вионор меретуков : Тиран с человеческим лицом

...Памятуя о том, что новое – это хорошо забытое старое, король Асперонии Самсон Второй решил повторить опыт правителя древних Афин Писистрата (сына Гиппократа), который, узурпировав власть и став тираном-демократом, руководил афинянами удивительно мягко и мудро.

Вообще этот Писистрат был добряк и большой оригинал, он покровительствовал искусствам и привел в систему законодательство. Он помогал мелким землевладельцам и строил корабли. Возводил крупные сооружения.

Он приказал всем мужчинам и женщинам носить ионическую одежду. Пожалуй, эта часть его нововведений наиболее интересна. Ионическая одежда, простая и удобная в носке, представляла собой обычную простыню, в которую охотно принялись заворачиваться законопослушные граждане Афин не только после водных процедур, но и просто так, чтобы чем-то прикрыть наготу.

Афиняне сразу оценили несомненные достоинства ионических простыней. Любвеобильных и страстных южан, готовых заниматься любовью где угодно, с кем угодно, когда угодно и сколько угодно, привлекали легкость и быстрота, с какой одежду можно было совлечь с тела.

В надежде, что граждане Асперонии окажутся не глупее древних греков, Самсон свое реформирование государственного устройства решил начать с одежды. Он велел всем асперонам иметь в своем гардеробе гиматионы, карбатины, котурны, пеплосы, петасосы, фаросы, хитоны и хламиды.

И аспероны не подвели своего короля: они поголовно переоделись в ионическую одежду. Мало того, они проделали это с удовольствием.

По всей стране заполыхали костры. Сжигалась старая одежда – символ старой жизни.

Асперонские города стали напоминать города Древней Греции.

Одежда, как известно, сильно влияет на поведение человека. И не только на поведение.

В начале нашего повествования мы уже обращались к этой теме. Попробуйте облачиться в лохмотья. Или в средневековые доспехи. Или в смокинг. Или в облегающий костюм балетного танцовщика.

Напяльте себе на голову шутовской колпак. Или генеральскую фуражку. Или каску пожарного. Или шляпу «борсалино». Сделайте это, и вы многое поймете. Форма всегда сильнее влияла на содержание, чем содержание – на форму. К сожалению.

Задрапируйтесь в хитон. Сощурьте глаза. Устремите взор вдаль. Скрестите руки на груди. И вы тут же почувствуете, как вашу голову изнутри начнет распирать некая животворящая сила – от вдруг закипевших в ней мыслей. Ваш узенький покатый лоб, покрытый вялыми морщинами, с победоносным треском раздастся вверх и вширь, и через мгновение вы уже обладатель могучего сократовского чела мыслителя.

Аспероны стали больше читать, налегая в основном на книги древних философов.

Вот почему уже спустя короткое время, идя по улицам Армбурга, по неосторожности можно было наткнуться на горожанина, с отрешенным лицом замершего в позе Протагора, который обдумывает свое знаменитое изречение, а именно: «человек есть мера всех вещей, существующих, что они существуют, а несуществующих, что они не существуют» (кстати, говорят, что полусумасшедший Протагор, после того как предложил человеком измерять размеры не только всего того, что имеет ширину и длину, но и того, что ширины и длины не имеет, окончательно рехнулся. Что представляется вполне закономерным).

В другой стране это безрассудное и беспорядочное чтение не могло бы не привести к зарождению опасного вольнодумства. Что в свою очередь неизбежно повлекло бы за собой возникновение диссидентских организаций с истеричными кликушами, призывающими к немедленному выходу всех инакомыслящих на несанкционированные митинги и демонстрации, где бы они могли выразить некий гневный протест против чего-то, что, по их мнению, мешает проявлению свободной воли.

Но это уже другая тема, не имеющая к Асперонии ровным счетом никакого отношения. Потому что Асперония особая страна, у нее особый путь, ее, понимаете ли, ярдом общим не измерить.

Асперонам было на все наплевать. Они, облачившись в хитоны, стали целыми днями просиживать в прибрежных тавернах, насаживаться винищем и, надуваясь важностью, рассуждать об умном. И чем краснее делались физиономии полемистов, тем глубже и содержательней становились их схоластические беседы.

Иногда доморощенным философам – обычно под утро – казалось, что до полного постижения конечной истины осталось сделать всего лишь шаг. Они делали этот шаг. И падали замертво под стол, храпя, чавкая и пуская ветры. И во сне к ним приходило понимание того, что истина все-таки в вине. И не просто в вине, а в хорошем вине.

Кстати, каждый читающий эти строки может составить нашим героям компанию. Для этого достаточно купить белую простыню, завернуться в нее, затем взять билет и отправиться в Армбург – заурядный город, отличающийся от других современных европейских городов только тем, что по его улицам фланируют, как уже было сказано выше, не совсем обычно одетые местные жители, и еще тем, что на главной площади, на том месте, где в других приличных столицах принято устанавливать памятники тиранам и сооружать мавзолеи диктаторам, возвышается статуя Аполлона, как известно, бога-целителя, прорицателя и покровителя искусств.

Ему бы стоять не здесь, а на вершине пологого, поросшего чахлым кустарником холма, где-нибудь в окрестностях Коринфа или Афин, или в Британском музее, чья богатейшая коллекция древностей практически целиком состоит из краденых экспонатов.

Но статуя Аполлона стоит здесь. Стоит неколебимо. Стоит не на своем месте. И ничего. Привыкли...

Как, впрочем, и... Нет, нет и еще раз нет! Никаких обобщений. Ибо обобщение очень часто – это притянутая за уши максима, в которой тоскливо звенит дидактическая нотка, а мы условились, что писатель не должен оценивать и приговаривать – не его это занятие. Пусть за него это проделает жизнь. И жизнь, будьте благонадежны, проделает это со свистом.