Александр, если угодно, но, скорее всего, именно Саша. – улыбнулся он девушкам. Девушки не оценили. Не из рациональных засад, а исключительно из состояния слабой общей восприимчивости, и спряженной с этом коммуникационной открытости. – Нет, не эксперт, конечно, но кое-что знаю.

Александр действительно «что-то знал». И это «что-то» являлось циклом передач на одном из кабельных каналов художественной документалистики. То есть – совсем не документальных передач. Саша имел в виду, что знал номер этого канала на пульте телевизора, и несколько раз весьма удачно на него – на канал – заплывал. Был прибит к его берегу после серфингом по сетке телепередач.
- А где Ваша спутница? Куда она ушла? – ещё более пикантно спросила 2-ая девушка. Её совсем разморило.
- Она не моя спутница. Скорее, хорошая знакомая. – аккуратно ответил Александр. – Мы не сошлись с ней в вопросах морали и определенных предрассудков. Она обиделась на мой юмор, и подкрепила обиду нелепыми воспоминаниями. – парень заулыбался, пытаясь нивелировать сказанное своей кривоватой опьяненной улыбкой. – Вы позволите, я пересяду к вам. А то, что это мы перебрасываемся фразами меж столами, как школьники снежками под Фудзиямой.
- Да, конечно.
Девушки умилились от того, как Им показалось, парень Тонко вписался в общую стилистику беседы и заведения.
Александр махнул над собой рукой официанту. Официант кивнул в ответ, и перенёс скучающую на бывшем столике Александра почти допитую тару вина на новое место. Компания в углу засмеялась. Бритоголовый мужчина вновь ринулся на сцену.

- Я пил кофий с бабами / красивыми, как Луна / над застывшим озером / водка никому не пошла / любовь той ночью не удалась.
Вполне прогнозируемый рёв аплодисментов суровых намозоленных от самурайских пистолетов ладоней вырвался от компании в углу. Бритоголовый мужчина откланялся, и в очередной раз ушел со сцены.
- Возможно, вы имели в виду бессмертие в плане общего места поэтов в культуре. Знаете, на Западе существует такое понятие как Роккасэн. Это «шесть бессмертных поэтов», если говорить по-нашему. Шесть японских поэтов, которые являются столпами японской поэзии, и позже были названы Six Poetic Geniuses своего времени. Названы не японцами, конечно, а скорее западной культурой, но названы.
- Так. – 1-ая девушка закрыла глаза, обрабатывая информацию. Саке в недавно обновленном токкури в очередной раз почти кончилось. – Как это японские поэты оказались в Западной культуре?
- Морями? – едва заметно, почти шепотом, попыталась угадать 2-ая.
- Западная культура – понятие не географическое. – Александр поднёс руку вверх, затем указательный палец руки вверху направил на стол, из чего для официанта следовало указание о необходимости обновления имеющегося на столе набора. – Западная культура – это определенный набор ценностей, более близкий и доступный к принятию японцами, чем, допустим всей Азии и Восточной Европе вместе взятой, хотя последние находятся значительно западней. Кроме, конечно, британской Индии. – для показательного щеголянья своей эрудицией добавил Александр.

- Танцы в танка танцуют слова / тихо сохнет на рисе роса / я ненавижу тебя и люблю / но спальня занята другой / никто так сильно тебя не любит.
- Красавец. – рельефным басом вырвалось из компании в углу. – Так им, бабам! – продолжилось тем же четким голосом анонима.
- Сядь, йопт. – усмирил восставшего ещё более таинственный мрачный голос.
- Душа моя пьяна / и целы наши танки! / Война уйдёт на Запад / будут братья и братья / вновь делить остатки папки! – внезапно заговорил мужчина со сцены, так и не успев как следует уйти.
- Давай ещё одну! Не политическое, а для души вот что-то! – вознёсся над низкой сидячей тишиной ровный голос, который совсем недавно усмирял свободу иных.
- Душа вышла из душа / мыла там подмышки и пах в воде проточной / пятки она не помыла / пятками стояла на кафеле / для пяток не нагнешься за мылом!
На этот раз раздались весьма скупые аплодисменты, которые захлестнулись в потоке цоканья керамических небольших посудин, в которые были влиты порции экзотического для заведения «Абсолюта». Официант появился из тьмы угла и унёс оттуда, как ни странно, два пустых керамических чайника. Белых, в ярко-синей росписи цветами.

- Знаешь, – возле бара схватив за плечо официанта, – почему мы к вам пришли?
Официант несколько онемел от того, что его хрупкое плечо схватил весьма крупной комплекции щетинистый детина. Официант заметил, что мужчина свободной рукой копался под поясом, но решаться посмотреть, над чем же именно он там копался, официант не решался.
- У вас тут, – продолжил детина. – атмосфера домашняя. На перинах в кругу сидят пацаны, всё спокойно так, никакого говна фраерского. Чифирьок подливают время от времени. Уксусом своим балуете. Ампулу бахнул – и хорошо. Молодцы. – похлопывая официанта по плечу. – Всё по понятиям делаете. А то, знаешь, пацан, – тут же продолжил повествование. – зайдешь в кабак, а там рыла одни сидят, афиши на полхаты. За базаром не следят, пьют байкал. А вы – молодцы, по-домашнему так. – мужчина заправил рубашку, и удалился в тьму зала, растворился в углу.
Официант вытер лоб, перекрестился, и пошел проверять уборные на предмет исправности.

Пошатываясь, на сцену вновь вышел бритоголовый чтец. Рукава его были закатаны, и под яркий сценический свет явились волосатые руки и расплывчатые текстовые татуировки.
- Дым развеялся над потолком / показались облака / в тучах явилась мне птица / голубь свободы безмерной / летящий над нашей зоной.

1-ая из девушек начала откровенно засыпать. Не от загруженности беседы содержанием, а из-за общей неприспособленности организма к таким дозам алкоголя и отсутствию энергетических стимуляторов.
- Вы знаете, что японские поэты говорили о любви? – грубой софистикой зашел Александр, глядя на 2-ую девушку.
- Не знаем. – расплываясь одновременно и в улыбке, и по столу, ответила девушка. – Ччто?
- Японские поэты говорили, что жизнь нам дана, чтобы даровать свою любовь как можно большему количеству людей, но при этом оставаться верным своему разуму и принципам.
Александр, конечно же, выдумал эту нелепую фразу. Под понятие «любовь» он вкладывал не более, чем механическое трение и совокупление двух или более физических (человеческих) тел в едином порыве скупой кратковременной страсти. Любовь, впрочем, никогда не означала для Александра ничего большего. Разве что в детстве, когда он постоянно получал подзатыльники – любовь для него была чем-то чувственно-рефлекторным, напрямую связанным с эмоциональной дерзостью, чем-то при всем своем этимологическом расстоянии парадоксально близким к истине. Подзатыльники Саша получал от 120-килограмовой тёти Любы, и это была доселе наибольшая Любовь его жизни.
- На ччто вы намекаете? – девушка номер 2 уже двигалась согласно спроектированному Александром вектору.
- На то, – пододвигаясь поближе к ней (благо 1-ая девушка сидела за 2-ой, и подсаживаться изначально было удобнее именно ко 2-ой, к той, которая была ещё в туманном, но сознании). – что при всей нашей духовной близости... – парень запнулся. – послушайте, да я же не знаю ваших имён!
- Наших?
- Ну, вот твоего, допустим.
- Да, правильно, моего, а то Вика уже спит.
Вика к этому времени действительно уже свалилась омертвелым для страсти грузом даже не на стол, а распласталась на полу, при этом подушку подминая именно филейной частью, а не головой. Видимо, ей была более близка Восточная философия.
- Меня Катя.
- Катерина, значит.
Девушка засмущалась. Незаметно икнула, и придвинулась до максимальной допустимой публичным поведением границы. Локти, невоспитанно далеко выставленные на плоский стол Александром и Екатериной почти соприкасались.
- Знаете ли Вы, Катенька, что высшей степенью гармоничности двух душ является сплетение их физических оболочек?
- На что Вы намекаете, Александр? – пытаясь держаться общего тона, тем не менее, время от времени, оторвано пошатываясь.
- Не скрепить ли нам наш внезапно снизошедший с небес союз... – Александр разлил по двум лакированным квадратным чашечкам остатки остывшего саке. – Выпьем. – одновременно и прервал своё предложение, и продолжил мысль.
- Почему же и нет. Давайте на брудершафт?
Правые руки Саши и Кати переплелись, словно две геральдические змеи на посохе Асклепия.

- Дыханье смерти близкой / подобно запаху огня / который стухнет очень скоро / так и не дав выгореть всему / что ты вчера обналичил. – едва разборчиво, скорее чревовещая, чем диктуя, сказал чтец. Глаза его налились стеклянным безразличием, а взгляд имел лишь условные ориентиры.
Компания в углу заведения умиротворенно молчала, сосредоточившись вниманием вокруг одного из членов с зажженным огнём мобильного телефона в руке. Он пытался вызвонить гейш.

- Слушай, – вытирая рукавом черного платья рот после поцелуя и выпитого. – кажется, Викухе совсем плохо.
Александр бросил через плечо Екатерины небрежный взгляд. Скорее для отчетности, чем из реальной заботы.
- Хули с ней будет? – совсем уж восточной риторикой поставил вопрос Александр.
Екатерина на секунду задумалась: действительно, а хули? Но всё же мифическая женская дружба восторжествовала, и Катенька изрекла:
- Надо бы её, это, в туалет.
Александр узрел в этом лихую перспективу. И подхватил идею, пока та не коснулась пола.
- Действительно. Давай, бери её под руки. – на губах Александра ещё не обсохла слюна переросшего в банальный засос брудершафтного поцелуя. – В туалет! – вознося свободную руку вперед, словно по-командирски направляя дивизию в бой.

Официант, наблюдающий за картиной из-за баррикад бара, лишь проводил их тонким, истинно японским и незаметным взглядом в комнаты оправления.

- Не пустить воина к даме / значит отобрать его мужество / пренебречь значение войны / унизить мир / такая шняга.
Зал проигнорировал реплику. Чтец повалился на деревянный паркет эстрады. Официант томно вздохнул, и отвёл взгляд. Такое происходит каждую среду.

- Так что, мы её привели. С ней всё вроде нормально. – приобнимая Екатерину, вопросил Александр. – Возможно, в таком случае, сделать Нам совсем хорошо?
Екатерина недвусмысленно заулыбалась, обволакивая своими тонкими руками шею Александра.
- Вы знаете, Саша, я совсем не такая.
Александр знал, что лучшим ответом на данную фразу может быть лишь молчаливое действие. Из устных ответов – только поцелуи.

Официант решил не выходить из общего холла уборной комнату. Он всегда так делал, когда посетители были опьянены алкоголем и жаждой совокуплений до той степени, что не могли определить опасность постороннего наблюдения. Официант, к тому же, имел профессиональные обязанности слежения за чистотой в этом помещении, отчего имел алиби от обвинения в извращениях. Хотя и являлся извращенцем. Но алиби имелось. Абсурдное наличие опровержения истине всегда сильнее аргументов обратного.
В последней кабинке, на закрытом унитазе, в бессознательном состоянии спала Виктория. В соседней – предпоследней, если считать от входа – Екатерина отдавалась Александру. В чисто платоническом смысле. Екатерина шептала на ухо Александру вульгарные короткие реплики, а тот, твердея в намерениях, но ослабевая в возможностях от внезапно нахлынувших от слов ассоциативных рядов, растерянно пытался сбросить узкие, застревающие на стегнах брюки. Расстегнутый пояс мотался из стороны в сторону, изображая своей беспомощной в процессе длиной всю суть патриархальности современного общества. С продолжительной историей и редко определяемым стержнем.

В зале зашумела публика. Официант не успел осмотреть даже тихо сопящую в последней кабинке привлекательную персону, прежде чем пришлось метнуться из уборной. Александр и Екатерина не успели приступить к оправданию своего интимного шума.
- Нам это важно? – спросила Екатерина.
- Учитывая, что мы в ответе так же и за твою бессознательную подругу, думаю, мы вынуждены отреагировать. Хотя бы в целях сохранения её репутации.
Екатерина натянула бельё, поправила платье. Александр провёл руками по так и не расстегнувшимся брюкам.

- Так, братва, спокойно, все сидим на местах. – выступил внезапно отрезвевший человек со сцены. – Как я понимаю, тут у них свой базар, в который вписываться нам не надо. Давайте я лучше прочту вам чего-нибудь успокоительного. – мужчина искусственно прокашлялся, прогоняя из голоса излишнюю похмельную хрипоту.

- Дао освятил Михаила, / легкие наполнились северным воздухом, / на груди засияли храмы, / яростью заплыло нутро, / Солнце скрылось на Западе.

Женщина в желтом костюме прошла пустым залом к бару. Походка была просто рассчитанной, словно арифметическое уравнение. Такт соблюдался, ритм не давал девушке в желтом останавливаться. За ней наблюдали мужчины из угла, они подозревали в её движениях актерскую игру гейши, несколько минут назад вызванной. Компания пыталась разгадать метафоричность костюма, кто-то тихо прошептал, что это, возможно, форма спецподразделения медсестёр.

В дверном проеме уборной комнаты появился официант. Глаза его расширились в разъедающем страхе. Официант попятился. За его спиной появилась Екатерина, рядом Александр. Втроём они начали медленно отходить назад, словно боясь надвигающегося льва и одновременно ощущая обрыв за спиной. Губы в неестественной пластике разомкнулись, зубы зацокали отрывистой чечеткой.

Женщина в жёлтом шла навстречу троим.
В последней кабинке проснулась Виктория. Судя по доносившимся из угла звукам, начала блевать. Атмосфера накалилась.
Александр вышел вперёд, заслоняя своей сжатой узким пиджаком спиной Екатерину и официанта. Корча как можно более героическое лицо, он упал на колени перед женщиной в жёлтом. В правой руке женщина держала зажженную сигарету. Дым медленно подымался под тёмный потолок, застывая промышленным густым смогом.
Девушка в жёлтом резко отбросила в бок бара недокуренную сигарету. Охватила рукоять двумя руками, вознесла неестественно длинный нож над своей головой. Перед ней стоял на коленях Александр, сводя руки в поддельной молитве.

Компания в углу утратила интерес к происходящему, – это явно была не вызванная по телефону гейша. Официант закрыл глаза ладонями. Екатерина переволновалась и ощутила усиливающиеся рвотные позывы, отправилась в предпоследнюю кабинку.
Александр стоял на коленях, хотя рассчитывал, что в такой позе сегодня будет стоять кто-то другой, но при Александра участии.
Девушка в желтом завела, как теперь стало видно, изящный лёгкий меч за спину, всё так же яростно сжимая рукоять двумя ладонями. Взяла разгон.

- Взмах крылышка бабочки, / взлетающей с ветки сакуры, /изящный и неуловимый, / гусенице не понять, / пока гусеница жива.

15.01.2015
#srjnmnk