ZAYATS : НЕСОВЕРШЕНСТВО СИСТЕМЫ РАСПРЕДЕЛЕНИЯ

Грузчик покупал элитный кофе. Большую упаковку.
Этот же кофе, только в оплачиваемых грузовых масштабах заносил из высокой длинной фуры в короткий узкий коридор супермаркета.
Можно сказать, кофе – это было его в полном смысле призвание. Если не сказать, движущая сила жизни.
Из всего разнообразия ассортимента поставляемых продуктов, грузчик занимался именно кофе. В больших кремовых коробках, которые всегда были расположены у правой стенки покрытого тентом кузова грузовика. Грузчик знал, где стоят, словно мебельные монументы, его профильные коробки. Это было удобно – знать. Неудобным было то, что коробки стояли не просто справа, а в самой глубине кузова. Можно сказать, на самом дне. Отчего порой грузчик испытывал глубокую, почти как кузов, экзистенциальную тоску. Пытался осознать, почему место коробкам именно там, и почему его место в жизни – эти коробки таскать.

Толстым потускневшим шрифтом на всей партии сегодняшних картонных ящиков было написано «КОФЭ». Именно с «Э» в окончании. Сказывалась усталость фасовщика, который плохо выспался. Коробки казались необычно тяжелыми, и тянули к полу сильнее обычного.

Ночью в квартире над жильём фасовщика – пили. Много людей. Много пили. Нескончаемо, как казалось фасовщику. Он, по крайней мере, конца не застал. Начала, впрочем, тоже. Дни работы растягивались в плотную ленту, которая поглощала весь дневной свет, оставляя его лишь иногда, в символическом количестве, летом. Фасовщик видел только свою работу и ночь. А ночи в его северном посёлке пожирающе тёмные. Отчего у фасовщика, собственно, и создавалась ощущение бесконечности. Ну, и от пьяных соседей тоже.

Проснулся, вернее, перестал пытаться уснуть, фасовщик к пяти часам утра. Солнце, сука, всё ещё безразлично почивало где-то на Востоке. Фасовщик поставил на плиту закрашенный изнутри накипью чайник; отправился в душ. Холодная кафельная комната встретила его безразличным хохотом ветхого водопровода. «Наверное, горячая вода остыла где-то в ночи этого сраного города» – подумал фасовщик. Глаза его наполнились грустью. В квартире над ним, в ванной комнате, кто-то, видимо, после распития и под волной нахлынувшего веселья, начал совокупляться. Отчего у фасовщика заныло под ложечкой. Он сидел голой задницей на полу, опустив одну руку в пустую ванну, а другой рукой прикрывал лицо, будто бы пытаясь скрыть от кого-то свои скупые, но честные слёзы. Фасовщик вспомнил о чайнике. Собрался, пошёл на кухню. Воды в чайнике не было. Очевидно, находя в этом вину чайника, фасовщик с яростью швырнул его в угол кухни. Металлическое безразличие, соприкоснувшись со стеной, ехидно зазвенело, и уткнулось под единственный целый в квартире табурет.

Фасовщик пришёл на работу около половины седьмого утра. На курилке стояли густо закрашенные дешевой косметикой женщины и опухшие небритые мужики. Фасовщик не курил. Стал возле кофейного автомата, бросил остатки мелочи в отверстие. Выбрал тот напиток, на который хватило денег (мелочи). Поднося ненавистную коричневую жижу к потрескавшимся губам, фасовщик уже держал в руках чёрный маркер. Его нутро жаждало исписать на коробке всё, что он думает об этом мире, исповедаться в своём разочаровании в справедливости окружающего и ненависти к окружающим. Но ещё не отошедшие от холода пальцы вывели на коробке «ФЭ». В этом выразились вся резкость чувств и переживаний фасовщика. Едва не всплакнув, фасовщик дописал к своему высказыванию «КО». Сразу после этого, начал думать о том, чтобы поскорее сменить место жительства. Надо уезжать отсюда, думал фасовщик, надо валить подальше и поскорее. В ходе размышлений, фасовщик пришёл к выводу, что валить далеко не получится, особенно с его удачей и с его зарплатой.
Поэтому решил переехать в другой район.

***
Мария была опытным менеджером. На работе постоянно появлялась в блейзере с закатанными по локоть рукавами, отчего создавалась видимость активности и высокой работоотдачи. Ещё блейзер открывал начальству (но только начальству!) декольте, отчего видимость трудолюбия и самоотдачи работе лишь казалась более выпуклой. Примерно, полного третьего размера.

Мария была иудейкой по отцу, и ярой антисемиткой по взглядам. Возможно, из-за того, что отец бросил их с матерью ещё в середине 90-х. Мария часто упоминала, что она для иудеев традиционно еврейкой не считается, однако по традиции православной считается жидовкой (вспоминается поговорка начала 20-го века о битье определенного происхождения господ ради спасения определённой страны, построенной этими же господами). Отчего не любила никого, кроме себя. Себя, впрочем, любила до той степени, чтобы ради внешнего комфорта (дома, автомобиля, количества нулей на банковского счёту) была готова впускать кого-то внутрь – замначальника, начальника, один раз даже директора сети супермаркетов.
Такая рациональная самоотдача позволяла ей уверенными прыжками кенгуру перескакивать незначительные ступени карьерной лестницы. Мария любила свою работу. Работа приносила ей уважение (как ей казалось) подчинённых и деньги (как это было на самом деле) от руководства. Хотя деньги приходили ей не от руководства в частности, а от вечного круговорота потребления в общем. Марию это не заботило. Деньги и деньги.

Время от времени руководство премировало Марию (за то, что заражало её венерическими болезнями), иногда, для виду, вешало на Марию примитивные корпоративные задачки.

Когда фасовщик на курилке начал расспрашивать коллег близкого иерархичного в супермаркете положения о том, не знаю ли они, где снять квартиру, Мария проявила инициативу. Это было ей свойственно, проявлять инициативу, когда есть возможность заработать.
- Слушайте, – без лишней фамильярности сказала, – у меня есть замечательная квартира. Всё для жизни есть – туалет, диван. Есть даже плита.
Мария сдавала квартиры. Обычно эти квартиры для неё снимали состоятельные любовники, а Мария их, квартиры, как проворный менеджер, предоставляла в аренду третьим (четвёртым) лицам. Настоящий владелец квартиры, естественно, ничего не знал.
- Тем более, в этом подъезде я уже сдаю квартиру нашему работнику. Он не жалуется, если хотите, сами спросите. – запнулась Мария, забыв, кому именно сдаёт квартиру. – К тому же, сможете вместе ездить на работу. Вместе, как говорится, веселей.
Фасовщик задумался. Точнее, сначала был сметён тем, что с ним заговорила Мария. Она вообще редко говорит с подчинёнными, особенно – если последним нужна помощь. Но выгода делала своё. Фасовщик согласился. Оговорил с Марией условия своей кабалы.

Фасовщик отдавал почти всю зарплату за аренду, и потихоньку распродавал домашнюю утварь. Избитый углами чайник просто выбросил. Ванну сдал в металлолом. Не из корысти, ведь квартиру без ванны продать куда тяжелее, а из чистой ненависти. Имеющиеся жидкие сбережения и доходы от копеечной продажи имущества пускал на обустройство нового жилья. На приобретение чайника, например.
***
Грузчику сообщили приятную новость. Он признан работником месяца в супермаркете. Грузчик искренне удивился своему званию, однако отказываться, естественно, не стал. Возгордился, чуть ли не задрал нос, и даже решил второй раз в жизни купить элитного кофе. Большую пачку. Читая на упаковке «4 big family» грузчик представлял заведённых кофеином детей – второклассника и пятиклассницу, – которых энергичные родители пичкают перед выходом в школу крепкой смесью арабики и робусты. «Дурацкая формулировка».

- Вот, Вам, – торжественно указывая ногой на пошарканную коробку, произнесла Мария. – от всего нашего дружного коллектива – премия! – девушка подошла к грузчику, отстранённо пожала ему руку, раскатисто и наиграно улыбнулась всему персоналу, будто бы ожидая фотографирования, и, не дождавшись, ушла в изолированный мирок комнаты отдыха для менеджеров. «Дружный коллектив» остался наедине с «работником месяца». Дружно улыбаясь друг другу, бросили всего несколько фраз спинам друг друга, и начали разбредаться по домам отдельно друг от друга. Рабочий день дружного коллектива супермаркета на проспекте Дружбы окончился.

Фасовщика мучила бессонница вот уже вторую неделю. Хотя жил он на новой квартире, почти бесшумной, если не считать урчания живота и старого холодильника. Фасовщик понял, что его жизнь лишилась какого-то чрезвычайно важного элемента. К слову, смысла в этой жизни, уверен был фасовщик, никогда не было. Придаваясь подобным размышлениям, можно лишь разочаровываться. Даже бессмысленная премия «работника месяца» ему не досталась. А ведь именно он является одним из настоящих координаторов работы этой системы. Он несёт ответственность стрелочника во всей этой корпорации пьяных железнодорожников. Он ведь может всё действительно по-большому пересрать. В его силах изменить жизнь многих. Но он, тварь такая ссыкливая, не решается под натиском ответственности и морали. Эти Многие ему доверились. Он, значит, имеет определённое значение в этой схеме. Но является ли «значение» его «смыслом»? Или «значение» является «смыслом» для других? Для всех других, кроме него самого, кроме фасовщика, смыслом? Даже для этой шлюхи из главного офиса, для Марии Викторовны, смыслом.
- Могу ли я что-то изменить? – вопросил к потолку фасовщик. – Нужно ли? Я хотел что-то для себя изменить – я изменил. Изменил ли я себя? Нет. Я изменил лишь внешнюю обстановку. – потолок всё так же игнорировал фасовщика. – А так ли важна обстановка в настоящем поиске смысла? – фасовщик чихнул; улыбнулся. – Значит, правда. Значит смысл в том, что нужно искать себя лишь в себе. Ведь восприятие окружающего является лишь чем-то внутренним. Это ведь Я вижу, что вокруг говно, а не говно говорит мне об этом. Ведь это Я определяю говно, как, собственно, говно, а не как бриллианты или золото. Впрочем, кто определяет, что золото не является на самом деле говном?

Фасовщик ещё раз чихнул. Так обычно и происходит, фасовщик чихал не менее двух раз
- Точно, говно. – резюмировал он в беседе с потолком.

Потолок ответил ему. Да так резко, что фасовщик чуть ли не сотворил в своей постели совсем не золото.
Фасовщик прислушался. Над ним зашумела знакомая мелодия. Он почувствовал себя на морской глубине, над которой проносится в своём отстранённом спокойствии медолично гудящий кит. Фасовщик ещё прислушался. Замер, чтобы не издавать ни единого звука, сжался. Прислушался, закрыв глаза. Сначала в ответе потолка фасовщик распознал мотивы ранних композиций музыкального коллектива «Леннинград» (по большей части, определил это по отдельным фонетическим формам текста, а не мелодии), затем, словно выныривая из-под всего водного массива своего океанского желоба, фасовщик ощутил звук подпевания песне.
- Да, точно, мне тоже именно так, «Супер гуд»!!! – затем произнёс ещё пару слов, передающих примерно ту же степень блаженства. – Очень хорошо!
Фасовщик вскочил на кровать, принимая вид играющего на гитаре Адама. Невидимая гитара, однако, не прикрывала пляшущих гениталий фасовщика. Жизнь фасовщика снова ощутила яркость поблеклых красок. Фасовщик побежал в соседнюю комнату искать хоть какие-нибудь брюки.

Душа его рвалась наверх, на верхний этаж то есть. Тело лениво топило все попытки поисками брюк.

Натягивая запачканную белую майку, фасовщику показалось, что над ним звенят колокола. Чем-то сакральным, данным ему при крещении, пронзились все сосуды тела, раздулись святым возбуждением. Крестик на груди вмиг стал чем-то более дорогим, чем серебряная крошка. Он стал частью туловища некой бесконечности. Частью, которая придавала сил идти вперёд. Точнее, подняться по подъезду на один этаж вверх.
Фасовщик не стыдился своей жизни. Мало того, он не боялся её потерять. Если человек, живущий над ним, решит закрыться в интимности своих песен, если человек сверху решит закупорить звон колоколов в неразборчивом одиночестве, фасовщик сделает всё возможное, исключительно своими силами, чтобы набить лицо этому неверному жлобу. Святые вещи, как те, которые ощутил фасовщик, нельзя просто так брать, и утаивать от людей. Святые вещи нужно нести в мир, они только для этого и сотворены, чтобы даровать ими блаженство.
То, что фасовщик стал этим самым Миром, он не сомневался. Не сомневался фасовщик, значит, не сомневался и мир. Фасовщику нечего было стыдиться, стыд внезапно стал дерзостью глупцов, чего позволить себе фасовщик никак не мог. Тем более, фасовщик нашёл брюки, какой уж тут стыд!

Кулак трижды смыкался в борьбе с дверью. Неведомыми борцам захватами, указательный палец выпал из кулака, и всей своей дерзостью накинулся на кнопку звонка. Ровно в этот момент музыка за дверью затихла. Не из собственного желания, а из необходимости цикличного чередования, композиция уступала место следующей.

За дверью послышалось оживление. Слишком шумное. Дверной звонок гудел тоненькой девственной сиреной.
- Иду. – оборвано громыхнул голос. – Ща. – тут же прибавил этот голос, на секунду подправившийся звуком колоколов.
Движение подобралось вплотную к двери. В глазке на долю секунды мелькнул свет, и тут же погас. Этот свет заслонил глаз голоса. Музыка вновь заиграла.
- Мусора? – резко бросил фасовщику голос, и тут же, не дожидаясь ответа, дверь начала открываться.

Фасовщик удивился персонажу перед ним. Этот человек мало походил на господина, который мог заведовать колокольней. Был своего рода безобразен, но никак не напоминал Квазимодо. В лице человека угадывался некий установленный образ, который фасовщик видел на иконах, однако в святость оного поверить было крайне тяжело.
- Мне кажется, я Вас где-то видел.
Мужчина в двери смутился. Он смущенно начал опираться на гуляющую дверь всем телом.
- Заходи. – неразборчиво бросил он.

«Возможно, всё? Может быть, я всё-таки решился выброситься из окна? Я изменил свою жизнь, наполнил, скажем, смыслом. Скажем, умереть. Чем не смысл? Но самоубийц в Рай не пускают. Я не могу так, без пропуска в Рай. На Ад это вряд ли похоже, ведь я всю жизнь в точно таком же Аду провёл. Это было бы несправедливо, всю жизнь заставлять человека корячиться в Аду, чтобы туда же отправить его после смерти. Хотя в несовершенстве системы этого распределения я более чем уверен».
- Слыш, а ты меня откуда, говоришь, знаешь? – уже шагая по коридору, роняя себе за спину. – Типа, может, в интернете видел?
- Нет, Ваше лицо мне до боли знакомо. Причём довольно свежо знакомо, знаете. Как бывает, когда на мгновенье увидел яркий рекламный ролик, но названия рекламируемого вспомнить не можешь. Только цвет бикини бегущей по пляжу девушки. А название продаваемого йогурта ну никак не всплывает.
- Телевизор стараюсь не смотреть. Устаю слишком. – сказал мужчина, уже зайдя на кухню. – Ты-то кто вообще? – резко бросил он, усевшись за кухонным столом возле окна.
- Я?
- Ты, ты. По жизни, кто? Служил?
- Я? – ещё раз, чтобы оттянуть время для формулирования, переспросил фасовщик. – Я – фасовщик. – сформулировал.
Мужчина возле окна засмеялся. Достал из кармана пачку сигарет, достал из пачки одну, поднёс её к горящей конфорке плиты.
- Распределяешь, значит. – затягиваясь.
- Да.
- Слушай, распределитель, а ты пьешь? – выдыхая дым. – А то я тут сижу один, жду уже хоть кого-нибудь. Думаю, ну пусть уже хоть менты приедут, посидим с ними. Или заберут пусть. Какая разница уже.
- Пью. – выслушав, по-пионерски ответил фасовщик.
- Нормально пьешь, или как баба?
- Не как баба. Нет.
- Вон, видишь, в углу, бери.
Фасовщик внезапно понял, где видел этого мужчину. На какой из икон было в точности воспроизведён его лик.
- Точно!
Мужчина испугался. Он на мгновенье задумался, не пригласил ли он к себе алкаша, но тут же эта мысль затмилась радостью от знакомства с собутыльником.
- Даже, если ты алкаш, ну и что? – ответил вслух сам себе мужчина.
- Я не алкаш, просто я узнал тебя!
- Меня? – пошатнувшись. – Ты точно не алкаш? – засомневался мужчина. – Я тебя в нашем дворе не видел. Аферист, бля?!
- Да, точно, тебя! Смотри, – присев в углу, туда, куда недавно указывал мужчина. – Смотри, это я ведь писал! Вот это. Это я писал!
- Ты? – сам не понимая зачем переспросил мужчина.
- Да! Я. «КО-ФЭ». Это ведь я сделал!
Мужчина хрипло засмеялся. Его подхватил фасовщик.

- Знаешь, – вытирая под глазом слезу. – а ведь если бы не ТЫ, то, смешно, ТЫ бы тут не оказался?
- В каком смысле?
- Ну, ты посмотри, как ящик подписан.
- Чего мне смотреть, я и так знаю.
- Тем более, если знаешь. – многознительно продолжил грузчик.
- И что.
- А то, что если бы не ты, если бы не твоё «КО-ФЭ», тогда бы никакого веселья здесь не было бы. Знаешь же, что я «работник месяца»?
- Знаю. – ответил фасовщик, не зная, почему именно грузчик был оным.
- Так вот. Мне ящик дали. Знаешь?
- Знаю. Ящик кофе. Так как ты на этом «объекте» работал.
- Ага. А вместо кофе, что в ящике оказалось, догадываешься?
- Нет.
Грузчик расстроился. В его глазах угадывалось разочарование в интеллектуальных способностях собеседника.
- В коробке с надписью «КОФЭ» находилось бухло. Отчего я его так долго, почти до полуночи тарабанил этот ящик домой. Чтобы по грохоту никто не определил, что там пузыри.
- А-а-а, вот оно что. – прозрение спустилось на фасовщика. Звон колоколов в мгновенье опошлился, обрёл красок, лишился золотых отблесков. Заклеился этикетками и акцизными марками.
- Так что надо отметить. – тут же оформив две полных рюмки Блэк лейблом «Джонни Уолкера». – Ты закусываешь?
- Когда как. – откровенно ответил фасовщик. – Чаще всего, я не помню, закусывал ли.
- Давай тогда, кофийком тогда захлёбывай, а то у меня и закуси нет.
***
- Мария, в квартальном отчёте вы указали, что поднимаете корпоративных дух. Коим образом, подскажите? – брюки Армани на мужчине сидели довольно плотно. Тесно. Он начал их расстёгивать.
- Подскажу. – игриво улыбнулась Мария. – Согласно предоставленных Вами после Нового Года данных, я Лично, – нелепо выделяя, – упорядочила людей, подлежащих премированию. По каждому из отделений были проведены мероприятия. – расстегивая за своей спиной молнию, высоко охватывающую талию. – Составлена доска почёта «работников месяца» по каждому из отделов, все они согласно единому образцу распространены по сети. – расстегивая последнюю пуговицу на блузке. – Соответствующие премиальные продукты были списаны. Строго отделениям.
- Мария, не поднимите ли вы корпоративный дух локально, в нашем Центральном офисе?
Мужчина замолчал. Мария вылавливала указания в воздухе ртом, воплощала их по мере возможностей на практике. Под простынёй или на столе доводя до логического завершения.

#serejanaumenko
28.01.2015 #kharkiv #srjnmnk