4арли_сталь : тутута

23:36  25-01-2005
Я знала ее жену. Я много раз писала ей, но видела лишь однажды. Вскользь. Сквозь веки. Я не помню кого любила больше:ту, с которой спала или ту, с которой спала та, с кем спала я. У одной из них были черные глаза. Почти вечерние. Она всегда целовала меня в висок, после того,как кончала. Это было похоже на легкость дула пистолета. У нее был толстый, вязанный шарф, который она не умела завязывать. Который завязывала ей она, отпуская по утрам. Который развязывала я, освобождая ее. Она нежно звала его удавкой и помнила ту, самую первую, которая подарила его ей. Она крала у меня сигареты. Отправляла из мимо рта, когда слышала ее имя.
- Она не более, чем хозяйка моего дома, - чертила она дымом в воздухе.
- А что твой дом? - невольно срывалось у меня с лица.
- Она, - и фальцетом,- беz одежды.
У нее короткая стрижка - короткая юбка - короткая - память. У нее много слов - много дел - много женщин - много спичек. Она с краденными сигаретами и Она с трофейными спичками. Она любила мой подоконник. Она облюбовала мой подоконник. Она часто приходила ко мне в долг. Брала мои руки в долг. Раздевала меня в долг. Когда она сидела ко мне в полуоборота на подоконнике или на подлокотнике кресла, то казалась совсем тоненькой. Она почитала мои щиколотки. Она часто приносила коньяк - ликер - вино. Мы были выше бокалов. Я наливала коньяк - ликер - вино в воронку наших ладоней. А кожа была обжигающе - горькой. Солоноватой. Я играла ей - играла с гитарой. Она беззастенчиво проверяла на прочность крюки в потолке. Их ввинтил туда несколько десятилетий назад сын того, кто предпочитал прощаться без рук и слов. Она быстро шагала по комнате, мерея рассеянность пространства. Она считала, что комод смотрелся бы адекватнее в правом углу. Ей нравилось оказываться правой. Мне - левой. Или сверху. Она аккуратно подсчитывала часы. У нее были серебрянные часы. Тяжелые. Не позволяющие ей сбежать. А я жила с ней в ее времени. Вне времен. Ее черты лица назывались "прихоть". Она могла обходиться беz лица. Как без паспорта.
Она не утюжила белых шелковых рубашек, прожигая их до донышка. Она делала заметки на косяках оконной рамы: "Оля - Олька - Оленька". Она была нежностью. Она дарила ее тем, кто не имел такого таланта. Мне и своей жене. Она кормила голубей исключительно пеплом. Голуби любили ее. Насколько птица может любить птицу. Она рассуждала вслух. Она умела молчать до боли. Я дотрагивалась до ее плеча. Она оживала.
- Я работаю на пальчик_овых батарейках, - улыбалась она.
Когда ей становилась грустно, она разбавляла коньяк водкой и зажигала свечи. Свечи плавились. Она стекала по моим рукам воском. Случайные позы - вероломные пепельницы. У нее был грустный подбородок и шоколадный завод в наследство.
Когда мы случайно встречались на какой - нибудь выставке или в клубе, она галантно снимала шляпу:
- 4арли.
Я кивала на свою спутницу.
- Марина (арина/рина/инна).
Она отводила глаза, водворяла шляпу на место и удаляясь, бросала одними губами:
- Та самая.
Она однажды забыла у меня свой Жест. Она обещала, что вскоре вернется за ним. И она возвращалась, но Жест, неприкосновенный и пыльный, оставался ровно там, где она его позабыла - в раковине. Она подолгу рассматривала его, но никогда не трогала. В конце концов мне это надело. Я попросила его освободить помещение. Он оказался довольно учтив и пожав мне руку, исчез.
- Тебе следовало отправить его на ее адрес "до востребования". Ты же знаешь ее адрес. Ты пишешь ей много писем.
- Ей ведь не нужны жесты, не так ли? Только слова и чернила.
- Слов ей тоже не нужно. Она на диете. Но все это уже не имеет никакого значения...
Жест теперь часто звонит мне. Сейчас он живет в Канзасе и изучает Византию.
- В Вене слишком душно, - признался он.
Она прекрасно танцевала. На битом стекле. Кровь из её ступней была сладкой. Как вино. Она была Богом. Или ее сестрой. Она хотела ребенка. Девочку. Назвать девочку, как хостессу в том баре, где они познакомились.
... Я встречала ее у порога. Она предлагала мне яблоко. (Её почему - то не назвали Евой. ) И виски, которое я вылью на её виски чуть позже. Когда она смеялась, её клыки звонко перекатывались по моему нёбу. Ей не нужно, чтоб её любили. Богу не нужно, чтоб его любили. Я буду впиваться в неё так глубоко, как позволит её жена. А потом она зажжет виски, нальет в стакан новое виски, оденется.
Я знала её жену...