Трехглазый С. : Утро.

Эдди Мерфи засунул голову между двумя досками, растопырил руками уши и, закрыв глаза, чтобы нечаянно не заплакать, приготовился. Я приложил к ушной раковине ржавый гвоздь и со всей силы ударил молотком по шляпке. Эдди от боли бешено заорал, попытался дернуться и отбежать в сторону, но ухо уже прибито и потому не дало ему это сделать. Эдди был в моих руках, и я мог делать с ним, что захочу. С этим чувством я открыл глаза, перед ними находился включенный телевизор, по которому шла какая-то кулинарная программа, усатый повар лапал тесто, и что-то из него лепил.

Из окна находившегося сбоку от телевизора в комнату попадали солнечные лучи, было уже около обеда. Я попробовал встать, болела голова и слеплялись глаза, как будто веки были приклеены к щекам жевательной резинкой. Ужасное утрешнее состояние после марокканского гашиша. Поднявшись, я осмотрелся, семь человек лежащих на разноцветных матрасах, никто не ушел, вчерашний состав, валяющийся кальян с просыпанными углями и работающий телевизор - символично. Надька лежала в самом углу, за растрепанными волосами я не видел ее лица, но узнал, что это именно она по знакомым джинсам. В пизду, все эти утренние пробудки. На кухню, пить чай.

В раковине куча грязной посуды, хотя сама раковина не работает, уже давно забита. Иногда когда никого не бывает дома, из трубы в нее вылезает черная нефть, перегнившие остатки бывшей пищи. Она наполняет раковину до краев и ей можно заправлять автомобили. Мы обычно ее вычерпываем и смываем в унитазе. У нас с Надькой нет автомобиля.

Я наливаю в электрический желтый от времени чайник воды и ставлю его. Пока он закипает, я вытираю со стола, убираю с него пепельницы, пустые бутылки из-под вина, бокалы и грязные чашки. Хорошо, когда чисто. Насыпаю в стакан немного мате, вода как раз закипает. Во время.

Сажусь на табурет распаковываю пачку печений и наслаждаюсь их вкусом и бодрящим матеином. Слышу стук двери и приближающиеся шаги, кто-то идет, еще один пробудившийся, с бессмысленным мозгом, как будто забуксовавшим в осенней грязи. Это Денис. Ниибательский художник, всегда носящий в заднем три справки, одну из дурки, в которой не разу не был, потому она у него является романтическим образом, вторую выписанную в милиции, что он, будучи в нетрезвом состоянии такого-то числа мочился на здание тридцать девятой средней школы, третья из какого-то ведомства, позволяющая ему бесплатно ездить на городском общественном транспорте.

-Доброе утро, - говорит он мне, и я говорю ему то же самое. – Бля, мне такая херь снилась, - продолжает он, и я говорю – Мне тоже. На этом разговор кончается. Не охота с утра говорить, вообще не охота даже людей видеть. Он закуривает сигарету и сидит с ней, смотрит в одну точку, как будто еще продолжает спать и видеть тот приснившийся ему ночью сон. Допив мате, я завожу кассетный магнитофон, ставлю Дженезиз.

-Все-таки он сушит мозги, - произносит Денис, тушит сигарету и отправляется в туалет. На его место из комнаты выходит еще один человек. Мария, студентка пятого курса экономического института. Она всегда ослепительная и в хорошей форме. Если не знающий человек увидит ее, то обязательно скажет, что она умница спортсменка и комсомолка. И они ошибутся, поскольку она наркоманка, а значит все перед этим перечисленное, автоматически окажется ложью. Она сидела на героине три года, потом не понятно, почему решила, что это плохо и начала воздержаться, пока совсем не бросила. Это может показаться невероятным, но так было, причем героин не оставил снаружи ее никаких следов, покалечив лишь ее внутренние органы и мозг. В частности он убил в ней опьянение от алкоголя. Мария может выпить его огромное количество, за это время ее обязательно вырвет, но она так и не опьянеет.

-Доброе утро, - говорит она мне, и я говорю ей то же самое. – Бля, мне такая херь снилась, - продолжает она, и я говорю – Мне тоже. Хочешь чаю?

-Лучше кофе, - произносит она и закуривает сигарету, вынув ее из лежащей на столе пачки. Чиркает зажигалкой, втягивает в себя приятный дым и выдыхает его. Ей тоже не особо хочется говорить. Это всегда происходит по утрам и потому никто не парится, все уже привыкли друг к другу и уважают каждого. Все разговоры остались во вчерашнем дне, необходимо немного времени, чтобы потребность в них возникла вновь. Из туалета приходит умытый мокрый Денис, он садится за стол и наливает себе чаю.

- Меня вчера пиздец как накурило, я думал умом тронусь. Сейчас нахожусь, будто после сотрясения мозга. Кошмар надо завязывать с этим. Я вот тут на днях взял кисточку, стал рисовать и понял, что мне лень это делать, а это всё, деградейшен, - произнес он, и мы согласились. Мария сказала

-Бросай, это не героин. Хотя от депресняков ты можешь спиться.

Я увидел на шкафу живой стоящий в горшке цветок. Периодически когда я его вижу, я о нем вспоминаю. И как только это происходит, стараюсь как можно быстрее его полить, пока память не растворилась в мозгу, и я не забыл это сделать. Наливаю в бокал воды и поливаю. Обрываю желтые засохшие листочки.

-Доброе утро, - говорит вышедший на кухню Дмитрий, парень Марии, и все говорят ему то же самое. – Бля мне такая херь снилась, - продолжает он, и все говорят ему – Нам тоже. Он умолкает, понимая, что нет темы рассказывать о своем сне, он старается отложить в памяти все его подробности, но в итоге у него это не получится. Ему сорок лет и плотно курит он с двадцати одного года – у него нет памяти. Три года назад он уволился с завода, на котором работал ведущим инженером, поскольку перестал справляться со своей работой, однажды проснувшись, он понял, что забыл абсолютно все. Он был самым старшим из нашей компании, а потому часто учил нас в каком направлении нужно двигаться, чтобы достичь желаемого результата. В частности он говорил, что ТГК действует на человека пропорционально находящихся в его черепной коробке мозгам, даже предлагал для того, чтобы почувствовать настоящий кайф, с позитивом и со всем остальным присущим первому девственному употреблению, которого у нас было очень давно, надо набраться мозгов, посидеть неделю в центральной научной библиотеке и поучить математический анализ. Никто его тогда не послушал, потому как он стебался, не больше.

Налив себе чаю, он закурил сигарету. Нет ничего более охуенного, чем пить крепкий чай и одновременно с этим курить сигарету. Мне было невыносимо на это смотреть. Я пошел в ванную комнату, немного умыться. Силы оставленные утром на валяющихся на полу матрасах стали вновь постепенно во мне восстанавливаться, я приходил в норму и был рад этому. Марокканский гашиш готовил для себя стартовую площадку, чтобы через некоторое время вновь улететь в космос.

В ванной был разгром, еще летом мы с Надькой задумали ремонт и так не смогли довести его до конца. Трудились два дня с утра до вечера и потом больше не притрагивались. Иногда когда я сильно накурюсь, я вспоминаю про эту небольшую комнату, и мне становится хуево, в эти моменты мне кажется, что я опускаюсь, я обещаю себе, как только протрезвею, все поменять, бросить курить и начать двигаться в жизни, сделать карьеру. Но по утрам все эти гнусные мысли забываются, и даже когда я умываюсь, смотрясь в грязное зеркало, и чувствую запах цемента, они во мне не возникают.

Умывшись, я снова иду на кухню, в неё прибыло еще два отходивших от утра человека. Михаил и Татьяна, муж и жена, семейная пара, оставившая на ночь ребенка у родителей Михаила. За их спинами ничего приметного нет, никаких наркоманских подвигов и творческих успехов. Работают оба гончарами и редко выбираются в народ. У них ребенок и в связи с ним какой-то постоянный негатив и неудовлетворенность. В гостях они всегда садятся рядом и оба молчат, будто немые, потому вполне могу предположить, что они, войдя на кухню, даже и не пытались рассказать о своих снах, хотя, безусловно, они им снились. Я ничего интересного не пропустил. Попив чаю, Михаил и Татьяна прощаются со всеми и идут в прихожую одеваться. Им жалко время, они хотят успеть до своей смерти сделать что-нибудь великое, чтобы с обеспеченным бессмертием лечь в деревянный гроб.

Следующей на кухню выходит Надька, та девушка, с которой я живу.

-Доброе утро, - говорит она, и все говорят ей то же самое. – Бля, мне такая херь снилась, - продолжает она, и все говорят – Нам тоже. Мы спасаем ее от мучительного рассказа своего сна, хотя я уже отошел от той тупости присущей утру и вполне мог бы послушать чей-нибудь рассказ. Я уступаю ей табурет и наливаю в чашку чаю, она закуривает сигарету и виновато смотрит на меня. Дело в том, что я бросаю курить, а она чувствует из-за этого за собой вину. Она любит меня, а я люблю ее. Хотя иногда мне кажется, что мы обманываем друг друга, что не может быть такой любви как наша. У нас никогда не бывает никаких разногласий – либо мы вместе курим, либо вместе не курим, если до трубки дотронулись ее губы, то обязательно до нее же дотронуться и мои. Мы всегда находимся в одинаковых состояниях, которые стараемся не доводить до депресников. Как только чувствуем, что настроение ухудшается, и все окружающее начинает становиться ненавистным, мы курим. В этом секрет нашего счастья. Мы безучастные и счастливые в подобной безучастности. Я дотрагиваюсь до нее рукой и целую в макушку.

-Мне приснилось, солнышко, что ты умер, - говорит она мне тихонечко, чтобы никто другой не услышал. Голос ее испуганный.

-Ваша любовь подобна наркотической зависимости, - шутит Мария и начинает в несвойственной ей задумчивости мечтать о том же самом практически недостижимом.

После этой фразы все замолкают на полчаса и начинают о чем-то про себя думать. Мне даже не интересно о чем, скорее всего об обычных бытовых проблемах, которые вновь остро встанут перед всеми завтра, в понедельник. Потом мы идем обратно в комнату, в которой садимся на разбросанные по полу матрасах: кроме них, нескольких подушек, десяти одеял, телевизора и кальяна в комнате больше ничего нет. В углу по-прежнему спит Александр. Он в будни работает кузнецом и так сильно устает на своей работе, что все выходные проводит во снах, восстанавливая силы. Перед тем как покурить мы его будем, и он с удовольствием на некоторое время просыпается, сидит и смеется вместе с нами, но недолго, примерно минут десять, потом, вновь чувствуя усталость, к которой он так и не смог привыкнуть, ложиться спать и спит либо до звонка будильника в понедельник, либо до следующей затяжки. Даже в трамваях в воскресенье вечером он едет спящим, а ноги его ориентируются в пространстве на автопилоте. В связи с этим, снов ему снится много, но рассказывать о них ему некогда, уж слишком его заебала жизнь, которая приносит ему только работу и усталость. Сны это его отдушина, и он редко возвращается из них без нужды.

С кальяном возиться неохота, потому мешаем гашиш с дичкой и забиваем его в трубку. Кто-то чиркает зажигалкой, кто-то взрывает и когда чьи-то губы прикасаются к просмоленному дереву, утро благополучно заканчивается и начинается вечер. За неимением тем для разговора мы по очереди начинаем рассказывать свои сны.

2005г. Сергей Трехглазый.