Заальбабузеб и братья Ливер : Гей-парад

БУДЬТЕ МИЛОСЕРДНЫ К БРОДЯЧИМ ЖИВОТНЫМ!

Стылый ветер забуривался под одежду, из туч сеялась мелкая колючая дрянь. Хмарь октября расплывалась по улицам, сгущая экзистенциальную тоску и думы о замене стелек в поеденных молью «рикерах».
Мокроколбасов плёлся по бульварам, пиная опавшие листья, натыкаясь на прохожих и бормоча под нос. Он нечеловечески устал ходить по этим улицам каждую осень в одних и тех же ботинках. Ему хотелось новизны. Мечталось о Поступке. Зафрахтовать трамвай и катать пьяные компании всю ночь напролёт. Или ограбить банк, вооружившись бабушкиной спицей для вязания. А может, чёрт возьми, подарить жене томик Пастернака или альбом репродукций Зельцера?
«Как мало в нашей жизни оригинальности, своеобразия, - мрачно думал Мокроколбасов. – Нас окружает только надкусанное, пережёванное и выплюнутое. Как бы стать настоящим?»
Погрузившись в мысли, он вырулил на мост. Внизу несла свои коричневатые воды река, среди зарослей ольхи на берегу мёрзли бомжи и дворняги. Сощурившись, Мокроколбасов вгляделся в сумерки. Жидковатый свет фонаря сочился на топтавшуюся у перил моста тщедушную фигурку. «Странно. Чего бы э…», - не успел додумать Мокроколбасов, так как фигурка вдруг отчаянно тряхнула кулачишком и стала карабкаться на парапет.
Мокроколбасов не мог даже предположить, что он умеет бегать с такой скоростью. Примчавшись, он успел ухватить самоубийцу за ногу, когда тот уже намеревался шагнуть вниз. Будучи сваленным на землю и чувствуя, как чужие руки вдавили в грязь его брыкающееся тело, спасённый разразился бабьим визгом.
Мокроколбасов перевернул его на спину – под капюшоном пряталось осыпанное угрями лицо довольно страшной девицы.
- Ну ты чего, дура, - просипел Мокроколбасов, влепив ей несколько животворных пощёчин.
- Пусти, уро-о-од! Руки убрал! - дура верещала и захлёбывалась обильными слезами.
Выплеснувшись в недолгой истерике, девица обмякла, визг угас до всхлипываний. Мокроколбасов бережно, как хрустальную, потрепал её по плечу:
- Вот и молодец. Вот и ладненько. Та-ак… Тебя как звать-то, красавица, м?
Деваха размазала по щеке соплю и проныла:
- Гена…

Через полчаса они отогревались глинтвейном в рюмочной «Сизый перец», где Мокроколбасов узнал о неудавшемся самоубийце всё. Гена aka Джина - студент мясо-молочного техникума. Недавно его подло бросил парень. Сбежал с заезжим гагаузом, прихватив с собой кошелёк с шестью тысячами рублей, которые Гена откладывал на операцию по смене пола. Джина не видит смысла жить дальше без него и без леопардового клатча, который мерзавец тоже умыкнул.
«А если, это и будет тот самый Поступок, а? Сделать из пидора человека – что может быть более настоящим, и не в этом ли высшая радость?», - зажужжала в голове мысль.
- Зря я тебя что ли с перил сдёргивал? – ухмыльнулся Мокроколбасов. – Придётся взять на буксир. Завтра здесь в это же время. Пойдём на выставку Ильи Рюмкина. Это как ваш Энди Уорхолл, только круче.

Со следующего дня Гена оформил постоянную прописку в жизни Мокроколбасова. Посещение выставки, правда, обернулось конфузом. Джина счёл экспозицию деревянных ложек шовинистской, хабалил с посетителями, наскандалил у кассы, требуя вернуть деньги, и попытался утащить в штанах пару инсталляций.
«Ничего, - внушал себе Мокроколбасов. – Эволюция. Кардинальные перемены не происходят сразу».
Гена был корыстен как калачинская блядь и разборчив как принц Монако. Он требовал внимания и дорогих подарков. Когда они вместе шли по улице, Гена норовил ухватить Мокроколбасова под локоть или погладить по заднице. Попытки изгнания из него манерного дьявола вызывали у Джины бурные многочасовые истерики с заламыванием рук и угрозами вернуться на мост. Соседи перестали здороваться с Мокроколбасовым и, завидев его, принимались гаденько перехихикиваться. Чтобы растормошить в подопечном здоровые инстинкты, Мокроколбасов сводил его на дискотеку, но и здесь подстерегала неудача. Гена был вытолкан взашей за то, что тараном ломился в дамский туалет и пытался засунуть руку в ширинку дюжему секьюрити.

Через полтора месяца Мокроколбасов капитулировал. Старые стельки в ботинках превратились в труху. Телефон засыпали анонимные смс-ки с приглашениями в гей-клуб «Страпоша». Подопытный становился всё похотливее и напористее. Жена закатила сцену – коллеги-библиотекарши видели Мокроколбасова с какой-то костлявой уродиной. Жизнь щедро отвешивала затрещины.
- Ген… Кхм… Джина, - плохо слушающимся языком выговорил в телефонную трубку Мокроколбасов. – Мы больше не можем быть вместе. Из меня не получится гея, из тебя – человека. Прощай.
Зная, что последует за этой фразой, Мокроколбасов нажал на сброс даже раньше, чем договорил последнее слово. Цунами Гениной истерики прошло стороной, донеся лишь отголоски в виде сорока девяти неотвеченных вызовов за полчаса.

Когда на следующий вечер раздался звонок в дверь, Мокроколбасов дёрнулся всем телом и чуть не вскрикнул. В глазке выплясывал Гена с туго набитой клеёнчатой сумкой в одной руке и раскладушкой в другой. Говорить с ним было намного спокойнее, удерживая дверь на цепочке.
- Ну чего тебе? – устало спросил Мокроколбасов больше для порядка.
Гена просунул в квартиру угреватую физиономию и, хлюпая слюнями от волнения, поведал:
- Сраные гомофобы… Дубовые жлобы… Ну, в смысле квартирные хозяева. Выставили меня на улицу только за то, что они духовные инвалиды и не любят искусство. Ну да, я смотрел по ночам гей-порно на полной громкости, когда они дрыхли за стенкой! И что, это повод не сдавать мне комнату? В общем… Мне негде жить.
- А если я не впущу тебя, ты прямо щас пойдёшь на мост, угу, - сипло сказал Мокроколбасов, проведя ладонью по горячечному лбу.
«Это последний шанс, которым он обязательно воспользуется», - вещало изнутри всё самое гуманное, что было в Мокроколбасове. Ухмыляясь, как цыганка видящая, что ещё отмахивающаяся жертва почти готова достать кошелёк, Гена нетерпеливо теребил цепочку.

На жену никакие доводы действия не возымели. Разум и сердце глупой эгоистичной женщины отторгали непривычное. Светка кричала, что Блок никогда не позволял себе такого по отношению к Прекрасной Даме. Потом заявила, что если Мокроколбасов пустит на порог это чудовище, она немедленно уйдёт из дома и наверняка сбросится с моста. От этих слов накатила вселенская скорбь, в голове загремели канонады подскочившего внутричерепного давления. Остаток вечера Мокроколбасов провёл в постели с мокрым полотенцем на лбу, но равняться на Блока не стал.
Чтобы обжиться на новом месте, Гене понадобились считанные часы. А через пару дней он уже хозяйничал в квартире, роясь в шкафах с тряпьём и примеряя Светкино золотишко. В рабочее время Гена куда-то пропадал, возвращаясь под вечер с сытым мурлыканьем и белой засохшей коркой вокруг губ. В выходные - таскался вместе с четой Мокроколбасовых по распродажам, выклянчивая ушанку со стразами или симпатичный кардиганчик от Пьера Де Труажабля.
Атмосфера в странном семействе становилась угрожающей. Однажды Мокроколбасов проснулся посреди ночи, разбуженный горячими руками и страстным сопением. Подивившись неожиданному Светкиному порыву, он помассировал ей ягодицы, легонько куснул щёку. Губы кольнуло, как будто Мокроколбасов поцеловал ёршик для чистки унитазов. Сладкую полусонную истому развеяло ураганом отвращения. Мокроколбасов подскочил на кровати и увидел над собой лоснящуюся от удовольствия физиономию Гены. У шкафа всхлипывала Светка, набивавшая утробы двух чемоданов собранием сочинений Тургенева.
Наутро жизнь Мокроколбасова была разбита. Жена ушла, хлопнув дверью и язвительно пожелав им с другом настоящего мужского счастья. Гена слонялся по квартире без трусов, уминал хозяйское варенье и развешивал свои тряпки по опустевшим шкафам.
- Так, хватит, - страшно вращая глазами, заявил Мокроколбасов. – Выметайся. Можешь прыгать хоть с телевышки, хоть с Эвереста. Твёрдой посадки!
- Во! – Гена поднёс к лицу Мокроколбасова измазанную вареньем дулю. – С фига ли? У меня теперь есть ты. И твоя квартира.
Мокроколбасов огласил комнату боевым кличем. Его карающая длань, сжимавшая массивную напольную вазу, нависла над Гениной головой.

Финал этой истории теряется в неясностях, обрастает слухами и догадками. Случайные свидетели показали, что рано утром на Крючьевском мосту притормозил автомобиль. Ревевший в три ручья мужчина достал из багажника громоздкий мешок, в котором что-то отчаянно трепыхалось, и, закинув его за перила, столкнул в воду.
Соседи Мокроколбасова сообщили, что в последние месяцы тот в своей квартире, кажется, не проживает. Наконец, из недостоверных источников стало известно о том, что человек, портретно схожий с Мокроколбасовым, был замечен в трудовой общине под Наро-Фоминском. Правда, носил он другую фамилию и отзывался на имя Герасим.
Однако, не имея сколько-нибудь веских доказательств, эти факты пока остаются в разряде сплетен и домыслов.



ПЕРЕПРОШИВКА

1.
Господин А. Именно тот. Лицо из телевизора. Магнат, взлетевший на плавленых сырках, набравший высоту на венских шницелях и не намеренный приземляться. Человек из окружения самого Пфайфенфбергера!
«Основное, что нас должно интересовать – можно ли извлечь из этого коммерческую выгоду. Нет? Тогда пусть этим говном занимаются благотворительные службы».
Господин А. усаживается, располагая мешок живота на коленях. Рядом кофейный столик, сервированный на две персоны. Из колонок живительным дождём льётся контральто великого Чиполлини.
«Я слишком много времени впаливаю в работу. Чёрт, я вообще ничего не вижу, кроме этой работы. Так что имею право позволить себе свои маленькие радости».
Кресло с противоположного края столика изнывает и стонет под Кириллвалерьичем Ф. Положением в обществе и статями живота Кириллвалерьич не уступит А. и на полкарасика. Только на этой неделе он блестяще завершил операцию по рейдерскому захвату валенной фабрики.
«Конечно, дружище. Полностью с вами согласен. Массы нужно направлять, подталкивать. В нужном направлении».
Кстати, у господина А. хорошая новость. Он прошёл курс лечения у профессора Шпульмана – этого маэстро венерологии. И теперь эритрея, которую он подцепил во время вояжа в Амстердам наконец выпустила его из своих гнойных лап.
«Да, я знаю такого человека. Он умеет заворожить публику. Причём самые широкие её слои. От него текут домохозяйки. Офис-менеджеры ставят на рабочий стол заставки с его фотографиями».
Шепотки за спиной утомили Кириллвалерьича. Почему он, при его-то активах и животе, обязан постоянно юлить и оправдываться? Перед обществом, женой, братьями по ложе. Не-е-ет, шалишь! Он достоин не насмешек или сожаления. На него должны равняться.
«Я говорю вам, этот парень – икона стиля. Вы же и так знаете, друг мой! Кроме того, что он акула шоу-бизнеса, общественный деятель и меценат, он ещё и пишет книги для детей. То, что нам надо! Будем закатывать свою информацию на идеально чистые болванки».
Господин А., дыша как распаренный утюг, встаёт из-за столика и подходит ближе. Его рука покрывает ладонь Кириллвалерьича. Измазанные крем-брюле губы, подрагивая, устремляются к небритой щеке.
«Это будет настоящий переворот в общественном сознании. Несомненно. Вазелин при вас? Так поспешим же, барон!
Конечно! Иди, я оближу тебя, моя карамелька!»
Двуспальное ложе из «Икеи» трепещет под тяжестью двух сцепившихся в потном клинче туш.

2.
Грохоча откидными сидениями, зрители занимают места. Сцена залита сиянием ламп, над кафедрой с микрофоном вьются мухи. Поднимающийся на сцену Оратор запинается о ступеньку и падает. Гравитация не знает жалости и к вип-персонам.
«Свобода. Полная свобода личности. Свобода для духа, разума и прямой кишки».
На билбордах с рекламой пельменей «Торквемада» Оратор светит ярче. Рост баскетболиста и метровые плечи. В жизни выглядит на удивление пожухлым и измочаленным. Щёки болтаются складками как у пожилого бульдога. Вытирает платком лоснящуюся плешь.
«Обнулите сознание от стереотипов, удалите устаревшие файлы».
Оратор растягивает лицо в улыбке – сладкой, как сахарозаменитель. На кончике его носа царём горы расплылась бородавка. Мотня висит между колен. Серьга в ухе (правом), пирсинг ноздри, надбровных дуг и кадыка. Морщинистая, пожеванная жизнью шея.
«Ведь вы же современные люди. Вы понимаете: то, что принято считать отклонением от нормы, на самом деле таковым не является. Почему? Да просто потому, что никаких норм не существует».
Иногда под суррогатной улыбкой шевелится тревога. Оратор пускает в ход заискивающее хихиканье, как бы желая по-свойски похлопать по плечу всю аудиторию сразу.
«Делайте то, что вам нравится. Даже если традиционная устаревшая псевдомораль пытается опустить перед вами шлагбаум».
Оратор близоруко щурится, шарит ладонью по кафедре, пытаясь что-то отыскать. Из-за разъехавшейся молнии торчат трусы со слониками. Над головой нимб из мельтешащих мух.
«И главное: не задумывались ли вы о том, что запретное потому и находится под запретом, чтобы быть доступным только для избранных? Таков миропорядок – большинство обречено пить ржавую хлорированную жижу из водопровода, а не влагу живительного источника».
Наконец Оратор нащупывает то, что искал. В его руке кожаный футляр. Оратор извлекает из него очки, цепляет на переносицу. Вооружёнными глазами всматривается в зал. Одутловатое с прозеленью лицо корёжит ужас.

3.
Жорж Мохито (по паспорту Георгий Неплюев) смотрит со сцены в зал, и его губы пускаются в пляс. Ноги не держат, и в глазах плывёт как после двух коктейлей «Ельцин на Уимблдоне». Взгляд Жоржа посылает беззвучные сигналы SOS в пропахшую пылью и носками пустоту. Так мог бы смотреть человек, балансирующий на краю ущелья с крокодилами.
«Не, я понять не могу, чо там гундосит этот крендель. Мужики, он орёт над нами, не?»
Со сцены Жорж видит своих крокодилов всех до одного. Их штук сто, никак не меньше. На них рабочие робы, комбинезоны и восьмиугольные кепки. На одном – маска сварщика. Смотрят на него так, словно у кого-то в зале пропала заначка, и он – главный подозреваемый.
«Вадяй, крикни там Николаича. Пусть пидора со сцены уберёт. У нас КВН в пять, надо ещё буквы наклеить».
Высокопоставленные кураторы кинули Жоржа в воду, сказав, что здесь мелко. Теперь Жорж дрыгает жирненькими ножками, не находя дна, и понимает, что, в сущности, никогда не умел плавать. Его эстетическое чувство и сфинктер ануса яростно протестуют против материализовавшегося вселенского жлобства.
«Да чо, Лёх, с ним разговаривать? Пидор он пидор и есть. По-правильному вперёд ногами его отсюда надо вытащить».
Жоржа начинает трясти как старую стиральную машинку. Его не так поняли. Ведь он за свободу и отмену границ! За выкорчёвывание пережитков! За мир и покой на плешке! Почему же низость и вероломство? Почему Кириллвалерьич не предупредил его, что возможна физическая расправа? Тогда бы Жорж мог подготовиться и не прийти!
«Так, мужики, кто не брезгует, стащите уже эту говномешалку оттуда, а. У нас времени нету».
В Жоржа снарядом прилетает брошенный из зала стул и валит его на пыльную сцену. Вражеская армия прорвала оборону и того и гляди вторгнется в святая святых. Без смазки. Жорж слышит топот десятков копыт, вздрагивает от конского ржания, видит стремительно приближающуюся к его лицу подкову «Адидас».
Финальная сцена удалена Роскомнадзором по требованию генеральной прокуратуры как пропаганда насилия и жестокости. Для того чтобы прочитать скрытый текст, подтвердите, что вы совершеннолетний.


ЦИВИЛИЗАЦИЯ ДАЛЬНИХ ПЛАНЕТ

Полковник сидел в своём кабинете и хмурился над докладной запиской. За спиной на интерактивной карте мигали звёзды. Раздался стук, в кабинет вошёл Уревич.
– Я не согласен, – сказал полковник. – Мне он не нравится.
Уревич вскинул мохнатые брови, воскликнул:
– Он лучший!
Пошлёпав губами, полковник спросил:
– А как же Джибба?
– Этот ниггер? Да вы шутите! Он же тупой, как жопа гиппопотама.
– Эй, ты поосторожней…
– А у Бирски ай-кью высший из всей команды. Он же соображает как Тесла и Пригожин в одном брикете.
– Ну а Татьяна?
– Татьяна? Она, конечно, хороша. Когда пристёгиваешь её к фьюзеру, голой. Но как исследователь она – полный шлак.
Уревич развёл руками:
– Зачем этой бабе вообще открывать миры? Ей в кайф открывать себя. Перед Джиббой. А Бирски – он из породы тех парней, которые покорили Эверест. Антарктиду. Кто первыми высадились на Марсе и Плутоне. Кто прыгнул через червоточину возле Веги.
Полковник вздохнул:
– Из-за повстанцев с Тау Кита нам рубят финансирование. Полёт провалится – и программу освоения дальних планет грохнут к хренам. Ты понимаешь это?
– Поэтому я и говорю! Бирски – наш последний шанс. У него безупречная репутация, каменные мышцы и железные яйца. Если бы нашёлся с десяток таких парней, они бы основали на дальних планетах новую цивилизацию. С техникой, наукой и уровнем жизни круче, чем во всём Млечном пути.
Полковник вперил в Уревича жёсткий взгляд:
– Ты уверен? Ты отвечаешь за Бирски?
Уревич стукнул себя в грудь и вздыбил брови.


Он разлепил веки и не сразу понял, где находится. Оцинкованные стены, низкий потолок, гул двигателя. Космолёт, что ли?
Пошатнувшись, Бирски вылез из камеры анабиотического сна. Встряхнул кистями рук, потёр глаза. Память начала возвращаться.
Три недели полёта до червоточины SN-3Q. Скачок. И ещё полтора месяца до SN-43F. Затем, миновав Тэту Росомахи, он влез в эту камеру. Если механизм камеры разбудил вовремя, то в ней Бирски спал пять лет. В принципе, он мог и не впадать в спячку. Но уж очень было бы тоскливо коротать пятилетку, запертым в железной коробке посреди космоса.
Он глянул в иллюминатор. За бортом чернел непросветный мрак. Бирски подошёл к зеркалу, висящему у горшка с гревиллеей, и расстегнув серебристый криокостюм, скинул его на пол. Посмотрев на себя в зеркало, сморщил нос.
Годы лёжки затянули живот жирком. Грудные мышцы одрябли, «банки» сдулись. Выросла неухоженная борода. По крайней мере, виброобшивка камеры спасла от пролежней. Бирски решил, что как только высадится на Ульяне, сразу же начнёт возвращать своё прекрасное тело в форму.
В одних плавках Бирски прошлёпал в кабину пилота. Изучил данные на дисплее, нахмурился. Выяснилось, что камера разбудила его позже, чем было назначено. До Ульяны оставалось всего пять часов лёта. Нужно живее переводить корабль в пилотируемый режим и готовиться к посадке.
Пальцы Бирски защёлкали по клавишам, но вдруг замерли.
На дисплее между значком космолёта и точкой Ульяны появилось пятно. Довольно большое. Бирски сделал запрос, и компьютер выдал данные. Оказалось, пятно – завихрение поля минус-фотонов. О таких полях Бирски слышал во время лекций по астрофизике в университете. Профессор говорил, что скопления минус-фотонов крайне редки и совершенно не изучены. Однако, судя по всему, опасности ни для техники, ни для человека не представляют.
Они – лишь лёгкое искривление солнечного света.
Надо было решать скорее. Корабль влетит в поле через пять минут. Пытаться ли его обогнуть? Или довериться словам профессора?
Бирски взъерошил пятернёй волосы. Выключил автопилот. И направил космолёт прямо в сердце поля.
Корабль даже не тряхнуло. На дисплее он спокойно преодолел пятно и продолжил путь к Ульяне.
Откинувшись в кресле, Бирски закинул руки за голову. И тут в хозяйственном отсеке на пол грохнулось что-то тяжёлое. А затем раздалась похабная брань.
Лицо Бирски побледнело. Он вскочил с кресла, развернулся и замер в стойке свирепого вомбата. Кто-то ходил по отсекам. И шаги приближались.
В кабину пилота вошёл мужчина в плавках, с бородой и протеиновым батончиком в зубах. Увидев Бирски, он выпучил глаза и тут же принял стойку боевой черепахи. Батончик шмякнулся к ногам.
– Ты кто такой?! – выкрикнул Бирски. – Откуда?
Мужчина в плавках был его точной копией.
Он набычился и прорычал:
– Я – Джон Бирски. Капитан этого космолёта. Вопросы здесь задаю я.
От удивления Бирски раскрыл рот.
Кто этот человек? Клон? Неизвестный брат-близнец, которого подсунули в космолёт, пока Бирски храпел в криокамере? Судя по наморщенному лбу, двойник думал о чём-то похожем.
– Ты как здесь очутился? – спросил Бирски спокойнее и опустил кулаки.
– А ты? – двойник выпрямился. – Я-то прилетел сюда с Земли. Недавно очухался от криосна. Подкорректировал курс к Ульяне и пошёл чего-нибудь пожевать. Возвращаюсь, а тут…
Он тыкнул пальцем в Бирски.
– Так, – Бирски потёр виски. – А что-нибудь странное на дисплее было? Ну, когда ты корректировал курс.
Двойник задумался:
– Поле минус-фотонов? Но корабль прошёл сквозь него свободно.
Бирски осенило:
– А свободно ли?!
Он бросился к двойнику и, отпихнув его, вбежал в отсек с криокамерой. На стене рядом с зеркалом и иллюминатором висел горшок. Из него торчало две одинаковых гревиллеи.
– Вот! – крикнул Бирски. – Ты помнишь теорию Фикселя-Шарапуты? О том, что свет может дублировать молекулы. Как в зеркале. И переносить их на расстояние.
– Ты хочешь сказать, – двойник вошёл в отсек, теребя бороду, – в зависимости от длинны волны?
– Именно! Если структура поля минус-фотонов была такая, что частицы воздействовали на органику, то…
– Органику они и скопировали, – закончил двойник.
Бирски расхохотался:
– Это же великолепно! Если всё так, то мы совершили супер-открытие. Теперь одной медалью придурки из программы освоения не отделаются.
Двойник улыбнулся:
– И на Ульяне будет полегче. Хотя я всё равно не могу поверить.
Он взъерошил пятернёй волосы:
– Ну что, идём готовиться к посадке?
Бирски задумался. По лбу протянулись морщины, брови насупились. Пальцы стали теребить бороду.
Потоптавшись, Бирски бросил короткий взор на двойника и спросил в сторону:
– Выходит, ты знаешь всё то, что и я?
Двойник склонил голову набок:
– Ну да.
– И чувства у тебя те же? И… желания?
– Ты о чём?
– Да так…
Лукавая улыбка мелькнула на лице Бирски и тут же исчезла.
Двойник покосился на плавки Бирски:
– Оу. Я правильно понимаю? Ты про…
Они посмотрели друг другу в глаза. Бирски потупил взор и повёл плечами.
Двойник расплылся в широченной улыбке.


Уревич схватился за волосы и кинулся к огромному экрану во всю стену. Задрав голову, обмер. Брови заколосились. Подбежав к одному из диспетчеров, Уревич стал трясти его за плечи, выкрикивая:
– Где? Где?! ГДЕ?!!
Несмотря на то, что космолёт Бирски оставлял передатчики у каждой микро-червоточины, сигналы от корабля поступали с задержкой примерно в год. Край Вселенной находился чудовищно далеко. Лишь Ульяна вертелась там вокруг Давыда, а кругом простирались миллиарды световых лет мрака.
Дверь ЦУПа распахнулась, вошёл полковник:
– УРЕВИЧ!
Шлёпнув себя по щекам, Уревич затараторил:
– Всё в порядке, небольшой сбой, сейчас наладим.
– Да?!
Полковник прошагал к лейтенанту, сидевшему за компьютером, скомандовал:
– Ну-ка, выведи мне последний час в ускоренном режиме.
Пальцы лейтенанта защёлкали по клавишам. На огромном экране в стене появились точка Ульяны и значок космолёта. Между ними возникло пятно. Корабль прошёл сквозь него и вскоре замер. Развернулся и полетел обратно. Снова пройдя через пятно, он опять развернулся и повторил манёвр ещё шестнадцать раз. Потом исчез.
– Как будто в водоворот попал, – заметил полковник. – Что по сбою связи?
Лейтенант вывернул голову на полковника:
– Отключена программно.
– В смысле?
– Похоже, пилот сам её отключил.
Зрачки полковника завращались, как ножи в мясорубках, и устремились на Уревича.
Брови у того поседели и стали выпадать.


Бойня оказалась продолжительнее, чем планировали генералы Конфедерации. Она затянулась на одиннадцать земных лет. Наконец повстанческая армия с Тау Кита была раздавлена. Программу освоения дальних планет запустили снова.
На Ульяну отправился капитан Сяо Ся, опытный исследователь космоса. Летая над горами и джунглями Ульяны он делал снимки, порой спускался, чтобы собрать анализы почвы и образцы растений. Неожиданно внимание капитана привлёк дым, поднимавшийся из-за скалы.
За скалой обнаружилось поселение дикарей. Сяо Ся недоумевал, откуда тут взялись эти мужчины, настолько похожие друг на друга, что можно было принять их за клонов. Но дикари ничего про себя не рассказывали и лишь ухмылялись глазами.
Понаблюдав за бытом этих голых, чумазых и вшивых бородачей, Сяо Ся отметил, что живут они однополыми союзами. Иногда меняют партнёров и раз в неделю участвуют в обязательных для всего поселения оргиях.
Летя назад, капитан объяснял себе эти оргии тем, что жизнь без женщин вынужденно ведёт к подобным извращениям. Но почему же в глазах аборигенов при этом лучилось настоящее, бесконечное и совершенное в своей гармонии счастье?
Сяо Ся так и не смог ответить на этот вопрос.