kafka : Трахадром

“Уважаемые посетители, банк закрывается. Просим покинуть помещение”. Выходи из-под мишуры прогорклых от вагинального шлака, стертых долларами седалищ! “Топай, шлюха!” - Ору я на частую посетительницу сего заведения, которая, заманчиво виляя симпатичной попочкой, неторопливо идет впереди меня, тщательно пересчитывая наработанное за прошлую ночь ее тепленькими булочками. Они и получают сильный пинок сзади. Кубарем скатившись с лестницы, девица приземляется прямо перед старухой, сидящей на нижней ступеньке. По ее появлению я узнаю приблизительное время. Значит, уже начало седьмого, ибо она действует строго по графику и приходит ровно в шесть. Банкноты рассыпаны вокруг нее, но она их и не замечает. Это уже не человек, а запрограммированная машина, точно следующая инструкции. Очеловечившаяся голограмма знает лишь, что нужно произнести волшебное слово, стоит кому-то с ней поравняться: “Помогите”. Просьба срослась с этим местом, и слышится каждый раз, когда я тут прохожу. В голосе нет ни капли страдания. Старуха механически просит в надежде, что слово окажет магическое воздействие на прохожего, на секунду превратив его в одну из цифр длинного алгоритма ее программы, чего хватит, чтобы машинально выскрести мелочь из кармана и высыпать в консервную банку, служащую копилкой. Я ни разу ей не подавал, из принципа. Отказываюсь становиться очередным роботом этого вечно двигающегося механизма. Перебегаю дорогу, желая поскорее убраться с этой проклятой улицы. Попав на соседнюю, испытываю мало облегчения, ибо она - зеркальное отражение предыдущей. На мгновение думаю, что и не выбирался оттуда. Ведь все эти улицы подобны стационарному велосипеду. Те же дома, те же магазины, телефонные будки, рекламные щиты, тот же поток людей, напечатанных одним принтером, те же взрывы идиотского, раскатистого ржания лошади, скачущей по беговой дорожке моих нервов. Неужели я приговорен вечно жить среди этих ходячих членов и унитазов, от которых не услышишь ни одного умного слова? Лишь бесконечная устно-пиздо-жопная дефекация. Здесь же патрулируют мясисто-целлюлитные бородатые дворники, взращенные из дерьма божьего, подтирая своими вонючими от спермы балахонами кучи, наложенные их паствой. Если ветер всколыхнет их рясы, под ними можно будет обнаружить айфон нового поколения и засунутый в трусы Playboy, меж страниц которого выпирает распятие с натянутым гандоном. Эти люди олицетворяют святость и вещают устами господа? Представляете Будду или Святого Франциска разъезжающих на джипах? В руках пузатых свищей кресты, как револьверы. Под их дулами система возделывает сады с гнилой почвой, из которой вырастают церкви, религиозные течения и новые секты. Они вылезают, как чирьи на заднице, трахнутой сифилисным членом, лопаются при каждом хлопке, обрызгивая окрестность сукровицей. С удобренных ею асфальтов гнилыми бутонами всходят жандармы, связанные с нарко-дилерами, маньяки-убийцы и прочие отморозки. Из узких горловин улиц толпа выливается, как секреция из пизды давшей течку. Да, да, пизды. Вам не послышалось. Этот город – один огромный организм, антропоморфное порождение, сконструированное по подобию человека, люди же в нем – гуморальные факторы, циркулирующие по варикозным венам улиц. Говорящие одними словами, улыбающиеся одной улыбкой, имеющие одно лицо, как это свойственно скоту, они скачут подобно быкам в день искупления грехов, за убитых на корриде собратьев. Нужно поскорее бежать, дабы не быть насаженным на рога. Мир – бесконечный лабиринт, окутанный в радиоактивный саван одиночества. Для прочности он туго обтянут сетью, сплетенной великими спайдерменами мира сего, вроде Билла Гейтса и Майкла Цуккерберга, чтобы люди оставили всякую надежду на поиски выхода. Попытавшиеся будут мгновенно сопровождены на эшафот, где бунтарей безостановочно молотит железное копыто закона. Чудесная тюрьма, насмехающаяся над бедными узниками, которые, соорудив ее совместными усилиями, добровольно отдали себя в рабство железобетону. У каждой камеры есть собственный небосвод. Достаточно подключить его к розетке, как на нем тут же засияют звезды, с пышными сиськами и эластичными жопами, исполняющие танец, от которого член в трусах тоже пускается в пляску. В детстве, когда я еще был чист, как кассетная пленка, мои родители пытались записать на ней тот концерт, который устроил бы их. Чтобы в будущем я запел в унисон со всем миром. Потом мне купили приставку, в которую я играл денно и нощно. Очарованный происходящим на экране, радостно жал на кнопки. Вот так, постепенно люди теряют грань между игрой и реальностью. И лучше, если ты никогда не узнаешь правду: однажды, включив телевизор, после заставки обнаружишь на экране себя. Это значит, что пришел тот день, когда человек стал персонажем самой кошмарной игры под названием “Жизнь”. Теперь уже джойстик в руках у главного хозяина, и ты не знаешь, в какую сторону он дернет рычаг. Стоило мне это понять, как всё вокруг замерло. Словно во время просмотра фильма нажали на паузу. Затем неожиданно зазвучала мелодия необычной тональности, и на экране возник оркестр с бородатым дирижером. Когда я к нему приблизился, увидел, что это всего лишь манекен. Перед ним, на пюпитре, лежала пустая партитура. Оркестр состоял из таких же манекенов, вооруженных странными инструментами. Скрипки - из людских конечностей, с венами вместо струн. Смычки - длинные острые бритвы. Барабаны перетянуты человеческой кожей. Барабанщики похожи на гробовщиков с молотами и гвоздями в руках. Раструбы, служащие дымоходами для адской пекарни, исторгали пламя, сопровождающееся воем догорающих трупов. Тогда я понял, что истина запрятана в глуши темного лабиринта, и, чем ближе к ней подходишь, тем ярче светишься, обжигая глаза тех, кто привык обитать во мраке, свыкшись с ним, подобно вампиру, боящемуся утренней зари. Поэтому они всячески пытаются потушить этот свет. Тысячи бельмом затянутых глаз ежедневно дырявят меня пустотой, чтобы набить ее своим повседневным дерьмом. Что погода не удалась. Что обед сегодня вышел не таким вкусным. Что картошка на базаре подорожала. Что до сих пор не поменяли во дворе водопроводные трубы. И прочая срань. Ты веришь в бога? Да, отвечаю я, и, достав из грудного кармана пачку купюр, ехидно подмигиваю. Но в них я верю больше. Их шелест творит чудеса, которые не подвластны шелесту перелистывающихся страниц библии. От этого звука даже покойник может вскочить с погребального ложа. Ушей Лазаря этот магический звук так и не достиг, поэтому он и прогнил в своем склепе. Хоть с этим повезло. Среди нас больше нет воскресших мертвецов, канонизирующих веру запахом тлена. Могло вообще не быть, если бы один чувак во время учуял запах черной магии. Поэтому он и тормознул. А мог бы устроить такой полтергейст восставших мертвецов, что Раккун-сити показался Диснейлендом. Да и, собственно говоря, кому это нахуй надо? Почему в этом деянии не видят явного нарушения человеческого права? Я жду своего ящика из четырех досок, чтобы покинуть это проклятое царство здравомыслия, и вдруг какой-то чудоёбец меня воскрешает. Хватает мою душу, наконец-то выбравшуюся из ненавистного ей тела, и вставляет ее обратно, как птицу, вылетевшую из клетки, чтобы я раскудахтался молитвами и восхвалял его имя во веки веков? Первое, что я бы сделал – оторвал его увесистый шнобель, сующийся не в свое дело и, расчленив на тысячи мелких частей, запихнул ему в задницу. Так что воскреснет лишь куча высранного кала, чье небесное вознесение будет сопровождено роем навозных мух, извивающихся в змеином танце. Чему служат, тому и верят. Заповедями подтирают свои нечистые зады. Ох, как же я не трахнул эту сучку! Ты был в церкви, чтобы помолиться за упокой души твоего отца? Нет, она покоится в жиже рвоты. Он ее выблевал с последними стаканами водки. Бог милостив. Он любит прощать. Ты читал “Улисс”? Я глаза стер, пока не сожрал все буквы. Правда, я там ни хера не понял, но, как мне сказали, это серьезное произведение. Оно придает значимости. Модно говорить, что читал “Улисс”. Неважно, понял или нет. Главное - осилить. А, может, всё же трахнем эту пьяную шалаву? Никто ведь не узнает. Нет, бог узнает. Да неужели? Ну и черт с ним, пускай узнает. Ведь он и так всё знает, этот непорочный онанист. Он ежедневно прокручивает эту порноленту и без конца дрочит. Мы для него - порно-актеры. Ты не знаешь, я знаю. Ты, главное - верь. Я вот даю и верю. Монетами швыряю, благословления получаю. Потом бомбами кидаю и всю веру в духов отшибаю. С сигаретами во рту, с порнографией в мозгу и с крокодилом в венах. Пока не дашь – не получишь. Сначала ты должен дать. Ты не знаешь, я знаю. Лирику в аптеках запретили. Зато ебать фригидных старух никто не запрещал. Их гнилые зубы играют на моем члене, как на флейте, и от этой оргазмической музыки открывается шестое чувство, я слышу по ночам, как дико хохочет город. Ржут банки, глумясь над голодными животами и дырявыми карманами. Надрываются церкви хохотом ее пузатых служителей, набивших брюхи за счет чужих грехов. Покатываются больницы острым режущим хихиканьем скальпелей и ланцетов, вспарывая плоть с усердием пирата, разрывающего кинжалом мешок с золотом. Гогочут выхлопные трубы машин, черным, клубящимся рокотом моторных двигателей. Хихикают психотропные аптеки, продающие наркотики без рецепта, награждая особых клиентов в качестве бонуса, бесплатной путевкой в джунгли, на пикник с крокодилами. Довольно лиричности. Пора переходить на экстрим. Вы еще не слышали смех крокодила? Он будет закачивать в вас насосом кислоту до тех пор, пока ваше разлагающееся тело не начнет ссать бензином. О, а вот тогда у них всегда найдется огонек. И тут, на меня вдруг находит. Да что ты вообще несешь? Ты ведь не прав. Ты всего лишь сумасшедший, а эти люди нормальные. Может, кто-нибудь заберет меня в психушку? Это царство целомудрия, сплетенное нормальными мира сего из стальных проволок, обвешенных словами, воняющими хамелеоновой пустотой, явно не для меня. Оно каждый раз меняет облик. Иногда предстает нарумяненной и украшенной ожерельями, одетой в дорогую одежду и разбухшей от силикона. Лишь моргающие глаза выдают живой лик, скрытый за толстым слоем грима. Глаза с запрятанной за ними пустой душой, которая мертвее, чем футляр с накрученными на нем тухлыми рудиментарными половыми органами. Я же подобно бедному жуку, запутавшемуся в этих сетях, в тщетной надежде разорвать ее путы, начинаю строить прохожим рожи, ссать на церковные стены, обклеивать их входные двери рисунками Фелисиена Ропса. Поднимаю осколки разбитого стекла и запихиваю в рот. Однако никто не хочет прийти на помощь. Люди шарахаются от меня, как от мерзкого насекомого. Лишь какая-то старуха тычет пальцем с криком: “Позвоните в скорую, у нас тут случай помешательства”. Ее слова остаются без внимания - ей не достает значимости. В молодости она не успела прочесть “Улисс”. Глядя на это помойное корыто, разве можно увидеть в нем то, что еще не поддалось разложению? Возможно ли сохранить первозданную чистоту в мусорном ящике, не поддавшись при этом гниению? Может ли бабочка уберечь прелесть, когда вокруг нее кружатся мухи? В конце концов, она смешается с ними и полетит к говну, позабыв о манящих ее цветах. Можно ли не покрыться язвами, когда к тебе устремляются сотни прокаженных рук? Где бы вы ни были, они до вас доберутся, используя для этого все доступные средства. Например, телевизоры, из которых тысячи ртов ежедневно блюют верой в лучшее будущее, надеждой на рабочие места и повышением пенсии. Адекватный, оперативный, либеральный, конструктивный, толерантный – вот слова, которые слышатся чаще всего. Но на первом месте – территории. Территории, территории, территории! Я вашу маму ебал, вдоль и поперёк! Это слово повторяется ежечасно, дрессируя людей, как попугаев. Запертые в своих клетках, не способные перерезать их невидимые прутья, они пытаются объять необъятное. Декламируют геноцидом, атомными взрывами, тотальной аннигиляцией и ждут часа, когда тюремный надзиратель нажмет на кнопку, активирующую двери каждого птичника. Чтобы полететь потом на своих петушиных крыльях и полечь за родину. Насрать мне на тех, кто завоевывает территории, и на тех, кто их отвоевывает. Эти территории были миллиарды лет назад, когда по ним расхаживали динозавры. И где они сейчас? Земля выдержала тонны тяжести и когтистые лапы, наносившие ей глубокие раны. Они быстро заросли, а плоть этих гигантов она сожрала и запила кровью, оставив одни скелеты для музеев. Так же она поглотит всех этих борцов-патриотов. Пережует их и выблюет для гумификации почвы, чтоб сделать ее плодородной, и все желающие завоевать территории вылезут из нее ненужными сорняками. Но нет. Нам нужно освоить побольше территории. Когда это произойдет, планета превратится в хищного паука и устроит тотальную экспансию всему космосу. Миссия будущего: долететь до звезд. Выкачать из них ядерную энергию. Аннулировать метеорные потоки, заменив их метеорными фейерверками и, поймав комету за хвост, разъебать ею планеты, противящиеся приходу нового вида демократии. Вызвать гравитационный коллапс, чтобы образовать вместо планет анальные дыры, через которые проложить меж-галлактические туннели. Высадить через них десант и устроить геноцид инопланетянам. Забронировать места на обжитых планетах, обвесив их рекламными трафаретами, пестрящими пышными бюстами. Добраться до бога. Провести митинг перед его фешенебельными апартаментами, и, вытолкав пинками со своего трона, низвергнуть его в самую пизду космоса, откуда он когда-то вылез. Потушить солнце. Повесить на его место огромный прожектор. Установить строжайший пограничный контроль, чтобы ни одна живая тварь не смогла сунуться на чужие территории. Так что остается два выхода. Отдавшись течению по канавам улиц, смешаться с болотным планктоном, или пустить пулю в лоб. Просунув голову в петлю, поднимаю глаза на ночной небосвод и нахожу третий путь. Просто выстоять и, несмотря ни на что, сохранить человеческое достоинство. Не потерять лицо. Это удел богов, которых так хотят найти люди. На самом же деле они всегда перед ними. Достаточно взглянуть наверх – и увидишь, что там нет крестов, нет крови, ничего не испускает трупный запах и не страшит смертными грехами. Лишь озаряет светом и манит. Вот он, путь к чистоте и умиротворению. Но кто построит эту лестницу, каждая ступенька которой состоит из миллионов частиц твоего нутра? Ты должен нырять в кипящий раствор, пробивать в нем огромные пласты и черпать с его дна алмазы, чтобы по мере продвижения осыпать ими лестницу, ведущую к звездам. Лишь оказавшись в самом низу, увидишь зеркальное отражение находящегося наверху. Но где искать эту отправную точку, когда земля уже жрёт деньги и срёт прогрессом? Где найти фундамент, еще не расчерченный на пограничные линии, не изъеденный жирными крысолюдами и не раздробленный на миллиарды квадратов? Хочешь иметь свой личный квадрат? Гони бабки! Хочешь место на кладбище в десять квадратов? Плати! Хочешь садик и укромное местечко? Тебе нужно подкупить квадратов. Повезло, если не родился деревом, а то не успеешь оглянуться, как квадрат вырвут у тебя из-под корней.
Внезапно разразился ливень. Улицы начали пустеть. Вода медленно заполняла город, превращая его в аквариум. Вокруг проплывали дохлые моллюски и слизняки, укутанные в саваны утренних газет. Их лицевые стороны изуродованы фотографиями партийных лидеров, которые венчает фото патриарха. Они всегда пытаются найти приют под крылом большого брата. Прокламация: “Близятся выборы. Каждый голос может быть решающим. Не упускай шанс стать частью истории, но, что главное, изменить свою жизнь к лучшему”. Жирные рожи требуют голосов. Их надобно много. В неимоверном количестве. Четыре года вас попеременно ебали одни и те же жеребцы. Теперь дайте и другим шанс порезвиться. Не будьте такими эгоистами. Всего на пару минут оторвите чемоданы от кресел. Потом, возможно, размеры новых кумиров вам понравятся больше, также как им – ваши попочки. Нам нужна полная гармония. Так что выбор за вами. Проголосуйте за вашего будущего ёбаря. Разнообразьте вашу сексуальную жизнь.